Нет запрета. Только одно лето

– Я отношусь уважительно. У меня есть воспитание.

– Да, о многочисленных любовницах все уже наслушались. Думаете, вас уважают в ответ? Аманда точно верит во что-то светлое между вами, а вы этим пользуетесь. Невеста просто терпит, но и та, мне кажется, услышав об этой просьбе, не стерпит ничего подобного.

– Их двое не из-за прихоти.

– Какой идиотизм, – нервно рассмеялась я. – Оставьте меня в покое, Мистер Ротштейн. Если вам надоели ваши девушки, найдите новую, только не в этом доме.

Мужчина смотрел прямо в глаза. Он слушал меня с таким выражением лица, как обычно взрослые слушают милого малыша – со снисхождением и умилением. Контраст между этой и первой встречами поражал. Никакого высокомерия. Нежность в глазах, а затем слабая улыбка… Не удержавшись, Раймонд приподнял лицо за подбородок и приблизился, чтобы оставить на губах смазанный поцелуй. Глаза у обоих оставались открытыми. У меня от легкого шока и предвкушения, у него от восхищения и ожидания. Понаблюдав за этим, мужчина вновь коснулся губ медленным и нежным поцелуем, от которого колени задрожали. Не ответить было невозможно, не под силу этому наваждению, которое сочилось через каждое движение молодого наследника. Метаясь от верхней губы к нижней, Раймонд провел моей ладонью вверх по своей груди, чтобы оставить ее на широком плече. Обхватывая талию, он притягивал меня ближе, сгибаясь, чтобы я не тянулась и просто растворилась в поцелуе. Так и вышло.

Нежность охватывала пространство. Его руки держались исключительно на талии, не позволяя себе пошлости и похоти, от чего сердце трепетно лепетало.

Отстранившись, он прошелся пальцами по моим волосам. Я открыла глаза, ощущая жар на лице и губах, но мужчина тактично об этом промолчал. От поцелуя его лицо стало еще прекраснее… Разгоряченный, но преобладающий бесконечной нежностью, он выглядел дьявольски красивым, словно невиданное божество. Это подкупило бы каждого.

– Я вижу, что ты хочешь этого, Кимми, – прошептал он, наклоняя голову, чтобы лучше рассмотреть глаза. Пальцы бродили по моему лицу, не могли оторваться. – Дай нам время.

– Нам? Вы говорили, что вашей я не стану, чтобы не делала.

Голос ослаб, в очередной раз сообщив ему об истинной реакции.

– Все мы ошибаемся, и я не исключение.

Раймонд переплел наши пальцы, поднес мою руку к губам и с вызовом во взгляде янтаря медленно поцеловал.

– Я буду ждать, – сообщил он, с трудом отстраняясь и отодвигая меня в сторону, чтобы уйти. – С нетерпением, олененок, поэтому не изводи ни себя, ни меня.

– А как насчет остальных ваших девушек? – поспешила спросить я, когда мужчина приоткрыл дверь и замер в проходе, обернувшись. – Их изводить, по-вашему, нормально?

Его рука потянулась к моему лицу, пальцы огладили подбородок, из-за чего я немного растерялась.

– Большинство моих действий – ненормально, но мы в праве что-то менять, если этого заслуживаем.

Показалось, что мужчина снова хочет вернуться в комнату, но вместо этого он о чем-то задумался и вышел, закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, я наконец-то смогла нормально отдышаться.

Безумие…

Не находя себе места, подошла к зеркалу и поняла, что всем внешним видом отвечала Раймонду уверенное: «Да». Красные щеки, алые, припухшие от поцелуев губы и расширенные зрачки говорили сами за себя. Этим он не мог налюбоваться, когда уходил. Реакции было не скрыть, как бы не хотелось. И если я вторила по нескольку раз о том, что мне безразлично, это уже звучало не для него. Я хотела поверить в это сама, зная, что ничем хорошим развитие подобных взаимодействий не закончится.

5: Раймонд Ротштейн.

Раймонд:

Разъезжая по делам с раннего утра, я наблюдал за городом, в котором проходила моя юность. Оказаться здесь снова означало добровольно погружаться в воспоминания и делать вид, что теперь все по-другому. Лучше, но с какой стороны посмотреть?

Ян, уткнувшись в телефон, делал вид, что рядом никого нет, поэтому любая попытка заговорить обрывалась на многозначительном «да» или «нет».

– Как только я возьму под контроль офис в Америке, у тебя будет право выбора, – сообщил я. – Если хочешь, можешь остаться здесь или уехать обратно в Германию.

– Право выбора? – Он яростно стрельнул в меня взглядом, но на этот раз хотя бы посмотрел. – Какая разница, что я выберу? Ты всегда только говоришь и обещаешь. Сейчас говоришь, что я смогу выбрать, где хочу вести дела, но если чуть позже выяснится, что дед собирается отправить меня в определенную страну, все твои слова аннулируются.

– Потому что пока я ничего не решаю, но в будущем буду.

– Вообще неинтересно, – буркнул он, снова уткнувшись в телефон. – Давай ты будешь давать право выбора в будущем, когда наконец-то будешь хоть что-то значить? Когда перестанешь быть пешкой деда, например.

– Мы все пешки. Каждый, кто рожден под этой фамилией, подчиняется старшему, и, хочешь ты этого или нет, такова наша участь. По факту у нас вообще нет права выбора, при этом я стараюсь, чтобы у тебя он был.

– Только не надо записывать это в «благодетель», ладно? Ты накосячил в прошлом, из-за чего многие правила к младшим ужесточились. Ты хоть знаешь, что дед запретил маме летать в Америку? Видеться с лучшей подругой? Он опасался, что младшие тоже будут готовы предать дело всей его жизни ради мимолетного увлечения, как этому поддался ты. Все могло быть по-другому, если бы ты не намеревался бросить все ради той девушки.

«Той девушки».

Вся семья называла Кэти именно так. Им было проще осуждать мой «проступок», словно никто из семьи вообще не понимал, что такое любовь. Что любят не за статус для поддержания чистоты немецкой крови, а любят просто потому, что хотят любить.

Все это осуждение, взгляды, резкое прекращение разговоров, когда я подходил ближе. Семья делала вид, что ничего серьезного не произошло. Их жизни оставались прежними даже после моего «проступка» и ни один не стремился узнать, что я чувствую. Восемнадцатилетний мальчишка без одобрения и хотя бы какой-то поддержки. Меня сделали виноватым, а Кэти считали объектом, который необходимо уничтожить. По первости атмосфера была пропитана электричеством. Я мог гордо смотреть в глаза каждому члену семьи, но в присутствие дедушки вся решительность гибла. Его взгляд в мою сторону ожесточился, строгость стала основным принципом воспитания. В наказание меня прикрепили к самому безжалостному члену семьи, основателю фамилии. Находясь в ежовых рукавицах, все шесть лет у меня была только работа и учеба, в которые приходилось уходить с головой, чтобы не допускать посторонних мыслей о Кэти, но каждую чертову ночь ее образ и наши совместные воспоминания душили, каким бы сильным влиянием дедушка не обладал.

Мы прошлись по филиалу. Я познакомил кузена с работниками и прикрепил к нему человека, чтобы тот на время моего отсутствия мог помочь ему с делами. Конечно, особым желанием парень не горел. Он был настроен на другое лето, но чего-то иного предложить я не мог, как бы сильно не хотел.

– Сегодня нужно будет созвониться с дедушкой, – сообщил я. – Тебе дадут пароли и введут в курс дела. Все серьезные проблемы уже решены, поэтому от тебя ничего сложного и серьезного не требуется. Пока просто привыкай к обстановке и консультируйся с помощником.

– Мной вроде ты должен заниматься?

– У меня нет времени, но я постараюсь помочь, если потребуется. Если дело касается инвестиционного направления, можешь смело идти ко мне, по остальным вопросам к помощнику. Официальное открытие запланировано на октябрь. К тому времени все должно быть готово, чтобы комар нос не подточил.

Ян рассмеялся:

– Ты знатно подмазался к дедушке, раз тот допустил тебя к делам в твоей любимойстране, да, Рай? Тебя устраивает быть здесь и вести дела? Воспоминания не душат?

– Не надоело? – безразлично уточнил я. – Прошлое в прошлом, Ян. Мне уже не семнадцать, и я знаю цену любящему сердцу. Если по-настоящему хочешь задеть, придумай выпад получше, а еще лучше – по-взрослому смирись с решением и перестань вести себя как язва. Ротштейны себя так не ведут.

– Какое благородное лицо семейства.

Он не понимал, что при работниках подобные темы не поднимаются. Это выводило из себя, но я держался, вплотную подойдя к кузену, чтобы доходчиво, но вполголоса на немецком донести:

– Хоть мы и родственники, на работе в первую очередь мы – партнеры.

От него ответ прозвучал на английском:

– Хоть мы и родственники, иди ты к черту, Рай. Я запорю твое детище, чего бы мне это ни стоило. Пусть меня с позором изгоняют из семьи, зато я буду первым Ротштейном, который послал этот чертов бизнес на хрен.

Ян демонстративно поклонился заинтересованным взглядам сотрудников и ушел.

Это было не просто проблемой, ведь могло стать крахом в первую очередь именно для него. Я даже не мог подумать, что кузен способен из-за злости вытворить что-то подобное. Его нежелание взрослеть могло сулить большими неприятностями, чего допустить было просто-напросто нельзя.

Я приехал на остров под вечер. Мысли витали где-то далеко, поэтому создавалось впечатление, что я вообще ни о чем не думал. В гостиной меня встретила Марлен, но в первую очередь взгляд обратился к Кимми, расположившейся на диване с ноутбуком в руках. При виде меня она заерзала, из-за чего я невольно улыбнулся.

– Что случилось в офисе? – поспешила узнать Марлен. – Ян как воды в рот набрал.

– Где он?

– Забрал Оливера и уехал на побережье. Может, ты скажешь, что у вас там произошло?

Покосившись на Кимми, я продолжил на немецком, чтобы та понапрасну не беспокоилась о друге:

– Он идет наотрез из-за случившегося. Сказал, что намеренно готов ошибиться, чтобы уйти из бизнеса и не иметь к нему никакого отношения.

– Господи, что за ребенок?.. Отец придет в ярость, если узнает.

– Не узнает. Яну нужно время, при всем этом нужно взять его в оборот, пока не поздно. Я надеюсь, все сказанное было очередной порцией разгоряченных эмоций, но попробуй сама с ним поговорить. Сейчас я для него не авторитет.

– Попробую дозвониться, – с обеспокоенной усталостью сказала Марлен и стремительно направилась на второй этаж.

Мне нужно было придумать отмазку перед дедом, почему младший не присутствует на ночном созвоне, но внимание само переключилось на девушку.

Слегка наклонив голову, с желанием увидеть ее личико, я шагнул ближе и положил ладони на спинку дивана по обе стороны от ее головы.

– Занимаешься?..

– Почему не на немецком?

Я повторил тот же вопрос на немецком, заметив, как ее бровки нахмурились.

Такой она и была. Непринужденной, пытающейся показать характер, чтобы обозначить отношения. Обычно Кимберли любым путем пыталась противостоять моим словам и действиям. Отыгрывала придуманную роль, хотя по характеру была абсолютно другой: открытой и дружелюбной. Я знал, что мы начали не с того, ведь это произошло из-за моей прихоти.

Как только я увидел Кимми в нашем саду, меня ударил озноб. Поначалу пришлось обратить внимание исключительно на образ среди цветов, но стоило подойти ближе, мне и правда показалось, что передо мной Кэти. Иной раз я видел похожих девушек на улице, но так близко не подходил. Схожесть вызвала неоднозначные чувства. Сначала мне захотелось подойти ближе, чтобы рассмотреть ее, что я и сделал, но затем собственное влечение к незнакомке и ее сходство с той, кого я представлял перед сном, вызвало противоречие. Это не Кэти. Я понимал, что наша гостья – крестная дочь Марлен, родная дочка Джорджии и Льюиса Хилл.

Чтобы обезопасить себя от странного влечения, я обозначал границы принижением, которого знатно наслушался в свое время от деда, но всегда подходил к ней сам. Меня раздражало, что я хочу слышать английскую речь, смотреть в голубые глаза, намеревающиеся меня ненавидеть и считать богатым снобом, который ищет компанию себе под стать, но я все равно крутился где-то поблизости. Надеясь ее раздражать своим видом, характером и поступками, я немного переиграл, хотя в глазах родственников истинное лицо такого Раймонда было подлинным с момента разоблачения американки.

Не знаю, в какой момент мое мнение изменилось. Я лишь знал, что снова могу почувствовать что-то наравне с прошлыми чувствами. Собирая образ Кэти из других девушек, я и правда был болен этой зависимостью. Аманда была похожа на нее разговором, хотя в том немного не хватало уверенности, но более похожего на нее собеседника я не встречал. Однолюбом быть больно. Мне не под силу новые чувства, поэтому основное всегда останавливалось на симпатии.

– Куда ты хочешь поступить, когда закончишь школу?

– Почему спрашиваете?..

– Интересно, какому делу ты решишь себя посвятить. Если профессия будет связана с финансами и экономикой, я могу подвинуть кого-нибудь из офиса, чтобы дать тебе неплохую стажировку.

Кимми обернулась.

В ее глазах застыло непонимание, ведь она не привыкла слышать от меня что-то подобное. Я сам был в этом виноват, поэтому нацелился повлиять на наши отношения с новой стороны. Мне хотелось, чтобы она могла увидеть во мне хорошего человека. Того самого, что я спрятал глубоко в себе.

– Вы сейчас серьезно?

– Предельно.

– И в чем подвох? Собираетесь подкупить меня этим, чтобы сделать своей любовницей? С чего вдруг такое повышение моей значимости?

– Я объясню, но чуть позже.

– Когда?

– Ночью.

– Кто бы сомневался, – она рассмеялась. – Мистер Ротштейн, вы грезите фантазиями. Что с вами произошло? После отъезда Аманды вы сам не свой.

– Дело не в Аманде. – Пальцы потянулись к ее лицу, приподняли за подбородок. На нее было приятно смотреть, хотелось прикасаться, рассматривать. Визуальное наслаждение преобладало. – А в тебе.

Шаги со стороны лестницы не заставили одернуть руку. Кимми сама отвернулась, чтобы Марлен ничего не заметила, я же продолжал смотреть на нее и бесконечно думать о том, что не могу сдерживать этот порыв. Ее хотелось обнимать, чтобы чувствовать сладкий аромат, хотелось узнавать… Я поймал себя на мысли, что это из-за схожести со старой любовью, но что-то этому противоречило. Рядом с Кимми я не вспоминал о Кэйти.

– Он не отвечает. – Марлен оказалась рядом, из-за чего я перевел взгляд. – Раймонд, я не знаю, что делать… Если папа узнает, что Ян намеревается сорвать дело, ничем хорошим это не закончится. Он сказал это со зла… Ему просто сложно смириться с новой ролью.

– Успокойся, Марлен.

Руки женщины забила мелкая дрожь, она всхлипнула и тяжело выдохнула. Кимми помогла ей усесться на диван, а я протянул стакан воды и присел на корточки, чтобы не потерять зрительный контакт.

– Не переживай, слышишь? Пока Ян держит язык за зубами, дедушка ничего не узнает. Нужно с ним поговорить. Меня он слушать не хочет, а вот к тебе, вероятно, прислушается.

– Навряд ли. – Ее глаза уже наполнились слезами. – Он идет наотрез после случившегося и даже слушать ничего не хочет, сразу уходит. Я думала, ему нужно время, но с каждым днем все только хуже.

– Поговорим с ним вместе до разговора с дедушкой.

От упоминания об отце Марлен заплакала. Я присел на диван и прижал ее к себе, чтобы она немного выплакалась, раз успокоиться ей уже никак не получалось.

– Уже слышу его голос, – всхлипывала она. – Хотела девчонку, вот и воспитала. Ему и так сложно из-за отсутствия отца, так еще и папа требуют от него больше, чем от других. Не может понять, что Ян далек от бизнеса, ему сложно.

Ее трясло. Это была грань, ведущая к панике за ближнего, и я знал, что нужно делать, поэтому сжал женщину сильнее.

– Мы что-нибудь придумаем. Я помогу, Марлен, слышишь? Я помогу. Помогу.

Она притихла, тихо всхлипывая. У меня не было представления, как выкручиваться из такой ситуации перед дедушкой, но иного выбора не было.

Обеспокоенный взгляд Кимми метался от женщины ко мне. Видимо, не ожидая ничего подобного с моей стороны, беспокойство за Марлен сменилось на новую эмоцию – осознание и благодарность. Моя рука опять потянулась к ее лицу, пальцы погладили щеку. Она тоже переживала за Яна и Марлен, но упорно делала вид, что остается хладнокровной. Мне хотелось, чтобы она стала искренней со мной, перестала играть роль, как это пытался сделать я. Ночь с температурой сама привела меня к Кимми. Я искал успокоения и нашел, сам того не ожидая.

Разговор с дедушкой выдался коротким. Пришлось солгать, что Ян остался в офисе на ночь, выполняя поручения, и это сработало. Давать гарантии, что кузен возьмется за голову, не могла даже его мать, а я тем более. Нам предстояла серьезная работа.

Время приближалось к полуночи. Сомневаясь, не спит ли Кимми, я тихо постучал в дверь, подавляя желание сразу зайти. Несколько секунд длились вечность. Она распахнула дверь и застыла. Голубые глаза сощурились.

– Это уже переходит все границы. – Кимми поспешила закрыть дверь, но я не позволил. – Чего вы добиваетесь?

– Я обещал объяснение. Идем.

Протягивая руку, я ждал.

В ее глазах читалось все, но Кимми так правдоподобно притворилась безэмоциональной, что я был готов поверить в это безразличие, если бы не истинные реакции ее тела.

– Куда вы хотите пойти?..

– Не узнаешь, если не пойдешь.

Кимми взглянула на раскрытую ладонь с любопытством и сомнением, но все же вышла в коридор, закрывая за собой дверь. Руки так и не приняла, просто встала рядом, скрестив руки на груди. Это показалось забавным.

На улице немного похолодало. Девушка с недоверием покосилась на машину и все же села на пассажирское место.

Видеть на соседнем сиденье своей машины девушку оказалось непривычным. Обычно мне становилось некомфортно при обычном близком контакте с кем-то из женского пола после случая с Кэти, поэтому личные границы при общении с девушками стояли превыше всего.

– Итак? – не выдержала Кимми. – Как далеко вы собираетесь меня увезти, чтобы просто объясниться?

– Нервничаешь? – Я улыбнулся, мельком рассмотрев ее лицо.

– Это выглядит странно, что вот так посреди ночи мы едем в неизвестном направлении, и вы молчите. Закрытые люди часто оказываются маньяками. Вы на него похожи.

– Легче назвать меня маньяком, чем допустить благие намерения?

– Да.

Я развернул машину в сторону парковки и заметил, как Кимми заерзала на месте, рассматривая территорию.

– Пляж? Собираетесь после признания утопить меня в океане?

– Собираюсь показать одно особое место.

Пришлось проигнорировать очередную колкость с ее стороны и молча выйти из машины. Я поспешил открыть для Кимми дверь, так как это являлось небольшим правилом этикета среди нашей семьи, но девушка меня опередила.

Ветер со стороны океана был свежим, немного прохладным. Я знал это побережье от и до, ведь еще в раннем детстве дом Ротштейнов манил меня и братьев в эти места, чтобы утолить жажду приключений в мальчишеской душе и сердце.

– Когда мне было лет десять, мы с братьями постоянно бегали в этой части острова, – решил поделиться я под приятными воспоминаниями. – Безуспешно строили флот, прятали клад, чтобы следующим летом вернуться и найти его. Сейчас в этом месте прогрессирующая цивилизация, курорт с особняками, рестораны и уйма развлечений, которые можно посетить, но задолго до этого остров считался непроходимым.

– До приезда я ничего об острове не слышала, – сообщила Кимберли без каких-либо лишних эмоций. – Марлен несколько раз приглашала сюда родителей, но мы и представить не могли, что «загородный домик» подразумевает бо́льшую территорию частного острова. Или я не могла до конца понять, насколько Марлен богата.

– Владения большие, но остров намного больше, чем кажется. Семья купила его до рождения Никласа, затем близкие друзья уболтали родственников продавать участки, чтобы обзавестись в этом месте землей. Так остров и стал тем, каким мы видим его сейчас.

– Дачей для богатых.

Это рассмешило. Она обратила внимание на мою улыбку, отчего красивое лицо стало визуально снисходительней.

Мне хотелось, чтобы Кимми перестала видеть во мне сурового бизнесмена немецкой фамилии. Почему? Я избегал ее с первой встречи из-за схожести с Кэти, но это играло против. Так или иначе, я все равно оказывался рядом и пытался ее как-то задеть, понимая, но не принимая свое влечение. Ночь в бреду поставила меня на место. Обозначила, что я не способен продолжать игру в серьезного предпринимателя, но была ли это игра?.. Когда рядом не оказывалось Кимберли, эмоции возвращали в привычное русло, была только работа, только уничтожающие мысли о любви, к которым я привык каждой фиброй погибшей души. Влияние деда на протяжении пяти лет, перешептывания всей семьи по поводу моей «ошибки». Ничего не прошло без последствий. И когда-то я знал наверняка, что другой. Не такой предвзятый, не такой суровый и безэмоциональный, каким меня видело окружение, но это же окружение собственными руками лепило преобладающую личность второго «я».

Пальцы потянулись к ее руке, но я одернул себя.

– Ты очень похожа на маму, – сообщил я, случайно уловив на девичьем лице знакомое выражение. Кимберли моментально повернулась ко мне с немым вопросом: «Были ли мы знакомы?» – Когда-то твои родители приезжали сюда на Рождество вместе с братом. Это было очень давно, мы были совсем детьми, а тебя еще даже не было.

– Вы виделись всего раз?

– Не совсем. Твоя мама приезжала к Марлен, когда мне было лет шестнадцать.

Она хотела что-то спросить, об этом говорил ее взгляд, но вместо вопроса Кимми немногозначно кивнула.

Мы подошли к нужному месту, и я обернулся, чтобы спросить:

– Доверишься, если закроешь глаза?

Девушка с недоверием прищурилась и посмотрела на скалы, перед которыми мы остановились.

– Хотите забраться?

– Да, иначе вместо особого места придется довольствоваться обычными скалами.

Конечно, ей хотелось увидеть, что такого особенного скрывается за огромной стеной. Не заметить любопытства на юном лице было бы упущением.

Я достал из кармана брюк галстук, Кимми все с тем же недоверием отступила назад, из-за чего меня одолело желание – заполучить. Ее непокорность была слишком наигранной. Хотелось отучить ее врать себе и окружающим.

– Струсила, Кимберли?

– А как доверять человеку, который использует галстук не по назначению?.. Что еще есть в ваших карманах?

Улыбнувшись, я шагнул вперед, она осталась на месте.

– Давай узнаем.

Блеск в потемневших голубых глазах отвечал красноречивей любых слов. Кимми это умела, как бы не хотела скрывать. Потянув галстук к ее глазам, я уже не мог оторвать взгляд от пухлых губ. Завязывая узел, мысли крутились вокруг одного. Я был готов впиться в соблазнительные губы жадным поцелуем, пока та не потеряет голову от удовольствия, не начнет постанывать и поддаваться вперед, отвечая на мою решимость уверенным: «Да, Раймонд». Дыхание стало глубоким, но я с трудом уговорил себя от этой затеи.

Переплетая наши пальцы, я провел ее вперед к каменным выступам, служившим импровизированной лестницей на самый верх. Кимми иногда вздрагивала из-за отсутствия зрения, но крепко сжимала руку, опасаясь падения. Это выглядело милым, хотя к личной симпатии ничего не подразумевало. Как только мы оказались на скалах, я предупредил, что сейчас нужно будет спускаться. Спуск дался бы сложнее подъема, поэтому пришлось поднять Кимми на руки, чтобы обезопасить обоих.

– Идея кажется все сомнительней и сомнительней, – пролепетала она в шею, обжигая кожу горячим дыханием. – Я до сих пор жду объяснений, для чего все это, Мистер Ротштейн… Связи с кем-то вроде вас – пустая трата времени.

Чтобы она не допускала таких мыслей и перестала меня раздражать, я наклонил юное тело назад, та взвизгнула и обвила шею сильнее.

– Ты бы произвела фурор, сказав что-то подобное при партнерах компании. Им было бы чем возразить.

– Для вас все кругом работа? Когда вы объясните, чего всем этим добиваетесь?

– Я только сейчас понял, что объясняться слишком рано, я сам не до конца готов принять происходящее.

– Происходящее? Скажите хоть, что происходит.

Она. Ее влияние. Мое рвение к ней навстречу.

Понять, к чему все ведет, казалось невозможным и до конца неосознанным. Меня учили продумывать наперед любой шаг, и это стало смыслом движения. Без такой тактики двигаться просто не получалось, но рядом с Кимми я действовал наугад. Так, как чувствовал, как хотел.

Оказавшись у берега, я вернул ее на ноги и снял галстук, чтобы молча понаблюдать за реакцией на свое укрытие из детства.

Девушка какое-то время часто моргала, быстро поправив волосы, но при виде природного бассейна между скалами замерла. Это место и правда вызывало подобные эмоции. Звездное небо побережья из-за недостатка света среди скал блестело в воде бассейна. Пышный вьюн поднимался по скалам высоко в небо. Кимберли непроизвольно улыбнулась, смотря на это с широко распахнутыми глазами, но мне не было дела до вида местных красот… Я восхищался другой, восторгающейся видом и обстановкой.