Скованные воспоминания

Завернув за угол гаража, я решила передохнуть. Прислонившись к холодной стене, я жадно ловила воздух открытыми губами. Невольно обняла себя, ощущая, как прохладный ветер прошелся по коже, покрывая ее мурашками. Решив больше не стоять на месте, я выглянула из-за угла.

И зря. Он стоял всего в паре метров, прислонившись плечом к тому же гаражу. Лицо скрывала тень от капюшона, а свет фонарей, падающий ему в спину, придавал образу зловещую завершенность.

Не дожидаясь ни слова, я развернулась, чтобы бежать, но сильные руки схватили меня за талию и подняли в воздух. Не успев издать и звука, я была прижата спиной к холодному металлу гаража. Все мое тело съежилось не столько от холода, сколько от нависшей надо мной фигуры. Его руки, по обе стороны от моей головы, заставили меня поверить, что это конец.

– Отпусти, – прошептала я. Но Демьян наклонился, и я вновь увидела его дьявольски красивое лицо. Его темно-зеленые глаза смотрели прямо в мои, а губы тронула усмешка.

– Что, если я скажу «нет»? – Демьян взял прядь моих волос и заправил за ухо. От этого жеста я невольно вздрогнула, вызвав у него еще одну усмешку.

– Я буду кричать, – с серьезным видом заявила я, полная решимости сдержать слово.

– Попробуй, – он словно сам напрашивался, чертов маньяк.

– ПОМОГ… – я не успела закончить, потому что то, что произошло дальше, заставило мое тело вспыхнуть, как в адском пламени.

Демьян впился в мои губы с такой яростью, что перехватило дыхание. Я попыталась закричать, но лишь ухудшила ситуацию, и он воспользовался моментом, проникая своим языком в мой рот. Я не хотела этого, правда не хотела, но будь он проклят за свою дьявольскую красоту и умелые руки, которые уже блуждали по моему телу. Я ответила на поцелуй, так же жадно прильнув к его губам. Наши языки сплелись в танце, словно инь и янь, тело обмякло, готовое рухнуть на холодную землю, но его руки крепко удерживали меня.

Одна из его рук скользнула под вырез платья, приближаясь к самому чувствительному месту, где еще не бывала ни одна мужская рука. Меня охватил такой ужас, что каждая клеточка тела покрылась мурашками, а внутренности перевернулись. Внизу живота возникло странное, жаждущее ощущение, и я оттолкнула его, упираясь ладонями в его твердую грудь. Легкий ветерок коснулся моих влажных губ, мгновенно высушивая их, и я невольно облизнулась, пытаясь вернуть им влагу.

Я подняла глаза и встретилась с его взглядом, полным хищного, неудовлетворенного желания. Отведя глаза, я прикрыла веки, жадно хватая воздух. Продолжая упираться руками в его грудь, я замотала головой.

– Ты… Зачем ты это сделал? – запинаясь, пробормотала я.

– Что? – Демьян взял меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза.

– Поцеловал, – после этих слов его взгляд скользнул к моим губам, и он усмехнулся.

– А что, нельзя? – Да кто он вообще такой? Псих, вот кто. Думает, что может целовать меня, когда захочет.

– Конечно, нельзя. Ты не имеешь права целовать меня без моего согласия, – я убрала руки с его груди и обняла себя, чувствуя, как холодный ветер пробирает до костей.

– Мне не нужно твое согласие, тем более ты ответила на мой поцелуй, – Демьян приблизился вплотную, не оставляя между нами ни единого сантиметра, и провел большим пальцем по моей нижней губе. – Нравлюсь?

– Ч… что, не… нет, – черт, нужно перестать заикаться. Во всем виновата его близость, нужно оттолкнуть его. И я сделала это в ту же секунду, оттолкнув его со всей силы, на метр, а хотелось бы и дальше.

– Не прикасайся ко мне! И вообще, ищи другую, за кем можешь побегать, понял? – Я тыкала его пальцем в грудь, кипя от ярости.

– Нет, – ответил Демьян и начал снимать с себя кофту. Его пальцы коснулись молнии и медленно потянули ее вниз, и я, словно завороженная, смотрела, как распахивается кофта, обнажая рельефные мышцы его пресса. Казалось, он не вылезает из спортзала. Затем Демьян скинул кофту, оставшись лишь в спортивных штанах. Только тогда меня охватила паника. Пока я любовалась его прессом, не заметила, как он снова приблизился.

– Не подходи ко мне! Если ты меня тронешь, я напишу заявление об изнасиловании! – Но он словно не слышал меня, продолжая надвигаться, и мои вытянутые руки не могли его остановить. Он схватил мои руки и завел их над головой. – Отпусти меня, чертов псих, маньяк, отпусти!

Демьян не отвечал, лишь слушал мои оскорбления, глядя на меня без всяких эмоций, словно ему было все равно. По моей щеке скатилась слеза от страха перед тем, что он мог сделать со мной здесь, в этих проклятых гаражах. Никто не услышит меня ночью в этом заброшенном месте. Кто меня просил бежать сюда? Если бы я побежала домой, все бы обошлось. Черт, горе-подруга пропала, а я здесь с маньяком. Не зря Света говорила, что этот день рождения я не забуду.

– Успокоилась, истеричка? – резко произнес Демьян, вырывая меня из мыслей. – Я могу тебя порадовать, моя маленькая вишенка.

«Вишенка», – прошептала я. Я ему не вишенка, башенный ублюдок, – подумала я, но не сказала вслух. Кто знает, вдруг убьет за ублюдка.

– Чем? – слез уже не было, и я могла спокойно говорить, но его близость все равно заставляла вздрагивать.

Демьян в ответ лишь отодвинулся. «Наконец-то», – с облегчением подумала я. Но это длилось лишь мгновение, потому что он снова приблизился и накинул на меня свою кофту, случайно коснувшись моими руками ключиц. Мне хотелось спрятаться, как маленький котенок, предчувствуя беду. Он просто хотел помочь, чтобы я не замерзла, а я накричала. Вот дура, но это все равно ничего не значит, ведь он гнался за мной, как маньяк.

– Этим ты хотел меня порадовать? – Демьян стоял на расстоянии вытянутой руки, его руки были в карманах штанов, а торс приковывал мой взгляд. «Аня, прекрати так пялиться на него», – одернула я себя.

– Нет, – Демьян снова шагнул ко мне. Он когда-нибудь прекратит так делать? Он наклонился к карману кофты, достал сигареты, закурил и отошел. – У тебя сегодня день рождения, поэтому я сделаю тебе поблажку и отпущу.

– Отпущу? Да ты псих! Я не твоя вещь, чтобы ты так со мной обращался. Если захочу, я могу уйти прямо сейчас, ты мне никто, понял? И откуда ты вообще узнал, что у меня день рождения? – Меня затрясло от ярости. Как он смеет? Я не его собачка!

– Ого, – усмехнулся Демьян. – Твоя подружка рассказала.

– Что? – Я, не раздумывая, набросилась на него и начала бить руками. – Что ты с ней сделал? Где она?

– С ней все в порядке. Если тебе станет легче, мой друг отвез ее домой, а меня она любезно оставила тебе. – Я перестала его бить и отступила. Она что, совсем дура? О чем она думала, когда поехала с ним? А вдруг…

– С ней все в порядке. Мне повторить это еще раз? – Демьян выпустил дым мне в лицо, задев плечом.

– Я сказала тебе не трогать меня. Мне тоже повторить это еще раз? – Я развернулась и пошла прочь. Не могу больше находиться рядом с ним, он меня достал.

– Далеко собралась? – крикнул Демьян мне в спину.

– Домой. Как-то же я должна убедиться, что подруга в порядке, – крикнула я в ответ, не останавливаясь.

– Запомни, вишенка, в следующий раз поблажек не будет. Надеюсь, мы поняли друг друга.

Ярость вспыхнула с новой силой. Я развернулась, готовясь снова вступить в перепалку, но его, как и в первую встречу, уже не было на месте. Как он это делает? Он что, умеет летать или растворяется в воздухе? Я обняла себя, и мои пальцы коснулись мягкой ткани кофты. «Блин», – совсем забыла отдать ему кофту. Я почувствовала запах мятных сигарет, и мне, как ни странно, стало немного спокойнее. Не спеша, уставшими ногами я направилась домой.

Солнце настойчиво било в глаза, заставляя щуриться сквозь пелену утренней дрёмы. Лучи нагло расползались по комнате, касаясь моего сонного лица. Сбрасывая одеяло, я ощутила, что уснула в одежде. На мне была его кофта, и я невольно задержала дыхание. Запах мятных сигарет кольнул в ноздри, и я съежилась. Вчерашний вечер оказался не сном, а горькой реальностью.

Скомканный разговор терзал сознание, напоминая об одном: держаться от него подальше. Но забыть… увы, это выше моих сил. Он украл мой первый поцелуй. Кончиками пальцев коснулась губ, словно пытаясь удержать его привкус, мечтая вновь ощутить его прикосновение. «Дура, дура, дура», – шептала я себе, зная, что это неправильно. Он дал ясно понять, что не желает близости. Что я ему сделала? Мы виделись всего дважды… или мне это только кажется? Он казался до боли знакомым с первой встречи. «Что за бред!» – прошептала я, отгоняя наваждение. Если бы он был знаком, я бы узнала. Оставался один вывод: он псих. Преследовал меня, а потом посчитал вправе целовать, как трофей, заслуженный в какой-то извращенной игре.

Вернувшись вчера, первым делом заглянула в комнату Светы. Она мирно спала. Я выдохнула с облегчением и, обессиленная, рухнула в постель, не успев переодеться.

Сегодня Свете нужно навестить родителей. Они наверняка места себе не находят, обрывая телефон звонками. Я рада за подругу, за ее любящую семью. Моя же оборвалась, оставив незаживающую рану, и годы, проведенные вдали от дома, не смогли ее исцелить.

Резкий прыжок вырвал меня из раздумий.

– Анька, доброе утро! – Света сияла, как начищенный самовар, и тут же уставилась на мою кофту. – Ого, это кофта того красавчика?

– Ага. Ты притворяешься или правда дура? Я просила тебя ждать у входа, а ты, конечно же, засмотрелась на какого-то мачо и оставила меня на растерзание незнакомцу! – Я не сдержалась и повысила голос на лучшую подругу.

– Ань, ну не злись! Он пообещал, что ничего плохого не сделает. Да и я пригрозила ему отрезать руки, если хоть один волосок с тебя упадет. Мне правда было очень плохо, а его друг Дима предложил помощь, – пролепетала Света, надув губки. Но я все еще кипела от злости. Она оставила меня с незнакомцем, которого видела впервые! – Погоди, ты смотришь на меня так, будто он тебя убить хотел. Ань, что случилось?

– Ничего. Ты же знаешь, твоим приказам сам президент подчинится, – солгала я, выдавив натянутую улыбку.

– Вот и славно! – Света снова бросилась обниматься. Я не удержалась и обняла ее в ответ. Не могу я долго на нее обижаться.

– Знаешь, это прозвучит странно, но он показался мне знакомым, – поделилась я с ней, выдавив смешок.

– Ань, может, он тоже был там, где и ты? Ты же не помнишь ничего с тех пор, как упала с той крыши. Доктор говорил, что воспоминания могут вернуться, но это маловероятно, потому что ты долго пролежала в коме…

– Хватит! Это чушь. Если бы он был там, я бы его не забыла. Остальных же я помню, а его нет. И давай закроем эту тему, – прошептала я, чувствуя, как ком подступает к горлу.

– Ань, но ты должна думать об этом! Вдруг память вернется, и мы узнаем, кто это сделал. Я просто не верю, что ты сделала это сама, – недовольно буркнула Света. Я ее понимала. Она за меня переживает, я бы делала то же самое. Но сейчас мне это не нужно.

– Свет, пожалуйста… Я не могу. Ты лучше всех знаешь, что моя память вычеркнула лишь тот злосчастный день, и мне трудно, правда трудно. Постоянно напрягать голову, чтобы вспомнить те годы… но память упрямо рисует только тот день, каждую деталь… Пожалуйста, Свет, мне даже говорить об этом тяжело, – слезы потекли ручьем. Света молча обняла меня, давая выплакаться.

– Извини, – тихо прошептала Света.

– Все в порядке, – ответила я шепотом.

Просидев в комнате с подругой еще немного, она ушла к родителям, приказав мне лежать и отдыхать. Как только входная дверь хлопнула, я поспешила в душ, чтобы расслабиться, и включила стирку.

После душа, облачившись в легкую пижаму, я отправилась на кухню. Заварив чай и сделав пару бутербродов, я присела за стол.

Взгляд зацепился за предмет, лежащий на краю стола. Карандаш. Моё болезненное прошлое, когда я рисовала яркие пейзажи с улыбкой на губах.

Я отодвинула чай и еду и направилась к заветной двери, за которой хранились мои старые вещи и рисунки.

Нащупав ключ в шкафу, я медленно подошла к двери. Вставила ключ в замочную скважину и повернула дважды. Взявшись за ручку, я медленно потянула дверь на себя. Она со скрипом отворилась, выпуская наружу удушливый запах пыли. Сердце замерло, грозясь остановиться. Пелена слез застилала глаза. Я чувствовала, что их будет достаточно, чтобы затопить комнату, так как капли громко барабанили по деревянному полу.

Смахивая слезы, я приблизилась к единственному рисунку. Свет из коридора четко вырисовывал силуэты на листе.

Яркие улыбки родителей смотрели на меня, а позади них возвышалась огромная ель, которую я буду ненавидеть до конца своих дней. Я помню, как рисовала этот рисунок. Это был мой последний счастливый Новый год.

Прикоснувшись к рисунку, я начала обводить пальцами лица родителей. Вторая волна слез захлестнула меня, и я рухнула на пол, поджав колени к груди. Опустив голову, я начала раскачиваться, погружаясь в бездну воспоминаний.

Глава 5

ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД…

За окном автомобиля бушевала снежная буря, фары едва пробивались сквозь пелену. В салоне, словно эхо заброшенной обители, вновь разгорался спор родителей из-за пустяков, которые они так и не научились оставлять за порогом дома.

– Вить, ты же знаешь, как это важно для меня, – с тихим вздохом произнесла мама с пассажирского сиденья.

– Марин, я знаю, – огрызнулся отец, вцепившись в руль. – Не отвлекай меня от дороги, только этого не хватало, чтобы нас занесло.

– Знает он, конечно, – с сарказмом отозвалась мама, расстегивая куртку в душном салоне.– Я должна получить этот чёртов отпуск.

– Не выражайся, у нас ребёнок в машине.

– Пап, всё в порядке, мне пятнадцать, а не пять, – сквозь смех ответила я.

Отец бросил взгляд в зеркало заднего вида. Его усталые карие глаза встретились с моими, посылая мимолетную улыбку. В ответ мои губы невольно растянулись в подобии улыбки, но не успели они оформиться, как мама вдруг резко вскрикнула:

– Витя, стой! Тормози!

Отец, отвернувшись от меня, в панике начал давить на педаль тормоза, но что-то было не так. Машина не реагировала, сколько бы он ни жал. Одновременно с этим он отчаянно сигналил какому-то животному, застывшему посреди дороги, но зверь оставался неподвижен. Отец выругался сквозь зубы и скомандовал держаться крепче.

Дальше всё развернулось, словно в кошмарном сне. Машину понесло. Сердце заколотилось так, будто я только что пробежала марафон. Мама кричала так громко, что в ушах зазвенело, усиливая ощущение неминуемой гибели.

– Нет, нет, нет! Витя, дерево! – вопила мама.

Нас несло с бешеной скоростью, и я не успела понять, как резкий удар бросил мою голову вперёд, об сиденье.

Очнувшись, я открыла глаза, но мир вокруг был размытым и неясным. «Что происходит?» – прошептала я. Медленно, дрожащими пальцами, потянулась к пульсирующей боли на голове. Коснувшись раны, я ощутила, как пальцы мгновенно стали влажными. Размазав их, медленно поднесла к глазам. Зрение всё ещё отказывалось фокусироваться, заставляя меня щуриться.

– Чёрт… Чёрт… Чёрт! – мои руки и пальцы были в крови. Не знаю, сколько времени прошло, пока я в ужасе смотрела на свои окровавленные руки, но постепенно зрение начало возвращаться.

Я лежала на осколках стекла между двумя сиденьями. Холодный ветер и снег проникали в салон. Осознание происходящего заставило меня закричать.

– Мам! Пап! Вы в порядке? – в ответ лишь тишина. Я попыталась выбраться, но меня так сильно прижало, что я с трудом могла дышать.

– Мам, пап, скажите хоть что-нибудь, пожалуйста! – снова тишина. Слёзы покатились по замерзшей коже, от осознания ужаса.

Не прекращая попыток выбраться, я продолжала лить слёзы, отчаянно убеждая себя, что с ними всё в порядке. Собрав последние силы, я начала толкать сиденье, которое, наконец, начало поддаваться. Как только появилось немного пространства, я, превозмогая боль, поползла на коленях к выходу. Улыбка начала зарождаться на моих губах: «Наконец-то этот ужас закончился», – подумала я, поворачиваясь к машине. Но улыбка тут же угасла, сердце забилось с такой силой, что отдавало в ушах, а тело словно парализовало.

– Нет… Нет… Нет! – как можно быстрее, я подползла к родителям. Отец лежал, придавленный к лобовому стеклу, истекая кровью. Безжизненные глаза смотрели на меня, словно пытаясь передать последнюю улыбку. – Папа, пожалуйста, не уходи, – прошептала я, прикасаясь к его щеке.

Я повернула голову к пассажирскому сиденью, где голова мамы была запрокинута на панель машины, и по ней медленно стекала кровь. Попавший в салон снег мгновенно окрашивался в багровый цвет, стекая, словно смывая следы преступления. Яркая луна освещала этот ужас, напоминая о том, как жизнь может оборваться в одно мгновение.

– Мам, – прошептала я, убирая светлые волосы с её лица. – Мамочка, прошу, хоть ты не покидай меня. – Но на меня смотрели лишь безжизненные голубые глаза, хранящие недосказанность её последних слов.

Я положила голову мамы себе на колени, пытаясь убрать кровь с лица, но она продолжала течь, словно говоря, что слишком поздно. Я поцеловала её холодный лоб, нежно поглаживая волосы. Слёзы текли ручьём, причиняя физическую боль от осознания, что их больше нет.

– За что? – подняла я голову к звездному небу. – Зачем? Они ведь никому не делали зла! – обращалась я в пустоту.

– Что мне делать? – прошептала я. – Я не смогу жить без вас, пожалуйста.

Медленно, на дрожащих ногах, я поднялась и направилась к отцу. Обхватив его руками, начала вытаскивать из машины. Руки ужасно болели, но я тянула отца по снегу, проваливаясь в глубокие сугробы. Преодолев небольшое расстояние, положила его рядом с мамой.

Нащупав своё одеяло в машине, отряхнула от осколков стекла и укрыла родителей. Их кровь смешивалась, окрашивая белый снег в багровый цвет.

– Спите, – прошептала я, целуя обоих в лоб. – Я вас очень сильно люблю и никогда не забуду, обещаю, – мои веки медленно сомкнулись от усталости и отчаяния.

Я очнулась в стерильной белизне больничной палаты, словно вынырнув из глубокого забытья. Руки и ноги, скованные бинтами, протестовали при каждом движении. Голова раскалывалась, словно по ней прошлись молотом, оставляя после себя лишь ноющую, пульсирующую боль. В углу комнаты мелькнуло движение, приковав моё внимание. Там, в кресле, скрестив руки на подлокотнике, сидела бабушка, её голова опущена, а чёрные волосы собраны в небрежный пучок.

– Бабушка… – прошептала я пересохшим голосом.

Она медленно подняла веки, и, взглянув на меня, начала подниматься. В свои пятьдесят пять бабушка обычно выглядела на сорок, но за последние дни, казалось, время оставило на её лице глубокие борозды морщин. Глаза, когда-то лучистые и полные жизни, теперь потемнели, словно грозовое небо, молящее о скорейшем завершении дня.

– Очнулась, – прошипела она, хмурясь и приближаясь к моей кровати. – Это всё из-за тебя! Если бы тебе так срочно не понадобилась эта чёртова новогодняя ёлка! – её голос сорвался на крик, и она ткнула в меня пальцем.

И она была права. Я виновата. Не стоило уговаривать родителей ехать в такую погоду. Каждый год, в преддверии Рождества, они забывали про ёлку, которую нужно было срубить в лесу. Покупные не любили, ведь они не могли сравниться с ароматом свежей лесной ели, приносящим настоящее новогоднее настроение.

И в этот раз я напомнила, к сожалению, слишком поздно, из-за чего им пришлось ехать вечером, в самый разгар снегопада.

Слёзы хлынули из глаз, словно прорвав плотину, добивая последние остатки жизни внутри меня.

– И не думай, что я возьму над тобой опекунство. Я, конечно, люблю свою дочь, но не так, как тебя. Так что после лечения тебя отправят в детский дом, – сказала она, набрасывая на плечи шубу и бросая на меня взгляд, полный ненависти. – А знаешь что? Мне жаль, что ты не умерла. Правда жаль.

– Прости меня… – прошептала я, но бабушка уже выходила за дверь. Моё «прости» для неё ничего не значило.

Вскоре после её ухода пришёл врач и объяснил, что я едва не отморозила руки и ноги, пролежав в снегу. Но скорая приехала вовремя, не дав мне замёрзнуть насмерть. Затем появился следователь полиции и осторожно начал задавать вопросы о произошедшем. Всё казалось туманом, и каждое воспоминание об этом дне вызывало горечь в горле. Мои ответы были короткими: «да», «нет».

На следующий день меня разбудил толчок в бок.

– Анька, это я, Света, – открыв глаза, я увидела подругу, с двумя косичками, кончики которых были выкрашены в фиолетовый цвет, придавая ей особый шарм. Карие глаза излучали доброту и ласку. В отличие от меня.

– Света… – я впервые за долгое время улыбнулась. – Я тебя ждала.

– Я знаю, – с грустью ответила она. – Ань, мне очень жаль. – Улыбка тут же сменилась слезами.

– Света, это моя вина, моя! – начала я, захлёбываясь от рыданий. – Если бы не я, эта чёртова новогодняя ёлка…

– Тише, тише, – Света осторожно обняла меня. – Это не твоя вина, ты меня слышишь?

– Ты не понимаешь, – прошептала я. – Это я попросила поехать за ёлкой в такую погоду.

– Аня, бл*ть, хватит! – повысила голос Света. – Это был несчастный случай, твоей вины здесь нет. Услышь меня!

– Но бабушка отвернулась от меня, сказала, что это моя вина… – Света вытерла мои слёзы. – Что мне делать?

– Нашла из-за кого переживать, – Света встала с кровати и подошла к пакету. – Она всегда относилась к тебе как к ничтожеству.

Света была права. Бабушка часто била меня чем попало, просто чтобы причинить боль. Я не знала, чем так ей не угодила, но родителям не жаловалась, боясь, что они не поверят, и моя жизнь окончательно пойдёт под откос.

– Свет, я бу… – я запнулась на полуслове, решив рассказать ей о детском доме позже.

– Что? – растерянно спросила она.

– Да ничего, – пробормотала я с натянутой улыбкой. – Забыла, что хотела сказать. Ты же меня знаешь.

– Конечно, и никогда не забуду, – Света смотрела на меня с жалостью. Но сейчас мне точно не нужна жалость.

– Я тебя порадую, – сказала Света с улыбкой. – Я купила твои любимые вишнёвые пирожные.

Я улыбнулась в ответ, показывая, что рада её доброте, но мои мысли были далеки от вишнёвых пирожных. Внутри меня раздавался душевный крик….

Глава 6. Детский дом

Автомобиль приближался к громадным железным воротам, увенчанным колючей проволокой. «Как в тюрьме», – промелькнуло у меня в голове, когда я окинула взглядом окрестности. Остановившись у будки с надписью «Охрана», оттуда неспешно вышел пожилой мужчина, направляясь к водительскому окну, где моя бабушка лучилась притворной улыбкой.

Охранник, подойдя, жестом попросил опустить стекло, чтобы поговорить с моей бабушкой.

– Здравствуйте, чем могу помочь? – вежливо поинтересовался он.

– Здравствуйте. Я – Антонина Сергеевна. Звонила вашему директору неделю назад, насчет передачи моей внучки, – произнесла бабушка с той же натянутой улыбкой, словно демонстрируя свою вежливость. Но я-то знала ей цену – грош. Какая уж тут искренность в этой… твари, лишившей меня последней недели лечения, недели до полного выздоровления. Она уверила врачей, что позаботится обо мне дома, что сильно соскучилась. Как же! Едва я вышла из больницы, она усадила меня в машину, и мы прямиком направились в этот… приют.

– Конечно, проезжайте. Я сообщу директору о вашем прибытии, – произнес охранник, бросив на меня мимолетный, полный жалости взгляд, и медленно вернулся на свой пост.

Ворота распахнулись, пропуская машину в мой новый дом на ближайшие три года.

По мере приближения к зданию, этот огромный зловещий дом все больше напоминал замок. Решетки на окнах, кое-где выбитые стекла, сквозь которые задувал снег. Пятиэтажное кирпичное строение, местами с обвалившейся облицовкой. «Как он еще стоит и не рухнул?», – подумала я, глядя на вход, где нас уже ждали.

Выйдя из машины, я направилась к женщине лет тридцати пяти, облаченной в длинное черное пальто с накинутым капюшоном. Непременный атрибут – очки, как и у большинства директоров и учителей. Казалось, в них вмонтирован датчик разговора или слежения за местоположением. Будто они работают в какой-то мафии. Смешно, конечно, но это лишь мои дурацкие, нелепые мысли.

Рядом с женщиной стояла девочка примерно моего роста, в забавной шапке с ушками-кисточками, как у рыси. Ярко-желтая куртка слепила глаза, а голубоватые зимние сапожки на молнии и клетчатая юбка ниже колен создавали образ невинности. По сравнению с этой женщиной, я бы доверилась девочке, а не директрисе с выражением лица «все достало». Черные хмурые глаза смотрели на меня с отвращением, будто я грязь на подошве ботинка.