Жертва Весны

– Танго… – задумчиво протянула я. – Он же что-то другое танцевал.

Аскольд задумчиво скользнул взглядом по моему свитеру, такому длинному, что закрывал кромку кожаной юбки, и легко пожал плечом.

– Полагаю, это послание для директора танцевальной студии. Он арендует зал напротив.

Я вчиталась в адрес. И правда – Большая Декабрьская, второй этаж… Да, это рядом с Юлиной школой. Ну, если Тёме так хочется потягаться с ней…

Я отпустила худое запястье со старыми шрамами.

– Все в порядке.

– Это не может не радовать, – тихо заметил Аскольд.

«Я так давно тебя жду!» – раздалось в голове.

Да чтоб тебя.

«Пожалуйста, умоляю!»

Нам принесли меню. Я пыталась сосредоточиться на строчках, но все без толку. Настойчивый голос страшно отвлекал.

– Альбина еще не писала? – Аскольд водил длинным пальцем по гладкой поверхности меню и подслеповато щурился. Недавно ему выписали очки, но он постоянно забывал их в офисе.

– Нет.

Я на всякий случай снова прислушалась к его сердцебиению – ровное. Да и выглядел Аскольд не хуже обычного: цвет лица вполне здоровый, кругов под глазами нет. Черный пиджак поверх алой рубашки, пара расстегнутых пуговиц, серебряный крестик в вырезе.

«Сил моих больше нет!..»

Я потерла виски, прекрасно зная, что это не поможет.

– Определились с заказом? – Возникшая перед нами официантка лучезарно улыбнулась.

«Я больше не могу!»

– Скажи, что ты хочешь, я закажу на дом, – негромко предложил Аскольд.

Я подняла голову – он вглядывался в мое лицо с выражением, близким к сочувствующему. Голос словно накрывал пуховым одеялом, отрезая от внешнего мира. Я украдкой заметила, что официантка тоскливо вздохнула, смотря куда-то в сторону.

– Закажи что-нибудь мясное. Спасибо. – Я быстро сжала его пальцы на прощанье и встала. – Отвезешь мою сумку домой? И пальто.

– Не волнуйся.

Официантка открыла рот – видимо, задать вопрос, – но я уже обогнула ее, направляясь в уборную.

– К вечеру буду! – бросила я, выискивая глазами значок дамской комнаты.

– До встречи, – донесся до меня бархатный голос. – Будьте добры, девушка…

* * *

За две зимы я забрала шесть жизней. Я помнила их всех: мальчика, которого придавило грузовиком в автокатастрофе; солдата, которому пуля угодила в горло; двоих стариков из хосписа, которые беззвучно шевелили бескровными губами; молодую мать – совсем девочку, не старше семнадцати, – с синеющим тельцем на руках. Пуповина обвила шею ребенка еще в утробе. Я пыталась убедить девушку, что жизнь на этом не кончена, что она обязательно родит другого… Но она так отчаянно цеплялась за мои руки, так просила отправить ее вслед за ребенком, чтобы тому было нехолодно и нестрашно… Я почувствовала, что жизнь ее все равно скоро оборвется – и исполнила просьбу. Хватило одного прикосновения к раскрасневшейся коже на груди, чтобы беспокойное сердце замерло навсегда.

Шесть человек умерло, чтобы на мир опустилась зима, укрыла истерзанную землю, сохранив ее до прихода благословенной весны. Я помнила их всех. И сейчас пришла за седьмым.

Последние два дня он звал меня так требовательно, словно я была негодным подчиненным, а он – важным начальником. Я шла по узкому коридору под звуки надрывного кашля. Платье тянулось следом, как хвост неповоротливой рыбы, тяжелой тканью замедляя шаги.

В маленькой темной комнатке пахло пылью и лекарствами. Окна были наглухо закрыты, шторы задернуты. В воздухе вился горьковатый запах болезни и немытого тела. На кровати скорчился старик – весь седой, с отросшей бородой и усами. Глаза его слезились, плечи и тощая грудь под одеялом сотрясалась от надрывного кашля.

– Ты кто? – От удивления он на мгновение перестал кашлять. Слабое сердце застучало испуганно и нервно.

– Та, кого ты звал.

Приблизившись, я взяла его за запястье, сухое и белое, с разводами тонких голубых вен.

– Чур меня, чур! Уйди, окаянная!

Пульс забился, как у вспугнутой пташки, кашель снова разодрал легкие. Я взглянула на его грудь – под ребрами темнели крылья безвозвратно испорченных легких.

– Ты звал меня, – тихо произнесла я.

Старичок попытался отползти, но мои пальцы на его запястье не отпускали.

– Я Бога звал! Господа нашего Иисуса Христа. Чтобы отпустил мне мои прегрешения!

– Что за прегрешения?

– Ничего я дьявольскому отродью не скажу! Уйди, уйди отсюда!

Старичок забился в угол между стеной и кроватью и снова зашелся в кашле.

На тумбочке у кровати стоял пустой стакан. Я взяла его и пошла на кухню – такую же маленькую и неубранную, как комнатка. Налив воды из-под крана, вернулась и протянула ему.

– Так кто ж ты? – недоверчиво спросил старичок, принимая стакан. – Как картинка, ей-богу.

– Пей.

В итоге, периодически прерываясь на кашель, он рассказал мне все: как дважды отправлял жену на аборт против ее воли, как увольнял подчиненных инженерного бюро, хотя им было некуда идти. С каждым новым словом хрипов в груди становилось больше. Глаз старик уже не открывал.

– Я был… кхе… кх… плохой человек, – заключил он, когда я снова взяла его за руку. – Прощения хотел… – Воздух в легких закончился, а вдохнуть уже не было сил. – По… по…

– Нет плохих людей.

Холод потек в его тело, начал медленно прокладывать себе путь к сердцу, смешиваясь с кровью и оглаживая внутренности.

– Как же! Кх… Все наши решения делают нас хорошими или плохими! Так все… – Скрюченные пальцы впились в мою ладонь. Сердце заколотилось тревожно и глухо.

Я склонилась к его лицу с несвежим дыханием и позволила заглянуть в свои глаза.

– Как тебя зовут?

– Николай… – с хрипом выдохнул старик.

– А меня Вера. Спи, Николай. Ты хороший человек. Спи.

* * *

Смерть черным выжигающим вихрем прокатилась сквозь меня, обхватила немощное тело старика и поглотила, выплеснув новую душу в Ледяное Озеро. Реальность снова схлопнулась, вывернулась наизнанку, и глаза мне залил белый свет. Повсюду, вокруг и над головой, висело неподвижное молочно-ясное марево. У ног алмазной крошкой переливался крепкий лед, а под ним с закрытыми глазами и умиротворенной улыбкой застыл седовласый Николай.

Я прошлась по Озеру. Жертвы Хельги по-прежнему смотрели в небо с ужасом и тоской. У тех, кого успела забрать я, лица застилал покой. Я прикрыла глаза ладонью. Хочу домой. Обратно в мир людей. Хочу снова сделаться Верой. Даже если первые секунды в реальности выжмут мне остатки души до сухих спазмов.

Антон.

Я почувствовала, как он поднял голову, уставился перед собой. Он видел меня сквозь пространство так же, как я его. Мой якорь. Связь с внешним миром.

Слуга.

– Я жду тебя, Вера.

Он протянул руку раскрытой ладонью вверх. Она была широкая и шершавая, с загрубевшими бугорками у основания пальцев. Я точно знала, какая она наощупь, – именно эта ладонь вытаскивала меня в мир живых.

Я тоже протянула руку, и сильные пальцы сомкнулись вокруг моих. Свет мигнул, и белоснежный мир схлопнулся за моей спиной. Я выставила вперед руки, по опыту зная, что реальность собьет с ног. Но Антон успел поймать меня – точнее, смягчить удар. Благодаря ему колени не стукнулись о плитку, а тихо на нее опустились.

Убедившись, что я не собираюсь падать вперед, Антон тут же отступил. Пока я уговаривала себя подняться, борясь с приступом тошноты, он стоял рядом, по-армейски сцепив руки за спиной.

– Все в порядке. Я тут.

Тошнота постепенно улеглась, осталась только ноющая боль в центре груди. Остаткам моей души не нравилось пропускать сквозь себя смерть – каждый раз я чувствовала, что внутри что-то сгорает, как от электрического тока, и остается только съежившийся комочек с обгоревшими ошметками.

Я глубоко вздохнула. Сама виновата. Не было бы души – нечему было бы сгорать.

Со второй попытки я поднялась на ноги, с трудом выпрямилась и огляделась. Я стояла на знакомой кухне с бежевыми шкафчиками и табуретками вокруг стола – за столько лет Фрося не заменила их на стулья. На улице уже стемнело, и под потолком горело несколько плафонов, расплескивая по поверхностям нежно-оранжевые отблески.

На столе лежала маленькая розовая гитара.

– Ты… Кхм. Играешь на гитаре? – спросила я, украдкой оглядывая себя.

Одежда была та же, что с утра: плотные колготки, кожаная юбка и свитер. Даже сапоги не пострадали. Как-то я вывалилась от Озера вообще без ничего, и Антону пришлось срочно искать одеяло, а Аскольду – везти найденные в шкафу на скорую руку вещи.

– Это укулеле. Фрося купила Милане на день рождения, а разбираться мне. Как обычно, – уголок губ дрогнул, и Антон едва заметно усмехнулся. Черты его на мгновение смягчились, как всегда бывало, когда он говорил о дочери. – Будешь чай?

Я прислушалась. В квартире бывшей Весенней Девы было подозрительно тихо.

– А где все?

– Ванька с Миланой в кино. Фрося на маникюре.

Я доковыляла до табуретки и опустилась на самый краешек.

– Сколько времени?

– Восьмой час.

– Ага…

– Чай?

– Да, спасибо.

Пока я успокаивала себя неглубокими вдохами, Антон бесшумно перемещался по кухне. Судя по черному пиджаку поверх водолазки, он собирался на работу. Ну да, все сходится: суббота, вечер. Клуб открывается в девять. Хорошо, что я успела раньше…

Антон залил пакетики кипятком и поставил передо мной розовую чашку.

– Ты потом на работу? – спросила я, наблюдая, как за окном вечер растворяет очертания дымчатых облаков. По ощущениям в мире ничего не изменилось. Весна не наступила.

– Да. – Антон снова взялся за укулеле, провел пальцами по струнам. Пара нежных аккордов боязно тренькнула и растворилась в тягучей тишине пустой квартиры. – Кто был сегодня?

Я коснулась чашки – горячо. Подула на поверхность темной жидкости – пар ушел почти мгновенно.

– Пожилой человек. Умирал один у себя в квартире. Что-то с легкими.

– Ясно.

Антон молчал, пока я маленькими глотками пила крепко заваренный чай. Он никогда при мне не ел и не пил. Сначала я чувствовала себя неловко, но потом поняла, что иначе он не мог. Антон много лет служил Хельге – строгой женщине в красном платье, которая раз в полгода замораживала ему сердце.

Теперь этой женщиной была я.

– Как дела у Вани? – осторожно спросила я.

Струна дрогнула под неосторожными пальцами.

– Учится.

– А у Миланы?

– Она не учится, – сухо ответил Антон, наблюдая за мной через стол.

Я поставила чашку на тщательно вычищенную поверхность.

– Вызовешь мне такси?

– Угу. – Антон достал телефон из кармана, но вдруг отложил. – Кстати, Вера. Пока ты тут…

Я сглотнула. Наверняка он узнал, что я периодически забираю Милану с танцев вместо Вани. Интересно, она сама рассказала или Ваня прокололся?

– Слушай, это не повторится! – выпалила я.

– Нет, ты вообще не должна помнить о таких вещах, это моя забота…

– Ты же не можешь сам все успевать! Фрося работает полный день, а мне совсем… – Я встретилась с ним взглядом, и слова замерли на губах. В глубине карих глаз тлели угольки недоверия. – Ты не это имел в виду, – тихо закончила я.

Антон отложил укулеле.

– А ты что имела?

– Ничего. – Я снова взялась за чашку, но чая в ней уже не было. – Ты что-то хотел сказать?

Антон молчал какое-то время, разглядывая сушилку с чистыми тарелками у мойки. Потом приглушенно спросил:

– Можешь заморозить мне сердце? По-моему, уже пора.

* * *

Кожа всегда была горячая, когда я прикладывала ладонь к обнаженной груди – словно тело Антона отталкивало меня, сопротивляясь самой моей сути. Но я все равно это делала: прикрывала глаза, слушала размеренный ритм и осторожно стирала чувства, обходя участок, где теплилась любовь к дочери. Долго такая заморозка не держалась, а каждый сеанс превращался в квест «Найди любовь к Милане». Один раз я случайно стерла все, и из заботливого папы Антон превратился в подобие робота. Следующие три месяца Милана только и делала, что истерила, а Фрося потребовала, чтобы он окончательно переехал к ним, – не может любить, так пусть хоть будет на подхвате.

Антон сидел спиной ко мне, без водолазки и пиджака. Плечи его за последние месяцы еще больше раздались, под кожей обозначились косые мышцы – видимо, когда не работал и не сидел с Миланой, он круглосуточно качался. Я приложила одну руку к его груди – пальцы коснулись темных курчавых волос, – другой накрыла каменную спину. Сердце под ладонью бешено загрохотало, словно вознамерилось сбежать из-под моих пальцев.

– Все? – спросил Антон через минуту.

– Подожди.

Ритм был рваный, дребезжащий, как звук мчащегося вдалеке поезда. Я прикрыла глаза – измученное бесконечными заморозками сердце словно к чему-то готовилось и искало выход.

Я убрала руки.

– У тебя ничего не болит?

– Нет.

– Не бывает резкой усталости? Боли?

Антон обернулся и приподнял скошенный подбородок со следами отросшей щетины. Тусклый свет люстры тенями расчертил его лицо, сделав суровую складку меж бровей заметнее.

– Со мной все в порядке, – отчетливо произнес он.

– В грудной клетке не колет?

Антон развернулся уже всем корпусом. Сцепил руки между широко расставленных коленей – на бицепсах обозначились вены.

– Вера, прости, я не заметил: в какой момент ты из психолога переквалифицировалась во врача? – сдержанно спросил он.

– Ни в какой, – буркнула я. – Я слышу, что твое сердце не хочет биться.

Антон тихо хмыкнул.

– Куда оно денется.

Я отошла к столу, демонстративно отвернувшись.

– Можешь одеваться.

– В смысле?

– В смысле сначала пройди обследование у кардиолога.

– Издеваешься?

Хотя я стояла спиной, воображение быстро нарисовало, как побелели костяшки на сжатых кулаках.

– У нас договор, – мрачно напомнил Антон.

– Я от него не отказываюсь. Всего лишь прошу тебя сходить к врачу. С твоим сердцем что-то не так.

– Почему ты не можешь просто сделать то, о чем мы договорились?

– А почему ты не можешь потерпеть пару дней? – возразила я.

– Что это изменит? – Голос был сухой и бесстрастный, будто из него выкачали все эмоции.

– Я уже слышала такой стук сердца. Оно так бьется незадолго до…

– И что?

По шороху ткани я поняла, что он натянул водолазку.

Когда я обернулась, Антон стоял уже полностью одетый, даже пиджак вернул. Прищуренные глаза темнели вызовом. Если бы мог, наверняка кинул бы мне в лицо: «Не твоего ума дело».

Но он не смел.

– У тебя… – я хотела сказать «у тебя есть дочь», но осеклась. Какая разница, кто у него есть – хоть мини детский сад. – Я не собираюсь тебя убивать, – закончила я.

Антон молчал. Он по-прежнему стоял на почтительном расстоянии, руки опущены, кисти обманчиво расслаблены, пальцы неподвижны.

– Не хочешь марать руки? – негромко спросил он.

На кухне стало так тихо, что я услышала, как повернулся ключ в замке входной двери. Сердце человека, который готовился войти в квартиру, билось спокойно и беззаботно. Рядом с ним билось еще одно, маленькое и бойкое.

Я быстро сократила расстояние между нами и шепотом сказала:

– Принеси мне справку от кардиолога, и я все сделаю.

– Антон, ты дома? – крикнула Фрося из коридора.

– А если он скажет, что сердце не в порядке? – спросил Антон. Он смотрел на меня сверху вниз безнадежными темными глазами, и я почему-то вспомнила Господина А. с сегодняшнего практикума. Сколько этот психолог с ним работала? Полгода? Год? Надо было слушать внимательнее…

– Если не в порядке, – я тщательно подбирала слова, – если очередная заморозка убьет тебя… Нужно будет научиться жить без нее.

– Антон, ты где?

– А если я не захочу? – Антон не двигался, лицо застыло, как глиняная маска.

– Есть психотерапия. Лечение.

– Фигня.

– Не фигня. Это помогает.

В кухню вплыл цветочный запах с примесью химии. Через несколько мгновений на пороге появилась Фрося, а за ней ворвалась Милана.

– Папочка!

– Черепашка моя.

Антон подхватил дочь на руки. Только я, кажется, заметила секунду промедления, прежде чем он поднял Милану в воздух.

– Привет, Вера, – кисло поздоровалась Фрося.

– Привет. Я уже ухожу. – В дверях я обернулась к Антону: – Хотя бы просто подумай.

Вера, год и два месяца назад

Зима наступила резко, в начале ноября. Подготовиться я не успела, что делать, не знала. Спросить было не у кого. Антону я звонить зареклась, Аскольд помочь не мог, к Смотрящим я соваться не решалась. Погода так чутко реагировала на мое настроение, что это могло бы пугать до чертиков, будь я еще способна на страх. Ощущение было такое, словно меня лишили половины мышц. Или половины туловища. Какая-то часть чувствовала, какая-то – нет. Какая-то двигалась, какая-то оставалась в покое. Я точно знала, что не могу плакать и бояться, но еще в состоянии кому-то сопереживать. Хотя плаксивые фильмы меня не трогали – я нарочно пересмотрела с десяток по запросу «сентиментальный фильм слезы разбитое сердце».

К Аскольду я перебралась через пару дней после оживления Тёмы. Пыталась привыкнуть, что в квартире есть другой человек. Я сталкивалась с ним по утрам у огромной кофемашины на кухне и по вечерам в гостиной. Странно было жить с кем-то, про кого я знала: однажды мне придется его убить. Иногда я не видела его по несколько дней – Аскольд уезжал в офис рано утром и возвращался, когда я без сна лежала в своей широченной кровати.

Он сразу сказал: я могу пользоваться всем, что вижу, денег у него столько, что хватит до конца жизни, и если я не хочу работать, то это не проблема. А если хочу – работу нетрудно организовать. Я попросила его не вмешиваться. Повторила это дважды, внимательно глядя в глаза, и скрылась за дверью своей комнаты.

Скоро начались первые вызовы. Я слышала глухие шепчущие голоса, короткие, отчаянные вскрики, но не понимала, что с этим делать, и поначалу пыталась их просто игнорировать. Тогда и позвонила Фрося.

– Вера, ты можешь приехать? – спросила она без предисловий.

– Сейчас?

– Да.

– Что-то с Миланой?

– Просто приезжай, ладно? Или, если умеешь… Вроде Хельга умела перемещаться.

Я задумалась.

– Я не знаю как.

– Кто-то должен позвать тебя.

– По имени?

– Нет.

Она замолчала. И я молчала, размышляя, что слышала в последние дни чаще всего.

– Возможно… – начала я, чувствуя, что, если произнесу это, назад дороги уже не будет: мне придется признать, во что я превратилась. – Кому-то нужно подумать о смерти. Очень сильно… пожелать смерти.

В трубке послышался шорох – видимо, Фрося куда-то шла.

– Ты можешь подумать о том, что тебе плохо? О смерти? – тихо спросила она. – Позови ее, иначе она не появится.

Я вдруг отчетливо поняла, к кому она обращается.

Мы так и не поговорили. Да и разговаривать было не о чем. Я же сама его попросила. Сама предложила это сделать со мной.

Прежде чем в голове прозвучал знакомый голос, шепчущий «Забери меня», предплечья обхватили тугие пластины. Лоб стянул стальной обруч, кожу огладил теплый бархат, и реальность схлопнулась.

Я стояла в комнате с низкими потолками и искусственным желтым светом. Стол в углу, ряд шкафчиков с рассохшимися от влажности дверцами, повсюду раскиданы игрушки. У мойки сидел Антон – прямо на полу, замотав правую кисть в окровавленное полотенце, – и наблюдал за мной из-под опущенных ресниц.

– Пришла, – хрипло сказал он и вымученно улыбнулся.

В дверях стояла Фрося в домашнем розовом платье. Плечи у нее напряглись, настороженный взгляд перебегал с меня на Антона. Из-за ее колена выглядывала Милана – златокудрая и голубоглазая, как кукла.

– Милаша, иди в комнату. – Фрося подтолкнула дочь вглубь коридора, но сама не двинулась с места.

Я глубоко вдохнула – на кухне пахло молоком и подгоревшим хлебом. Пахло застарелой болью, горечью и близкой смертью.

– Что случилось?

Милана вцепилась в колено матери, молча наблюдая за мной.

– Он опять бил стену, – пожаловалась Фрося, словно Антона здесь не было. – Вчера подрался с какими-то гопниками. Я не могу оставить с ним ребенка!

– Ты хочешь, чтобы я забрала его в Озеро?

Голубые глаза расширились.

– Нет! Просто сделай, чтобы ему не было так больно. А то невозможно!

Я взглянула на быстро пропитывающееся кровью полотенце. Не так давно Антон тоже колотил стену. Но тогда меня еще волновало, больно ли ему.

Я опустилась перед ним на корточки.

– Ты звал меня.

– Милаша, пойдем. – Фрося взяла Милану за руку. – Не мешай папе.

Они ушли.

Антон смотрел на меня темными отрешенными глазами. На щеке у него лиловел синяк, лицо вытянулось и осунулось, будто он не спал двое суток.

– Веры больше нет, – наконец с трудом выговорил он, и я заметила, что нижняя губа у него разбита. – Ты не она.

Что-то шевельнулось в груди. В обличье Зимней Девы я чувствовала совсем мало, мир виделся иначе: люди походили на скелеты, обтянутые плотью, а под ней билась их главная драгоценность – жизнь. Но эти слова затронули что-то так глубоко во мне, что я склонила голову, прислушиваясь к ощущениям.

– Нет, я тут. – Я накрыла окровавленное полотенце ладонью. – Что ты хочешь?

Антон замотал головой и откинулся назад, стукнувшись затылком о плитку.

– Помнишь, как я в первый раз заморозила тебе сердце? – спросила я.

После паузы он кивнул.

– Я могу сделать это снова.

На этот раз пауза длилась дольше. Наконец он прохрипел осипшим голосом:

– Ты не она.

Я осторожно склонилась к нему. Одной рукой обхватила за плечо, другую пристроила поверх свитера на груди.

– Я все равно могу заморозить твою боль, – шепнула я. – Не бойся. Сейчас все закончится.

Холод потек от моих пальцев ему под кожу, обернул истерзанное сердце, пропуская сквозь него незримые щупальца. Когда тело в моих объятиях расслабилось, я его отпустила.

Антон слабо пошевелился. Здоровая рука дернулась к моему плечу, но тут же упала.

– Спасибо, – голос прозвучал уже более уверенно. Антон прокашлялся и сел прямее. – Ты позволишь снова служить тебе, Зимняя Дева?..

Глава 2

«Черный маг Аскольд Мирин с кем живет»

«Черный маг Аскольд Мирин записаться на прием»

«Аскольд Мирин черная магия»

Кофемашина запищала, сообщая о готовности, но я не шелохнулась. Запросы в поисковике ничего не давали – версии страниц были минимум трехмесячной давности, значит, их я уже видела. Где этот загадочный форум, о котором говорила «ворона»? Или она все придумала?

Я потерла глаза – строчки начинали двоиться. Сегодня вызовы будили меня трижды за ночь. Первый раз в три, второй в пять. Последний был около девяти утра – сквозь сон я смутно различила девушку в развевающемся платье на мосту. Я оставила ее саму выбирать, жить или умереть.

«Аскольд Мирин и его девушка»

«Аскольд Мирин… – Палец застыл над клавиатурой. На всякий случай я оглянулась, проверяя, что по-прежнему одна на кухне. – … Женится».

Бинго.

Вторая же ссылка вывела меня на группу «ВКонтакте» – у нее было то же название, что и у телепередачи, в которой когда-то участвовал Аскольд. Описание обещало горячие новости о закулисье и эксклюзивные подробности из жизни участников. В рубрике «Наши герои» нашлось интервью с «самым опасным и соблазнительным мужчиной за все десять сезонов». Я кликнула на текст, но почему-то вместо того, чтобы начать читать, пошла наливать себе кофе.

Стоит ли принимать всерьез предупреждение этой женщины? Вряд ли там что-то важное. Хотя… Я взяла чашку с черными снежинками на белом фоне. В последнее время здоровье Аскольда было стабильно – насколько вообще может быть стабильно здоровье человека, пережившего восемь операций и остановку сердца. Он даже подумывал взять приятеля в пару к Веле – так звали маленького рыжего хомячка, жившего в огромной клетке у нас в гостиной. Люди ведь не берут животных, если собираются скоро умереть?

Плеснув в кофе молока, я села читать интервью. А точнее – листать вопросы.

«Как вы оцениваете нынешних участников?»

Неинтересно.

«Сколько времени нужно, чтобы полностью подчинить человека своей воле?»

Скучно.

«Реально ли работают кладбищенские привороты?»

А вот это любопытно.

«Если только вы готовы платить за них», – лаконично сообщил Аскольд.