Симптомы затмения

– Сусу! Как давно мы не виделись, – радостно поздоровался я с ней, но все же пребывая в некотором нервном напряжении.

– Чэнь Путянь, привет… Действительно, давно не виделись. Меня пригласил Ян Кэ, он… – У Лу Сусу был изможденный вид, она сильно похудела. Посмотрев на нас, смущенно добавила: – Мне нужно было разобраться с некоторыми личными делами, я не скрывалась от всех специально. Что касается Цзян Ин, я…

– Это уже в прошлом, – холодно сказал Ян Кэ.

Я повернул голову и, приблизившись к нему, шепотом спросил:

– Зачем ты позвал ее сюда?

Ян Кэ не без отвращения пытался отклониться от меня, но, так как места в коридоре не особо много, ему некуда было отпрянуть. И тогда он совершенно бесцеремонно и громко бросил мне:

– Ты не мог бы чуть отойти?

Лу Сусу это позабавило, и на лице у нее промелькнула слабая улыбка. А затем она с серьезным видом ответила на мой вопрос вместо Ян Кэ:

– На мне тоже лежит ответственность за произошедшее. Как будет время, я вам все объясню.

– Тогда ты приехала, чтобы…

– Поговорите для начала с руководством школы. Я пришла проведать А Хао. Чуть позже мы с вами проведем консилиум.

Фактически Лу Сусу действительно занималась решением проблем с долгами и не была отстранена от работы из-за конфликта на рабочем месте. Ее не дисквалифицировали, и она по-прежнему могла работать – в отличие от зама Цзи, которого буквально предали анафеме. Поэтому, конечно, она могла приезжать в психологический центр и давать консультации. В какой-то момент мне захотелось спросить Лу Сусу, почему в тот день в больнице она плакала, когда говорила по телефону, но слова застряли у меня в горле. Я словно в полусне смотрел на нее. Она показалась мне хрупкой, словно свежий цветок, порождая желание защитить ее. Когда Лу Сусу договорила, я все еще был погружен в свои мысли и никак не отреагировал на ее слова. Пришел в себя, только когда Ян Кэ ткнул меня локтем. Я уж было хотел возмутиться, но, повернув голову к нему, увидел, что он будто бы злится: в его глазах вспыхнул огонек гнева. Такое выражение лица я видел у него впервые.

Ян Кэ ни с того ни с сего ударил меня, да еще и разозлился… Конечно, я тут же пришел в недовольство. И уже собрался вместе с Лу Сусу пройти в кабинет для проведения консилиума, но Ян Кэ поднял руку и, схватив меня за шею, потащил за собой на первый этаж. Не успели мы отойти далеко, как сзади раздался голос А Хао. Она говорила про третий самостоятельный урок и что она договорилась встретиться с Цзян Ин, а учитель Хуан им разрешила.

Ранняя осень в Наньнине по обыкновению очень знойная. Только лишь я вышел в османтосовую рощу, мне тут же стало жарко, и шея под рукой Ян Кэ покрылась по`том. На моем коллеге была белая рубашка с длинным рукавом; он сперва не заметил, что я вспотел, но, заметив промокший рукав своей рубашки, тут же убрал руку и вытер ее о мою спину.

– Я тебе тряпка, что ли? – недовольно отреагировал я.

Ян Кэ, ничего не ответив, приподнял подбородок, призывая пройти к учебному корпусу. Мой мозг не успевал реагировать на происходящие одна за другой сцены, поэтому я спросил его:

– Что ты делал, пока я разговаривал с А Хао?

– Я позвонил Лу Сусу и попросил ее приехать помочь провести консилиум. Но для начала мы пройдем в учебный корпус.

– Подожди, как ты смог дозвониться до Лу Сусу?

– Она сейчас в процессе судебного разбирательства, с чего бы до нее нельзя было дозвониться? Тогда она боялась, что ее станут донимать коллекторы, и поэтому специально выключала телефон, – с недовольным видом начал объяснять Ян Кэ. – Чэнь Путянь, ты не мог бы вести себя серьезнее? Не нужно каждый раз заговаривать о Лу Сусу, если тебе не о чем поговорить.

– Ладно, ладно… Признаю свою неправоту, нужно быть серьезнее.

Каждый раз, когда я говорил нечто подобное, Ян Кэ закатывал глаза.

Оставив меня позади, он быстрыми шагами направился прочь. Немного позже зазвенел звонок с урока, и ученики толпой вышли из классов на физкультминутку. Мы с Ян Кэ пробирались сквозь скопище детей, время от времени сталкиваясь с ними плечами. Некоторые ученицы, проходя мимо нас, перешептывались, спрашивая, неужели этот красавчик – новый учитель. Я прекрасно знаю, что говорили они не обо мне, поэтому, опустив голову, просто продолжил идти вперед. Дойдя до третьего этажа, я увидел спускающегося вниз по лестнице учителя, несшего в руке книгу Тай Пинчуаня. Параллельно он отчитывал ученицу, говоря, что пока он заберет у нее эту книгу и что подобное чтиво запрещено приносить в школу, так как такие авторы пудрят ученикам мозги. Услышав этот разговор, Ян Кэ взглянул на книгу в руках учителя и остановился. Я переживал, вдруг он начнет препираться с учителем, поэтому тут же сказал ему ускорить шаг. Я не понимал, почему Ян Кэ потащил меня сюда. Все ученики и учителя вышли из классов на физкультминутку, так зачем нам понадобилось подниматься наверх?

Дойдя до пятого этажа, Ян Кэ оглядел таблички на дверях кабинетов. Найдя одиннадцатый класс, он велел зайти с ним.

– Зачем мы сюда пришли? – растерянно спросил я.

Ян Кэ остановился на входе и указал на расписание уроков:

– Смотри.

На стене висело расписание занятий. На это место наверняка приклеивали не один лист, потому что на стене остались неоторванные куски старых листков с расписаниями. Но здесь нет ничего удивительного – большинство школ работают уже довольно давно, и в них училось не одно поколение учеников. Что здесь может быть не так?

Я приблизился к стене, пригляделся и в недоумении спросил:

– И что может быть интересного в расписании уроков?.. – Лишь только произнеся эту фразу, я тут же сам ответил на свой вопрос: – Стоп. Сегодня среда, а утром… Утром у одиннадцатого класса третьим уроком было вовсе не самостоятельное занятие, а математика. Получается, А Хао перепутала?

– Это не урок математики, посмотри внимательнее, – Ян Кэ продолжил указывать на расписание уроков.

– Ты думаешь, я совсем идиот? Здесь же черным по белому написано; если это не математика, то что? – Я не люблю, когда меня держат в напряжении. – Если тебе есть что сказать, то говори прямо. Мне не нравится, что мы оставили Лу Сусу там одну. Вдруг…

Только я упомянул Лу Сусу, Ян Кэ тут же сделал недовольное лицо. Однако именно он пригласил Лу Сусу, а не я; если она ему так не нравится, зачем вообще понадобилось ей звонить? Стояла ужасно жаркая погода, и настроение у меня было отвратительное. Я уже собрался попререкаться с Ян Кэ, но, еще раз внимательно прочитав расписание, наконец-то заметил, что именно было не так. Оказывается, в среду третьим уроком действительно была не математика, а самостоятельное занятие. Однако сам план самостоятельных занятий был за прошлый семестр, а новое расписание повесили поверх старого; если присмотреться, можно было заметить надписи под первым листом.

– Неужели… – Я немного не мог поверить в увиденное.

– Все верно, – подтвердил Ян Кэ. – Когда я вышел из психологического центра, то поговорил с несколькими учителями. И хотя они не общались с больной, с их слов я понял, что у А Хао наверняка именно эта болезнь.

В это мгновение по школьной радиосети заиграла музыка для гимнастики. Осознав, что хотел мне сказать Ян Кэ, я поспешно спустился вниз, чтобы подтвердить все это у А Хао. Лу Сусу по-прежнему разговаривала с ней в кабинете. Услышав приближающийся звук шагов, А Хао обернулась и посмотрела на нас. Она снова никого не узнала, поэтому мне пришлось еще раз представиться и все объяснить. Когда А Хао увидела Ян Кэ, она оставалась невозмутима, поскольку также не помнила, что он сказал ей о смерти Цзян Ин. Ее лицо при виде Ян Кэ даже немного покраснело – возможно, она испытывала к нему симпатию.

Зайдя в кабинет, я сразу перешел прямо к делу и спросил А Хао, какое сейчас число. Она без раздумий ответила:

– Семнадцатое мая. У вас же есть телефон, вы можете посмотреть в нем дату.

Семнадцатое мая – это день, когда моя мама впервые привела в больницу тетушку Чжоу и Ху Сяобао; помню, тогда шел сильный ливень. Сейчас уже октябрь, и с того дня прошло полгода. Но я не стал поправлять А Хао, а вместо этого продолжил задавать вопросы:

– А Хао, когда вы сегодня пошли на уроки утром, какая была погода?

– Шел сильный дождь, некоторые улицы даже затопило.

Сказав это, А Хао непроизвольно посмотрела в окно. Сквозь листья османтуса пробивались лучи солнечного света. А Хао сразу же стало понятно, что на улице нет и намека на дождь. От неожиданности она поднялась со своего места и всмотрелась за окно, пробормотав про себя:

– Как странно… Неужели небо прояснилось?

С одной стороны, мне было печально наблюдать это зрелище, а с другой – во мне поднялось радостное чувство. На самом деле А Хао не видела никакого призрака. Учителя и ученики все время думали, что она одержима злыми духами или разыгрывает из себя дуру, так как А Хао повторяла, что видела Цзян Ин. Но все было совершенно не так. Воспоминания А Хао остановились на семнадцатом мая, и она не помнила самоубийство Цзян Ин, а оно как раз произошло в тот день.

И тут я, следуя примеру Ян Кэ, не спеша сказал А Хао:

– Цзян Ин совершила самоубийство, спрыгнув с крыши.

– О чем вы говорите?.. – А Хао пришла в ужас, у нее словно заболела голова, так как она начала тут же ее массировать голову. Но вдруг вернулась в начальную точку и, смеясь, сказала мне: – Учитель, сегодня третьим уроком будет самостоятельное занятие, мы с Цзян Ин договорились встретиться и поиграть на пианино, учитель Хуан разрешила нам.

– Ты пока садись…

* * *

На самом деле я не первый раз сталкиваюсь с подобной ситуацией. Когда я учился в Шанхае, профессор У рассказывал нам о подобном случае. В книге «Человек, который принял жену за шляпу» автор описывает историю под названием «Заблудившийся моряк». Главный герой рассказа – шестидесятилетний моряк, считавший себя молодым юношей; когда врач давал ему зеркало посмотреть на свое отражение, тот в изумлении и тревоге смотрел на себя и удивлялся, как он мог так постареть. Однако через несколько часов или минут моряк забывал, что к нему приходил врач; он постоянно повторял одни и те же фразы, задавал одни и те же вопросы. Его умственные способности были в норме, он без труда решал алгебраические задачи; но, если ему задавали вопросы, касающиеся событий, произошедшие после 1945 года, он ничего не мог вспомнить. Он не полностью потерял память, так как помнил события до 1945-го. Проще говоря, этот моряк остался навеки девятнадцатилетним парнем; он будто жил во временной капсуле, его мозг утратил возможность хранить новые воспоминания, а иногда из-за амнезии у него даже возникали ложные воспоминания.

Автор этого произведения – английский невролог Оливер Сакс, человек выдающегося таланта, пользующийся широкой известностью в медицинских и писательских кругах. В своей документальной прозе он описывал интересные клинические случаи из медицинской практики. Оливер Сакс – мой любимый писатель в жанре медицинской художественной литературы; можно сказать, именно его книги вдохновили меня на написание моей первой работы. Без его произведений не было бы и героев моих романов. И хотя он писал рассказы, все они имеют в своей основе реальные клинические случаи. Симптоматика заболевания, описанного в истории про шестидесятилетнего моряка, вовсе не выдумка. У А Хао как раз и было такое редкое заболевание, имя которому синдром Корсакова.

Но как же она могла заболеть таким странным заболеванием? Неужели его появление было спровоцировано смертью Цзян Ин? На самом деле синдром Корсакова возникает вовсе не из-за психических проблем, а вследствие чрезмерного употребления алкоголя, получения внешних травм, продолжительного недоедания и так далее. Однако причина возникновения этого заболевания у А Хао была совсем уж из ряда вон выходящей – даже я не смог сразу догадаться.

5. Синдром Корсакова

Синдром Корсакова в большинстве случаев появляется после возникновения у больного одного или нескольких эпизодов тромомании, к клиническим характеристикам которой относятся провалы в кратковременной памяти, плохое усвоение новых знаний, ложные и фальсифицированные воспоминания. Больные с такой симптоматикой обычно обращаются в больницу, жалуясь главным образом на головные боли и ухудшение памяти; иногда у них могут наблюдаться такие симптомы психиатрических заболеваний, как дезориентация во времени и выдуманные воспоминания.

Конечно, врач-психиатр не может диагностировать такое редкое заболевание исключительно посредством беседы с пациентом – требуется созвать междисциплинарный консилиум. Однако, исходя из нашего опыта, вероятность того, что это именно синдром Корсакова, составляла примерно восемьдесят, если не девяносто, процентов; либо это было еще более серьезное и тяжелое заболевание. Чтобы провести междисциплинарный консилиум, мне было необходимо запросить разрешение в нашей больнице. Изначально нас с Ян Кэ направили в школу исключительно для проведения психологических консультаций: руководство больницы наверняка полагало, что здесь вряд ли могут возникнуть какие-либо серьезные проблемы, и тем более они надеялись, что мы не создадим новых.

Я сообщил обо всем заведующему отделением, и тот сразу проявил особую настороженность, сказав, что мне не стоит лезть куда не следует, таким образом отказав в моей просьбе. Он аргументировал это тем, что, если заболевание в конечном итоге будет невозможно диагностировать или во время лечения состояние больного ухудшится и опять разыграется история с самоубийством, с последствиями нам не справиться. Я могу понять опасения заведующего: в конце концов, все и так уже подверглись серьезному наказанию. Врачи редко когда боятся нечисти или злых духов; больше всего мы боимся медицинских споров, ведь именно они могут превратить нашу жизнь в один сплошной кошмар.

Однако совесть подсказывала мне, что нельзя просто стоять безучастно в стороне, поэтому я решил обратиться к заму Цзи. В тот период времени он не мог быть задействован в какой-либо медицинской деятельности, и, когда я ему позвонил, зам Цзи сразу сказал, что в этом деле он бессилен, но кое-какой выход все-таки есть. Заболевание А Хао относится к нейропсихическому расстройству, а седьмое отделение нашей больницы Циншань как раз принимает на лечение пациентов с подобной патологией. Средств, кабинетов и оборудования для обследования сейчас достаточно, поэтому зам Цзи рекомендовал нам для начала позвонить родственникам А Хао, чтобы те пришли в нашу больницу и обратились к У Сюну. Таким образом получится, что пациент вместе со своими родственниками как бы по своей инициативе обратится в клинику, а не то чтобы мы самовольно привели девочку в больницу из школы. К тому же наш заведующий не отвечает за седьмое отделение, и как там будут лечить пациента – это исключительно их дело.

Последнее время между У Сюном и Сун Цяном разгорелся нешуточный конфликт, но У Сюн разграничивает личные дела с рабочими, он даже не жаловался мне. Смерть Сяо Цяо стала для них обоих сильнейшим ударом. Вдобавок каждый думал, что ребенок Сяо Цяо именно его, но, так как она умерла, было невозможно установить отцовство этого неродившегося ребенка. На самом деле у Сяо Цяо было еще очень много тайн, настолько много, что и вообразить сложно. Я и сам последнее время часто вспоминал ее.

Ради А Хао мы решили действовать в двух направлениях. Лу Сусу должна была связаться с У Сюном, чтобы он точно смог взять на прием А Хао, а мы с Ян Кэ обратились бы к администрации школы, чтобы те связались с родителями А Хао и попросили провести обследование дочери как можно скорее. Все было спланировано именно таким образом, чтобы, во‐первых, школа не смогла отстранить Лу Сусу – все же гораздо лучше, если она займется делами с больницей. А во‐вторых, внешность и обаяние Ян Кэ позволили бы уговорить учителей согласиться на нашу просьбу.

Мы и подумать не могли, что нам совершенно не придется распинаться: учителя с радостью на все согласились; им не терпелось, чтобы мы поскорее избавили их от этой проблемы. Они даже поинтересовались, не нужна ли машина, чтобы отвезти нас. К сожалению, несмотря на все наши уговоры, родители А Хао не согласились с решением отвезти дочь в специализированную психиатрическую клинику. Все воспринимают подобные заведения как дома для умалишенных, и, по их мнению, если уж обращаться за медицинской помощью, то нужно идти в больницу общего профиля, а не в сумасшедший дом.

Каждый раз, когда происходит подобное, я начинаю восхищаться дальновидностью главврача. Перед тем как я начал работать в клинике, он, по всей вероятности, принимал в штат врачей, в том числе ориентируясь на их привлекательную внешность. Ведь как только появился Ян Кэ, родители А Хао перестали так яро протестовать и, более того, начали задавать вопросы о клинике – к примеру, понадобится ли госпитализация, если они все же решатся к нам обратиться. Люди – создания визуальные, которым нравится смотреть на красивые объекты. И даже люди высокой души, увидев привлекательных мужчину или женщину, тоже станут вести себя учтивее.

Когда Ян Кэ принялся убеждать родителей А Хао обратиться в больницу, он не стал разглагольствовать и давать пустые обещания – наоборот, дал понять, что, если получится поставить диагноз, возможно, придется обратиться еще в одну клинику для оказания последующего лечения. Вдобавок ко всему, прогноз болезни Корсакова не самый радужный: для терапии потребуется как минимум год, а ее результаты могут не оправдать ожиданий. Иногда, если лечение не дает эффекта, можно рассчитывать лишь на восполнение витаминов в организме – например, витамина В1, чтобы предотвратить ухудшения заболевания.

Мы долго и терпеливо уговаривали родителей А Хао, и в конце концов они согласились привести дочь на обследование. В тот же день после обеда мы получили согласие со стороны администрации школы о временном приостановлении нашей работы в психологическом центре, так как мы сопровождали А Хао в больницу. У Сюн уже, скорее всего, общался с Лу Сусу. В это время амбулаторное отделение уже прекратило прием, но он ожидал нас в лечебном кабинете. Когда я постучал в дверь и зашел, У Сюн сидел в телефоне. Не знаю, что именно он там увидел, но выражение его лица показалось мне странным: он как будто выглядел одновременно и напуганным, и удрученным.

Увидев нас, У Сюн отложил телефон и приветливо поздоровался:

– Заходите. А Хао, пожалуйста, присаживайся. Я сейчас налью тебе стакан воды.

– Я пока вас оставлю, – сказал я и вышел из кабинета.

Когда У Сюн набирал в бумажный стаканчик воды, услышав, что я собираюсь уйти, он тут же подошел и шепотом спросил меня:

– Ты не получал никаких странных эсэмэсок?

– Нет. Впрочем, у меня в сообщениях целая куча спама… – Я пожал плечами. – Почему ты спрашиваешь?

– Ничего… Ты пока иди; если будут новости, я сообщу.

У Сюн занялся приемом А Хао и более не стал задерживать нас с Ян Кэ. Так как мы не обедали, то решили вместе выйти и чего-нибудь поесть. В нашей столовой готовили невкусно, и мы порой выходили пообедать в одно заведение рядом с больницей, называвшееся «Чача». Там продавали холодный чай и рисовую лапшу с бульоном, а сотрудникам нашей больницы часто делали скидки, чем очень подкупали нас, врачей-психиатров, не упускающих любую возможность сэкономить.

Зам Цзи как раз тоже сидел в «Чача» и читал газету. Народу в ресторанчике было немного, поэтому хозяин заведения никого не торопил. Как только я увидел зама Цзи, то, сразу воспользовавшись возможностью, подошел к нему, чтобы выразить свою благодарность. Но тут же следом зашел заведующий отделением. Увидев нас, он поздоровался только с Ян Кэ и, захватив с собой еду навынос, тут же ушел.

– Лао[3] Хэ тяжело пришлось последнее время… – Зам Цзи отложил газету и взглянул на меня через очки. – Расследование, возможно, положит конец суеверным представлениям в нашей больнице. Может, даже совсем скоро…

Лао Хэ – это заведующий отделением.

Я ломал голову, но так и не понял, что имел в виду зам Цзи под «суеверными представлениями», поэтому спросил:

– Что вы имеете в виду?

У Ян Кэ память гораздо лучше, чем у меня, поэтому он напомнил:

– Это касается стационарного отделения и замурованного коридора на минус втором этаже.

Я хлопнул себя по макушке: ведь и правда забыл, что когда-то минус второй этаж в стационаре был моргом! Но один мастер по фэншую, проведя обряд гадания, сказал, что в этом месте таится мощная энергия ненависти, которую ничто не сможет оттуда прогнать, поэтому он дал указания пожечь в этом месте благовония и наглухо замуровать коридор. С тех самых пор никто не пользовался минус вторым этажом, а морг перенесли на минус первый этаж.

Зам Цзи сказал, что смерть Сяо Цяо повлекла за собой целый ряд расследований, поэтому и стало известно о некоторых фактах суеверного поведения со стороны руководства больницы. Что касается минус второго этажа, цементную стену, которую возвели, чтобы замуровать коридор, решили демонтировать. Пока в здании проводятся работы, будет довольно шумно, что может негативно сказаться на пациентах, лежащих в стационаре. Такой сильный шум сильно влияет на психическое состояние людей, все это прекрасно понимают. Чтобы контролировать состояние пациентов и не допустить ухудшения их состояния, заведующий в дни ремонтных работ на всякий случай решил остаться дежурить в больнице, как обычный ординатор.

И хотя я стою на стороне науки, но все думаю: раз тот мастер по фэншую сказал запечатать стену, то лучше было ее не демонтировать. Кто знает, вдруг там действительно водится нечисть… Но меня вдруг стало одолевать дикое желание попасть на этот минус второй этаж – ведь мы смогли посмотреть только половину видеозаписи, которую оставила Чжан Цици; не исключена возможность, что там могло произойти еще что-то, что на запись не попало. Может она спрятала конверт из холодильной камеры как раз на минус втором этаже, а мы с Ян Кэ никогда там и не искали…

После обеда Ян Кэ хотел вернуться в ординаторскую, чтобы вздремнуть. Я не упустил возможности пошутить, что он как раз сейчас напоминает свинью: после еды сразу идет завалиться поспать и даже не боится поправиться. Ян Кэ явно был недоволен моей излишней болтливостью; он просто хотел отдохнуть в одиночестве, и даже мои шутки не помешали ему отказаться от мысли вздремнуть после обеда. Только когда я упомянул письмо, оставленное Чжан Цици, Ян Кэ остановился. Поразмыслив какое-то время, он наконец решил воспользоваться случаем, пока не начались демонтажные работы по сносу стены, и пойти вместе со мной.

Хотя шел день, на минус втором этаже было жутко темно и мрачно. Наверняка никто не спускался сюда на протяжении нескольких лет. Повсюду, словно москитная сетка, одним слоем за другим висела паутина, а наши белые рубашки в одно мгновение покрылись пылью. Из-за того, что бо`льшая часть коридора была замурована, зайти в комнаты не представлялось возможным, а на лестничной площадке не было ничего, кроме нескольких кирпичей и кучки засохшего цемента. Я думал разобрать груду кирпичей, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь под ней, но из-за летающей в воздухе пыли начал кашлять. Здесь было слишком грязно, у меня пропало всякое желание продолжить искать конверт. Я поднял телефон и, подсвечивая тусклым светом экрана, вдруг увидел тупик. У меня вырвалось:

– Ого! Ян Кэ, только взгляни на это!

Не обращая больше внимания на грязь и пыль, я с любопытством подошел вплотную к стене, в которой виднелось отверстие, словно выбитое кем-то, а затем снова заделанное кирпичом и цементом. Если я правильно понял, за этой стеной наверняка должны валяться разбитые вдребезги куски кирпича и цемента. Но кому и почему могло понадобиться делать в стене дыру?

Ян Кэ довольно чистоплотный человек, и он был явно недоволен, так как пыль оседала на его одежде, поэтому и к моей находке отнесся без особого энтузиазма. Поскольку конверт мы не нашли, Ян Кэ просто развернулся и направился к выходу; я услышал звук его удаляющихся шагов. Мне не хотелось оставаться в таком помещении одному, поэтому я последовал за ним.

Вернувшись в ординаторскую, Ян Кэ снял с себя белую рубашку и, стоя у кровати голый по пояс, отряхивал ее от пыли. На его животе я заметил маленький послеоперационный шрам. Заметив мой взгляд, Ян Кэ подумал, что я пялюсь на него. Он буркнул, назвав меня извращенцем и отвернулся.

– Кому ты нужен! – огрызнулся я и направился вон из ординаторской. – Я ушел в библиотеку.

Не то чтобы я искал предлог уйти – мне действительно захотелось поработать над книгой в библиотеке. В последнее время редактор постоянно поторапливал меня скорее завершить работу, но я действительно был занят другими делами, и у меня руки не доходили до написания романа. Вдобавок я выслушал от него пару ласковых: «Какой ты ленивый… Неудивительно, что твои книги так плохо продаются. Посмотри, с каким энтузиазмом работают авторы бестселлеров! Одна книга такого писателя стоит твоих десяти».