Бывший: Нет прощения

Мира Рай

Бывший: Нет прощения

Глава 1

В тот день всё складывалось слишком идеально, чтобы быть правдой. С утра я закрыла сложный проект, на который убила три месяца жизни. Начальник сиял как новогодняя ёлка и вручил мне премию с таким видом, будто лично изобрел печатный станок. Коллеги завидовали – я это видела по их натянутым улыбкам, – и это, признаюсь, приятно щекотало самолюбие. Я парила над землёй, чувствуя себя если не супергероем, то уж как минимум королевой мира.

И конечно, вся эта эйфория крутилась вокруг одного человека – Максима. Моего мужа. Моего самого большого фаната, как он сам любил говорить. Мы договорились отпраздновать мою победу с размахом. Романтический ужин дома, его любимые суши из той дорогущей японской лавки, хорошее вино. Уже представляла, как он обнимет меня, гордо скажет: «Я знал, что ты сможешь!» и мы будем говорить до самого утра, строя планы на отпуск, который теперь точно могли себе позволить.

Стоя у плиты и разогревая тамагояки, ловила себя на мысли, что глупо улыбаюсь сама себе. Надела то самое чёрное платье – то, от которого он всегда терял дар речи. Накрасилась тщательнее обычного. На столе уже красовались две коробочки с суши, соевый соус, имбирь и зелёное мохито в большом графине – его любимый напиток. Я даже свечи зажгла, хотя всегда смеялась над этой голливудской патетикой.

В шесть тридцать вечера всё было готово. Максим обычно задерживался на работе, но к семи всегда появлялся на пороге. Я прилегла на диван, отвечая на поздравления в рабочем чате. Семь часов. Ну ладно, пробки. Семь двадцать. Наверное, задержался на совещании. В семь сорок у меня в животе начало посасывать неприятное чувство тревоги. Он всегда предупреждал, если задерживается. Всегда.

В семь пятьдесят пять на экране телефона вспыхнуло его имя. Облегчённо выдохнула.

– Макс, ты где? Я уже начала волноваться, суши остывают, – сказала я без предисловий.

В трубке повисла пауза. Слишком долгая.

– Алис… – его голос звучал странно, сдавленно. – Мне нужно… Нам нужно поговорить.

– Говори, – фыркнула я. – Только, пожалуйста, быстро, я вся издергалась тут.

– Я не буду ночевать дома сегодня.

Он произнёс это тихо, почти шёпотом, но каждое слово отозвалось в мне глухим, тяжёлым ударом.

– Что? – не поняла я. – То есть как? У нас же ужин! Мы празднуем! Ты где?

– Это не важно. Я… я завтра вернусь. Объясню всё. Просто… не жди меня.

Он положил трубку. Я сидела с телефоном у уха ещё минуту, не в силах пошевелиться. В голове стучала одна-единственная мысль: «Это какая-то шутка. Неудачная, дурацкая шутка». Может, он готовит сюрприз? Выскочит из-за угла с букетом? Но нет. Его голос. Он звучал… испуганно. Или виновато.

Паника, холодная и липкая, поползла по спине. Нет.Нет-нет-нет. Включай логику, Алиса. Наверняка всё просто. Сломался автомобиль. Или он напился с коллегами и стесняется признаться. Да. Это похоже на него.

Пальцы сами нашли номер в записной книжке. Лёша. Его лучший друг, почти брат. Они с детства вместе. Он точно знает.

Трубку взяли сразу.

– Леш, привет, это Алиса, – я сама удивилась, насколько бодро и весело прозвучал мой голос. – Не подскажешь, где мой благоверный запропастился? У нас тут ужин на двоих, а он мне звонит и загадочно говорит, что не придет. Не загуляли ли вы там, а? – я фальшиво рассмеялась.

Молчание в трубке было таким густым и тяжёлым, что я буквально физически ощутила его кожей.

– Алис… – наконец проскрипел Лёша. Голос у него был сиплый, будто он только что проснулся. Или плакал. – Алис, держись, ладно? Он… он не один.

Мир не рухнул. Он замер. Звуки кухни – тиканье часов, гудение холодильника – исчезли. Я перестала дышать. Сердце в груди заколотилось с такой силой, что стало больно.

– Что? – прошептала я. – Что ты сказал?

– Он не один, – повторил Лёша, и в его голосе послышались слёзы. – Я… я не должен был тебе говорить. Прости. Держись.

Щёлк. Гудки.

Сидела,уставившись в стену, пытаясь осмыслить эти три слова. «Он не один». Они крутились в голове, как заевшая пластинка, не складываясь ни в какую логическую картину. Не один где? С кем?

И тут до меня дошло. Всё. Разом. Все его поздние рабочие дни. Все эти «совещания» в выходные. Новый парфюм, который появился у него пару месяцев назад. Его отстранённость в последнее время. Я думала – устаёт. Работа.

Я была такой слепой, такой глупой…

Из груди вырвался тихий, бессильный стон. Рука сама разжалась. Телефон выскользнул из пальцев, описал в воздухе дугу и упал прямиком в соевый соус, разбрызгав тёмные липкие капли на белоснежную скатерть и идеальные, аккуратные суши, которые теперь были никому не нужны. Я смотрела на это всё, на разрушенный ужин, на своё глупое платье, на свечи, которые всё ещё трепетно горели, и не могла сдержать рыданий, которые, наконец, вырвались на свободу.

Не знаю, сколько времени просидела на полу, уставившись в одну точку на разлитом соевом соусе. Он растекался по белой плитке причудливыми коричневыми ручейками, напоминая карту неизвестной страны. Страны, где всё пошло не так. В ушах всё ещё стоял гул, а внутри была пустота, такая огромная и холодная, что, казалось, я провалюсь в неё и исчезну. Слёзы закончились так же внезапно, как и начались. Осталась только тягучая, онемевшая тишина.

Рука сама потянулась к телефону, валявшемуся в лужице соуса. Вытерла его о платье – дорогое, шёлковое, теперь безнадёжно испорченное. Экран замигал, усыпанный трещинами. Десяток пропущенных от Максима. Я не стала читать. Вместо этого одним движением пальца пролистала контакты и нажала на единственное имя, которое сейчас имело значение.

– Ну, здравствуй, звезда офиса! – раздался в трубке жизнерадостный, слегка хрипловатый женский голос. – Готовь туфли, я за тобой через полчаса, отметим твой триумф как следует! Я как раз мимо «Бальди» еду, куплю того самого Просекко, который ты любишь…

– Свет, – перебила я её. И одного этого слога, сорвавшегося с губ сдавленным, чужим шёпотом, было достаточно.

На другом конце провода повисла мгновенная, настороженная тишина.

– Где ты? Дома? – её голос мгновенно сбросил все игривые нотки, стал собранным и резким, каким он всегда бывал в моменты кризиса.

– Дома, – выдохнула я.

– Не двигайся. Я уже еду.

Она бросила трубку, не попрощавшись. Так всегда делала Светлана. Никаких лишних слов, никаких «держись», «всё будет хорошо». Только действие. Она была моим антикризисным менеджером вот уже пятнадцать лет, с самого института. И за эти годы у неё было достаточно практики.

Я не двигалась, как она и велела. Сидела на холодном полу, обняв колени, и смотрела, как догорают свечи. Восковые слезы медленно стекали на стол, образуя причудливые наплывы. Очень поэтично. Как в плохом мелодраматичном сериале. Я почти ждала, что сейчас заиграет грустная музыка.

Не прошло и двадцати минут, как в дверь постучали – не звонок, а именно настойчивый, уверенный стук кулаком. Поплелась открывать, волоча за собой своё разбитое платье и разбитое сердце.

На пороге стояла Света. В ярко-розовых спортивных штанах, растянутой чёрной худи с мокрыми от дождя волосами. В одной руке она сжимала бутылку Просекко, в другой – огромную коробку пиццы. Она окинула меня одним быстрым взглядом – с головы до ног, задержавшись на заплаканном лице и испачканном платье – и её собственное лицо, обычно острое и насмешливое, исказилось в гримасе чистейшей, беспощадной ярости.

– Ну что, тварь подлая, – выдохнула она негромко, переступая порог. – Дождался. Дождался, сволочь.

Она прошлась по коридору, бросила пиццу и бутылку на тумбу и направилась прямиком на кухню. Я поплелась за ней, чувствуя себя беспомощным, потерянным щенком.

– Господи, какой бардак, – констатировала она, окидывая взглядом последствия моей маленькой катастрофы. – И что это за японская блёвотина повсюду? Или это ты так от радости металась?

Она подошла к столу.

– Всё. Точка. Забудь как страшный сон. Сейчас будем проводить операцию «Зачистка памяти». Первым делом – убрать это. Вторым – придумать, как мы ему отомстим. Медленно и болезненно.

Она говорила быстро, отрывисто, её руки уже лихорадочно работали: она сгребла остатки суши в одну коробку, смяла её и с силой швырнула в мусорное ведро. Потом принялась за скатерть.

– Свет, не надо, – слабо попыталась я возразить. – Я сама…

– Молчи! – рявкнула она на меня, сдёргивая скатерть со стола. Стеклянные соусницы с грохотом полетели на пол. – Ты уже всё сделала. Ты его вдохновила на этот подвиг. Создала все условия. Накормила, одела, любила. А он, гад, воспользовался. Типичная история. Ошибка выжившего. Надо было с самого начала быть стервой, как я. Тогда бы и не так расстраивалась.

Она говорила резко, почти грубо, но я-то знала её. За этой показной чёрствостью скрывалась боль, знакомая ей не понаслышке. Всего полгода назад её собственный муж, примерный семьянин Андрей, внезапно объявил, что уходит к двадцатипятилетней фитнес-тренерше. Пережитый кризис среднего возраста он успешно решил сменой жены на более новую модель. Света тогда не плакала. Она озлобилась. И теперь её злость была моим щитом.

– Рассказывай, – приказала она, распаковывая коробку с пиццей. Пахло расплавленным сыром и колбасой. Запах был простой, грубый и почему-то успокаивающий. – Что случилось? Звонил? Писал? В чём признался?

Я опустилась на стул и, запинаясь, путаясь в словах, выложила ей всё. Про смс. Про звонок Лёше. Про его странные слова. Света слушала, не перебивая, лишь её глаза сужались всё больше, а пальцы с такой силой сжимали кусок пиццы, что сыр сползал на стол.

– Лёша? – переспросила она, когда я закончила. – Его кореш? Этот молчун, который вечно ходит с умным видом?

Я кивнула.

– Интересно, – она зловеще протянула слово. – Очень интересно. Значит, он в курсе. Значит, покрывал. Значит, они вдвоём весёлой компанией… Ладно. С Лёшей мы тоже разберёмся. Позже. Для начала – главный виновник.

Она отложила пиццу, достала свой телефон и начала что-то яростно печатать.

– Что ты делаешь? – спросила я с плохим предчувствием.

– Составляю план мести. Пункт первый: сжечь все его вещи. Нет, лучше вывалять в красной краске и вывесить на балкон. Пункт второй: позвонить его мамочке и рассказать, какой у неё сыночек образцовый. Пункт третий: написать в соцсеть той… той… кем бы она там ни была… и рассказать, с кем она связалась. С подробностями.

– Свет, нет! – ужаснулась я. – Ты с ума сошла! Я не буду этого делать!

– А кто тебя спрашивает? – она подняла на меня бровь. – Это буду я. Анонимно. С левой симки. Он ещё пожалеет, что родился.

В этот момент в дверь снова постучали. Тихо, неуверенно. Света нахмурилась.

– Ты кого-то ещё ждёшь? Не скажешь, что это тот подлец явился с повинной головой? Я ему сейчас эту голову откручу!

Она порывисто рванула к двери и рывком её распахнула. На пороге, съёжившись от внезапного ливня, стояла Ира. Наш тихий и мягкий «третий ангел», как мы её называли. В её руках дрожал небольшой тортик в прозрачной коробочке, украшенный ягодками. Она была бледная, с огромными испуганными глазами, и смотрела на свирепую Свету как мышка на удава.

– Я… я прочитала в чате про победу Алисы, – залепетала она. – Решила зайти, поздравить… А у вас… вы не одни? Я, наверное, не вовремя…

– Вовремя! – почти крикнула Света и оттащила её в прихожую. – Как раз вовремя! У нас тут групповое помешательство, нужен полный состав.

Ира растерянно заморгала, снимая мокрое пальто. Её взгляд скользнул по моему лицу, по моему платью, по кухне, где на столе красовалась пицца, а на полу валялись осколки и лужа соевого соуса. Понимание медленно проступило на её лице, сменяя недоумение на боль и сочувствие.

– Алиса… Милая… Что случилось? – она бросилась ко мне, обняла за плечи. Её руки были холодными от дождя, но прикосновения были такими тёплыми и искренними, что у меня снова предательски задрожали губы.

– А что случилось? – перебила Света, возвращаясь на кухню и снова хватая кусок пиццы. – Произошло самое банальное и предсказуемое событие во Вселенной. Её благоверный, образец верности и добродетели, оказался обыкновенной сволочью. Сделал сюрприз. Не пришёл ночевать домой. И, по некоторым данным, был не один. Поздравляю нас.

Ира замерла. Её глаза наполнились такими неподдельными ужасом и болью, что мне стало не по себе. Казалось, новость ударила по ней лично.

– Нет… – прошептала она. – Максим? Не может быть… Ты уверена? Может, ошибка?

– Ошибка сидит вот здесь, – ткнула Света пальцем в мою сторону. – И верит в сказки. А я нет. Я уже всё проверила. Всё подтвердилось.

Она солгала, конечно. Ничего она ещё не проверяла. Но она говорила с такой уверенностью, что даже я на секунду поверила.

Ира медленно опустилась на стул рядом со мной. Её пальцы вцепились в край стола, побелев в суставах.

– Боже мой… – она смотрела на меня, и по её щекам медленно поползли слёзы. – Алисенька… родная… И я… и я…

Она замолчала, сжав губы, словно боялась сказать что-то лишнее.

– Что «и я»? – прищурилась Света, всегда улавливающая малейшие нюансы. – Что-то случилось?

Ира закрыла лицо руками, и её плечи затряслись от беззвучных рыданий. Мы со Светой переглянулись. Моё собственное горе на мгновение отступило, уступив место тревоге за неё.

– Ира? – я осторожно тронула её за локоть. – Что такое? Говори.

Она с трудом проглотила комок в горле, вытерла слёзы тыльной стороной ладони и посмотрела на нас полными отчаяния глазами.

– Я только вчера хотела вам сказать… Но не стала… Не хотела омрачать твой праздник, Алиса… – она глубоко вздохнула. – Костя… Он… он ушёл. К другой.

В кухне воцарилась гробовая тишина. Слышно было, как за окном шумит дождь и капает вода из крана. Света застыла с куском пиццы на полпути ко рту. Я просто не могла поверить в то, что услышала.

Костя. Тихий, спокойный, надежный Костя. Который носил Иру на руках, который называл её «мой котёнок», который каждую годовщину свадьбы дарил ей по розе за каждый год совместной жизни. Их брак был для нас со Светой эталоном, незыблемой скалой, в которую мы верили, когда наши собственные отношения давали трещину.

– К кому? – сорвалось у меня. – Как?

– К сотруднице, – прошептала Ира. – Молодой. Из его отдела. Он сказал… сказал, что перерос меня. Что я слишком серая и скучная для него. Что он хочет ярких красок.

Она снова разрыдалась, уже не сдерживаясь. Я обняла её, и мы сидели, прижавшись друг к другу, две несчастные, преданные дуры. А Света смотрела на нас. Сначала с яростью, потом с недоумением, а потом её взгляд постепенно стал… почти научным. Она отложила пиццу, откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди.

Три женщины. Три несчастные истории. Разбросанные суши на полу. Коробка пиццы на столе. Слёзы, злость, отчаяние. И над всем этим – тяжёлый, влажный запах дождя и предательства.

Света медленно провела рукой по лицу, смахивая несуществующую пыль, и тяжко вздохнула. В её глазах читалась какая-то сложная, циничная формула, которую она только что вывела для себя.

– Ну что, девочки, – произнесла она наконец, и её голос прозвучал удивительно спокойно и даже мрачно-торжественно. – Похоже, у нас тут клуб по интересам образовался.

Глава 2

Неделя пролетела в каком-то густом, тягучем тумане. Время потеряло свою привычную структуру, расползлось и смешалось. Дни и ночи путались, сменяя друг друга чередой бессонных ночей и таких же бессонных, мучительно длинных дней. Я почти не оставалась одна. То Света врывалась ко мне с очередной порцией еды и циничных комментариев, то я сама приезжала к Ире, чтобы просто посидеть в тишине её уютной, но теперь такой пустой квартиры.

Мы стали похожи на стаю раненых животных, ищущих тепла и защиты друг у друга. Наши встречи проходили по одному и тому же сценарию. Сначала – тяжёлое, давящее молчание. Потом – одна неосторожная фраза. И вот уже плотины прорывало, и наружу вырывались самые тёмные, самые горькие подробности наших личных апокалипсисов.

Сидели как-то вечером у меня на кухне. Я налила всем чай, но никто не притрагивался к кружкам. Света, сгорбившись, крутила в руках свой телефон, бездумно листая ленту соцсети.

– Знаешь, что самое мерзкое? – тихо, без всякого предисловия, сказала она. – Он ведь даже не скрывал. За месяц до того, как уйти, подарил ей… то есть мне… сертификат в спа. Говорит: «Отдохни, поухаживай за собой». А я, дура, обрадовалась. Думала, он обо мне заботится. А это он, оказывается, просто уже смотрел на меня как на старую, облезлую кошелку, которую надо подновить. А потом купил себе этот идиотский красный спорткар. И укатил на нём с этой… с этой двадцатилетней фитнес-куклой, у которой на лице ни одной мысли, зато силикона – на всю оставшуюся жизнь.

Она швырнула телефон на диван с таким видом, будто он её обжёг.

– Андрей-то хоть был прямолинеен, – добавила она с горькой усмешкой. – Сказал: «Я старею, хочу чувствовать себя молодым». И пошёл чувствовать. А твой Максим, Алиска, тот ещё актёр оказался.

Я вздрогнула, услышав его имя. Каждый раз, когда его произносили вслух, мне казалось, что по сердцу бьют током.

– Не надо, – попросила я слабо.

– Надо, – возразила Света, но без привычной ехидцы. Её голос звучал устало. – Надо вытащить всё это на свет, разобрать по косточкам и выплюнуть. Иначе сгниешь изнутри. Так что давай, твой выход. Что-то новое всплыло?

Я глубоко вздохнула, собираясь с духом. За эту неделю осколков моего брака прибавилось. Лёша, мучимый угрызениями совести, позвонил и, запинаясь, рассказал всё, что знал. Оказалось, я была последней, кто узнал правду. Все его друзья, вся его мужская компания, были в курсе. И молчали. Покрывали.

– Роман у него… с той самой Юлей, с новым дизайнером, – выдавила я, глядя на свои руки. – Больше года. Они… они вместе ездили в ту командировку в Питер в прошлом году. Помнишь, я тогда ангиной болела и не смогла поехать? Они вдвоём сняли номер. Не два отдельных, как он мне потом рассказывал, а один. Двуместный.

Я замолчала, пытаясь проглотить комок в горле. Год. Целый год лжи. Целый год он приходил ко мне домой, целовал меня, говорил, что любит, строил планы… и всё это время у него была другая жизнь. Другая женщина.

– Боже мой, – прошептала Ира, сидевшая на краешке дивана, закутавшись в большой плед. Её глаза были полны слёз. – Год… Алиса, милая… Как ты?

– А что «как»? – резко встряла Света. – Жива. Дышит. Значит, всё в порядке. Выживет. Главное – не вешать нос. А то знаешь, сколько таких Юль вокруг бегает? Одноразовые. Он её через полгода копыт отбросит, вот увидишь. Потом приползёт назад, будет ныть, просить прощения…

– Не приползёт, – перебила её тихий голос Иры.

Мы обе повернулись к ней. Она редко перебивала, предпочитая отмалчиваться.

– Что? – не поняла Света.

– Костя не приползёт, – повторила Ира, и её голос вдруг стал твёрже. Она медленно подняла на нас глаза, полные такой неизбывной боли, что мне стало не по себе. – Он… он не с коллегой ушёл. Он ушёл к… к Лере.

В воздухе повисло ошеломлённое молчание. Света даже привстала.

– К какой Лере? – спросила она, хотя по её лицу было видно, что она уже всё поняла.

– К моей сестре, – выдохнула Ира, и слёзы наконец покатились по её щекам. – К моей младшей сестре. Ей двадцать три. Она… она всегда им восхищалась. Говорила, что хочет такого же мужа. Вот и… заполучила.

Это было уже за гранью. Даже для Светы, повидавшей всякое. Она несколько секунд молчала, разинув рот, а потом беззвучно выругалась.

– Твою… То есть он… а она… – она не могла подобрать слов. – Твоя родная сестра? Серьёзно? Это же какое-то… инцестуозное извращение! Да как они посмели?!

Она вскочила и начала метаться по комнате, как тигр в клетке.

– Так, всё, я передумываю. Мы их не убиваем. Мы их кастрируем. Медленно и болезненно. Всех троих! И этого твоего Максима, и её Костю, и моего Андрея! А этим… этим… – она ткнула пальцем в сторону невидимой Леры, – мы… мы волосы пообрезаем! Или нет… испортим всю косметику! Дорогую!

Её ярость была такой гиперболизированной, такой театральной, что это вдруг показалось невероятно смешным. Сначала я тихо фыркнула. Потом Ира, всхлипывая, тоже выдавила из себя что-то похожее на смешок. А через секунду мы уже все трое хохотали. Это был нездоровый, истеричный, горький смех, смех на грани срывов и слёз, но он был.

– Представляю картину, – давясь от смеха, произнесла Света, останавливаясь передо мной. – Три фурии в балаклавах врываются в бар, вооружённые бритвами и кухонными ножами. «Всем лежать! Сейчас будем калечить бывших мужей!» Охранники, наверное, обос…тся.

– А мы будем кричать: «Это во имя всех обманутых женщин!» – добавила я, и слеза покатилась по моей щеке, но я уже не понимала, от смеха она или от горя.

– А я… а я буду стоять на шухере! – всхлипнула Ира, и от этого всё стало ещё смешнее.

Мы смеялись до слёз, до боли в животе, до хрипоты. Это был смех-освобождение, смех-защита. Когда истерика наконец пошла на убыль, мы сидели, обмякнув, и просто смотрели друг на друга. В воздухе висела горькая ирония всего происходящего. Три женщины. Три истории предательства, каждая гаже другой. Собрались вместе, как на подбор.

Света первой пришла в себя. Она тяжко вздохнула, прошлась до кухни и вернулась с бутылкой красного вина и тремя бокалами. Без лишних слов она налила всем по полной.

– Ну что ж, – произнесла она, поднимая свой бокал. Её взгляд был серьёзным, почти торжественным. – Факты налицо. Мужчины – существа подлые, лживые и неблагодарные. Мы – наивные дуры, которые ведутся на их сказки. Но. – Она сделала паузу, обводя нас тяжёлым взглядом. – Сидеть и лить слёзы мы больше не будем. Это бесполезно. Надо действовать.

– Как? – со вздохом спросила я, отпивая глоток вина. Оно было терпким и горьковатым, прямо как наше текущее мироощущение.

– А вот как, – Света поставила бокал и приняла свой коронный вид полководца, готового отдать приказ. – Я предлагаю официально создать на базе нашего несчастного трио организацию. Назовём её… ну, скажем, «Клуб одиноких сердец».

Ира скептически хмыкнула.

– Звучит как-то уж очень жалко.

– Не перебивай! – отрезала Света. – Так вот. У клуба будет устав. Всего одно простое правило. – Она снова посмотрела на нас, и в её глазах загорелся знакомый огонёк азарта. – Двигаться вперёд. Любой ценой. Хоть ползком, хоть на четвереньках, но только вперёд. Забыть этих тварей, вычеркнуть, стереть в порошок. И найти себе новых мужчин. Моложе. Красивее. Богаче. Или просто других. Но найти. Жить дальше. И быть счастливыми. Назло им всем.

Она закончила свою речь и выпила всё вино в бокале одним махом. Мы с Ирой молча смотрели на неё. Её слова висели в воздухе, такие громкие, такие безапелляционные. Двигаться вперёд. Любой ценой. Звучало как приказ. Как единственно возможный выход.

И я вдруг поняла, что она права. Что сидеть и горевать – это путь в никуда. Что нужно что-то делать. Пусть даже это будет больно, унизительно и страшно. Но двигаться.

Я медленно подняла свой бокал. Потом его подняла Ира, всё ещё смотря на Свету с недоверием, но уже с проблеском надежды в глазах.

– Любой ценой, – тихо повторила я.

– Любой ценой, – кивнула Света, и её губы тронула улыбка. Не весёлая, нет. Решительная. Почти злая. – Ну что, девочки? Готовы к войне?

***

Света не шутила. На следующее же утро я получила от неё сообщение, состоящее из одного слова: «Сбор!» и адреса её квартиры. Я поплелась туда, чувствуя себя выжатым лимоном. Всю ночь мне снился Максим. Не тот, который предал, а тот, каким он был раньше. Тот, что смеялся над моими шутками, тайком покупал моё любимое мороженое и носил меня на руках, если я уставала. Просыпалась я с щемящей болью в груди и слезами на глазах. О каком «движении вперёд» могла идти речь, когда прошлое цепкими когтями впивалось в тебя и не хотело отпускать?

Света открыла дверь в своей фирменной спортивной форме, с влажными от пота волосами. Видимо, только закончила утреннюю тренировку. На лице – выражение непоколебимой решимости.

– Опоздала на семь минут, – заявила она вместо приветствия. – На первый раз прощается. Впредь – штраф. Ира уже тут.

Я прошла в гостиную. Ира сидела на огромном диване, подобрав под себя ноги и укутавшись в огромный плед, хотя в квартире было тепло. В руках она сжимала кружку с чаем, а на лице читалась лёгкая паника. На низком стеклянном столе перед диваном красовалась… салфетка. Бумажная, с розовым краем, из тех, что Света покупала «для красоты». На ней были начертаны какие-то строки.

– Ну, раз все в сборе, начинаем первое официальное заседание нашего клуба, – объявила Света, расхаживая перед нами как лектор перед аудиторией. – Пункт первый – устав. Я его сформулировала, исходя из нашего печального опыта. Читаем, усваиваем, принимаем без возражений.