Идеальный донор: страсть и семья

Изучаю острые углы челюсти, прямой нос, идеальные брови – ни кустистые, ни неухоженные, формой как у Надюши.

Никогда не забуду, как лежала на холодном столе, ноги в стремянах, флуоресцентный свет жжёт глаза.

– Ладно. Время делать ребёнка, – сказал доктор Викторов, усаживаясь на стул с колёсиками у изножья и беря от ассистента длинную трубку с донорской спермой.

Не волшебно. Не романтично. И не так я представляла путь к материнству. Доктор велел лечь и расслабиться – невозможно, но я пыталась. Тридцать секунд – и готово. Размороженное семя «Амбициозного Атлета» внутри. Остальное – за моим телом.

Мы сделали естественный цикл, без гормонов – мой цикл всегда идеальные двадцать восемь дней. Доктор сказал: шанс 15–20% за раз, и не расстраиваться, если займёт два, три, четыре, даже восемь.

Но получилось с первого раза.

Девять месяцев спустя я держала Надюшу, мама и сестра рядом, все в слезах радости – кроме Надюши, она просто хотела есть.

Я иногда мечтала о том, чтобы встретить донора, но, когда Надюша станет старше. Может, она сделает ДНК-тест и найдёт родных. Они встретятся. Биологический отец там. Что-то такое. И в мечтах я тоже там – чтобы поблагодарить за прекрасный дар.

Ещё поиск по Максиму – детей нет. Только цепочка романов с молодыми, красивыми моделями. Более глубокий анализ показывает, что он не попадал в заголовки газет, пока ему не исполнилось двадцать пять. Жизнь до – тайна, кроме абзаца о личном на «Википедии».

«Максим Новак родился в Санкт-Петербурге. Учился в Московском университете на теннисной стипендии, потом переехал в Сочи тренироваться у знаменитого тренера Романа Карпова. Родители – покойные Галина (Дубова) и Александр Новак. Никогда не был женат, сейчас одинок, основная резиденция – Сочи».

И всё.

Крохи.

Остаток дня роюсь в интервью на ток-шоу – и останавливаюсь на том, где навязчивая блондинка-хозяйка спрашивает, сколько детей он и тогдашняя невеста (дочь давнего тренера) хотят после свадьбы. И прежде чем он ответил, она выдала шутку о красоте их малышей.

Максим фыркнул, отчитав женщину за предположение, что каждая пара автоматически хочет детей. Потом сорвал микрофон и ушёл со сцены, пока хозяйка собиралась с духом.

Это интервью двухмесячной давности.

Невозможно знать, когда он пожертвовал сперму. Предполагаю, в студенческие дни. Может, нужны были деньги? Молодые парни не думают о долгосрочных последствиях.

Перечитываю письмо в последний раз, позволяя осознать, что он недавно попросил уничтожить остатки.

Грудь сжимается при мысли, что дочь узнает, кто он, и разобьёт сердце, увидев интервью. Мужчина явно не хочет детей. Его право. Но если вопрос о малышах вызывает ярость на телевидении, как он отреагирует, если дочь свяжется с ним?

Взглянув на шкаф, решаю запихнуть весь день в глубины ума.

Мы никогда не нуждались в нём.

И не будем.

Глава 2

Максим

– Максим Александрович, у вас есть время ответить на звонок? – Моя новая ассистентка Даша грациозно шествует через мой частный теннисный корт.

Хотя все в моём лагере думают, что я нанял её из-за упругой груди и подтянутой фигуры, на самом деле я выбрал её потому, что она молодая и податливая. Нет ничего хуже, чем брать чью-то бывшую ассистентку и переучивать от старых привычек. Эта – только из университета, и это её первая работа.

Я питаю надежду.

Вытирая пот со лба, киваю на тренера на другом конце корта.

– Не знаю, Даша. Похоже, что у меня есть время?

Почти жалею, что огрызнулся, но так она научится.

И я напоминал ей шесть раз с прошлой недели, что время на корте – святое.

Тренер Карпов разводит руками, гримаса раздражения искажает его лицо.

Прикусив надутые губы, Даша подскакивает ближе, телефон в руке.

– Они звонили несколько раз подряд. Сначала я скинула на голосовую, но они упорствовали. Сказали, срочно.

– Прими сообщение… Для этого я тебе плачу.

– Пыталась, но они настаивали, – она надувается, как капризный ребёнок. Замешкавшись, подходит ближе, опустив подбородок. – Это кабинет врача. – Взгляд скользит на тренера и обратно. – Доктора Викторова. В Москве. Это клиника по бесплодию…

Не дав договорить, я швыряю ей ракетку и хватаю телефон, уходя внутрь разобраться с этой чушью. Месяц назад мой адвокат составил распоряжение об уничтожении спермы, которую я сдал в студенческие годы, когда был на мели. Мне едва стукнул двадцать один, я был на последнем курсе, и отчаянно нужны были деньги на замену катализатора в моей рухляди-«Волге». Клиника в городе предлагала пять тысяч рублей за донацию – достаточно заполнить анкету, сдать кровь, и, если подойдёшь, лёгкие, хоть и неловкие деньги.

Я сдавал раз шесть в том году – а летом Карпов выбрал меня как «проект». Увидел на студенческих турнирах и уверял, что я стану следующей звездой тенниса.

Он не ошибся.

– Это Максим, слушаю, – отвечаю я, оказавшись внутри, вне зоны слышимости персонала.

Последние шестнадцать лет моя жизнь – вихрь красивых женщин, поездок по миру, рекламных контрактов и толстых чеков.

Лишь после катастрофического разрыва недавней помолвки я вспомнил о тех донациях в клинику в Москве. Контракт был железный, но я нанял одну из самых влиятельных фирм в том районе, чтобы составили предложение уничтожить остатки. Адвокаты сказали: проблем не будет из-за моего «статуса знаменитости», но юридически они мне ничем не обязаны.

– Здравствуйте, Максим Александрович, это Маргарита Быкова. Я менеджер клиники доктора Викторова, – голос приторно-сладкий, как мёд. – Мы получили вашу просьбу месяц назад уничтожить остатки материала. – Она делает паузу, прочищает горло. – И хочу сообщить, что мы это сделали.

– Ладно… Так зачем звоните?

– У нас случилась небольшая… канцелярская оплошность.

– И что это значит, чёрт возьми?

– Письмо, предназначенное вам, – произносит она, – на самом деле ушло получателю вашего материала.

Я опускаюсь в кожаное кресло, массируя висок.

– И что в нём было?

– Ну, там ваше имя. – Она хихикает, хотя ничего смешного в ситуации нет. – И донорский номер. Просто подтверждение того, что мы выполнили просьбу.

– То есть из-за безалаберной ошибки вашей клиники теперь какая-то женщина знает, что я – биологический отец её ребёнка?

– Именно так, Максим Александрович. – Из её тона исчезает вся сладость. Теперь он сугубо деловой. – Хочу, чтобы вы знали: доктор Викторов и я понимаем всю серьёзность утечки, и мы готовы предложить компенсацию.

– Деньги – последнее, что мне нужно. – Фыркаю я, оскорблённый самим предложением. – И они точно ничего не исправят.

– Да, мы понимаем, но закон гласит…

– Закон – это жидкие рекомендации, – перебиваю я. Зажав переносицу, обдумываю варианты. Можно засудить их до закрытия, но тогда невинные люди останутся без работы. Плюс, суд сделает это достоянием общественности. Ни один вариант не отменит случившегося. Проигрыш во всех смыслах.

Я встаю и хожу перед окнами от пола до потолка. Снаружи тренер стоит посреди корта, говорит по телефону, терпеливо ждёт, пока я разберусь с этим бардаком.

Если получательница моего «материала» поймёт, кто я – а если у неё есть полклетки мозга, то поймёт, – что может шантажировать меня за молчание. А если это не сработает (и не сработает), то пойдёт в прессу. Раздует скандал, где я буду злодеем, а не клиника. Меня раскрасят во всех красках. «Отменят» в соцсетях. Стану тем придурком, над которым ржут в раздевалках спорткомплексов.

– Я хочу встретиться с ней, – заявляю я.

– С.… получательницей? – Маргарита переспрашивает, чётко выговаривая каждый слог.

– Да. – Смотрю на часы. Здесь ещё не полдень. Могу сесть на самолёт и быть в Москве через два часа – если она там живёт.

– Ой, не знаю, возможно ли это, Максим Александрович. Видите ли, если дам её имя, то это будет нарушением приватности для неё и ребёнка.

– Немного поздно об этом думать, не находите?

– Понимаю вашу мысль, но, к сожалению, так не работает, – отвечает она. – Как я хотела сказать, доктор Викторов готов предложить щедрую компенсацию за это… неудобство. Могу дать контакты нашего юриста, передадите своему.

Моя кожа накаляется от злости.

Ничто не бесит больше, чем, когда от тебя отмахиваются.

– Вы меня не слышите, – повышаю голос, хотя и не ору. – Мне не нужны ваши деньги. Я хочу встретиться с матерью моего ребёнка.

– Я слышала прекрасно, Максим Александрович, но, как уже сказала, юридически мы не можем предоставить её данные.

– Тогда позвоните ей. – Перекладываю телефон к другому уху, иду на кухню, беру бутылку минералки. – Спросите, хочет ли она встретиться.

Я не знаю её ситуацию, это ясно. Может быть, одинокая мама или замужняя женщина, растящая шестерых моих генетически идеальных отпрысков. В любом случае нужна приватная встреча, взрослый разговор. Объясню, что не намерен добиваться опеки или отцовства, но готов обеспечить создание солидного фонда на образование для всех детей от моего материала. Даже настою, чтобы клиника добавила новую машину и что-то особенное для неё. Семейный отпуск в Сочи или что-то вроде того. Потом она подпишет соглашение о неразглашении, и мы разойдёмся.

Будто ничего и не было.

– Я могу попробовать, – говорит Маргарита. – Но ничего не обещаю. И вы должны будете уважить её решение.

– Просто позвоните. – Сбрасываю звонок, выпиваю воду и возвращаюсь на корт, готовый колотить мячи.

– Всё в порядке? – спрашивает тренер.

Нет – но будет.

Беру мяч, подбрасываю высоко и выдаю свою фирменную, неподдающуюся подачу.

– Блин, – говорит он, пригибаясь. – Голову мне снести решил, что ли?

Усмехаясь, луплю другой мяч – помягче.

– Вот так. Лучше?

Он отбивает с треском – а я промахиваюсь.

– Видел, что произошло? – спрашивает он. – Ты позволил кому-то влезть тебе в голову. И дал мне возможность манипулировать. Больше не повторяй.

Глава 3

Вера

– Ну же, знаю, тебе нравится… – Подношу ложку с пюре из моркови к ротику Надюши, но она морщится, отказываясь. А потом, что ещё хуже, хватает ложку пухлой ручонкой и разбрасывает оранжевую жижу повсюду. В волосах. На стене. На мне. – Малышка. Ты же ела это на прошлой неделе. Три баночки, между прочим.

Встаю, беру тряпку у раковины и пытаюсь оттереть всё это, пока не засохло и не пришлось доставать меламиновую губку.

– Ладно. – Вздыхаю. – «Тропический восторг» снова. Но завтра – горошек, сестрёнка.

Иду в кладовку, достаю стеклянную баночку с любимым детским питанием и беру чистую ложку из ящика по пути к детскому стульчику. Только успеваю сесть, как звонит телефон. Игнорирую, продолжаю кормить дочь – и она не упускает ни капли. Закончив, скармливаю ей пару ложек своего творожка «Простоквашино», потому что девочке нужен белок в этом фруктовом уравнении. Господь свидетель, мне тоже. Я всё ещё держу немного лишнего веса после беременности – не то чтобы это сильно беспокоило. Этот маленький херувим стоит всех ночных набегов на пломбир.

Телефон звонит снова.

– Уф. – Гляжу на номер звонящего – и вижу «КЛИНИКА ЛЕЧЕНИЯ БЕСПЛОДИЯ ВИКТОРОВА». – О.

Прочищаю горло и нажимаю зелёную кнопку.

– Алло?

– Вера Сергеевна? – спрашивает женский голос.

– Да, слушаю.

– Здравствуйте, это Маргарита Быкова из клиники доктора Викторова. У вас есть минутка поговорить?

Надюша лягается в стульчике. Ей надоело сидеть, она рвётся ползать по гостиной и совать пальчики куда не следует.

– Эм, пара минут есть. – Думаю быстро, хватаю пакетик детских сушек «Малютка» из шкафчика и насыпаю горстку на поднос, чтобы занять её. – Это насчёт письма, которое я получила вчера?

Она секунду молчит.

– Да. Именно поэтому.

– И? – Не знаю, что она может сказать, кроме извинений за нарушение конфиденциальной информации, но извиняться должны не передо мной – разве что они отправили моё имя Максиму? Хотя зачем бы. Я не общалась с ними с тех пор, как они передали меня участковому гинекологу после первого триместра полтора года назад.

– Вы успели подробно изучить письмо?

– Странный вопрос. – Догадываюсь, она пытается выяснить, поняла ли я, что Максим Новак – мой донор, потому что если она признается первой, то это может ударить по ней. – Если спрашиваете, сравнила ли я номер донора в письме с номером в оригинальных документах, то да.

Маргарита выдыхает в трубку.

– Хорошо. Это я и хотела узнать. И поэтому звоню. Я только что говорила с вашим донором, и он очень хочет встретиться с вами.

Нет.

Нет, нет, нет.

Такого не должно было случиться.

– Ни за что, – парирую я, не успев подумать. Мужчина с такими деньгами может нанять лучших юристов. – Теперь, узнав о ребёнке, он хочет быть в её жизни? Что – делить опеку? Вдруг стать отцом? Зачем ему встреча?

На миг меня отбрасывает к болезненному разводу десять лет назад. Бывший забрал квартиру, нашу собаку – чёрного лабрадора-ретривера, щенка, которого он объявил своей охотничьей собакой, и больше половины мебели, купленной на общие деньги. Как только всё оформили, я поклялась: никогда не позволю мужчине отобрать у меня что-либо ещё.

– Он… Он вообще не упоминал ребёнка. Просто сказал, что хочет встретиться с вами.

– Очевидно же, я – мать этого ребёнка. – Облокачиваюсь на кухонный островок, глядя, как дочь отдирает полуплавленную сушку с тыльной стороны ладошки. Наши взгляды встречаются, и она улыбается, наполовину растапливая моё сердце. – Моя малышка – не пешка в чьей-то игре. Мы не просили знать, кто донор. И даже после вчерашнего письма у меня нет никаких ожиданий от Максима Новака в моей жизни.

– Полностью понимаю, – говорит она, но тон звучит неубедительно. – Ситуация далека от идеала для всех сторон. Клиника крайне сожалеет о доставленных неудобствах. Только что говорила с доктором Викторовым, и он готов предложить щедрую компенсацию.

Деньги просто так, ни за что?

Я в них не нуждаюсь. Кредит за машину выплачен. Ипотека посильная благодаря недавнему рефинансированию под меньший процент. Моё генеалогическое агентство выросло скачками, скоро найму ассистентку.

Но отказаться от денег, которые я могу отложить на будущее своей дочери, было бы обычной гордыней с моей стороны.

– Если придёте завтра, наша юридическая команда ответит на все вопросы, – говорит она, – и разберёт условия предложения. Просто попросим подписать соглашение о неразглашении в обмен на компенсацию.

Конечно…

Они – бизнес, и должны защищаться. Как владелица собственного дела, я понимаю их мотивы. Я – риск для них, и они готовы платить за молчание. В итоге выиграет моя дочь. Я готова продать своё молчание ради неё. К тому же я не собираюсь лезть в социальные сети и поливать клинику грязью за их оплошность. Это не изменит случившегося, только разнесёт мою личную жизнь по всему интернету.

– Во сколько завтра подъехать? – спрашиваю я.

– Два часа дня подойдёт?

– Нормально. – Лариса посидит с Надюшей, и я успею съездить в клинику и вернуться к ужину. – Но повторяю ещё раз: я не хочу встречаться с донором.

– Есть ли какие-то обстоятельства, при которых вы могли бы передумать?

– Ни одного не приходит в голову, – отвечаю я. – Увидимся завтра, Маргарита. В два.

Глава 4

Максим

– Максим Александрович, Олег Николаевич, Екатерина Юрьевна, – произносит Маргарита на следующий день, когда я занимаю место во главе двадцатиметрового стола, зажатый между своими юристами. – Спасибо огромное, что прилетели. Знаю, ваше время дорого стоит, но уверена, мы выйдем отсюда с соглашением, которое устроит всех.

Дверь конференц-зала распахивается секунду спустя, и входят двое мужчин с одинаковыми седыми бородами и чёрными костюмами.

– Позвольте представить наших юристов: Гедеонов Дмитрий Владимирович и Харченко Семён Анатольевич, – говорит Маргарита. – Доктор Викторов присоединится через минуту, и мы начнём.

Зевая, я смотрю в окно на полупустую парковку. Мы летели ночным рейсом из Адлера в Домодедово. Завтра утром улетаем обратно.

– Где получательница? – спрашиваю я, оглядывая помещение.

Маргарита складывает руки, отводя взгляд.

– Боюсь, она не готова к встрече.

На миг я краснею от злости, кожа вспыхивает жаром.

Большую часть взрослой жизни всё, что хотел, получал по щелчку пальцев. «Нет» – слово, к которому я не привык. Какая мать упустит такой редкий шанс встретиться с донором-отцом своего ребёнка?

– Не понимаю. – Я выпрямляюсь, челюсть напрягается, взгляд впивается в неё. – Это половина причины, по которой я согласился на личную встречу.

Не говоря уже о расходах на юристов. Перелёты на коротком уведомлении обходятся в несколько сотен тысяч, хотя я намерен выставить счёт клинике. Знай я, что получательница не придёт, могли бы провести этот цирк по видеосвязи.

Щёки Маргариты, впалые и бледные, краснеют.

– Когда мы говорили вчера по телефону, Максим Александрович, я предупреждала: гарантировать ничего не можем. Я общалась с вашей получательницей вчера, и она не передумала. Была категорически непреклонна. Искренне сожалею.

Я бросаю взгляд на своих юристов, но они сохраняют впечатляюще каменные лица. Когда останемся наедине, обсудим следующий шаг и, надеюсь, опередим надвигающуюся бурю. Скорее всего, эта женщина просто хочет нажиться на… досадной оплошности.

Дверь открывается снова, впуская высокого, худощавого мужчину с проседью на висках и толстыми очками в золотой оправе. Белый халат поверх костюма выдаёт в нём доктора Викторова Александра Павловича.

– Извините за опоздание, коллеги, – говорит он скромным низким тоном. – Только закончил перенос эмбриона. Такие процедуры не терпят спешки.

Он негромко смеётся, занимая место в дальнем конце стола напротив меня, и встречает мой взгляд без тени сомнения. Его непринуждённая лёгкость впечатляет в подобной ситуации.

– Максим Александрович, как основатель и владелец клиники, прежде всего приношу искренние извинения. Это пятно на нашей безупречной репутации, и, честно говоря, мы разочарованы и смущены произошедшим. Сделаем всё возможное, чтобы подобное больше не повторилось, – произносит он, словно заучил речь по сценарию юристов. – А пока готовы предложить компенсацию. Знаю, это не изменит случившегося, но считайте это жестом доброй воли.

Старший из его юристов протягивает папку Олегу Николаевичу, тот открывает её и пробегает взглядом по документу.

– Это шутка такая? – спрашивает Олег Николаевич, передавая документ Екатерине Юрьевне. – Десять миллионов рублей?

Десять миллионов? Я могу заработать такую сумму во сне.

– Вы понимаете, что Максим Александрович стоит сотни миллионов – и ваши действия повлияют на весь остаток его жизни, – добавляет Олег Николаевич.

– Со всем уважением, Максим Александрович прекрасно знал, во что ввязывается, когда сдавал биологический материал шестнадцать лет назад. Утечка крайне досадна, но не меняет главного факта: он был согласен с перспективой появления ребёнка или детей, о которых никогда не узнает.

Екатерина Юрьевна прочищает горло, постукивая глянцевыми красными ногтями по папке.

– Дело не в этом. Очевидно, что наш клиент знал, на что шёл, подписывая ваши документы. Речь о том, что получательница теперь знает имя донора, а этот донор – один из богатейших спортсменов мира. Для Максима Александровича поставлено на карту очень многое. Она может всё усложнить, если захочет. С нынешней культурой предвзятости в СМИ одно нелицеприятное интервью может серьёзно ударить по репутации – что непременно скажется на рекламных контрактах и спонсорских соглашениях…

Первый юрист Викторова поднимает ладонь.

– Да, хорошо. Мы всё понимаем. Проблема в том, что страховая компания доктора Викторова ограничивает размер выплат. В данном случае они покрыли один миллион. Но из-за вашего статуса доктор Викторов готов добавить девять миллионов из личных средств. По нашему мнению, это крайне щедрый жест – и юридически вовсе не обязательный. И хотя вы материально не нуждаетесь, это наше лучшее и окончательное предложение.

– Всё в этом мире обсуждаемо. – Фыркает Олег Николаевич, обмениваясь многозначительным взглядом с Екатериной Юрьевной.

– Если хотите затянуть процесс, несмотря на то что клиент ни в чём не нуждается, то – пожалуйста, – вмешивается второй юрист. – Но настоятельно рекомендую быстро заключить сделку, чтобы все стороны мирно разошлись.

– Как это вообще случилось? – вклиниваюсь я. – Кто именно отправил письмо?

Маргарита стискивает пальцы до побеления костяшек.

– Новая сотрудница. Работала всего пару дней. Перепутала ваш адрес с адресом получательницы. Даже она сама была в шоке от произошедшего. Обычная неосторожность, полагаю. Нет никаких оснований считать это умыслом. Она сама заметила ошибку уже после отправки материала. Пришла ко мне немедленно.

– Эта сотрудница больше не работает с нами, – добавляет доктор Викторов, нервно вертя авторучку в кармане белого халата.

Я не встречался с ним тогда. Общался только с персоналом и медсёстрами, которые брали кровь и обрабатывали биологический материал. Видел лишь его фотографию на визитке у стойки регистратуры. Добрая улыбка. Целый ряд учёных степеней после имени. Вот и всё, что помню о нём.

– Мне не нужна компенсация, – говорю я.

Екатерина Юрьевна осторожно касается моей руки и бормочет что-то неслышное.

– Нет, – продолжаю я. – Хочу, чтобы часть суммы пошла на счёт для будущего образования ребёнка. Остальное – в доверительный фонд для неё. Плюс немного сверх того для матери.

– Мы сейчас ведём отдельные переговоры с ней, – говорит первый юрист Викторова. Он нервно стучит мясистыми костяшками по полированному столу.

– Похожие условия, как те, что вы предложили мне? – спрашиваю я.

Его команда многозначительно переглядывается, прежде чем второй юрист отвечает:

– К сожалению, мы не можем обсуждать компенсацию другого пациента. Сожалею, Максим Александрович.

Я должен быть сейчас в Сочи, тренироваться перед Открытым чемпионатом Австралии на следующей неделе, а не биться головой о стену с этими обезьянами в костюмах. Судорожно вдохнув, я хватаю прядь волос, резко встаю и с силой отшвыриваю стул.

– Куда же вы? – спрашивает Олег Николаевич.

– Подышать свежим воздухом.

Я вылетаю из конференц-зала, мчусь к ближайшему выходу – и оказываюсь на задней парковке клиники. Останавливаюсь как вкопанный перед сапфирово-синей «Тойотой» с пустым серым детским креслом на заднем сиденье.

– Чёрт побери, – мягкий женский голос привлекает моё внимание, и, проследив источник звука, вижу привлекательную брюнетку в облегающих чёрных легинсах до икр, белой майке с глубоким вырезом, обнажающим щедрую грудь, и выцветшей джинсовой куртке с подвёрнутыми рукавами. В спешке она собирает рассыпавшееся содержимое сумки с тротуара – блеск для губ, автомобильные ключи, антисептик для рук, бумажные салфетки, влажные салфетки, пакетик яблочного пюре «Фрутоняня».

Присев на корточки, её шелковистые шоколадные волны спадают на плечи, скрывая лицо, а солнцезащитные очки, сидевшие на макушке, слетают и скользят по бетонному покрытию.

Я подхватываю тюбик помады с газонной травы – и её поцарапанные очки.

И терпеливо жду.

Когда она заканчивает собирать вещи, начинает шарить рукой по голове, морщится, поняв, что очков на месте нет.

– Ищете вот эти? – машу я, держа её вещи в руке.

Потрясённо вздохнув, женщина смотрит вверх глазами синими, как нигде больше в мире, – такими ледяными и яркими, что я напрочь теряю нить мысли. Обрамлённые густыми тёмными ресницами, она смотрит на меня и быстро отводит взгляд – как делает большинство людей, узнав меня.

– Спасибо большое, – куснув полную розовую нижнюю губу, она встаёт и берёт помаду с очками из моей руки. – Там неровная трещина в тротуаре, будьте осторожны…

– Учту.

Откинув прядь волос за ухо, она бросает ещё один взгляд на меня, прежде чем достать ключи из сумочки и направиться к сапфирово-синей «Тойоте» с детским креслом на заднем сиденье.

– Вы Максим Новак, да? – спрашивает она, прежде чем сесть в машину.

Большинство людей не спрашивают – они просто знают. Тем не менее киваю и мысленно молюсь, чтобы она не поинтересовалась, что я забыл в московской клинике репродуктологии. Именно так рождаются слухи и статьи в жёлтой прессе. Последнее, что мне нужно, – любопытный сыщик в интернете, роющийся в моих делах из-за сплетен в социальных сетях.

Не говоря ни слова – и прежде чем, она попросит селфи со мной – сую руки в карманы и шагаю по тротуару, аккуратно обходя то место, где она споткнулась.

– Подождите, – зовёт она меня.

Я оборачиваюсь и вижу её, опирающуюся на машину, руки скрещены на груди, внимательно осматривает меня с головы до ног.