21 день

Сирена взвыла трижды, а после мёртвый механический голос объявил конец комендантского часа. Примерно в это же время мимо моих окон всегда проезжала патрульная машина, я услышала, как зашуршал гравий под колёсами. Нужно вставать, всё равно сна уже не будет.

Прошлёпав босыми ногами на кухню, я заправила кофеварку и раскрыла жалюзи. Улицы ещё были пустынны, но город уже не спал: яркие светлячки окон сияли на фоне белесо-сизого предрассветного неба. Внизу открывался супермаркет – хозяйка, выглянув на улицу, перевернула табличку. Пронёсся первый курьер на велосипеде. Вдалеке, у границы Чистой зоны пролетела чёрная мошка вертолёта. Вышла старушка Хэнли из сорок пятой вместе со своей собакой. Всё было, как обычно.

Парк отдыха «Оазис» находился в полутора милях от моего дома, и именно туда я каждое утро отправлялась на пробежку. Бегать вдоль улиц было не слишком полезно для здоровья – метеорологические щиты давали побочный эффект в виде низкой концентрации кислорода, а почти постоянное безветрие способствовало накоплению смога и пыли, но в «Оазисе» была воссоздана и даже улучшена атмосфера городских парков докатастрофного периода. Сотрудникам Отдела выдавался безлимитный абонемент, остальные категории граждан получали временный доступ в строго отведённое время, и я, быстрым шагом дойдя до ворот парка, прислонила экран смартфона со штрихкодом к сканеру.

Почти три гектара первозданной природы – «Оазис» был самым экологически безупречным местом во всей Чистой зоне. Здесь был совсем другой воздух. Стоило мне чуть отбежать от ворот, у меня закружилась голова: организму требовалось привыкнуть к запаху озона, а глазам – к разнообразию зелени. На теперешних улицах не росли цветы, а кусты и деревья были хилыми и кривыми, здесь же череда высоченных раскидистых клёнов, растущих вдоль моего любимого бегового маршрута почти закрывала небо, всегда голубое. Воткнув наушники, я включила радио с симфонической музыкой и побежала, стараясь ни о чём не думать и не слишком сильно клацать зубами – челюсть ещё давала о себе знать.

У фонтана меня настигла Дебби Левицки. Я остановилась перевести дух и поправить спадающую лямку спортивного лифчика. Стоило затянуть их потуже, моя приличных объёмов грудь часто мешала мне заниматься спортом, а в юности она наплодила мне ещё и парочку комплексов: будь ты плоская или большегрудая, подростки всегда найдут, за что обсмеять. Левицки, сияя улыбкой, помахала мне рукой и остановилась. Я отметила про себя её стройную фигуру и высокий рост. Хотя с моими пятью с мелочью футами невысокими мне казались только дети.

– Флоренс! Привет.

Я равнодушно улыбнулась ей, снимая один наушник.

– Ты тут недалеко живёшь, да? Я ниже по Скай-лэйн, приходится ездить на машине…

Она, кажется, ещё что-то сказала, но я слушала журчание воды и пыталась представить, как шумел океан…

– Можно с тобой?

Её детская непосредственность и напор сбили меня с толку. Я точно была против компании вообще и компании для пробежек в частности, но что-то меня остановило. Возможно, я просто не хотела обидеть коллегу.

– Только я не болтаю во время пробежки.

– А и не надо, – звонко обрадовалась Дебби, пружиня на месте по прорезиненному покрытию площадки, готовая стартовать вот прямо сию секунду.

Когда мы вышли на прямую, я поняла, что с наушниками придётся проститься – да, Левицки не заставляла меня отвечать, но сама болтала без остановки, я даже позавидовала такой сильной дыхалке. В школе Дебби всерьёз занималась спортивными танцами и мечтала о карьере на развлекательном канале, но все её планы обрушила травма – это поведала мне Левицки на первом круге. И, конечно же, она не могла придумать ничего лучше, чем пойти на факультет аналитики и it-технологий и каким-то чудом пройти конкурс – туда, где требовались сильные мозги, а не ноги. Она могла выполнять простые операции, но всё же аналитика – наука тонкая, требующая не только цепкой внимательности, усидчивости, хорошей памяти и высокой «производительности» ума, но и всесторонней эрудированности, умении считывать и сопоставлять разрозненные, казалось бы, факты. Я не видела этого в Дебби. Возможно, я её недооценивала или мне просто было плевать.

– Слушай, а ты ведь давно знаешь Дэмиана?

Дэмиана? Какого Дэмиана? Я и забыла, что у Браунинга есть имя. Недоверчиво покосившись в сторону раскрасневшейся от бега Левицки, я со скрипом зашевелила мозгами.

– Лет шесть, семь, наверное…

Действительно, давно. Мы поступили в Академию в один год и весь первый курс проходили на одни и те же занятия. На втором курсе произошло распределение, предметы стали более узкоспециализированными, и мы могли гордо называться будущими полицейскими, инспекторами и аналитиками. С Браунингом мы пересекались всё реже, а после выпуска оказались в одном Подразделении. Работали бок о бок мы почти три года. Всего этого, я, конечно же, вслух не сказала – я не болтаю во время пробежки.

– О, значит, ты хорошо его знаешь, да?

Это вряд ли. Уже на вступительных испытаниях я познакомилась с Патриком и кроме Патрика я не знала и, похоже, не хотела никого знать. Это был сладостный период розовых очков и крепких шор.

– Что он вообще любит? Чем интересуется?

Не дождавшись от меня вразумительного ответа, Дебби продолжила словесный артобстрел. Она действовала словно бы издалека, но и напрямую, её интерес стал мне чётко понятен.

Я поймала себя на мысли, что никогда не воспринимала Браунинга, как мужчину. Да чёрт, я почти шесть лет воспринимала, как мужчину, только Патрика. Больше для меня никого не существовало, а после – тем более. Меня бросало в дрожь от одной лишь мысли о том, чтобы снова вступить с кем-то в отношения. И вот передо мной возникла живая и бойкая Дебби Левицки с вполне нормальными человеческими интересами, и у меня случился ступор, потому что я до сих пор не могла понять, каким боком это касалось меня. Почему именно мне должна достаться слава почётного сводника? Я вообще не по этому вопросу, сложно найти кандидата хуже. У нас с ней всего пять лет разницы, а я чувствовала себя иссохшейся старухой.

– Ты хочешь поговорить о Браунинге? – я запоздало прикинулась тупой, старательно оттягивая момент объяснения. Я всё ещё не хотела её обидеть.

– Ну да, он классный. Смешно шутит, очень умный, симпатичный, высокий…

– Если честно… От меня мало толку, мы общались только по работе, – я прервала перечисления достоинств Браунинга. Мне отчего-то было жутко неловко всё это слушать. – Ты очень… – я замешкалась, пытаясь подобрать синоним к слову «приставучая», – активная… я уверена, у тебя получится всё, что ты задумала.

Я выдавила из себя самую милую улыбку, на которую только была способна. Дебби в ответ зацвела румянцем, словно моё одобрение – единственное, что ей сейчас было нужно. У меня в смартфоне сработал таймер, тренировка была закончена. Через час двадцать мне нужно было быть на работе.

Глава 3

Совещание должно было начаться через пятнадцать минут, и я решила, что успею выпить ещё один кофе. Закрывшись у себя в кабинете, я села за свой большой – почти во весь мой крохотный закуток – стол и ткнула в висящую над ним панель-монитор, запустила последние сводки аналитиков – за мерцающими строчками меня будет не так хорошо видно. Я достала фляжку, отвинтила крышку и налила в стакан виски с десертную ложку. Алкоголь, растворяясь в огненном кофе, испускал заманчивые пары, а память снова играла со мной злые шутки.

«Ты – ничтожество, которое не заслуживает ничего, кроме смерти».

Это была моя точка невозврата, моё дно, от которого я оттолкнулась. Слова Патрика так глубоко вросли в меня – слова, которые он сказал абсолютно осознанно, спокойно, взвешенно – что я начала этому верить.

Максвелл сразу заметил этот надлом: я стала халатнее относиться к своим обязанностям и к технике безопасности, словно действительно хотела поскорее отмучиться. Тогда же у меня появилась эта фляжка, только вот заполняла её я гораздо чаще, чем раз в неделю. Именно тогда что-то во мне взбунтовалось, и я предложила Патрику развод. Патрик пообещал мне хрен, а не развод, а после хладнокровно и профессионально врезал мне ребром ладони под дых. Нет, он и раньше толкал меня в стену и хватал за руки, и я, вот же дура, относилась к этому, как к появлению сильных эмоций, но он никогда не бил меня, чтобы ударить.

Патрик не давал мне развода. Развод в одностороннем порядке был исключён. Я оказалась в западне, единственным выходом из которой для меня была смерть при исполнении.

Максвелл пригласил меня на обед к себе домой, задал прямой вопрос. Не сдержавшись, я вывалила на него всё. Два часа он слушал мои рыдания и гладил меня по голове, словно одну из своих дочерей, а после сказал мне несколько простых слов, но эти слова окрылили меня:

– Флоренс, ты отличный инспектор, талантливый и способный. Ты прекрасный, добрый, отзывчивый человек. Ты умная и красивая, Флоренс. И никто, никакой Патрик не сможет это отнять у тебя.

Он разработал план моего «освобождения» и отправил на больничный к психологу. Терапия помогла мне вернуть саму себя, несмотря на то, что моя «семейная жизнь» не прошла бесследно. Со мной остались воспоминания, «триггеры» и панические атаки, но этих врагов я теперь знала в лицо – я их понимала, принимала и могла теперь с ними бороться.

На мониторе замигал красный прямоугольник – вызывали на совещание. Я, взяв недопитый стакан, отправилась вниз, в зал переговоров.

Яркий свет, длинный стол и стеклянные стены настраивали на деловой лад и даже немного пугали: на совещаниях полагалось что-то говорить, а выступать на публику я не очень-то любила. Для того, чтобы высказываться, нужно иметь собственное мнение на той или иной счёт, а у меня оно начало проклёвываться совсем недавно. Оно напоминало мне слабое блеяние, а не мнение. С этим нужно было ещё много работать.

На совещании, как обычно, присутствовали Максвелл, Браунинг и Эдвард «Тед» Уилсон – глава боевой группы. Других докладчиков не было, значит, работаем в штатном режиме. Браунинг задумчиво вертел в руках ручку и, увидев меня, слегка приподнял уголки губ, Уилсон поприветствовал меня кивком головы. Похоже, я пришла последняя.

– Раз мы все в сборе, предлагаю начать, – произнёс Максвелл, удобнее усаживаясь на стуле.

Я давно заметила, что стул этот для старшего инспектора узковат: порой он садился то одним боком, то другим, выставлял вперёд то одну ногу, то другую, однако прекращать поглощение мучного и сладкого он не собирался. Это порой забавляло меня. Когда Максвелл снова сменил положение, я невольно прыснула и оглянулась, надеясь, что моё веселье никто не заметил, но натолкнулась на прямой, изучающий взгляд Браунинга. Ну и ладно.

– Дэмиан, что ты хотел сказать? – обратился к нему Максвелл, и тот сразу же переключил своё внимание с меня на старшего инспектора.

– Нам необходимо укрепление слепых зон на границе между Промежуточной и Мёртвой. Я изучил статистику: за последние восемь месяцев в квадратах три и четыре чаще всего выходили из строя камеры слежения, в этих зонах между двумя камерами порядка трёхсот ярдов, это слишком много. Инфракрасные датчики отсутствуют, так как считается, что вероятность пересечения границы в этом радиусе мала. Я полагаю, именно с этим связано проникновение в Мёртвую зону полгода назад.

Я помнила тот случай, он изрядно потрепал мне нервы. Нам и раньше попадались храбрые идиоты, мечтавшие доказать, что океанская вода уже не токсична, и мы оцепили береговую линию только потому, что там теперь с молчаливого согласия Нового правительства проводятся эксперименты с людьми. История гласит, что всегда строились теории заговоров, и этих «разрушителей легенд» – обыкновенно бездельников или сопляков – мы ловили за шкирку в Промежуточной зоне, а после отправляли на трехнедельный карантин. Но те ребята лезли с конкретной целью – достать заражённый образец. Океанскую воду. На них были самопальные костюмы химзащиты, да и выглядела эта группка из трёх человек не настолько пугающе, чтобы мы могли принять их всерьёз. И мы просчитались.

Я в той вылазке не участвовала – проходила реабилитацию, но я следила за событиями вместе с техниками. У тех ребят было оружие. Крейг, парень из боевой группы прибыл в лабораторию в разгерметизированном костюме – с дыркой от пули. Через неделю он умер. Нарушители погибли на два дня раньше, впав перед этим в кому. Мы не смогли взять у них показания, не успели расколоть. Но одно мы знали почти наверняка: кому-то были нужны образцы с максимальной концентрацией токсинов – токсонит. Кому и для чего – выяснением этого занимались аналитики, они выдвинули два десятка теорий, ни одна из которых не внушала абсолютно никакого оптимизма. Внутри Подразделения мы назвали этот случай «Делом Крэйга». Так мы берегли память о погибшем коллеге.

Дэмиан Браунинг, по-видимому, прорабатывал один из таких сценариев.

– Хорошо, я выделю людей для…

«Внимание! Угроза заражения! Внимание! Угроза заражения!»

Ясный, концентрированный голос с потолка перебил Максвелла. За голосом последовала короткая сирена. Мы разом встали со своих мест, переглянулись. Послание повторилось, повторилась сирена, к какофонии звуков прибавился лёгкий пар, исходящий из датчиков противопожарной системы. Пар подавался для усиления эффекта паники. Чтобы натренировать нас с паникой справляться.

Это были учения. Они происходили раз в двадцать один день и были отработаны до автоматизма.

– Спокойно собираемся в коридоре и следуем в бункер, – скомандовал Максвелл, еле слышно буркнув, – раз уж такое дело.

Он не любил, когда прерывали совещания.

Я вышла из кабинета вслед за Максвеллом – Уилсон и Браунинг пропустили меня вперёд. В коридоре среди равнодушно-недовольных лиц ярко выделялось испуганное лицо Дебби Левицки. Эта «тренировка» была для неё первой. Я невольно усмехнулась, когда она подбежала к Браунингу и вцепилась ему в рукав. Это было мило. Мило смотреть со стороны на зарождающиеся отношения.

Мы выстроились организованной толпой по два человека в ряд. Со мной встал Уилсон. Что-то проговорив по коммутатору – наверное, своим парням на нижнем ярусе – он повернулся ко мне и осветил меня простоватой улыбкой техасского фермера. Если б в Техасе ещё были фермы. Следуя инструкции, мы оба приготовили пистолеты.

– Нам тоже не помешало бы оружие. Случись что, мой отдел пойдёт, как беззащитное стадо, – Браунинг, стоявший вместе с Левицки перед нами, обернулся. Его лицо пересекала хитрая ухмылка. Дебби взглянула на него снизу-вверх с плохо скрываемым восхищением.

– Поранитесь ещё, – хохотнул в ответ Уилсон.

– Пока вы выпутываете пушки из своей аммуниции, случится ещё одна Катастрофа, – Браунинг в долгу не остался, и я улыбнулась.

Я чувствовала, как в воздухе разливается лёгкое возбуждение с примесью командного духа – несмотря на то, что это были всего лишь учения, обстановка всё равно будоражила нервы. Никто не мог предположить, когда тренировки сменятся реальной угрозой, и это держало нас в тонусе. Особенно меня. Меня раздражал звук сирены, она пинком под зад выбрасывала меня из блаженного забытья в реальность, где от моих действий зависели жизни других. Я страшно боялась облажаться. Боялась остаться без прикрытия старшего инспектора и принимать определяющие решения самостоятельно. Но я знала, что когда этот момент настанет, думать и бояться будет некогда, нужно будет действовать согласно инструкциям…

– Эй, а может решим этот спор на стрельбище? – пока я усиленно думала, анализировала и философствовала, Браунинг и Уилсон не прекращали подначивать друг друга. Яркий и горячий, словно факел, «душа нараспашку» Уилсон и Браунинг, напоминавший мне айсберг – блистающая на солнце глыба льда, основная часть которой скрыта за толщей тёмной воды – я удивлялась тому, насколько они разные и насколько легко находили общий язык. Хотя не такими уж и разными они были, оба те ещё занозы в заднице.

– Да не вопрос. С меня кофе, – Браунинг снова обернулся к нам. Мы поднимались по лестнице, я была на ступеньку выше, но, несмотря на это, главный аналитик всё равно загораживал мне обзор.

– Э-нет, дешевишь, – Уилсон погрозил ему пальцем. – «Скайлайн» против «Хантерс», два билета на первый ряд, а? Ещё остались, я знаю.

– По рукам.

Пока они обсуждали предстоящий баскетбольный матч, мы спустились на нулевой этаж, встретив две группы сотрудников с третьего и первого, двинулись вниз, в бункер.

Бункер защищал практически от любого вида угроз, кроме, наверное, взрыва атомной бомбы в непосредственной близости. К нему вела пологая лестница с длинными ступенями размером в два шага, по обеим сторонами алыми огнями мерцало бесперебойное освещение. Чертовски неудобная дрянь эта лестница – сделав один шаг, вместо двух, я, неловко топнув ногой, оступилась и впечаталась лицом в спину Браунинга. Он обернулся и придержал меня за локоть.

Я смутилась. Близкие контакты, особенно случайные, в нашей суровой реальности были явлением не слишком частым и не слишком желательным – привычка соблюдать дистанцию въелась в подкорку уже двум поколениям, рожденным после Катастрофы. Мне было ещё сложнее – после Патрика я своё личное пространство берегла ревностно, боясь, что любое прикосновение, словно по волшебству, снова превратит меня в бессловесную тряпку.

– Вот из-за таких и случается давка, – Браунинг легонько поддел меня, чтобы сбить неловкость, которая, я почти уверена, читалась на моём лице огромными буквами.

– Из-за кривоногих?

– Из-за паникующих.

– Ой, да брось. Где это я паникую? – я рассмеялась, прикрывая рот ладонью и несмело оглядываясь в поисках старшего инспектора. Мы, в конце концов, кризисную ситуацию отрабатываем, а не в цирк идём.

Я не заметила, как произошла рокировка – Дебби теперь шла, цепляясь за рукав Уилсона. Браунинг всё ещё придерживал меня чуть повыше локтя.

– Надо поменяться. А то Дебби обидится.

– С чего бы это?

С такой разницей в росте Браунингу пришлось наклониться ко мне, чтобы расслышать.

– Да ни с чего… – я пожала плечами и постаралась дистанцироваться. Перестав ощущать на себе его пальцы, я снова вернулась в свой плотный кокон, пусть и чуть растревоженный. Браунинг не был мне другом, даже приятелями нас было сложно назвать, несмотря на то, что мы были давно знакомы. Мы просто коллеги, которые могли перекинуться парой слов в обеденный перерыв или пошутить, поэтому намекать ему об интересе Дебби я сочла слишком фамильярным жестом. Да и подставлять саму Дебби, с детской искренностью мне доверившуюся, было бы подло. Пусть разбираются сами. А вообще, мне кажется, Браунингу нет до неё дела… А мне нет дела до обоих.

– Все добрались? – раскатистый бас Максвелла прогремел над потолком. – Прошу занять свои места и ждать указаний.

Мы рассредоточились – отдел к отделу, я к Максвеллу.

– Три с половиной минуты, отлично. Выживем, не помрём. – Он взглянул на свой коммутатор, где был запущен секундомер. Я довольно улыбнулась и, сложив на груди руки, осмотрела помещение, как подобает не самому последнему человеку в Подразделении. – Так, ребята. Тем, кто с нами недавно, объясняю – таким образом мы отрабатываем сценарий возникновения новой биологической угрозы. Угрозы, на пути которой стоим мы. Мы, Подразделение номер один Отдела по ликвидации последствий Катастрофы стоим на её пути, а за нашей спиной – человечество. Наша с вами задача – действовать максимально слаженно и быть готовыми к любому сценарию. А также быть готовыми разгребать любое дерьмо. Остальное прочтёте в инструкции.

Как всегда, где-то на середине пафосно-возвышенной речи Максвелл сдулся и из грозного главнокомандующего откатился к себе самому – «отцу», строгому, вечно занятому, но сердечно переживающему за каждого из своих «детей». Максвелла уважали не за грозные окрики и штрафы, а за то, что он действительно был талантливым руководителем, умевшим сплотить, наставить и, если нужно, спасти.

– Браунинг, Уилсон, за мной.

Он хотел добить совещание. Меня он не позвал, значит, осталась техническая сторона дела, ознакомлюсь с протоколом позже.

Выбравшись из пахнущего застойным воздухом бункера, я сразу же отправилась на обед. Нервный голод я решила заглушить приличной порцией спагетти со сливочным сыром – в конце концов, размер моей задницы больше некому контролировать. Меня вообще больше некому контролировать. И это не могло не радовать.

Глава 4

«– Ты женщина, значит, ты слабее. Бессмысленно сопротивляться. Фло.

Патрик выплюнул моё имя с такой ненавистью, что мне стало страшно. Я боялась боли, которую может причинить его крепкий кулак.

Раньше мы часто боролись в шутку: Патрик тренировался каждый день, ему каждый день приходилось растаскивать буйствующих заключённых, от его физической формы зависело качество его работы, моя же подготовка была не настолько хороша – я уповала на пушку и мозги. И зря. Раньше Патрик шутя валял меня на полу в маленьком спортзале у себя в гараже, вроде бы натаскивая меня, а на деле лишь демонстрируя своё превосходство. И мне это нравилось – разгоряченные и потные, мы занимались сексом прямо на матах. Но со временем шутки закончились.

– Ты всего лишь баба. Слабая баба, которая выбрала не ту профессию.

– Ты сильный, да, только вот мозгов у тебя не хватает. Дальше надзирателя в тюряжке тебе не прыгнуть, – рявкнула я и сама испугалась собственного порыва. Я задела его больное место – достоинство. Я покусилась на мужскую гордость, хотя давно перестала считать его мужчиной. Он был мне мерзок после всего того, что я слышала в свой адрес, после того, самого первого удара, но я не признавалась себе в этом, мне казалось, что мир рухнет, если я пойму, что Патрика – моего первого и единственного, любовь всей моей жизни, – я больше не люблю.

Я испугалась, что теперь он врежет мне по-настоящему.

– Что ты сказала?

И он замахнулся. Я увернулась и, не совладав с инерцией, шлёпнулась на задницу. Патрик замахнулся ладонью, чтобы врезать мне по уху. Я свернулась калачиком, закрыла голову, стиснула зубы. Почему я не ушла раньше? Что я хотела доказать? Я хотела достучаться, добиться того, чтобы он понял – так нельзя. Я хотела, чтобы он признал свои ошибки. Дьявол, как же глупа и наивна я была! Патрик был непрошибаем, как бетонная стена, и всё, чего я добилась – очередная оплеуха – мне, лежачей! – и унизительный пинок под зад.

– Отрастила жопу.

Я соблюдала размер «жопы», вечно недоедая, а порой и пошатываясь от слабости, я почти не ходила в спортзал при Подразделении, потому что ему не нравилась моя слишком «крепкая» фигура и количество мужчин вокруг, но и этого ему было недостаточно. Со злости я ударила его под коленку, и на четвереньках, потом на ногах удрала прочь из гаража, наверх, в гостиную, туда, где установлены камеры. Я слышала грязные слова и топот ног за моей спиной. Мне никогда ещё не было так страшно.

На мне не бывает синяков, такая уж у меня особенность, в наше время у многих «особенности» – зараза подпортила нам генофонд – зато через два дня видеозапись моего жестокого избиения лежала у судьи в ратуше».

Остаток бестолкового рабочего дня я решила провести на стрельбище. Мою челюсть уже не пронизывала пульсирующая боль при каждом резком движении, я надеялась, что вполне способна выдержать отдачу от полуавтомата. Навыки владения любым видом оружия необходимо беречь и лелеять.

Я расстреляла две мишени, прежде чем увидела Браунинга через перегородку. Его безупречная тёмно-синяя рубашка была расстёгнута на две пуговицы, а рукава были закатаны до локтей, да и вообще, старший аналитик с оружием… я его просто не узнала. И, судя по всему, у него неплохо получалось – в «голову» он мазал, зато корпус мишени светился от дырок. Увидев меня, он снял наушники. Я вздохнула. Очередной, так нелюбимой мной беседы с коллегой мне не избежать.

– От слов к делу? – хмыкнула я, вспомнив их недавний спор с Уилсоном.

– Повторяю пройденное.

Действительно, на первом курсе мы все проходили боевую подготовку, а потом, после распределения, для аналитиков и спецов по IT она осталась факультативом. Все, кто проходил через Академию, обязаны были хотя бы уметь держать в руках оружие.

– Я тут трижды в неделю так-то, – изобразив на лице пародию на гордость, ответил Браунинг.

– Ни разу не видела.

– А ты и не смотрела, – он улыбнулся и, повернувшись к мишени, нахмурился и стал изучать состояние своей мишени. У меня вспыхнули кончики ушей – неужели я так глубоко сижу в своём вакуумном мешке, что не замечаю ничего и никого вокруг?

– Думаешь, обойдёшь Уилсона? – отчего-то я решила поддержать разговор. Наверное, от стыда за свою заносчивость – я подозревала, что моя закрытость воспринимается именно так. Пора прекращать прикрываться душевными травмами, иначе я заработаю ещё парочку. Психолог говорила, что мне следует чаще контактировать, но, спустя полгода от этого совета, я продолжала курсировать от дома до работы, ни на дюйм не расширяя своё жизненное пространство.