Хранительница расколотого мира

Гнев, чистый и спасительный, начал медленно закипать в ее венах, вытесняя остатки страха. Кто он такой, этот Дамиан? Самозваный учитель? Тюремщик? Пророк гибнущего мира? Он обращался с ней не как с человеком, а как с вещью, с инструментом, который нужно было грубо обтесать и пустить в дело. Он говорил о спасении мира, но в его глазах не было ни капли сострадания, лишь застарелая горечь и стальная решимость. И его обещание… обещание, данное ее бабушке, Лиандре… Эта мысль причиняла почти физическую боль. Ее бабушка, теплая, пахнущая печеными яблоками и сухими травами, здесь, в этом мире, была могущественным магом, погибшим в битве с хаосом. А этот человек был ее учеником. Это не укладывалось в голове.

Дверь скрипнула, и в комнату вошел Дамиан. Он не постучал. Здесь, видимо, не было такого понятия, как личное пространство. В руках он нес деревянный поднос, на котором стояла миска с дымящейся кашей, кусок темного хлеба и кружка с уже знакомым травяным отваром.

– Ешь, – он поставил поднос на стол. Это был не вопрос и не предложение. Это был приказ.

Кира смерила его враждебным взглядом.

– Я не голодна.

– Я не спрашивал, голодна ли ты, – его голос был ровным, лишенным интонаций. – Я сказал: ешь. Сегодня тебе понадобятся силы.

– Для чего? – язвительно спросила она. – Для очередной лекции по метафизике с наглядными пособиями?

Он проигнорировал ее сарказм.

– Для того, чтобы выжить. Обучение начнется через час.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Я хочу домой! – выкрикнула она ему в спину. Слова прозвучали как отчаянная мольба, и она тут же возненавидела себя за эту слабость.

Он остановился на пороге, но не обернулся.

– «Дома» больше нет, – сказал он тихо, но каждое слово било, как молот. – Твой мир и этот мир теперь связаны через тебя. Ты – мост. И пока ты здесь, дверь остается приоткрытой. Ты думаешь, Раскол – это единственная опасность? Есть сущности по ту сторону Узора, которые веками ждали такой возможности. Если они прорвутся сюда, они не остановятся. Они пойдут дальше, по мосту, который ты создала. В твой мир. Так что забудь о своем «доме». Теперь твой дом – это война. А теперь ешь.

Дверь за ним закрылась, оставив Киру в звенящей тишине, наедине с его страшными словами. Мост. Она – мост. Эта мысль была еще ужаснее, чем роль спасительницы. Она не просто заложница этого мира, она – угроза для своего собственного. Каждая минута ее пребывания здесь подвергала опасности все, что она знала и любила. Аркадия Петровича, ее тихий Архив, даже тот суетливый, шумный город, от которого она всегда пыталась отгородиться.

Гнев сменился холодным, кристальным решением. Она сбежит. Не потому, что боится его уроков. А потому, что должна. Она не знала, как это работает, но инстинкт подсказывал: если она умрет здесь, связь прервется. Мост рухнет. Это был единственный выход, который она видела. Ужасный, отчаянный, но единственный.

Она заставила себя поесть. Каша, густая и серая на вид, оказалась на удивление сытной, с ореховым привкусом. Хлеб был плотным и чуть кисловатым. Она ела, механически двигая челюстями, а в голове уже зрел план. План был прост до гениальности или до идиотизма, она еще не решила. Она пойдет на его урок. Она сделает вид, что покорилась. И она будет ждать. Ждать шанса, чтобы ударить и бежать.

Когда с едой было покончено, ее настигла другая, более приземленная проблема. Она провела в одной и той же одежде больше суток, пересекла грязный лес и испытала смертельный ужас. Ей отчаянно хотелось вымыться, смыть с себя липкий слой страха и грязи этого мира. Она вышла из комнаты. Дамиан сидел за своим столом, склонившись над старой картой, и, казалось, не заметил ее.

– Где здесь можно… умыться? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно более нейтрально.

Он поднял голову. Его взгляд был отсутствующим, словно он все еще находился в мире своих карт и свитков.

– За домом есть тропа, ведущая вниз. Она приведет к гроту с родником. Вода холодная, но чистая. Только не заходи слишком глубоко. Течение сильное.

Он снова уткнулся в карту, давая понять, что аудиенция окончена.

Кира нашла тропу. Она была узкой и крутой, петляющей между гигантскими корнями деревьев, похожими на окаменевших змей. Спустившись, она оказалась в небольшом, укрытом от посторонних глаз гроте. Свод был образован сплетением тех же корней, а стены покрывал светящийся мох, который заливал все вокруг мягким, изумрудным сиянием. Из расщелины в скале бил родник, образуя небольшую, кристально чистую заводь. Вода была настолько прозрачной, что каждый камушек на дне казался драгоценным.

Это место было невероятно красивым и умиротворяющим. Впервые с момента своего прибытия Кира почувствовала что-то похожее на покой. Она быстро разделась и шагнула в воду. Та оказалась ледяной, обжигающей, но это было именно то, что нужно. Холод прояснил мысли, смывая остатки сонного тумана и паники. Она погрузилась с головой, чувствуя, как вода уносит с собой усталость и грязь.

Выбравшись на берег, она вытерлась своим же свитером и оделась. Чувствовала она себя лучше, свежее. Но уязвимее. Здесь, в этой тихой заводи, она была одна, безоружна. Она огляделась. Повсюду были тени. Ей показалось, что из-за одного из корней на нее смотрит пара глаз. Она вздрогнула, но это был лишь обман света. Слова Дамиана – «никогда не считай, что ты в безопасности» – эхом отдавались в ее голове.

Вернувшись, она увидела, что Дамиан ждет ее у входа в дом.

– Готова? – спросил он.

– Куда мы идем? – ответила она вопросом на вопрос.

– Туда, где ты начнешь платить за свое пребывание здесь. Следуй за мной. И постарайся не отставать.

Он повел ее по другой тропе, вглубь долины. Здесь она впервые увидела других людей. Это было не поселение, а скорее небольшой лагерь, состоящий из нескольких десятков человек. Мужчины и женщины с обветренными, серьезными лицами. Они были заняты своими делами: кто-то чинил кожаную сбрую, кто-то точил ножи, женщина с длинной седой косой перебирала травы, раскладывая их на большом куске ткани. Все они были вооружены. У всех на поясе висели ножи или короткие мечи.

При их приближении разговоры стихли. Все взгляды обратились на них, точнее, на Киру. Во взглядах читались настороженность, недоверие и неприкрытое любопытство. Одна маленькая девочка, лет пяти, высунулась из-за спины матери и с испугом посмотрела на Киру. Мать тут же притянула ее к себе, что-то шепнув на ухо.

Кира почувствовала себя экспонатом в музее. Чужаком. Врагом. Она поняла, что Тихая Гавань – это не просто убежище. Это крепость. А эти люди – ее гарнизон. А Дамиан – их командир.

– Это отступники, – сказал Дамиан тихо, словно прочитав ее мысли. – Те, кто отказался подчиняться Конклаву. Солдаты, Ткачи, охотники. Здесь они в безопасности. Но они не доверяют чужакам. Особенно тем, кто появляется из ниоткуда. Так что веди себя тихо и не привлекай внимания.

Они прошли мимо лагеря и углубились в странную рощу. Из земли здесь торчали сотни острых, обсидиановых пиков, высотой от нескольких сантиметров до двух-трех метров. Они росли, как зловещие, неорганические растения, и между ними приходилось лавировать с большой осторожностью. За рощей журчал ручей. Вода в нем была кристально чистой, но дно устилали не обычные камни, а гладкие, переливающиеся всеми цветами радуги кристаллы, которые и придавали воде ее обжигающий холод.

Дамиан сидел на большом валуне у самой воды, когда она подошла.

– Сними обувь и зайди в воду.

– Зачем?

– Вода – лучший проводник. Она смоет ментальный шум и поможет тебе сосредоточиться. Зайди по щиколотку. И закрой глаза.

Кира колебалась. Это было похоже на очередное унижение. Но в его взгляде была та же стальная непреклонность, что и раньше. Спорить было бесполезно. Она стянула свои городские ботинки, которые уже были безнадежно испорчены, и носки. Коснуться босой ногой светящегося мха было странно – он был теплым и слегка пружинил. Вода в ручье оказалась ледяной, обжигающей. Она зашипела, зайдя по щиколотку, и сжала кулаки, чтобы не выскочить обратно.

– Закрой глаза, – повторил Дамиан. – И дыши. Медленно. Перестань думать о холоде, о своих страхах, о своем желании ударить меня камнем по голове и сбежать.

Кира вздрогнула. Он что, читает ее мысли?

– Я не читаю мысли, – ответил он на ее незаданный вопрос. – Я читаю Узор. Твои эмоции в нем кричат громче, чем раненый грифон. Ты – открытая книга, написанная корявым, детским почерком. А теперь замолчи. Внутри и снаружи. И слушай. Не ушами. Слушай всем своим существом.

Она заставила себя подчиниться. Сделала глубокий вдох, потом еще один. Ледяная вода сковывала ноги, но постепенно боль начала отступать, сменяясь онемением. Она сосредоточилась на звуке ручья, на шелесте листьев, на тихом звоне стеклянных цветов. Постепенно внешние звуки начали сливаться в единый, монотонный гул.

И тогда она услышала это.

Это было похоже на музыку, но без мелодии. На шепот, но без слов. Это была вибрация, гармония, исходившая от всего вокруг. Она чувствовала, как пульсирует жизнь в корнях гигантских деревьев, как медленно течет энергия по кристаллам на дне ручья, как переплетаются судьбы крошечных насекомых, живущих во мху. Это был Узор. Она чувствовала его. Не так ярко, как когда держала медальон, но она его чувствовала. Это было невероятно. Это было прекрасно.

– Хорошо, – голос Дамиана ворвался в ее сознание, разрушая хрупкую гармонию. – Теперь открой глаза. Видишь нити?

Она открыла глаза. Мир был прежним. Никаких сияющих нитей, никакой паутины света.

– Нет, – разочарованно сказала она.

– Разумеется, нет, – в его голосе прозвучало знакомое раздражение. – Ты ожидала, что за пять минут станешь великим Ткачом? Ты сделала первый шаг. Ты услышала шепот. Чтобы увидеть нити, нужны годы тренировок. У нас нет годов. У нас, возможно, нет и нескольких недель. Поэтому мы пойдем другим путем.

Он поднялся и подошел к ней. В руке он держал тонкий, острый нож. Сердце Киры ухнуло в пятки.

– Что вы собираетесь делать?

– Открывать тебе глаза, – он схватил ее за руку. Его хватка была железной.

– Не надо! – закричала она, пытаясь вырваться.

– Не двигайся, идиотка! – рявкнул он. – Я не собираюсь тебя убивать. Пока.

Он сделал неглубокий, но длинный порез на ее ладони. Кровь тут же выступила, окрашивая ледяную воду ручья в багровый цвет.

– Теперь смотри! – приказал он. – Смотри на свою кровь!

Она заставила себя посмотреть. И то, что она увидела, заставило ее забыть о боли. Каждая капля ее крови, растворяясь в воде, распадалась не просто на красное облачко. Она распадалась на мириады тончайших, пульсирующих алым светом нитей. Ее кровь была частью Узора. Она была Узором.

– Наша кровь, кровь Ткачей, – сказал Дамиан уже спокойнее, – это жидкая магия. Прямая связь с Узором. Теперь ты видишь.

Он отпустил ее руку, и порез на ее ладони начал затягиваться на глазах, оставляя лишь тонкую розовую полоску.

– Что это?..

– Простейшее целительное плетение. Ты потеряла сознание. Я исцелил тебя. Ты поранилась. Я исцелил тебя. Я твой учитель, а не палач. Хотя иногда ты заставляешь меня об этом жалеть.

Он отошел и снова сел на камень.

– Мы будем делать это каждый день. Ты будешь учиться видеть. Учиться тянуть за нити. Учиться сплетать их. И если ты еще раз попытаешься сбежать… – он не закончил, но в его голосе прозвучала угроза, которая была страшнее любых слов.

В этот момент Кира поняла, что ее план побега был наивен. Она не могла от него уйти. Он был связан с ней не только своим обещанием, но и самой сутью этого мира. Но мысль о побеге не исчезла. Она просто трансформировалась. Теперь она знала: чтобы сбежать, ей нужно стать сильнее. Сильнее, чем он.

Она вышла из воды, чувствуя, как понемногу возвращается жизнь в ее онемевшие ноги. Она села на мох напротив него, подражая его позе.

– Хорошо, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Учите.

Их взгляды встретились. Это был поединок воль. И Кира знала, что этот раунд она проиграла. Но война только начиналась.

В течение следующей недели ее жизнь превратилась в монотонный, изнурительный кошмар. Каждый день начинался с ледяной воды ручья и пореза на ладони. Каждый день она часами сидела, закрыв глаза, пытаясь пробиться сквозь пелену обыденного восприятия и снова увидеть сияющую паутину Узора. Каждый день Дамиан стоял или сидел рядом, молчаливый и непреклонный, как скала.

Он был ужасным учителем. Он не объяснял. Он приказывал. «Тяни!», «Плети!», «Сконцентрируйся!». Его редкие комментарии были полны сарказма и критики. «Твое плетение похоже на узел, который завязал пьяный матрос», «Ты тянешь нить судьбы так, будто пытаешься выдрать морковку из промерзшей земли», «Если бы концентрация была водой, ты бы умерла от жажды в центре океана».

Каждый вечер она возвращалась в свою келью, опустошенная и злая, и засыпала мертвым сном. Но постепенно, очень медленно, что-то начало меняться. Она научилась входить в состояние транса быстрее. Она начала различать отдельные «голоса» в общей музыке Узора – эхо камня, эхо дерева, эхо воды. Однажды, после очередного пореза, она смогла удержать видение нитей на несколько секунд, даже когда кровь перестала течь.

Дамиан никак это не прокомментировал, но она заметила, как на долю секунды в его глазах промелькнуло что-то похожее на удивление. Эта мимолетная победа придала ей сил.

Но вместе с силой росло и беспокойство. Чем глубже она погружалась в Узор, тем острее она чувствовала Раскол. Его больной, диссонирующий гул стал постоянным фоном ее существования. Иногда по ночам ей снились кошмары, в которых черная, голодная пустота тянулась к ней, шепча ее имя.

План побега все еще жил в ее сердце, но теперь он казался более сложным. Она не могла просто убежать. Она была связана с этим миром. Слова Дамиана о «мосте» не выходили у нее из головы. Что, если он был прав? Что, если ее побег или смерть действительно откроют дорогу чему-то ужасному в ее собственный мир?

Она была в ловушке. В ловушке между двумя мирами, между долгом, которого она не выбирала, и свободой, которая могла стоить слишком дорого.

На седьмой день Дамиан привел ее не к ручью, а вглубь рощи каменных шипов. В центре, на небольшой поляне, лежал большой, плоский камень, испещренный рунами.

– Сегодня ты будешь не просто смотреть, – сказал он. – Ты будешь делать.

Он бросил на камень сухой лист.

– Сожги его.

– Что? Но я не…

– Ты Хранительница Узора. Твоя кровь – это чистая магия. Ты можешь все. Ты просто не знаешь, как. Перестань думать, что ты не можешь. Найди нить огня в Узоре. Она здесь, повсюду, дремлет в камнях, в воздухе. Потяни за нее и направь в лист.

Кира закрыла глаза. Она сосредоточилась, погружаясь в знакомое состояние. Она услышала музыку Узора. Она начала искать в ней нужную ноту – резкую, горячую, яростную. И она нашла ее. Тончайшая, вибрирующая, оранжево-красная нить. Она мысленно потянулась к ней…

И ничего не произошло.

– Ты пытаешься схватить ее, – голос Дамиана был спокоен. – Не надо хватать. Стань ею. Почувствуй ее жар, ее ярость. Позволь ей течь сквозь тебя.

Она попробовала снова. Она представила себе пламя, пожирающее дом ее детства. Ярость, боль, отчаяние. Она впустила эти чувства в себя, давая им волю. И в этот раз, когда она коснулась нити огня, она почувствовала ответ. Горячая волна прошла по ее телу.

Она открыла глаза. Лист на камне дымился. А потом вспыхнул и за секунду обратился в пепел.

Она сделала это.

Она подняла на Дамиана восторженный, недоверчивый взгляд. Но он не выглядел впечатленным.

– Неплохо для начала, – сказал он. – Ты сожгла лист. Теперь потуши камень.

– Но как? – ее голос сорвался. – Он же… он просто камень.

– Ты направила в него энергию огня, – терпеливо, почти без сарказма, объяснил он. – Он раскален. Если бы ты могла видеть Узор, ты бы увидела, что он сейчас гудит от этой силы. Теперь найди другую нить. Нить воды. Покоя. Холода. И сделай то же самое.

И она поняла. Огонь и вода. Созидание и разрушение. Ярость и покой. Все это было частью единого Узора. И она, возможно, однажды научится управлять ими всеми.

Именно в этот момент, глядя на тлеющий пепел на раскаленном камне, она поняла, что ее план побега мертв. Она не могла больше бежать. Не от этого мира. И не от себя. Что-то пробудилось в ней, что-то древнее и могущественное. И это пугало ее больше, чем любой монстр из ущелья. Но впервые за долгое время это был не страх беспомощности. Это был страх силы. Ее собственной.

Глава 5. Уроки недоверия

Пробуждение было похоже на медленное всплытие из темных, вязких вод. Кира не просто открыла глаза – она вернулась в свое тело, ощутив его ноющую усталость, холод камня, проникающий сквозь тонкое одеяло, и горьковатый привкус трав во рту. Первая мысль была о провале. Она не смогла сбежать. Вторая – о маленькой, упрямой победе. Она сожгла лист. Она остудила камень. Что-то сдвинулось с мертвой точки. Впервые за все это время она не просто реагировала на мир – она на него воздействовала.

Это крошечное зерно гордости было единственным, что согревало ее в промозглой тишине кельи. Она села, ежась от холода. Ее одежда, единственная, что у нее была, все еще хранила влажную прохладу ручья и запах сырой земли. Джинсы стали жесткими, а свитер казался тяжелым и чужим. Она посмотрела на свои руки – на одной виднелась тонкая розовая полоска от вчерашнего пореза, на другой – сеть мелких царапин от падения в лесу. Это была карта ее новой жизни, нанесенная прямо на кожу.

Дверь, как обычно, открылась без стука. Вошел Дамиан, неся поднос. Сегодня на нем, помимо привычной миски с кашей и кружки, лежал еще небольшой, туго свернутый сверток из серой ткани.

– Завтрак, – бросил он, ставя поднос на стол. Его взгляд скользнул по ней, задержавшись на ее влажной, помятой одежде. В серых глазах мелькнуло что-то похожее на брезгливость, но он ничего не сказал.

Кира молча принялась за еду. Она научилась не задавать лишних вопросов. Каждый вопрос был слабостью, каждой эмоцией он мог воспользоваться против нее. Она ела, а он стоял у двери, скрестив руки на груди, и наблюдал. Его присутствие было физически ощутимым, как давление, как постоянная угроза. Он не просто ждал, он изучал. Каждый ее жест, каждый взгляд. Она чувствовала себя насекомым под микроскопом.

– Откуда вы берете еду? – спросила она, нарушая тишину. Вопрос был продиктован не только любопытством, но и желанием перехватить инициативу, заставить его говорить о бытовых, понятных вещах, а не о судьбах мира.

Он, казалось, был удивлен вопросом.

– Мы не «берем» еду. Мы ее добываем. То, что может вырасти в этой долине – растет. То, что можно добыть на охоте в менее искаженных лесах – добывается. Остальное – вымениваем. Не все в Этерии подчиняются Конклаву. Есть вольные поселения, есть бродячие торговцы. Жизнь находит лазейки.

Он говорил об этом так просто, но за его словами Кира увидела целую картину мира, о котором ничего не знала. Мира, где выживание было ежедневным трудом, а не данностью.

– Закончила? – спросил он, когда она поставила пустую миску.

Она кивнула.

– Хорошо. Это тебе.

Он подошел и бросил на кровать сверток, который принес.

– Что это?

– Называй это униформой. Твоя одежда непрактична, привлекает лишнее внимание и, откровенно говоря, уже начала дурно пахнуть.

Кира вспыхнула. Укол был точным и болезненным. Она посмотрела на свой любимый кашемировый свитер, на удобные джинсы. Это была ее последняя связь с домом, с ее прежней жизнью. И он только что растоптал ее.

– Спасибо за заботу, – процедила она сквозь зубы.

– Это не забота. Это здравый смысл. Здесь ты будешь учиться, а не участвовать в показе мод из другого мира. Переодевайся. Через полчаса я зайду.

Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Кира развернула сверток. Внутри лежала одежда. Простая, но добротная. Штаны из плотной, темно-зеленой ткани, похожей на замшу, мягкие, но прочные. Рубаха из неотбеленного льна, свободная и удобная. И длинная куртка из темной кожи, без подкладки, но удивительно мягкая на ощупь. К одежде прилагались и высокие ботинки на толстой, рифленой подошве.

Она стянула с себя влажные джинсы и свитер. На мгновение она замерла, оставшись в одном белье в холодной, чужой комнате. Чувство уязвимости было почти невыносимым. Она быстро натянула новую одежду. Штаны сели идеально, плотно облегая бедра, но не стесняя движений. Рубаха была немного велика, но приятна к телу. Ботинки оказались точно впору, надежно фиксируя голеностоп.

Она подошла к отполированному металлическому листу на стене. Из тусклой поверхности на нее смотрела незнакомка. Темные волосы растрепаны, лицо бледное, с темными кругами под глазами. Но одежда… одежда меняла все. Она больше не была похожа на растерянную городскую девушку, случайно попавшую в беду. Теперь в ее облике было что-то дикое, первобытное. Она выглядела так, словно принадлежала этому миру. И эта мысль пугала ее до глубины души.

Когда Дамиан вошел, она уже сидела на кровати, зашнуровывая ботинки. Он окинул ее быстрым, оценивающим взглядом.

– Лучше, – коротко бросил он. – По крайней мере, не замерзнешь и не переломаешь ноги в первой же расщелине.

Он не сказал, что новая одежда ей идет. Не сказал, что она подчеркивает ее фигуру куда лучше мешковатого свитера, делая ее стройнее и опаснее. Но Кира увидела это в его глазах – мимолетное, почти незаметное изменение во взгляде, прежде чем он снова надел свою привычную маску безразличия. Это была крошечная трещинка в его броне, и она с каким-то мстительным удовлетворением отметила ее про себя.

– Прежде чем мы начнем, – сказала она, решив, что пора задать вопрос, который мучил ее с самого начала, – у меня есть вопрос.

– Слушаю.

– Почему я вас понимаю? И почему вы понимаете меня? Мы из разных миров. Мы не должны говорить на одном языке.

Дамиан посмотрел на нее так, будто она спросила нечто невероятно очевидное.

– Потому что мы и не говорим на одном языке. Твои голосовые связки производят один набор звуков, мои – совершенно другой. Но Узор, Кира, – это не только нити материи и судьбы. Это и нити смысла. Концепций. Идей. Когда ты говоришь, твое намерение, твоя мысль, вплетается в Узор. А я, как Ткач, воспринимаю не звук, а саму эту нить смысла. И мой ответ ты воспринимаешь так же. Твой мозг просто облекает полученный смысл в привычную для тебя звуковую форму. Ты становишься чувствительной к Узору, поэтому начинаешь «понимать». Это основа всей магии общения.

Объяснение было настолько же логичным, насколько и безумным. Она не переводила, она… чувствовала. Это открывало пугающие перспективы. Что еще она могла почувствовать, если бы знала, как слушать?

– А другие? Те люди в лагере?

– Большинство из них в той или иной степени Ткачи. Не такие сильные, как я, но достаточно, чтобы понимать общую речь. Для остальных существуют артефакты-переводчики. Но это грубый инструмент. Он передает слова, но не смысл. Теперь идем. Сегодня мы пойдем на Торжище.

– На рынок? – удивилась Кира.

– Это не рынок. Это место обмена. Раз в неделю сюда приходят те, кто живет в Гавани, и несколько проверенных торговцев извне. Нам нужны кое-какие припасы. И тебе нужно увидеть больше, чем только камни и деревья. Тебе нужно увидеть людей. И научиться их «слушать», как ты только что научилась слушать меня.

Они вышли из дома. Утро в долине было наполнено жизнью. Воздух был свежим и прохладным, пахнущим влажной землей и смолой. Сквозь густую листву исполинских деревьев пробивались столпы света, в которых кружились золотистые пылинки. Люди уже были на ногах. По подвесным мостам двигались фигуры, неся корзины, инструменты, вязанки дров. Кира увидела ту самую женщину с седой косой. Она сидела у входа в свой дом-дупло и перетирала что-то в большой каменной ступке.

Когда они проходили мимо, женщина подняла на них глаза. Ее лицо было покрыто сетью глубоких морщин, но глаза были ясными и пронзительными, цвета весенней листвы.

– Дамиан, – кивнула она. Ее голос был скрипучим, как старое дерево.

– Элара, – ответил он с неожиданной теплотой в голосе, которой Кира от него еще не слышала. Он остановился. – Это Кира.

Старуха перевела свой взгляд на Киру. Это был не просто взгляд, это было сканирование. Кира почувствовала, как по ней пробежала дрожь, словно невидимые пальцы коснулись ее сознания.

– Дитя Раскола, – прошептала Элара. – И дитя Узора одновременно. Странная судьба. В твоих глазах я вижу шторм, девочка. Берегись, чтобы он не поглотил тебя.

Она снова вернулась к своей ступке, давая понять, что разговор окончен.

– Что она имела в виду? – спросила Кира, когда они отошли на безопасное расстояние.

– Элара видит больше, чем остальные. Она видит отголоски судеб, трещины в душах. Считай ее слова предостережением.