Идеальный донор: страсть и семья

– Не делаю фотографии. Извините, – поворачиваюсь уходить, но она зовёт снова.

– Мне не нужно ваше фото, – она решительно шагает ко мне, её белые кроссовки «Адидас» шаркают по асфальту. – Просто… звучит довольно странно, но хотела поблагодарить вас.

Я поворачиваюсь к ней лицом, недоверчиво прищуриваясь.

– За что именно?

Нас разделяют всего несколько шагов, и я невольно отвлекаюсь на её прекрасный подбородок, изящный носик, розовый ротик и эти пронзительные, гипнотические синие глаза. Она совсем не похожа на женщин в Сочи. Клянусь, там целый легион клонов: переполненные ботоксом губы, волнистые блондинистые наращивания, пушистые ресницы и безэмоциональные, застывшие лица.

Майка слегка сдвинулась в одном месте, открывая соблазнительный намёк на кружевной белый лифчик, еле сдерживающий переливающуюся на солнце грудь, но я стараюсь держать взгляд строго на её глазах.

– Я не хотела с вами встречаться, – говорит она. – Но столкнуться вот так сейчас – было бы странно не сказать вам спасибо, правда ведь?

– О чём вы говорите?

– Маргарита сказала, что вы хотели со мной встретиться. Я отказалась, но…

Сердце стучит в ушах, пока всё постепенно встаёт на свои места.

– Так вы и есть та самая получательница.

Её розовые губы сжимаются в тонкую линию, она быстро осматривает парковку. Я делаю то же самое. Мы совершенно одни. Слава богу. Но надолго ли.

– Я люблю свою жизнь, – правая рука инстинктивно прижимается к сердцу, и я мысленно отмечаю: никакого кольца на пальце. Не то чтобы это важно. Просто наблюдение. – Именно такую, какая она есть. Не хочу никаких изменений, поэтому и отказалась от встречи. Но раз уж вы здесь, а я стою перед вами, хотела сказать спасибо за прекрасный дар.

Прежде чем я успеваю осмыслить её слова, она быстро отпирает машину, садится за руль и заводит мотор.

Подойдя к водительской двери, я задумчиво провожу рукой по челюсти, слегка ухмыляясь. Так… значит, она не хочет встречаться, потому что думает, что я переверну её жизнь с ног на голову?

Я стучу костяшками по тонированному стеклу. Она надевает поцарапанные очки на свой идеальный носик, прежде чем опустить стекло.

– Так… если вы не хотели встречаться, зачем тогда приехали сюда? – спрашиваю я.

– Они хотели, чтобы я подписала соглашение о неразглашении, – тяжело выдыхает она. – Я встречалась с их юристами.

– И подписали?

Она красноречиво морщится.

– Разумеется, нет.

Зажав переносицу пальцами, я глубоко вздыхаю. Чувствую, что всё пойдёт именно так, как я изначально думал, но готов выслушать её до конца.

– Давайте всё-таки проясним ситуацию: они пытались купить ваше молчание, вы отказались, и сверх того отказались от встречи со мной лично?

Женщина медленно кивает.

– Их предложение было просто смехотворным. Откровенно оскорбительным, если честно.

Да уж, мне ли не знать…

– Честно говоря, не представляю, зачем вам вообще могла понадобиться встреча со мной, – она нервно проводит рукой по рулю, упорно глядя вперёд на дорогу.

– Откуда вы можете знать, что я не собирался предложить финансовую поддержку? – не стоило сеять это семя сомнения, но подозреваю, что подобная мысль уже не раз посещала её.

– А зачем вам это нужно? У вас нет абсолютно никакой юридической обязанности поддерживать ребёнка, – спокойно говорит она. – Я не хочу ваших денег. И, честно говоря, клиника может взять своё жалкое предложение и…

Она резко прикусывает губу, внезапно замолкая.

– Вы ни в чём не виноваты, – продолжает она уже мягче. – Вы не подписывались на отцовство, так что я не жду от вас, что вы вдруг станете частью жизни ребёнка.

Ребёнок.

Я даже не думал о возрасте этого ребёнка.

– Честно говоря, – продолжает она, – мне хотелось бы вообще не знать эту информацию. Гораздо легче было, когда вы были просто… безымянным, безликим парнем, о котором стараешься не думать.

– Так вы действительно ничего от меня не хотите?

– Господи, вы уже спрашивали это несколько раз, и мой ответ ни разу не изменился, – она полусмеётся, хотя я подозреваю скрытое раздражение в подтексте. – Это уже больше похоже на допрос.

Дерзкая девчонка.

Я это уважаю.

– Ладно… мне действительно пора домой, – она смотрит на часы на запястье, прежде чем включить заднюю передачу, но я ещё не готов закончить этот разговор. Я даже не знаю её имени – или пола ребёнка, которого мы теперь делим. Конечно, ребёнок полностью её, и юридически я не имею никакого права что-то знать. Но теперь, когда всё буквально под рукой, я точно знаю: буду гадать всю оставшуюся жизнь. Когда-нибудь обязательно пожалею, что не спросил, пока у меня был шанс.

– Мальчик или девочка? – спрашиваю я.

Слегка наклонив голову, она медленно облизывает красивые губы.

– А это важно?

– Конечно, нет, – честно говорю я. – Просто любопытно.

Она заметно колеблется, костяшки пальцев белеют на руле от напряжения.

– Девочка.

– Она похожа на меня?

Она глубоко выдыхает, делает паузу, продолжая смотреть вперёд.

– Вылитый папа. Брови и всё остальное.

– Она здорова?

– Абсолютно здорова, – отвечает она без колебаний.

– А какая она по характеру?

Губы начинают шевелиться, но она резко останавливается. Откинув очки на голову, поворачивается ко мне всем корпусом.

– Я видела ваше интервью в программе Ирины Вишневской. Ведущая спросила о семье, и вы просто ушли со съёмочной площадки. Я просто не понимаю, почему вас вдруг заинтересовал ребёнок, о существовании которого вы даже не знали… особенно если детей вы вообще не хотите.

Ах да, то самое шоу пару месяцев назад. В предварительном интервью моя команда чётко предупреждала продюсеров не упоминать помолвку, которая трещала по всем швам, но упрямая королева телевизионных сплетен не только подняла тему предстоящей свадьбы, но и пошла дальше, затронув детей – самую болезненную тему между мной и тогдашней невестой.

Сказать в прямом эфире, что детей не будет, означало начать дома Третью мировую войну.

Сказать, что мы над этим думаем, – дать ложную надежду поклонникам.

Любой ответ означал самому себя подставить.

Поэтому я просто сорвал микрофон и ушёл со съёмок. Не собирался сидеть половичком и терпеть неуважение от загорелой женщины с фальшивыми зубами, которая гналась за рейтингами за счёт моей личной жизни.

Хотя у меня действительно ноль желания заводить семью, уход со съёмок не имел никакого отношения к моим чувствам по поводу детей, а только к элементарному уважению.

Уважению к себе, к тем отношениям, и к границам, которые эта женщина переступила, даже не задумавшись.

– Я разбираюсь во всём этом по минутам – точно так же, как и вы, – искренне говорю я ей. – И половину времени сам не знаю, что думать по этому поводу.

– Я просто думаю, что не стоит больше о ней говорить, – она осторожно кусает нижнюю губу, выражение лица извиняющееся. Положив руку на сердце, тихо говорит: – Ещё раз огромное спасибо, Максим Александрович.

Машина медленно катится назад, она внимательно смотрит в зеркало заднего вида.

– Подождите, – я цепляюсь руками за раму открытого окна. – Я даже не знаю вашего имени.

Резко отвернувшись, она вдыхает так глубоко, что плечи заметно поднимаются.

– И так должно остаться.

Я неохотно отпускаю дверцу автомобиля и молча смотрю, как безымянная мать моего ребёнка медленно уезжает прочь. Номерной знак настолько пыльный, что я различаю только две буквы – ЖЛ.

ЖЛ.

Да, мне тоже.

Пустая, помятая банка из-под «Байкала» катится мимо меня по асфальту и останавливается в траве. Поднимаю её и бросаю в урну по пути обратно в клинику. Никогда в жизни не отождествлял себя с мусором, но не могу не заметить пронзительной пустоты в груди, которой не было ещё час назад.

Возвращаясь в конференц-зал, я вхожу в настоящую зону боевых действий: обе стороны яростно спорят об этике и законодательстве, сыплют взаимными угрозами и ультиматумами.

Я мысленно отключаюсь, сосредоточившись на окне с видом на парковку, бесконечно прокручивая последние минуты в голове. Гипнотический синий взгляд. Искушённо укушенные розовые губы. Мягкие женственные изгибы. И эта дерзость. Всё это вместе, и при этом она – мать моего ребёнка – часть меня когда-то росла внутри неё.

Знаю ли я её имя или нет, мы теперь навсегда связаны невидимой нитью.

Думаю о здоровой малышке, которая похожа на меня – о той, кого я никогда в жизни не встречу.

Резко встаю, прерывая горячий спор.

– Прошу прощения, джентльмены, я возвращаюсь в гостиницу. Екатерина Юрьевна, Олег Николаевич, убедитесь, что выбьете по-настоящему убойную сделку для моей получательницы. Только при таком условии я подпишу документы.

С этими словами я покидаю переговорную. И уже через несколько минут еду по Москве в полной тишине. Когда подъезжаю к «Метрополю», совершенно не помню дороги. Все мысли были только о ней.

О красивой, загадочной маме того ребёнка, которая не хочет абсолютно ничего: ни моих денег, ни времени, ни меня самого.

Глава 5

Вера

– Как прошло? – спрашивает Лариса, едва я переступаю порог.

Сбрасываю сумку и ключи на кухонную стойку, быстро мою руки и прохожу в гостиную, где моя дочурка увлечённо кидает кубики в пластиковое ведёрко. Её глаза загораются, стоит ей меня увидеть, и, устроившись рядом на ковре, она протягивает мне синий деревянный цилиндрик.

– Выглядишь как-то… взъерошенной, – Лариса устраивается напротив и листает мягкую книжку про балерин. – Что предложили?

Выдыхаю, откидывая волосы с лица.

– Сто пятьдесят тысяч рублей. Можешь поверить?

– И всё?

Киваю, закатив глаза.

– Их юристы заявили, что юридически они мне ничего не должны – утечка касалась только его имени, не моего. Но они, видите ли, сожалеют и хотели бы предложить компенсацию.

– Если ничего не должны, зачем тогда соглашение о неразглашении?

Пожимаю плечами.

– Кто их знает. Возможно, на всякий случай.

– Звучит подозрительно. Подписала?

– Нет. – Протягиваю руку за фиолетовым треугольником и передаю его Надюше.

– И что теперь делать будешь?

– Найду своего юриста, пусть проверит договор, убедится, что всё чисто, – отвечаю я. – А потом сделаю вид, будто ничего не случилось.

– Это вообще реально?

– Скорее всего, нет – но попробую. – Надюша ползёт к дальнему углу покрывала за плюшевым слоником. Добравшись до цели, тут же сует хобот в ротик. Завидую её блаженному неведению и намерена сохранить его как можно дольше. У неё такая лёгкая, беззаботная жизнь. И это именно то, чего она заслуживает.

Но если что-то в моей профессии и разрушало семьи, так это тайны и ложь. Моей крошке ещё нет годика, а я уже обременена необходимостью скрывать личность её отца, пока она не подрастёт настолько, чтобы всё понять.

– Кстати… я с ним встретилась, – выпаливаю я. Всю дорогу домой размышляла, стоит ли рассказывать Ларисе. Всё произошло так стремительно – наш короткий разговор на парковке. И добрую половину пути я гадала, не почудилось ли мне.

– Стой, что? С кем встретилась? – Она подается ближе. – С Максимом?

Киваю.

– Случайно. Мы одновременно вышли на улицу. Я споткнулась, рассыпала всё из сумки. Он подал мне помаду и очки, и, боже мой, Лариса… Наши взгляды встретились, и словно током ударило. Всё тело онемело. Мысли разбежались. Во рту пересохло. Я твердила себе: иди дальше, садись в машину и уезжай – но другая половина души хотела поблагодарить его, ведь больше я его не увижу, а я действительно так благодарна за подарок, который он мне дал.

– Вера… – Голос у неё низкий, ладонь зажимает приоткрытый рот.

– Он хотел знать, почему я избегала встречи. Сказал что-то вроде: «Откуда ты знаешь, что я не собирался предложить материальную поддержку?» – рассказываю я, – а потом вдруг спрашивает: мальчик или девочка, здорова ли, на кого похожа…

– Серьёзно?

– Ясно же, что он хочет стать частью её жизни – именно этого я и боялась.

– Он так прямо и сказал? Заявил об этом?

Качаю головой.

– Не пришлось. Зачем ещё предлагать мне деньги и расспрашивать о ней?

Лариса хмурит брови, снимает резинку с тёмных волос и закручивает их в небрежный пучок.

– Он хотел узнать моё имя, – добавляю я. – Но я уехала.

Она морщится.

– Понимаешь, это сложно, потому что… у тебя есть его имя. Разве несправедливо, чтобы у него было твоё? И прежде чем возражать, выслушай меня. А что, если лет через десять он узнает о наследственном заболевании сердца и захочет предупредить – ради Надюшки?

– На донорском этапе его тщательно проверяли на наследственность – он абсолютно здоров.

– А если… спустя годы… у него не будет других детей, и он захочет оставить состояние своему единственному биологическому потомку? Что, если Надюша могла бы унаследовать сотни миллионов?

Смеюсь.

– Никому не нужны сотни миллионов. Я хочу, чтобы Надюша трудилась ради того, что имеет, а не получала всё желаемое просто потому, что выиграла в генетическую лотерею.

Лариса опирается локтями на колени, теребит нитки ковра.

– Хорошо, а что, если через восемнадцать лет, когда ты расскажешь Надюше, кто её отец, она узнает, что он хотел участвовать в её жизни, а ты ему запретила?

Ненавижу то, что она права.

Прячу лицо в ладонях, дышу сквозь сомкнутые пальцы.

– Просто я боюсь, Лариса.

– Чего именно? Перестать быть матерью-одиночкой? Позволить дочери узнать свои корни? – Она усмехается. – Понимаешь, как нелепо это звучит от тебя? Ты же королева родословных.

– Моя главная фобия – а вдруг он потребует совместную опеку? Представляешь, как я отправляю малышку на частном самолёте раз в неделю проводить время с отцом?

– Ты забываешь, что он отказался от всех юридических прав на ребёнка в день сдачи биоматериала в криобанк…

– А ты забываешь, что у него безумные деньги и доступ к лучшим адвокатам страны, – возражаю я. – Прецедентов подобного нет. Поверь, я пару часов сегодня утром провела в интернете. Во всех судебных делах об опеке, которые нашла, суд практически всегда присуждал какие-то родительские права истцу. Суды склонны к воссоединению семей.

– Ты себя накручиваешь, – говорит Лариса. – Давай подумаем, как извлечь из ситуации максимум пользы? Возможно, он хочет участвовать в её жизни, но не юридически. У них могли бы сложиться какие угодно отношения. И может, ничего кардинально не изменится, кроме пары телефонных звонков в неделю. Может, он будет присылать новогодние подарки или приезжать на дни рождения. Ты бы с этим смирилась, правда? – Её губы приподнимаются в улыбке. – А что, если вы станете проводить время вместе и как-то… возможно… случайно… влюбитесь?

Хихикнув, я хватаю диванную подушку и делаю вид, что сейчас запущу ею в сестру.

– Ты почти меня убедила – до момента про любовь.

Она расправляет плечи.

– Просто говорю: развиваться всё может миллионом разных способов. Сейчас ты – корабль, дрейфующий в открытом море, ожидающий попутной волны. Но если возьмёшься за штурвал и направишь курс сама – окажешься там, где хочешь быть.

– Спасибо за морскую метафору, капитан.

– Вот что бы я сделала, – продолжает она. – Позвонила бы в клинику, попросила связать с ним, и, если он ещё в Москве – пригласила сегодня же познакомиться с Надюшей. Дала бы ясно понять, что это разовая встреча. Может, сделала бы фотографии для Надюши, чтобы потом она не возненавидела тебя за то, что держала отца подальше. А затем поговорили бы по душам. В конце концов, вы – семья. Возможно, не традиционная. Но вы в этом вместе и можете всё уладить сообща. Так поступают семьи.

Я подхватываю малышку на руки, провожу большим пальцем по её безупречным тёмным бровкам и отбрасываю прядку тонких волосиков со лба.

– Ты мыслишь сердцем, сестрёнка, – говорит она. – Знаю, мысль о переменах пугает. Но здесь нужно думать головой. Отстранись и прими рациональное решение с учётом интересов Надюши. Знаю – ты способна на это.

Моя сестра говорит много безумного. Ездит на ярко-жёлтой «Ладе-Калине», временами красит волосы в неестественные оттенки и грезит об открытии теплицы на солнечных батареях под названием «Растительное родительство». Всегда шла своим путём, и я её за это обожаю. Жемчужины мудрости она раздаёт нечасто, но сейчас попала в точку.

– Если подумать, плюсов действительно куда больше, чем минусов, – добавляет она.

Глубоко вдохнув, достаю мобильный из джинсовой куртки, закрываю глаза и собираюсь с духом.

С влажными ладонями и дрожащими пальцами набираю номер клиники и прошу соединить меня с Маргаритой Быковой.

Глава 6

Максим

Я откинулся в кожаном кресле, подбрасывая теннисный мяч к стене гостиничного номера, когда зазвонил телефон.

– Маргарита, здравствуйте, – отвечаю, проверив номер звонящего.

– Максим Александрович, – произносит она. – Рада, что ответили. Звоню с хорошими новостями.

– Если это касается компенсации, советую звонить Власову и Петровой. Они всё мне передадут.

– Нет-нет. – В её голосе слышится волнение. – Только что говорила с вашей получательницей – она передумала и готова к встрече.

Неважно, что мы уже виделись…

Интересно, что изменилось?

Выпрямившись, отпускаю жёлтый мяч, который укатывается из виду. Подхожу к широким окнам, выходящим на серое московское небо. Только подумал, что поездка – пустая трата времени, а теперь, похоже, могу ошибаться.

– Она просила вас позвонить ей, – говорит Маргарита. – Скажите, когда будете готовы записать.

Шагнув к письменному столу в углу, беру блокнот с гостиничной бумагой и фирменную шариковую ручку.

– Готов.

– Хорошо, её зовут Вера Сергеевна Спасская, номер 983-654-88-99.

– Понял. – Завершаю звонок и набираю её номер. Мало что в мире заставляет меня нервничать, но, шагая у окна в ожидании ответа, лёгкая тошнота заполняет живот.

– Алло? – Отвечает мягкий, сладкий голос.

– Вера, – произношу я, её имя чужое на языке. – Это Максим.

– Быстро… Только положила трубку после разговора с Маргаритой пять минут назад. – Она хихикает в телефон.

– Я в городе только до вечера, – говорю, едва скрывая нетерпение. Обычно не бросаюсь перезванивать, но эта – не просто кто-то. – Маргарита сказала, вы готовы к встрече?

– Да. Ещё раз всё обдумала, – отвечает она. – Но перед согласием хочу уточнить ожидания.

– Естественно. Продолжайте.

– Хочу убедиться, что мы понимаем друг друга насчёт юридических обязательств и прав. – Она подбирает слова осторожно, говорит медленнее обычного. – Я не против, чтобы вы встретили свою биологическую дочь, и если решите быть частью её жизни в каком-то виде, обсудим. Но я не хочу от вас ни копейки. И хочу ваше слово, что вы не подадите в суд на опеку или что-то безумное.

Сдерживаю смех при мысли о себе, таскающем младенца по миру. Никогда не подверг бы ребёнка своему образу жизни и не стал бы менять жизнь ради ребёнка.

– Будьте уверены, Вера, опека – последнее, что мне нужно.

– Хорошо. Похоже, мы понимаем друг друга…

– На сто процентов.

Некоторые представляют будущее и сразу знают, что хотят быть родителями. Видят детей. Составляют списки имён. Воображают себя на футбольных матчах или балетных концертах. Не сомневаются. В тридцать семь я жду этого отцовского порыва. Поглядываю на чужих младенцев, гадая, когда же зацепит. Но желания нет. Ни зуда, ни намёка на тоску.

– Не хочу быть обузой, – говорю. – Не планирую нарушать вашу жизнь. Честно, никогда не хотел детей и первым признаю, что был бы ужасным отцом. Но зная, что у меня есть ребёнок… Упустить шанс встретиться хотя бы раз, раз уж я здесь, было бы ошибкой.

Иначе это может преследовать меня всю жизнь. Всё, что останется, – пятиминутный разговор на парковке с её прекрасной матерью. Память, всплывающая случайно, засевшая в глубине сознания. Как фильм, который не досмотрел и никогда не досмотрю. Неразрешённая незавершённость.

– Я ценю это больше, чем вы можете знать, – говорит она.

Провожу руками по волосам, зачёсывая их назад, игнорируя голос в голове, гадающий, не шантаж ли это. В ранние, наивные дни я встретил милую, скромную девушку. Сексуально застенчивую. Она оказалась на моём пути, когда я был в стельку пьян в баре отеля после изнурительного турнира в Лондоне. Мы занимались любовью часами, как одержимые звери, и я ушёл до рассвета, чтобы успеть на рейс в Домодедово. Месяц спустя она связалась с моим пиарщиком, утверждая, что у неё есть интимное видео и компрометирующие фото, которые она сольёт в прессу, если не дам полтора миллиона наличными.

Я не поддался, и юристы разобрались с её шантажом, но я рано научился держать даже самых милых на расстоянии. Деньги притягивают безумцев, как мёд – мух.

– Думаю, можно встретиться у меня дома, – говорит Вера. – Это конфиденциально, что, уверена, важно для вас – и для меня тоже.

Как будто говорим на одном языке.

Почти готов назвать это слишком хорошим, чтобы быть правдой.

– Только мы трое, – добавляет она.

– Идеально.

– Это ваш мобильный? Могу прислать адрес. Где остановились?

Шагаю по номеру, рука в кармане.

– В центре. «Метрополь».

– Значит, два часа езды от меня. У меня дом в Подольске. Надежда ложится около восьми. Шесть подойдёт?

– Надежда? – спрашиваю. – Так её зовут?

На другом конце гробовая тишина. Затем тихое:

– Да.

Надежда.

У меня есть дочь, и её зовут Надежда.

Эта маленькая деталь лишь добавляет веса серьёзности ситуации, делает реальность чуть ярче.

Даю ей впитаться пару секунд, затем беру себя в руки.

– Шесть часов? – Снимаю телефон от уха, проверяю время. Полпятого. – Справлюсь.

Она кладёт трубку, и через минуту телефон звенит сообщением с её адресом. Копирую и вставляю в поиск, чтобы проверить, настоящий ли – странности случаются, – и нахожу просроченное объявление о продаже дома с двумя спальнями. Белый дом с лакированной жёлтой дверью, яркой, как одуванчики и солнце – не совсем цвет теннисного мяча, но близко. С глубоким крыльцом, висящими ивами и цветочными кустами вдоль подъезда и тротуара – как у родителей в моём детском доме.

Прокручиваю пятнадцать фото объявления. Дом построен в семидесятых, но внутри полностью отремонтирован. Белая кухня. Светло-серые стены. Светлые деревянные полы. Камин в гостиной и маленькая застеклённая лоджия у столовой. Задний двор огорожен деревянным штакетником, покрашенным в цвет пушистых облаков на фоне голубого неба.

Открыв чат, пишу Даше, что сегодня она свободна. Взял её в поездку на случай, если понадобится кто-то для поручений или мелких неудобств.

Она отвечает через секунды, спрашивая, собираюсь ли я куда-то сегодня поехать. Не дав ей ответа, иду в ванную номера, чищу зубы, причёсываюсь, освежаюсь. Хоть этап первого впечатления позади, быть презентабельным – часть меня.

Телефон снова пиликает – Даша опять спрашивает, куда еду. Не отвечаю ей: куда направляюсь сегодня – личное дело, и раз она не при исполнении, её это не касается.

Хватаю ключи, иду к лифту, забираю внедорожник у парковщика, вбиваю адрес в навигатор и начинаю путь по московским улицам.

Час спустя сворачиваю на усаженный цветами подъезд того же белого дома с фотографий – но не успеваю переключиться на парковку, как меня захлёстывает тот же дикий, полный адреналина вихрь, что обычно заполняет грудь перед матчем. Ощущение настолько сильное, что на миг вырывает из тела, унося куда-то ещё.

Странно.

Такое не случалось вне корта.

Задвинув это подальше, глушу мотор, и скрыв эмоции за маской, выхожу, чтобы встретить дочь. Чем скорее сделаю это, тем скорее закрою вопрос и вернусь к жизни, какой она должна быть.

Глава 7

Вера

Две яркие фары вспыхивают в боковых окнах моей входной двери за три минуты до шести.

– Ну, малышка, он здесь, – говорю я, не называя имя Максима. И уж точно не папой. Честно, не знаю, что сказать – не то чтобы она поняла.

С малышкой на бедре проверяю отражение в зеркале над консольным столиком, заправляя волосы за ухо, затем возвращая прядь назад.

Сердце скачет, подбираясь к горлу, прежде чем осесть в ушах.

– Жарко здесь, да? – спрашиваю дочь, хотя она не ответит.

Нервная влажность собирается на затылке, вдоль линии волос. Понюхав рубашку, убеждаюсь, что пахну так же приятно, как розовые кусты снаружи, и обмахиваю тёплые щёки. Поздно открывать окно или менять свитер на футболку. Поздно уговаривать себя выйти из этого странного вихря, потому что самый сексуальный мужчина на свете шагает по моей дорожке.

Шесть шагов – и он позвонит в дверь.

Глубоко вдохнув прохладный воздух, закрываю глаза, собираюсь и выдыхаю.