Жертва Весны

Мы так ни разу и не обсуждали его попытку приворожить меня. Она все равно провалилась. А Матвей… то есть Аскольд – он просто не умеет по-другому.

«Знаете ли вы дату своей смерти?»

«Да».

«Есть ли у вас избранница?»

Я встала. Эта новомодная машинка делает слишком крепкий кофе. Надо сменить капсулы. Или вернуться к фильтрам. Разбавив кофе до нежно-бежевого оттенка, я вернулась к ноутбуку.

«Есть ли у вас избранница?»

«Рядом со мной уже некоторое время находится женщина, которую я очень ценю».

«Расскажете подробнее?»

«Что именно вас интересует?»

«Имя, как я понимаю, вы нам не скажете».

«Правильно понимаете».

«А чем она занимается?»

«Живет».

Я тихо фыркнула.

«Скажите нам хотя бы профессию. Это кто-то из ваших коллег?»

«Ни в коем случае».

«Ну хотя бы намекните!»

«Она учится».

«О, так вы встречаетесь со студенткой! Как мило. Чем она собирается заниматься в будущем?»

«Думаю, тем, что и так отлично умеет».

«Чем же?»

– Убивать людей, – одними губами подсказала я.

«Помогать тем, кто находится в глубоком отчаянии».

Ну, так это тоже можно назвать.

Из коридора послышались шуршащие шаги. Аскольд всегда передвигался с легким шорохом, в мягких тапочках с кожаной подошвой. Они ужасно скользили по паркету, но он продолжал их носить.

– Доброго утра.

Я закрыла вкладку и обернулась. Несмотря на хвост, пряди падали ему на лицо, обрамляя впалые щеки. Широкие рукава свитера закрывали руки до костяшек пальцев, но я заметила свежую повязку, когда Аскольд достал из шкафчика чашку.

Кофемашина приветственно зашумела.

– Привет.

Я подождала, пока он опустится рядом, сделает первый глоток, и чуть сжала пальцами прохладное запястье. Аскольд переложил чашку в забинтованную руку и спокойно продолжил пить кофе. Сердце его стучало ровно и умиротворенно.

– Все в порядке. – Я отпустила его.

На самом деле мне не обязательно было проверять пульс – хватило бы прислушаться к сердцебиению. Но так я не только слышала, но и чувствовала. К тому же этот странный ритуал успокаивал. Немного нервно жить с человеком, который готовится умереть.

– Спасибо.

Аскольд включил оставленный с вечера на столе планшет и погрузился в новости. Я вернулась к ноутбуку, нырнув в рекламный кабинет. Но надолго меня не хватило.

– Ты действительно знаешь дату своей смерти? – Я глянула на него поверх крышки ноутбука.

– Хм?

– Ты сказал в интервью, что знаешь дату своей смерти.

Аскольд поднял глаза. Усмешка – даже не усмешка, а скорее намек на нее – тронула уголок потрескавшихся губ.

– Разве не этого все ждут от черного мага?

– То есть ты на самом деле не знаешь?

Он вернулся к планшету.

– Точно – нет.

– А не точно?

Аскольд вздохнул.

– Напомню, что во избежание неожиданностей предлагал тебе подписать договор.

Отлично он называет женитьбу.

Я взяла крекер из стеклянной вазочки, которая больше служила украшением, чем подносом. По-моему, эти крекеры я выкладывала с месяц назад.

– При чем здесь это?

Аскольд продолжал листать новости.

– При том, что точная дата мне действительно неизвестна. А любое завещание можно оспорить, особенно если родственники очень постараются. Насколько я знаю свою матушку…

Рискуя сохранностью зубов, я все-таки начала жевать крекер:

– Но ешли бы жнал, ты бы шказал мне?

Серебристо-белую кухню, просторную и светлую, как из каталога «Икеи», залило молчание. Аскольд так внимательно просматривал новости, что я невольно заглянула ему через плечо. «Скоро биткоин рухнет до критической отметки»…

– Серьезно. – Отчаявшись прожевать, я просто проглотила крекер с глотком кофе. – Если ты узнаешь…

– То непременно с тобой поделюсь, – пробормотал Аскольд, не поднимая головы.

На столе завибрировал мой телефон. «Альбина». Я схватила трубку.

– Да?

– Вера, – выдохнула Альбина. – Началось!

– Давно?

– Ночью.

– Буду через двадцать минут.

Я закинула чашку в посудомойку и на ходу проверила одежду: джинсы, байковая худи, черные носки – вроде можно ехать. Уже в коридоре до меня донесся размеренный голос:

– Ты будешь гладить костюм на завтра? Я могу взять с собой в химчистку, когда поеду.

Я на секунду перестала зашнуровывать ботинки. Черт. Завтра же свадьба. А у меня костюм лежит где-то в недрах шкафа. Ключевое слово – лежит…

– Захвати, пожалуйста! – крикнула я. – Он в шкафу. Спасибо!

Уже взявшись за ручку двери, я на всякий случай снова прислушалась к его сердцу. Умирать прямо сегодня Аскольд точно не собирался.

* * *

В такси я без конца набирала Петровича. Мы договорились давно: как только начнется, я тут же позвоню ему, и он приедет. За окном проплывали серые пятиэтажки, скверы с голыми ветвями и полосы бело-голубого неба. Гул голосов почти затих, и лишь сейчас я поняла почему: ребенок Весенней Девы готовился появиться на свет. Осталось только сделать так, чтобы его мать не умерла от боли – и очередная зима завершится.

Я снова нажала на «Вызов». Судя по тому, что пятиэтажки постепенно сменялись разрезающими небо высотками, мы покинули центр и подъезжали к Кантемировской. Ну давай, Петрович. Ты же обещал.

– Алло? – раздался в трубке надтреснутый голос. – А ну держи ближе к уху, я не слышу.

– Дмитрий Петрович! – громко сказала я.

– Еще ближе, говорю!

– Дмитрий Петрович, Альбина рожает.

– А? Вера, ты, что ли? Тихо, тихо, парень, не дергайся, сейчас анестезия возьмется…

Из недр желудка поднялось дурное предчувствие.

– Вы на операции? – безнадежно уточнила я.

– Да. Не могу говорить, Вера. Потом.

Я прикрыла глаза. Нужно отвезти Альбину в больницу, а там что-нибудь придумаем. Объясним свечение. Если она все чувствует, то и рожать должна с врачами.

– Ты это, Вера. Ребенка, главное, лови. Проверь, чтоб дышал. И чтоб послед вышел! Позвоню, как освобожусь. Ну, боец. Вроде онемело…

Звонок оборвался как раз тогда, когда мы подъехали к дому Альбины. Опустив стекло, я вдохнула потеплевший воздух. В нем пахло пробивающейся сквозь землю травой и талыми водами.

Вместо того чтобы выбраться из такси, я открыла список контактов. Снова нажала «Вызов».

– Да, Вера? – отозвалась Фрося после трех гудков. – Что такое?

Она так и не научилась здороваться. Или просто не удостаивала меня этой чести.

– Привет. У Альбины начались роды, а наш знакомый врач сейчас занят. Ты могла бы приехать? Или лучше все-таки в больницу?..

– В больницу не надо, – быстро ответила Фрося.

В трубке слышался детский визг.

– Но она же…

– Она сама справится.

– Она рожает, как обычная женщина! – выдохнула я. Часть меня по-прежнему возмущалась этим фактом, и я старалась за нее держаться. Альбине нужна живая часть моей души. И хорошая заморозка. – Я боюсь что-то сделать не так.

– Подожди, – в ухо мне зашуршало. Послышался приглушенный голос: – Ты можешь остаться с Миланой?

Я отстраненно подумала, что Антон сейчас рядом с ней. Судя по тому, что ответа не последовало, он просто кивнул.

– Ладно, – сжалилась Фрося. – Пришли адрес, я приеду.

Она отключилась.

– Эй, дэвушка, – таксист нашел мои глаза в зеркале заднего вида. – Помощь нужна?

Или все-таки отвезти Альбину в больницу? Вдруг что-то с малышом? Хотя Фросины дети рождались легко… Да и девочка Альбины, Танюша, в тот раз появилась на свет примерно за час.

Телефон пиликнул сообщением. «ТЫ ГДЕ?»

– Не надо, спасибо.

Я отправила таксисту оплату и выскочила из машины под крепчающий ветер. На ресницы упали первые ледяные капли. Альбина явно была в нетерпении.

Или ей было очень больно.

* * *

Дверцы лифта разъехались, и первым, что я увидела, была массивная фигура мужчины в черной футболке и джинсах. Смотрящий прислонился спиной к стеганой двери с желтыми кнопками, скрестил руки со вздутыми бицепсами на груди и мрачно наблюдал, как я иду от лифта. Ничего хоть отдаленно приветливого его лицо не выражало. Губы сжались в суровую линию, всполохи тумана в глазах предупреждающе сверкали.

– Тебя здесь не ждут, Зимняя Дева.

Никто сегодня со мной не здоровается, ты смотри.

– Еще как ждут!

– Тебе туда нельзя, – безапелляционно повторил Смотрящий.

– Как, интересно, ты меня остановишь? – спросила я. А сама подумала: наверное, я злюсь. Кто угодно бы разозлился.

Смотрящий посмотрел на меня в упор, и туман замерцал, свиваясь в два крошечных вихря.

– Я сказал, тебе туда нельзя.

Я прислушалась: у Смотрящего не билось сердце, ему не было холодно и страшно. Убить его нельзя, испугать нечем.

В заднем кармане джинсов затрезвонил мобильник. Я вытащила его, уже зная, что увижу. «Альбина».

– Слушай, это же твой ребенок, – заговорила я нарочито спокойно. Если у него нет сердца, может, откликнется здравый смысл? Я на ходу рассказывала все, что прочла о родах за последний месяц, все сложные случаи, какие только могла вспомнить, чтобы хоть как-то до него достучаться.

– Дети Весны всегда рождаются здоровыми, – отрезал он.

Я попробовала иначе:

– А Альбина? Она там одна, ей помощь нужна. Если что-то пойдет не так и ей не помогут, она же больше родить не сможет. Этого ты хочешь?

Смотрящий не двигался.

– Ты туда не пойдешь, – тихо повторил он.

– Обещаю не замораживать ей боль.

– Нет.

– Честное слово.

– Я сказал: нет.

– За что ты так с ней? – Я всеми силами тянула свою злость на поверхность.

Смотрящий молчал, наблюдая за мной своими странными глазами. Телефон продолжал надрываться, но вместо того, чтобы ответить, я прислонилась к стене. Можно было попытаться закинуть Смотрящего в Озеро. Скорее всего, не выйдет, но он хотя бы поймет, что нельзя так с Альбиной.

С нами.

Я нащупала в кармане куртки пачку сигарет. Страшно хотелось закурить. Хотя в подъезде… Хрен с ним. Я достала «Вог» и зажигалку.

– Что, не хватает запала? – усмехнулся Смотрящий. – Быстро ты сдулась.

Я выпустила дым в его сторону.

– Ты же все равно меня не пропустишь. А убить тебя не получится.

– Не получится, – подтвердил Смотрящий.

– И меня ты не убьешь. А мир отлично справится без весны, если что-то пойдет не так. Справлялся же как-то без зимы и лета.

Я безучастно разглядывала бриллиант на безымянном пальце. Альбина там корчится от боли, а я сижу и курю. И даже не пытаюсь… что? Пробить лбом стену?

До чего же странно жить с половиной души и не понимать толком, что чувствуешь.

– Сейчас приедет Фрося. Ее ты пропустишь? – устало спросила я.

– Пропущу, – после паузы согласился Смотрящий.

Я затянулась снова.

– А когда я передам силу, ко мне вернется недостающая часть души?

– Тогда и увидишь.

Да они с Лестером просто названые братья.

По мере того как дым заполнял легкие, напряжение потихоньку отпускало. Я достала телефон – отправить Альбине сообщение, что Фрося в пути, – но тут дверь в дальнем конце узкого коридора отворилась, и в ней показался знакомый длинный силуэт.

Лестер!

Я и не знала, что он теперь тут живет. Лестер, одетый в просторный костюм наподобие пижамы, согнувшись в три погибели, держал за руки маленькую румяную девочку. У нее были короткие русые волосы, круглые щеки и близко посаженные синие глаза. Комбинезон тоже был синий и на удивление чистый. На ногах – белые носочки.

Серьезно? Белые?

– Вот так, моя звездочка, – ворковал Лестер, делая крошечные шаги вслед за девочкой, пока она решительно топала к Смотрящему. – Вот моя умница, ножками уже ходит сама. Чудо, а не ребенок.

От его сахарного голоса хотелось помыться.

Я быстро затушила сигарету о кафель.

– Ты что здесь забыл? – Смотрящий проигнорировал почти дотопавшую до него синеглазку.

– Делаю свою работу, – со слащавой улыбочкой ответил Лестер. Он по-прежнему держал девочку за ручки, и со стороны казалось, будто он кланяется Смотрящему. Тускло-седые волосы свисали по обе стороны узкого лица. – Вот, смотри, Александр, забочусь о первом ребенке Весенней Девы. Жду второго, чтобы позаботиться и о нем. Все как мне велели.

Смотрящий разомкнул губы:

– Тебе не это велели.

– Как же! – с придыханием возмутился Лестер. – Звездочка моя, не трогай дядю, ты ему не нравишься. Разобраться с Девами, проследить, чтобы каждая занималась своим сезоном. Альбина, дурочка такая, любит своих детишек. Она расстроится, если с ними что-то случится. О, привет, Вера. – Лестер поднял белесые брови, сделав вид, что только что меня заметил. – Как поживаешь?

Очень хотелось снова закурить, но я сдержалась.

Дочка Альбины все-таки высвободила ручки из паучьих пальцев Лестера и схватила Смотрящего за колено.

– Дя! – сообщила она уверенно и звонко. – Дя-дя!

– Убери, – процедил Смотрящий.

– А ты пустишь Веру к Весенней Деве? – ласково прошелестел Лестер. – Она такая сердобольная, как раз ребеночком займется.

Я хотела прокомментировать «сердобольную», но не стала.

Лестер увлеченно продолжал:

– Я же не за Весну беспокоюсь. Только за своего подопечного. Как он там… – Он театрально поцокал языком.

– Тебя, может, тоже пропустить? – с мрачной издевкой спросил Смотрящий.

Лестер заботливо отцепил пальчики девочки от его штанины.

– Боюсь, Александр, тут я плохой помощник. По мне, если женщина долго кричит, проще ее прикончить. Да, Танюша? – замурлыкал он. – Чтобы человек не мучился, надо ему помочь…

Тут в квартире что-то грохнуло, будто уронили шкаф. Или разбили несколько ваз сразу. Танюша заревела, и Лестер проворно подхватил ее на руки.

– А еще, Александр, люди от боли иногда творят непредсказуемые вещи, – многозначительно сказал он. – Например, с разбегу прыгают в окно.

Изменившись в лице, Смотрящий распахнул треклятую дверь и ринулся в квартиру. Я поспешила за ним.

– Запомни, Танюша, – донеслось вслед бормотание Лестера, – никаких капризных маленьких детишек. От них одни беды. О, вот и Ефросинья. Пойдем, моя звездочка, они там сами разберутся.

* * *

Небольшая комната с кроватью и огромным шкафом с раздвижными дверцами тонула в сером свете. На улице гремело так, что содрогался потолок. Оконная рама походила на рамку без картины: в ней не было стекла. Видимо, лопнуло, когда Альбина пыталась справиться с болью. Дождь сердито хлестал по карнизу, заливал подоконник и паркет. Хотя формально весна еще не наступила, это уже была не моя злость. Она принадлежала женщине, что, вцепившись двумя руками в железное изголовье кровати, тихо рычала сквозь стиснутые зубы, не отрывая глаз от Смотрящего.

– Ненавижу, – цедила Альбина, и ветер протяжными завываниями вторил ее голосу. – Сука. Ненавижу тебя!

Новая схватка вгрызлась в тело, безжалостной волной прокатилась по позвоночнику – я увидела, как содрогнулась под белой ночной рубашкой хрупкая фигура с огромным животом.

Смотрящий стоял у раскрытого окна в той же позе, что недавно в подъезде, – ноги на ширине плеч, руки сложены на груди, – и молча смотрел на мучающуюся Альбину. Фрося разминала ей плечи. Видимо, она приехала прямо с детской площадки – на лице ни капли косметики, волосы скручены в гульку, спортивный костюм из мягкого плюша плотно облегает располневшую фигуру. Фрося то и дело ежилась от порывов ветра, но куртку принести не просила.

Я сидела в узком закутке между стеной и шкафом, борясь с отчаянным желанием закурить, но при роженице не решалась – и в итоге сверлила Смотрящего взглядом, прикидывая, как с ним расправиться. Вытолкнуть в окно? Вряд ли разобьется. Превратить в ледышку и разбить? Вроде я видела такое где-то в мультике…

– Интервал между схватками полторы минуты, – констатировала Фрося, сверившись с розовыми часами на руке. – Дай посмотрю, как там.

Она беспардонно задрала на Альбине ночнушку, обнажив напряженные худые ноги. Присела на корточки, развела руками бедра.

Альбина снова утробно зарычала, и я прикрыла веки. В этом звуке было столько глухой, безнадежной ярости, что отзывалось даже тем ошметкам души, что у меня остались.

– Пока не тужься, – велела Фрося, опуская ночнушку. – Дыши ртом. Можешь лечь, если хочешь.

Альбина не шелохнулась, только плечи и грудь ее заметно вздымались на каждый вдох, пальцы побелели на реечном изголовье. Фрося оглянулась на меня, потирая плечи.

– Есть сигареты, Вера?

Я пошарила в кармане, протянула ей пачку вместе с зажигалкой.

Пока Фрося курила, отвернувшись от нас и игнорируя Смотрящего, я все-таки выбралась из своего угла и подошла к Альбине. Сердце ее билось рвано и часто, прозрачно-русые волосы липли ко лбу и щекам, глаза метали серые молнии.

– Аля, прости, – шепотом сказала я.

Она качнула головой, наградив Смотрящего очередным испепеляющим взглядом.

– Ты не виновата, – устало отозвалась она.

Новая схватка вышибла воздух из ее легких. Страдание исказило тонкие черты, выщипанные брови почти сошлись на переносице. С губ сорвался мучительный стон.

Я коснулась ее руки.

– Дыши.

– Руки убери, – холодно приказал Смотрящий.

– Я ничего не делаю! – огрызнулась я.

– Вот и не делай.

Я обернулась. Он так удобно стоит у окна. Может?..

В черных глазах предупреждающе взвился туман.

– Попробуй, – без улыбки сказал Смотрящий.

– Хотя бы не пялься!

– Нет, Вера, пусть смотрит, – пробормотала Альбина и с тихим выдохом опустилась на корточки, широко расставив ноги. – Пусть смотрит и знает, что это первый и последний раз, когда я рожаю его ребенка.

Новая судорога скрутила измученное тело. Фрося выбросила сигарету в дождь и скомандовала:

– Ну все. Можно тужиться. Только плавно, на выдохе, а то порвешься.

Фрося обошла ее и примостилась внизу, заглядывая туда, куда я предпочла бы никогда не смотреть. Александр так и не сдвинулся с места. Фрося давала команды: тужься, подожди, дыши, теперь дыши глубже, расслабься, соберись…

У окна налило уже целую лужу. Я отрешенно разглядывала кладку на кирпичных стенах и черно-белые фотографии под самым потолком. На них Альбина позировала в причудливых позах – завершив карьеру танцовщицы, она стала преподавателем йоги. На одной фотографии она держала упитанную розовощекую Танюшу – та тянула ручки к фотографу, а ножками упиралась в колени матери.

Пару раз я сидела с Танюшей, пока Альбина уходила по делам. Закрывалась в соседней комнатке с расстеленными пеленками и свежим ароматом сирени и на время сбегала от всего: от голосов, без конца зовущих смерть, от мира, в котором женщины не выбирали свою судьбу, а волшебство им впаривали насильно – и заставляли просто жить. Так, как постановил кто-то другой. Мироздание. Смотрящие. Бог.

Альбина взвыла особенно жалобно, и Фрося громко сообщила:

– Пошла головка! Вера, принеси пеленку и таз с водой. И еще один пустой.

Я кинула последний взгляд на Альбину, которая уже стояла коленями на полу. Рубашка задралась к огромному животу, блестящая бордово-алая плоть натянулась, готовясь вытолкнуть голову ребенка.

Займись делом.

Тазик. Пеленки. Теплая вода. Я на автомате собирала то, что велела Фрося. Удивительно, что в прошлый раз мы с Альбиной справились одни. Впрочем, в прошлый раз она не мучилась. Сколько нужно пеленок? Обтереть ребенка, завернуть. И шапочку обязательно. Ножницы еще… Перекись водорода. Нужно будет перерезать пуповину.

Когда я вернулась в комнату, Смотрящий склонился над замершей на кровати Альбиной и что-то ей говорил.

– Ты не можешь отказаться, – донеслось до меня.

Я остановилась с тазиком в руках. Она что, уже родила? Альбина не открывала глаз. Ребенка нигде не было видно.

Да что произошло-то?

– Фрося?.. – нерешительно спросила я, попутно размышляя, не заморозить ли Смотрящего, пока он так стоит.

Фрося курила в окно. Дождь потихоньку заканчивался, но воздух был до того влажный, что казалось, из него вот-вот польется вода.

Лицо Альбины побелело, волосы тускло-золотистым облаком разметались по подушке – она перестала их красить после того, как ушла из клуба. Одеяло кто-то снял, и в своей белой рубашке она напоминала покойницу на смертном одре.

– А ты думал, если она рожать будет не как Весенняя Дева, а как обычная женщина, она и превратится в обычную женщину?

– Ребенок же задохнется! – выпалила я.

Это не говоря уже о том, что и Альбина тогда вряд ли выживет.

Пора звонить Петровичу. Где мой телефон… Я с третьей попытки нашла его в кармане.

– Да, Вера. Родили детенка? – с ходу спросил Петрович.

– Еще нет. – Я отошла к двери, чтобы создать хотя бы иллюзию личного пространства. – Дмитрий Петрович, роды остановились. Потуг больше нет. Ребенок не вышел.

– Звони в скорую.

– Мы сами ничего?..

– Вера, если родовая деятельность замерла, ребенка надо доставать. Срочно. Скорую. Все, давай. Расскажешь потом, как прошло.

Он положил трубку.

Ощущение было такое, будто на меня готовится рухнуть потолок. Слабо верилось, что сегодня утром я преспокойно пила кофе рядом с Аскольдом и обсуждала его интервью очередному интернет-изданию. Хотя обычно катастрофы так и случаются: неожиданно, на пустом месте.

Когда я обернулась, в комнате стоял Лестер. Танюши у него в руках не было, зато была чашка с подозрительно пахнущим отваром. Вряд ли это чай.

– Ну вы и наворотили, воробушки, – недовольно забормотал Лестер. – Как мне работать, если вы все время мешаете?

Фрося выкинула очередную сигарету в окно.

– Это кто? – спросила она.

Лестер манерно перекинул волосы за спину и прошел к кровати, шаркая странными вытянутыми тапочками с загнутыми вверх мысами.

– Ваш новый менеджер, – тоном «как можно такое не знать?» ответил он и осторожно примостился на краешке матраса. Чашку с отваром поставил рядом на тумбочку. – Здравствуй, моя куколка, – заворковал он. – Моя бедная девочка. Никто с тобой не считается, да? Как я тебя понимаю… Еще и Саша этот. Уйди с глаз, – он изящно дернул рукой в сторону, словно отгонял назойливую муху. – Уйди, говорят тебе! Иначе не будет у тебя ни Девы, ни ребенка.

Смотрящий, помедлив, встал рядом с Фросей.

– Совсем уйди, – потребовал Лестер. – Все самое страшное, что могло случиться, случилось. Ты уже ни на что не повлияешь. Разве что твой хозяин… Но мы же не хотим его лишний раз беспокоить?

Смотрящий открыл рот, чтобы что-то ответить, но ничего не сказал. Они с Лестером посмотрели друг другу в глаза долгим и пристальным взглядом, и Смотрящий вдруг… растаял в воздухе. Если бы я была способна еще хотя бы удивиться, обязательно бы удивилась. Но я просто зафиксировала в голове: «Он может исчезнуть».

– Послушай, деточка, – запричитал Лестер. – Не стоит оно того. А с кем Танюша останется? Танюша будет плакать, мамку звать. А из меня какая мамка?.. Я вон Веру так вырастил, что она дважды чуть не померла.

Ну спасибо.

Альбина не реагировала.

– Аля, ты меня слышишь? – позвала я.

Она не открыла глаз.

– Мы найдем способ прекратить это. Все это, вообще все с Девами. – Лестер с притворным возмущением вскинул брови, но я продолжала: – Тебе не нужно для этого умирать. Я обещаю, Александр больше не подойдет к тебе. Мы найдем способ…

– Ай! – хмыкнула Фрося позади меня. Приблизилась к кровати и встряхнула неподвижную Альбину за плечи. – А ну смотри на меня! – жестко велела она. – Что ты за Весна такая, если не можешь ребенка родить? Это ты решаешь, кому жить и когда. Запомни: Вера может забрать жизнь, но только ты – даешь. Ты и есть Мать-природа. Поняла? Ты поняла меня, Альбина?

Тело Альбины безвольно повисло в ее руках. Голова откинулась назад, обнажив невозможно длинную шею с ниточками голубых вен.

Но Фрося не сдавалась.

– И что дальше? Думаешь, откажешься сейчас, и все прекратится? – Она оглядела комнату и, убедившись, что Смотрящего нет, тихо добавила: – А каково твоему ребенку, ты подумала?

Веки Альбины дрогнули.

– Твой ребенок страдает, – добавила Фрося, и сочувствия в ее голосе было столько же, сколько в голосе Лестера, когда он рассказывал мне в детстве об оторванных конечностях. – Ему больно.

Через пятнадцать минут на свет появился крошечный посиневший мальчик. Пару мгновений он не дышал и не двигался. Потом слабая рука матери коснулась пальчиков со сморщенными подушечками, и мальчик захныкал. Вымазанное в крови тельце охватило золотое свечение, и я почувствовала, как встрепенулся мир. В воздухе заструилась прохладная энергия, далекий ветер принес запах свежескошенной травы.

Зима закончилась, голоса умолкли. Весна принесла с собой жизнь.

* * *

Фрося осталась с Альбиной. Меня она попросила забрать Милану с танцев. На всякий случай я изобразила удивление – после поездки с Антоном и Миланой два года назад Фрося постоянно напоминала, что ребенку рядом со мной небезопасно. Я хотела уточнить, уж не передумала ли она, но Фрося так трогательно склонилась над Альбиной и спящим младенцем, что я тихонько выскользнула из квартиры, боясь спугнуть этот внезапный порыв.