Цена свободы

Мариам Гвасалия

Цена свободы

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга начинается там, где заканчивается наша зона комфорта. Она – взгляд в бездну, существование которой мы отрицаем, пока беда не коснется нас самих. Вы держите в руках не просто художественное произведение, это – антиутопия, корнями уходящая в самую что ни на есть пугающую реальность.

Согласно последним глобальным оценкам, в мире насчитывается 50 миллионов жертв современного рабства. Из них 28 миллионов заняты принудительным трудом, а 22 миллиона состоят в принудительных браках. Эти цифры не просто шокируют, они свидетельствуют о растущей тенденции. Всего за пять лет число жертв выросло на 10 миллионов человек.

Дети остаются одними из самых уязвимых жертв этой преступной системы. По данным ООН, дети составляют 38% жертв торговли людьми во всем мире. Среди девочек этот показатель значительно увеличился за последние пять лет. Сети торговли людьми растут тревожными темпами, становясь все более организованными и изощренными, часто используя цифровые технологии для совершения преступлений.

Проблема носит мировой характер. Преступные группировки похищают младенцев и детей у бездомных и находящихся в отчаянном положении матерей, а в этот нелегальный бизнес нередко вовлечены и работники медицинских учреждений. В некоторых странах, как отмечается в отчетах, до 70-80% усыновлений могут приходиться на нелегальные сделки.

Но эта книга не о статистике, она о человеке. О том, кто стоит по ту сторону этих ужасающих цифр. Вы встретитесь с Аррином – главой преступной сети, работорговцем, чья жизнь представляет собой сложное переплетение выживания, вины, сломанных принципов, и запоздалой попытки искупления.

Это антиутопия, действие которой разворачивается в вымышленном постапокалиптическом мире – в стране Кассандра1. Это мир, где свобода – величайшая мера наказания, а любовь может быть патологическим синдромом. Мир, где «работорговля в двадцать первом веке – снова в моде».

О ЧЁМ ЭТА ИСТОРИЯ?

О двойственности человеческой природы: Аррин – не монстр в классическом понимании. Он продукт обстоятельств, сам бывшая жертва, который адаптировался к системе настолько, что возглавил ее. Он неоднозначен, противоречив и потому ужасающе реален.

О цене выживания и надежды: он следует своим правилам (не трогать детей физически, лишь считать деньги), пытаясь сохранить остатки человечества в аду, который сам же и помогает поддерживать. Его главная движущая сила не жадность, а надежда, пусть и причудливо искривленная: найти сестру, которую у него отняли в детстве.

О системном зле: история Аррина и его сестры Лианны – это исследование того, как одна трагедия может породить две диаметрально противоположные судьбы, и как система может ломать одних и превращать в своих безжалостных стражей – других.

Эта книга – попытка заглянуть в ту самую бездну, и понять, что даже там, в самых потаенных и мрачных ее уголках, может теплиться искра человечности. Но далеко не каждая искра разжигает костер спасения. Иногда она вызывает пожар, который уничтожает все вокруг.

ГОТОВЫ ЛИ ВЫ СДЕЛАТЬ ЭТОТ ШАГ?

Глава 1

В Кассандре собственный, особый воздух, в столице Астрея он густой и сладковатый – помесью выхлопов от лимузинов класса «люкс», дорогого парфюма и дыма с кубинских сигар. Его вдыхает элита, прогуливаясь по отполированному до зеркального блеска набережной реки Лета. Но стоит ветру переменить направление, как со стороны промзон и порта накатывает другая воздушная волна – тяжелая, пропитанная запахом мазута, ржавого металла и отчаяния. Большинство предпочитает не замечать эту вторую ноту, в Кассандре важно уметь не замечать.

Это называется «Астрейский синдром» – врожденная способность видеть только блеск и игнорировать грязь, слышать звон бокалов и не слышать отголосков криков. Именно этот синдром позволяет стране быть номинально процветающей державой с демократическими институтами, в то время как ее истинной экономической осью является теневой бизнес. Коррупция не язва на теле государства, а его кровеносная система. Торговля оружием, наркотиками, людьми – всё это лишь секторы гигантской биржи, где товаром является человеческая душа, а законом – право сильного.

Все всё знают, но делают вид, что это не так.

Исчезновения людей, особенно из низших слоев, не являются новостью. Их списывают на миграцию, на несчастные случаи, на добровольный отъезд «на заработки». Пресса, принадлежавшая тем же кланам, что контролировали и теневые схемы, вещала о экономическом росте и стабильности. А стабильность была, но она называлась стабильностью безмолвия.

***

Самолет авиакомпании «КассЭйр» приземлился в аэропорту «Золотые Ворота» с опозданием в двадцать минут. Из салона бизнес-класса одним из первых сошел высокий мужчина в идеально сидящем темно-сером пальто. Он не выглядит ни уставшим, ни взволнованным. Его лицо, с резкими, но правильными чертами и холодными глазами цвета свинца, не выражают ровным счетом ничего. Он похож на делового туриста, возвращающегося со скучной конференции – его зовут Аррин.

Он бегло кивнул встречающему его водителю, тот молча взял его чемодан. Никаких любезностей, никаких лишних слов. Внедорожник темного цвета плавно тронулся с места, направляясь в сторону сияющего центра Астреи.

Аррин смотрит в окно на проплывающие мимо огни рекламных билбордов. Один рекламировал новый фитнес-центр, другой – инвестиционные фонды. Он знает, что владельцы и того, и другого – его… деловые партнеры. Люди, которые вкладывают деньги в легальный бизнес, чтобы отмыть те, что сделаны на нелегальном.

Машина свернула с широкого проспекта и затормозила у роскошной высотки в современном стиле. Вывеска у входа гласила: «Империя Холдинг: Управление активами и логистика». Для посторонних это скучная консалтинговая фирма, но для своих – один из узловых центров по управлению «живым товаром» во всем регионе.

Аррин прошел через мраморный вестибюль, кивнул неподвижному охраннику у лифта и ввел код. Лифт поехал не вверх, а вниз.

Подземный этаж является полной противоположностью всему, что было на поверхности. Здесь пахнет антисептиком, сигаретным дымом и страхом. В помещении царит строгая, почти военная чистота. Мониторы на стенах показывают карты маршрутов, списки с именами и цифрами, здесь отсутствуют окна.

Молодой человек в дорогом костюме, его помощник, сразу же направился к нему с планшетом в руках.

– Господин, Аррин, с возвращением! Всё прошло без осложнений. Партия из Восточного региона прибыла, проходит карантин и сортировку. Ждёт вашей оценки.

Аррин молча взял планшет, на экране мелькали цифры: предполагаемая стоимость на рынках Ближнего Востока, Европы, Южной Америки. Рядом – миниатюрные фотографии: мужчины, женщины, дети. Он бегло пробежался по списку, его взгляд задержался на графе «доходность». Он мысленно отметил проседание по сравнению с прошлым кварталом.

“Нужно давить на партнеров, чтобы снижали издержки при перевозке” – пронеслось у него в голове.

– Покажите мне товар – его голос был низким, ровным, без эмоций. Он никогда не использовал другие слова, для него это и был товар, так было проще.

Он прошел по длинному коридору со звукоизолирующими стенами. За тяжелыми дверями смотровых комнат он видел людей. Врачи проводили осмотр, оценщики фиксировали данные. Все чётко, цинично, эффективно.

Именно здесь, в этой стерильной подземной лаборатории по обесчеловечиванию, он чувствовал себя дома. Здесь царили простые, чёрно-белые правила. Спрос, предложение, качество, логистика. Не было места сомнениям, они являлись роскошью, которую он не мог себе позволить. Позволить – означало сойти с ума.

Он уже собирался уйти, как его взгляд упал на одну из камер. Не на тех, кого оценивали, а на тех, кого только что доставили и ещё не обработали. В группе новоприбывших, испуганных, прижавшихся друг к другу, он увидел девочку, лет четырнадцати. Вся перемазанная, но с размазанными грязью веснушками на носу. Она сидела, обхватив колени, и смотрела прямо перед собой, не по-детски серьёзным, полным немой ярости взглядом. Кто-то из охранников грубо толкнул её плечом, заставляя встать, и она резко дернулась, отшатнулась, прошипев что-то сквозь зубы.

И у Аррина, который за долгие годы отточил свой профессионализм до блеска алмаза, вдруг екнуло сердце, прямо в груди, физически. Это было настолько неожиданно и неприятно, что он даже сжал пальцы.

Потому что это лицо, эти веснушки, этот взгляд, и эта ярость… Он видел это лицо каждый раз, когда закрывал глаза – лицо своей сестры Лианны.

Он резко отвёл взгляд, сделав вид, что изучает отчёт на планшете, но его пальцы чуть заметно дрогнули.

– Эту… – его голос прозвучал чуть хриплее, чем обычно. Он кашлянул и повторил, уже с привычной холодностью, указав на камеру. – Отделить от общей партии, отведите в бокс для «сомнительного товара», разберусь позже.

Помощник кивнул, не выразив и тени удивления.

Аррин отходит от смотровой комнаты, оставляя за спиной образ девочки. Он не бежит, его шаги остаются такими же мерными и уверенными. Он просто физически отдаляется от источника внезапной слабости, как отступает от раскаленной плиты. Каждый шаг по звукоизолирующему коридору глушит внутренний гул. К тому времени, как его пальцы нажимают кнопку лифта, ведущего в его личные апартаменты на верхнем этаже, его лицо – это снова бесстрастная маска управляющего активами.

Его кабинет полная противоположность нижним этажам. Панорамное остекление с видом на ночную Астрею, тонированное до идеального черного цвета снаружи. Строгий дизайн в стиле минимализма: полированный бетон, сталь, единственное кресло за массивным монолитным столом из черного дерева. Ничего лишнего, ничего, что могло бы отвлекать.

Он снимает пальто, вешает его на стойку-вешалку, и садится. Мониторы на стене оживают по одному, выводя дашборды, графики, потоки данных. Это его настоящая Вселенная – мир цифр.

На его планшет поступает запрос на видеоконференцию. Он принимает его одним касанием. На экране появляется улыбающееся, холеное лицо мужчины лет пятидесяти – Джозеф Вернер, владелец сети элитных отелей и спа-курортов на побережье, уважаемый человек, почетный член торгово-промышленной палаты Кассандры.

– Мистер Аррин, здравствуйте! Как прошла поездка? – его голос бархатный, полный подобострастия.

– Продуктивно – коротко отвечает Аррин, его глаза скользят по второму экрану, где идет поток биржевых котировок. – Ваш запрос обработан. Партия отборного товара будет доставлена к вам к концу недели. Готовность к эксплуатации сто процентов, документы о «трудовом контракте» прилагаются.

– Отлично, с вами приятно иметь дело! – Джозеф Вернер сияет. – Вы знаете, у нас новый курорт открывается, нужны руки. Местные работать не хотят, требуют много… а ваш товар всегда качественный и… сговорчивый.

Аррин не улыбается.

– Качество – наша гарантия. Предоплата уже поступила. Остальное после приемки. Условия содержания стандартные: изолированно, без контакта с внешним миром. Любые инциденты с вашей стороны – ваша ответственность и штраф по статье «порча имущества».

Он говорит это абсолютно спокойно, как будто обсуждает поставку мебели. Джозеф Вернер лишь кивает, его улыбка на мгновение становится напряженной.

– Конечно, конечно! Все условия будут соблюдены.

Конференция заканчивается, Аррин одним движением закрывает окно и помечает дело как «исполнено». Он не всегда продает людей, иногда он предоставляет «рабочие ресурсы» и решает «логистические задачи». Эта семантика – его главная защита. Он не палач, а бухгалтер ада.

Следующий звонок из порта. Грубый голос докладывает о проблеме с контейнером.

– Один товар испортился в пути: перегрелся, сердце не выдержало. Что прикажете делать?

Аррин, не моргнув глазом, отвечает:

– Утилизировать по протоколу, списать с баланса. Убыток занести в графу «транспортные издержки». И в следующий раз следите за температурным режимом. Каждая потерянная единица – это вычет из вашего бонуса.

Он отключается и делает пометку: «Провести внеплановый инструктаж с логистами по соблюдению условий транспортировки». Он не злится на смерть. Он злится на некомпетентность, приведшую к финансовым потерям.

Его помощник бесшумно входит в кабинет и кладет на стол папку с новыми досье. Аррин открывает ее. Фотографии, биометрические данные, медицинские карты. Он изучает их с холодной дотошностью коллекционера, оценивающего новые экспонаты.

– Этого, – он тычет пальцем в фотографию крепкого мужчины, – отправить на рудники, выносливость позволяет. Эту женщину в сеть эскорт-услуг премиум-класса, соответствует стандартам. А этих… – он пролистывает страницу с подростками – пока на временные работы в мастерские. Подрастут – пересмотрим.

Он принимает десятки таких решений в час, судьбы людей превращаются в него в маршрутные листы и статьи доходов. Это гигантский, отлаженный конвейер, и он его главный инженер.

Тень девочки из подвала давно улеглась где-то глубоко внутри, задавленная тяжестью рутины. Он почти забыл о ней. Почти…

Внезапно его взгляд падает на внутренние камеры наблюдения. Он переключается на кадр с «боксом для сомнительного товара». Девочка сидит на холодном бетонном полу, прислонившись к стене. Она не плачет. Она смотрит в камеру, прямо на него, и в ее взгляде нет страха, только чистая, незамутненная ненависть.

Аррин резко выключает монитор. Комната погружается в тишину, нарушаемую лишь тихим гудением серверов. Он откидывается на спинку кресла и смотрит в темное стекло окна, где отражается его собственное бесстрастное лицо. За его спиной сияет огнями безразличная Астрея. Город, который предпочитает ничего не замечать.

Он щелкает переключателем, и панорамное остекление становится прозрачным. Он смотрит на город, который кормит его и который он ненавидит. Он – узник этой системы, ее главный тюремщик и ее продукт.

Он делает глубокий вдох и возвращается к отчетам. Цифры не предают. Цифры не смотрят на тебя с немым укором.

Аррин с силой отталкивается от стола и встает. Ему нужно движение. Нужно действие, которое вернет контроль. Он выходит из кабинета, его шаги отдаются эхом в пустом холле. Он не спускается вниз. Вместо этого он направляется в операционный зал – нервный центр всего предприятия.

Здесь нет окон, здесь царит искусственный голубоватый свет двадцати мониторов. Десяток операторов в наушниках, не отрываясь, следят за экранами. На них – схемы грузопотоков, статусы транспортных средств в режиме реального времени, финансовые транзакции, замаскированные под легальные переводы между офшорами.

– Статус «Кареты»? – его голос, резкий и властный, нарушает тишину зала.

Один из операторов вздрагивает и моментально отвечает, не оборачиваясь:

– Конвой №7 с партией «керамики» пересек границу. Таможня пропустила без задержек. Через три часа на месте разгрузки.

«Керамика» – код для партии молодых женщин. Аррин кивает. Все идет по плану. Его взгляд скользит по карте, отслеживая движение других «конвоев». Каждая точка – это жизнь, превращенная в цифру на экране. Это язык, который он понимает в совершенстве.

– Инцидент в секторе 4-G, – докладывает другой оператор. – местные правоохранители проявили инициативу, устраивают внеплановый пост на старой приморской дороге.

Аррин подходит к его терминалу. Его лицо освещено мерцанием экрана.

– Чьи это люди? Полковника Ивлева?

– Кажется, да.

Аррин хмыкает. Ивлев хочет увеличить свой «бонус». Глупо. Он набирает номер с защищенной линии. Через три гудка на том конце снимают трубку.

– Ивлев, – голос Аррина не оставляет пространства для светской беседы. – твои щенки гавкают не на той дороге, убери их в течение десяти минут.

Он не ждет ответа, просто кладет трубку. Через две минуты оператор докладывает:

– Пост свернули, машины уехали.

Аррин удовлетворенно замирает. Он – дирижер в оркестре, где музыканты – коррумпированные чиновники, бойцы, водители, а музыка – это беззвучный танец денег и власти. Он чувствует себя спокойно только здесь, в этой комнате, где человеческие страхи и судьбы сведены к чистым, понятным алгоритмам.

Он отдает еще несколько распоряжений, корректируя маршруты, утверждая бюджеты на «содержание товара», просматривая новые заявки от «клиентов». Один запрос заставляет его замедлиться. Крупный игрок с Ближнего Востока интересуется «обновлением своего персонала». В запросе есть недвусмысленный намек на необходимость «помоложе». Аррин холодно отвечает своему помощнику, стоящему рядом:

– Отказать. Напомнить им наши условия: товар старше шестнадцати лет, мы не торгуем детьми.

В его голосе сталь. Это одно из немногих правил, которое он провозгласил, когда взял бразды правления в свои руки. Правило, которое все считают чудачеством, но вынуждены принимать из-за его эффективности. Никто не понимает причин, а Аррин не считает нужным объясняться.

Мысль о девочке в подвале снова пробивается сквозь броню контроля. Ее возраст, взгляд. Он грубо отгоняет ее, как назойливую муху.

Он проводит в операционном зале еще час, погруженный в работу. Когда он наконец выходит, его мобильник вибрирует. Сообщение от личного врача, отвечающего за «медосмотры»:

«Господин Аррин, насчет новой единицы из карантина. При осмотре выявлены небольшие проблемы с сердцем. Стрессовая кардиомиопатия. Риски при транспортировке высоки. Что предпринимать?»

Аррин замирает на месте. Он смотрит на сообщение, его пальцы сжимают телефон так сильно, что кости белеют. Он должен отдать приказ. Стандартный протокол. «Утилизировать и списать». Слабый товар не имеет цены. Но он не делает этого. Вместо этого его большой палец выводит короткий, резкий ответ:

«Оставить. Перевести в категорию «неприкосновенный запас». Обеспечить питание и наблюдение.»

Он опускает телефон. Только что он нарушил собственный закон, а это значит, совершил экономически невыгодное, иррациональное действие. Воздух в стерильном коридоре внезапно кажется ему густым и тяжелым. Он чувствует, как под ногами колеблется незыблемый фундамент его мира, который он выстраивал двадцать лет.

Глава 2

Аррин стоит в тихом коридоре, и его собственное дыхание кажется ему слишком громким после отданного приказа. «Неприкосновенный запас». Этой категории нет в его своде правил, он только что ее выдумал.

Он не идет назад, в свой кабинет. Он разворачивается и снова спускается вниз. Лифт гудит, опускаясь на уровень карантина. Двери открываются, и его снова встречает запах антисептика и подавленной паники. Он проходит мимо смотровых, не глядя по сторонам, его цель – бокс, где содержится девочка.

Охранник у тяжелой двери выпрямляется, увидев его.

– Господин Аррин…

– Открой, – его голос, как лезвие ножа.

Дверь со скрежетом отъезжает в сторону. Девочка сидит на том же месте, поджав колени. При его появлении она не вздрагивает, лишь медленно поднимает на него тот самый ненавидящий взгляд. Ее лицо бледное, под глазами темные тени.

Аррин заходит внутрь, но он не подходит близко, останавливается в паре метров.

– Как тебя зовут? – спрашивает он, его тон ровный, деловой, без угрозы.

Она молчит, сжимая губы. Ее пальцы впиваются в рукава ее же грязной кофты.

– Меня зовут Аррин, я управляю этим… местом. Твой возраст? – он меняет тактику, задавая прямой, конкретный вопрос, на который проще ответить.

Она отводит глаза в сторону.

– Четырнадцать – ее голос тихий, хриплый от напряжения, но в нем нет страха, но есть вызов.

Слово падает между ними как камень. Четырнадцать. Его собственный внутренний возрастной ценз, его нерушимое правило, которое кто-то осмелился нарушить. Холодная ярость, чистая и направленная, наконец находит себе выход. Она не касается девочки. Она целиком обращена на его же людей.

Аррин резко разворачивается и выходит из камеры.

– Закройте, – бросает он охраннику. – Никто не входит, обеспечьте ее водой и едой немедленно.

Он идет по коридору, и его шаги отдаются гулким, быстрым стуком. Операторы в зале замирают, почуяв бурю. Он не смотрит на них и направляется прямо к начальнику смены карантинной зоны, грузному мужчине с потным лицом по имени Дори.

– Партия из Восточного региона… – голос Аррина тихий, но каждый звук в нем отточен как бритва. – Кто проводил первичный отбор и сортировку?

Дори бледнеет.

– Я… я сам, господин Аррин, всё по стандарту: физические данные, возрастная категория…

– Возрастную категорию «до шестнадцати» отменили? – перебивает его Аррин. – Я что-то пропустил? Был приказ? Было совещание?

– Нет, но… – Дори пытается найти оправдание. – Она выглядит старше! И она крепкая, могла бы на фермах…

– Ей четырнадцать! – Аррин произносит это слово с ледяным спокойствием, от которого кровь стынет в жилах. – Ты привез мне ребенка, тем самым нарушил главное правило. Ты подверг риску всю операцию. Детьми интересуются другие структуры. На детей поднимается ненужный шум.

Он делает шаг вперед, и Дори непроизвольно отступает.

– Это не компетентность и вопиющая халатность.

Аррин оборачивается к двум охранникам.

– Провести Дори в комнату для дисциплинарных взысканий. Положить на десять минут в ледяную камеру, пусть остынет и вспомнит протокол.

Охранники хватают за бледного, заикающегося Дори и уводят его. В зале стоит гробовая тишина. Все опускают глаза, стараясь стать невидимками.

Аррин медленно обводит взглядом замерших операторов.

– Правила существуют не для украшения. Они – единственная причина, по которой мы еще все не в тюрьме или на дне реки. Следующего, кто проявит подобную «креативность», ждут не ледяные камеры, а настоящие ледяные воды залива, всем ясно?

Молчаливые кивки, Аррин разворачивается и уходит, его гнев исчерпан. Наказание приведено в исполнение, порядок восстановлен. Дисциплина – вот что имеет значение.

Но когда он снова остается один в лифте, поднимаясь наверх, он ловит себя на том, что смотрит на свои пальцы. Они чуть заметно дрожат, и он понимает, что эта ярость была не только из-за нарушения правил.

Она была из-за нее, из-за этих веснушек, из-за этого взгляда, и из-за возраста – четырнадцать. Именно в этом возрасте их с Лианной похитили. Он наказывал Дори не только за халатность. Он наказывал его за то, что тот привез ему призрак из прошлого, с которым он не знает, что делать.

Лифт плавно поднимается наверх, но Аррин не чувствует привычного облегчения от восстановленного порядка. Дрожь в пальцах не утихает, и он сжимает их в кулаки.

В его голове звучит одно слово: четырнадцать. Оно стучит в висках в такт работе механизмов. Он выходит из лифта и снова оказывается в своем стерильном кабинете-аквариуме. Но теперь его стерильность кажется ему ложной. Он не может сесть, не может смотреть на мониторы.

Он подходит к панели управления и снова включает экран с камеры в боксе. Девочка теперь не смотрит в пустоту. Она сидит, склонив голову на колени, и ее плечи чуть заметно вздрагивают. Она плачет тихо, почти беззвучно, стараясь, чтобы никто не увидел.

Аррин замирает. Он видел крики, истерики, мольбы, проклятия, и ко всему этому давно равнодушен. Но это тихое, детское, беспомощное рыдание пробивает его броню там, где не смогла пробить ненависть.

Он резко выключает экран, ему нужно отвлечься, уйти в работу, и он снова вызывает операционный зал.

– Доклад по текущим активам. Полный разбор инцидента с партией из Восточного региона – его голос снова стальной, но внутри все клокочет.

На мониторах всплывают файлы. Он изучает их с убийственной тщательностью, выискивая малейшие несоответствия. Он диктует помощнику:

– Отправить официальный запрос нашим партнерам в Восточном регионе. Требовать объяснений, как в партии оказалось лицо, не соответствующее возрастному цензу. Приостановить все выплаты по этой партии до выяснения. Объявить им штраф в размере тридцати процентов от стоимости за риск.

– Слушаюсь – помощник быстро строчит заметки.

– Провести внеплановую проверку всех текущих партий на предмет соответствия возрасту. Лично тебе отвечать за это. Если найдешь еще кого-то младше шестнадцати – следующая проверка будет в ледяной камере. Понятно?

Помощник бледнеет и кивает еще быстрее.

Аррин погружается в бумаги. Он утверждает графики, подписывает приказы, отвечает на запросы. Он воплощение эффективности, но его взгляд раз за разом возвращается к темному экрану монитора, за которым находится она.

Наконец, он не выдерживает, отталкивается от стола и снова спускается вниз. Он не идет в бокс, а идет на кухню, где готовят еду для персонала. Берет с полки бутылку минеральной воды, яблоко, булку. Простую, нормальную еду.