Лилит. Звездный плащ Казановы

– Если вы живете так долго, какая вам разница, что с вашей печенью?

– Э-э, не скажите. Одно дело – коротать век больным тысячу лет, и совсем другое – жить-поживать здоровым. Вот я здоров как бык, а все почему? – спросил маленький бодрый старичок с пушистой седой шевелюрой и бакенбардами, меньше всего похожий на быка, скорее на енота. – Потому что не предаюсь излишествам. – Он отхлебнул пивка, откинулся на спинку удобного деревянного стула. – Аскетичен сердцем, скромен в желаниях. – Он хорошенько потянул пива из кружки, утер тыльной стороной ладони пену с губ. – Полон сдержанности и самоконтроля.

– Вам памятник надо поставить.

– Возможно.

– Кто такой Еремей? – напрямую спросил Крымов.

– Какой еще Еремей? – нахмурился бодрый старик.

– В вашей жизни был Еремей?

Долгополов задумался, и тень легла на его лицо.

– Ну, был. Только это давно-предавно было!

– Давно-предавно – это как?

– Это значит очень давно, даже не в прошлом столетии, – заметил Антон Антонович. – А вам-то что?

– Вы его во сне звали – в самолете.

– Да ну? Быть такого не может.

– Еще как может. Грозились наказать.

Бодрый старик с горечью вздохнул:

– Да-а, был такой Еремеюшка.

– Расскажете?

– Слуга мой. И вестовой, когда мы еще турок били. Жизнь за меня мог отдать. Напился в кабаке и замерз в сугробе. Я долго переживал.

– Ладно, съем вашу историю. Проглочу.

– Да-да, приятного аппетита.

Они вытрясли последние капли пива себе на язык.

– Теперь за работу, – кивнул Долгополов.

В замок Дукс на экскурсию возили десятки людей в день – самый популярный маршрут. Всем хотелось поглядеть, как жил-поживал Джакомо Казанова, превратившись из первого любовника Европы в сухаря-библиотекаря; из молодого повесы – в дряхлого больного старика-брюзгу; из воинственного фрегата с полусотней пушек на борту, палившего во все стороны и бравшего на абордаж каравеллы, фелуки и бригантины, в развалившееся дырявое корыто, выброшенное на берег.

Водитель так и спросил:

– На нашего Казанову едете смотреть?

Крымов перехватил взгляд Антона Антоновича.

– На вашего, на вашего, – подмигнув старику, миролюбиво поддакнул детектив.

– На вашего! – не сдержался Долгополов. – Он всему миру принадлежит!

– Но доживал-то и скончался он у нас. В замке его кресло есть, в котором он умер, – заметил водитель. – Не пропустите. А еще, говорят, сегодня в замке будет выступление какого-то заезжего мага, фокусы будет показывать. Больших денег билеты стоят. Слышали об этом?

Два путешественника переглянулись вновь.

– Не люблю фокусы, – заметил Крымов.

– А я так терпеть их не могу, – подхватил Антон Антонович.

– Чудаки, – покачал головой воитель. – А я б поглядел!

И вот их высадили у роскошнейшего замка, когда-то принадлежавшего знатной аристократической фамилии Вальдштайнов.

Обозревая живописные окрестности с парадной террасы, Крымов закурил. Долгополов с интересом листал цветной проспект.

– Читаю, – сказал он. – «В начале двадцатого века, когда Австро-Венгерская империя рухнула, а именно в 1921 году, замок Вальдштайнов перешел во владение государства. Оно и устроило в нем роскошный музей Нового времени, и, конечно, немалое внимание устроители уделили великому дамскому угоднику восемнадцатого века Джакомо Казанове». Мы еще успеем прошвырнуться по замку?

– Вряд ли, мы свое время уже растранжирили, – философски заметил Андрей Крымов.

– Остается только смириться, – вздохнул Антон Антонович. – И пиво здесь, конечно, не продают, а?

Крымов и Долгополов опоздали на все экскурсии, побродили в хвосте одной из них, но приближался вечер, и пора было искать свой зрительный зал.

Они показали важному на вид швейцару в ливрее билеты, и тот подсказал, куда им идти.

Через полчаса два путешественника из России сидели в небольшом театре. Зал был камерным, и впрямь для избранной публики. Все было построено по принципу римского амфитеатра. Треть пространства занимала сцена, зрительный зал лесенкой рядов поднимался вверх. Как они поняли, в этой камерной зале выступали небольшие труппы актеров с антрепризами и заезжие музыканты давали скромные концерты струнной музыки.

Публика собиралась самая любопытная – тут были смокинги и вечерние платья, но мелькали и хипповские костюмы избалованных прожигателей жизни, которые странствовали по музыкальным и театральным фестивалям, рок-концертам и прочим любопытным представлениям. А тут ветер странствий занес их посмотреть еще и на волшебника. Значит, так тому и быть. Крымов и Долгополов справедливо причислили себя к составу избалованных бродяг-хиппарей, у которых водится в кармане монета.

Вышел конферансье и объявил:

– Король иллюзиона, маг и волшебник Кристофер Варшавски! Прошу любить и жаловать! Аттракцион «Серебряный шар! Сновидение короля Людовика Пятнадцатого»!

И вот на сцену вышел тот самый загадочный артист, фокусы которого они еще вчера наблюдали по айфону Антона Антоновича. В золотой чалме и маске мистера Икс на глазах. В черном звездном плаще. Он низко поклонился публике. За ним вышли две миловидные дамочки-близняшки с безупречными фигурками, в серебристых бикини и юбочках, с одинаковыми серебристыми каре, в белых кожаных сапожках и перчатках.

Одна из них торжественно несла на вытянутых руках длинный узкий футляр.

– Указка! – прошептал товарищу Долгополов. – Его волшебная указка!

– Даже не сомневаюсь в этом, – тоже шепотом согласился Крымов.

Вторая дамочка открыла футляр, вытащила серебряную указку, чуть короче рапиры, и передала ее артисту. Первая сняла с его плеч звездный плащ. Обе ассистентки немедленно отошли назад, в темноту сцены. Варшавски резанул указкой пространство так, как фехтовальщик перед поединком – клинком: самым устрашающим образом. Все услышали этот четкий свист, а еще увидели, как за рассекающей воздух указкой протянулся серебристый рассыпчатый след, так пурга стелется за ускользающими вперед санями. Серебристый шлейф растаял в течение пяти секунд, но впечатление он произвел – все ясно понимали, что верят они в чудеса или нет, но уже попали в мир магии.

– Пугает, – сделал вывод Долгополов. – Молодец!

– Тсс! – процедил Крымов.

Варшавски выждал паузу, затем нацелился серебряной указкой на зрительный зал, а потом широко отвел руку и нарисовал в воздухе большой серебряный шар приблизительно два с половиной метра в диаметре. И едва кончик его указки коснулся того места, откуда взял начало, как этот круг засветился легким серебром. А потом стал превращаться в сферу, которая все яснее наливалась объемом, становилась именно магическим серебряным шаром, в котором начиналось неясное движение.

– Как он это делает? – уже шепталась публика. – Это же чудо!

– Уважаемые дамы и господа, – наконец заговорил иллюзионист. – Сегодня я вам представлю историю одной нежной и пылкой любви. В этой реальной истории участвуют несколько персонажей. Король Франции Людовик Пятнадцатый, прославившийся между прочим и тем, что собирал по всей Франции самых очаровательных девушек и устраивал для себя восточные гаремы. Юная девушка по имени Морфи, что означает «Упоительное сновидение», и поверьте, лучшего имени ей невозможно было придумать! Есть и третий персонаж – его вы узнаете сами по ходу действия! Поверьте мне!

А движение в шаре уже обретало смысл. Там вспыхивали, закипали и переливались цвета, образуя формы снующих людей, катящих по мостовым карет, линии и пятна группировались и вычерчивали перспективы улиц и домов, дворцов и церквей. И уже хорошо можно было различить, кто знал столицу Франции, остров Сите и собор Парижской Богоматери.

– О да, перед вами Париж середины восемнадцатого века! – сказал Кристофер Варшавски. – Шум, гам, кареты, экипажи, конники, пешие, дворяне, купцы, простые буржуа, солдаты, комедианты, торговки, воры, нищие, проститутки! Всех в достатке!

Серебряный шар не только стал экраном, в котором разыгрывалась повседневная жизнь той эпохи, шар наполнялся и голосами, звуками, цокотом копыт, окриками, музыкой.

– Будто документальное кино смотрим, слышите, Крымов?! – прошипел Антон Антонович.

Но Андрей и сам понимал: они видят не театральную постановку, не экранизацию произведения, а именно – документальный фильм! Но кем снятый? Когда? Они видят в серебряном шаре реальную жизнь тех навсегда канувших в реку времени лет, уцелевшую, спасенную благодаря магии. Помещенную в кинопроектор волшебника!

Среди прочих на этой улице просила милостыню чумазая юная девица – она все больше привлекала к себе внимание. Но кто она?

– Мать послала ее на охоту и сказала, чтобы без пяти луидоров она домой не возвращалась, – словно читая мысли публики, объяснил Варшавски, – а для того, чтобы получить эти деньги, она должна заливаться горючими слезами и жаловаться, что она сиротка. Как вы уже могли догадаться, девушку зовут Морфи, и нет ее несчастнее на белом свете!

Теперь невидимый объектив как будто нацелился именно на нее, заплаканную, в лохмотьях, стоящую с протянутой рукой. Но улица текла мимо нее, и никто не обращал на замарашку внимания.

Кристофер Варшавски направил серебряную указку на шар и повелительным голосом сказал:

– Замрите все, кроме нее!

И улица замерла! Все остановилось. И только девушка осталась подвижной и живой. Она озиралась по сторонам, не понимая, что случилось. Что за страшное чудо заставило всех людей замереть в движении, с обращенными друг к другу лицами во время беседы или ходьбы. Даже ворона, пролетавшая над улицей, и та криво замерла в полете.

– Вот оно! Вот! – прошипел Долгополов.

Крымов азартно кивнул: именно то же случилось и с Клеопатрой, когда этот же иллюзионист остановил весь мир вокруг царицы Египта. Сейчас последует продолжение!

Но прийти в ужас девушка не успела.

– Морфи! – окликнул ее Варшавски. – Посмотри на меня!

И тогда девушка в серебряном шаре увидела того, кто окликнул ее через едва рябящую серебристую преграду. А вместе с ним она разглядела и зал, много людей, что сейчас, затаив дыхание, смотрели на нее.

– А теперь иди ко мне, Морфи! – приказал Варшавски. – Иди ко мне, не бойся!

Все ждали от иллюзиониста Варшавски именно этого – живого контакта с объектом его фантазий и воплощений! Именно об этом ходили слухи! Это было гвоздем его программы, когда он давал живым людям начала третьего тысячелетия столкнуться нос к носу с любыми историческими персонажами. Еще оглядываясь по сторонам, Морфи подошла к сфере, но боялась коснуться ее.

– Пройди через преграду! – громко сказал Варшавски. – Ничто не остановит тебя!

И она, во власти этого повелительного голоса, в силу своего любопытства и желания вырваться из клетки, сделала последний шаг – ее осторожно вытянутые руки прошли через серебряную сферу, а затем она вышла на сцену.

– Голограмма! – восклицали в зале. – Это голограмма!

– Это не голограмма, – проговорил Антон Антонович. – Она эмоционально контактирует с залом! Такой технологии еще не придумали.

– Согласен, – кивнул детектив. – Хотя испуг девушки можно было и запрограммировать.

– Смотрим дальше, – констатировал Долгополов.

– Смотрим, – согласился Крымов.

Морфи стала испуганно озираться. Ее эмоции были полной противоположностью тем, что демонстрировала Клеопатра. Простолюдинка не скрывала своих чувств! Ей было страшно, но и любопытно. Ее сердце разрывалось от нахлынувших чувств, разум едва справлялся с увиденным.

– Я сплю, – сказала она скорее самой себе, чем другим.

Варшавски усмехнулся:

– Может быть. Возьми свою дырявую шляпу и пройдись по рядам – эти господа подбросят тебе мелочи, можешь не сомневаться! Дамы и господа, не будьте жадными – помогите бедной девушке.

– Я же сплю? – повторила она вопрос.

– Спустись вниз, – приказал он.

Морфи осторожно спустилась по ступеням и подошла к первому ряду.

– Никого не бойся – тебя не тронут, – сказал Кристофер Варшавски.

И все-таки от нее исходило легкое свечение, подтверждающее, что она явилась из другого мира. Она боялась людей, но и они, зрители, пришедшие на небывалый спектакль, тоже опасались ее – получеловека-полупризрака. Как-никак, а настоящая Морфи умерла двести лет назад, и от нее и праха-то не осталось.

– Подайте на бедность, добрые господа, – пролепетала она, – подайте бедной девушке, которой нужно кормить больную мать.

Но как бы там ни было, руки с монетами уже потянулись к ней, люди сами боялись и одновременно старались коснуться ее рук, ее платья, и вот уже кто-то воскликнул:

– Это не голограмма, она из плоти и крови! Морфи – живая!

– Ее бы отмыть! – сказал кто-то другой. – Вышла бы красотка!

– Что вы теперь об этом думаете? – спросил Антон Антонович.

– Думаю, что если это чудо, то кудесник вызвал к нам именно Морфи и показал уголок того самого Парижа середины восемнадцатого века.

– Все верно, но только если он кудесник. Но какой силой пользуется он, вот вопрос.

Морфи обошла первый ряд, но уже половина зрителей толпились вокруг нее, стараясь коснуться чуда.

– Морфи, тебе пора вернуться назад! – приказал Варшавски. – Дамы и господа, дайте ей дорогу! Пусть бедная девушка вернется в серебряный шар. Сейчас ей откроются великие пути – и вы станете свидетелями этой удивительной судьбы!

Перед девушкой расступились, и Морфи поднялась по ступеням и, оглянувшись у края сферы и улыбнувшись, шагнула в нее. И едва она вошла в серебряный шар, как улица ожила. Морфи вновь не могла поверить своим глазам – мир опять изменился, и все это случилось в считаные минуты. Даже та самая ворона, раскатисто крикнув «Кррра!», пролетела и скрылась где-то за крышами домов.

– Как часто судьба все решает за нас! – продолжал Варшавски. – По этим же улицам, где Морфи просила милостыню, гулял один молодой авантюрист, большой любитель женщин, он-то и разглядел в замарашке, как тут недавно сказал кто-то из вас, красотку!

На улице появился высокий молодой человек, красивый и статный, одетый в пышный камзол, при шпаге, в шляпе и перчатках. Он остановился возле девушки, оглядел ее, она стыдливо опустила глаза, затем склонился и что-то зашептал ей на ухо…

– Он решил, а что, если взять ее и отмыть? Что он увидит тогда?

Кавалер взял девушку за руку, повернул ее ладонь вверх.

– Пять луидоров! – громко сказал Варшавски. – Ровно пять луидоров заплатил он Морфи, сколько и требовала с нее мать!

Кавалер уложил монеты на ее ладошку и крепко сжал ее пальцы. А когда девушка стыдливо спрятала деньги, он взял ее за руку и повел по улице. Но как же быстро она согласилась пойти с ним! И только ли ради денег? Он был слишком хорош, о таком принце мечтают все девушки.

– Кто это? – зашумели в зале. – Кто он?

Кристофер Варшавски снисходительно продолжал:

– А вы подумайте! Ну же! – почти потребовал он. – Ах! – мечтательно выдохнул иллюзионист. – Все эти милые дамы, герцогини, графини, баронессы, мещанки, певицы, актрисы, кабатчицы, кухарки, горничные, служанки, в возрасте и совсем юные, – все они мгновенно таяли, когда он брал их за руку и шептал им на ухо те слова, которые хотят услышать все женщины. У него был особый подход ко всем сразу и к каждой в отдельности! Он любил их всех – искренне, и они с той же искренностью отвечали ему.

А тем временем богатый синьор и девушка уходили по шумной парижской улице.

– Ну же, дамы и господа, как зовут этого господина? Кто мне ответит? Черт возьми, кто провел последние двенадцать лет в этом замке, служа библиотекарем у графа Вальдштайна, и кто умер тут?!

– Казанова! Джакомо Казанова! – закричали зрители. – Это он! Он! Великий соблазнитель!

– Да, именно он! Венецианский путешественник, сын двух актеров, выдававший себя за разных людей, в зависимости от того, кем он хотел предстать перед публикой. Кавалер де Сенгаль, граф Фарузи и много кто еще! Вы сейчас наблюдаете не фантазию, дамы и господа, вы видите то, что было на самом деле. Вы видите этих людей, их портреты, слышите их голоса! – Теперь шар серебрился, он будто бы взял паузу, скрывая новые картины. – Он привел ее к себе домой и приказал раздеться. Но потом решил, что разденет ее сам и лично отмоет замарашку в корыте.

Серебро пропало, и содержимое шара проявилось с предельной ясностью. В корыте, обложенном полотенцами, стояла обнаженная Морфи…

Варшавски вдохновенно сказал:

– Сама Афродита стояла перед ним, и по ее плечам и груди, по ее бедрам стекала пена.

Джакомо Казанова, как истинный художник, что нанес несколько гениальных мазков, пораженный красотой девушки, отступил, чтобы разглядеть ее со всех сторон.

– Боже! – пробормотал Казанова. – Как же ты прекрасна!

– Благодарю вас, сударь, – стыдливо прикрывая грудь и девственный куст между ног, сказала Морфи.

– Не закрывайся, милая. – Он отнял ее руки от тела. – Не стоит. Ты воистину как Киприда, вышедшая из пены! Трудно вообразить что-то более прекрасное…

– Что я должна сделать? – спросила девушка, понимая, что полученные деньги надо отработать.

– Ты невинна? – спросил Казанова.

– Да, сударь, – ответила она.

Он покачал головой:

– Ты слишком прекрасна, чтобы я воспользовался тобой. Но у меня есть идея. Ты станешь прекрасным подарком!

– Кому, сударь?

– Узнаешь – скоро ты все узнаешь. И внакладе ты не останешься. Скоро вся жизнь твоя перевернется! А пока что я вызову знакомого художника, пусть он напишет тебя.

Вновь шар засеребрился, взяв паузу…

Варшавски пояснил событие:

– Казанова пригласил к себе домой известного художника Франсуа Буше, и тот написал лежавшую на диване обнаженную Морфи.

…И шар показал новую картину. Девушка, уже ухоженная, белокожая, лежала обнаженная на диване, на животе, раскинув ноги и сложив под головой руки; лежала среди подушек и взбитых простыней. Ее золотисто-русые волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы.

– В историю изобразительного искусства это полотно 1752 года вошло как «Лежащая девушка», или «Одалиска». Оно будет столь популярно, поза модели окажется такой пронзительно-эротической, а сама модель станет столь желанной, что многие художники возьмутся писать с этого полотна копии и учиться у этой картины чувственности. А позу для модели, как вы уже догадались, выбрал и посоветовал художнику сам Казанова! Он лично подкладывал под Морфи подушки и разбрасывал простыни. Все это сделал он, Джакомо Казанова!

Крымов усмехнулся.

– Что? – спросил Антон Антонович.

– Он говорит с такой уверенностью, как будто рассказывает о самом себе.

На этот раз усмехнулся Долгополов.

И вновь засеребрился шар…

– А затем эту картину Джакомо Казанова через своих придворных знакомых отправил в Лувр, и король Людовик Пятнадцатый, несравненный женолюб, предпочитавший юных и еще непорочных дев, влюбился в это изображение.

В серебряном шаре иллюзиониста вспыхнула яркими красками одна из королевских зал Версаля. Король стоял у полотна на мольберте – лицом к зрителям, в окружении многочисленной свиты. Белоснежные парики стекали длинными хвостами по плечам и спинам знатных синьоров.

– Господи, – проговорил король, – она же чудо!..

– Воистину чудо, воистину! – поддакнули вельможи.

– И это не плод выдумки художника? – спросил Людовик.

– Говорят, нет, – ответил один из придворных. – Девушка и впрямь живет в Париже, у вас под боком, стоит только протянуть руку…

– Так протяните руку, мой дражайший де Латур, а вы, де Шампиньон, мой дорогой Эскулап, если девушка и впрямь не фантом, убедитесь, что она чиста и здорова.

Вынырнувший из-за плеча короля невысокий лекарь в синем камзоле и роскошном парике, в котором он походил на спаниеля, поклонился королю и на мгновение обернулся к зрителям…

– Что?! – потянулся вперед Крымов.

Из-под парика на него взглянул Антон Антонович Долгополов. Детектив немедленно уставился на своего старшего компаньона, но тот лишь спросил:

– Что? Ну похож. – Он пожал плечами. – Может быть, мой предок?

– Ага, предок, – усмехнулся Крымов. – Да как две капли воды.

А Варшавски продолжал:

– В тот же день приказ был выполнен: к королю в Версальский дворец была доставлена прекрасная Морфи!

И уже другая картина предстала взорам зрителей…

– Конечно, Людовик сделал ее своей любовницей… Вы только взгляните на них! Сколько страсти в обоих! Какой подарок королю! Какая перспектива для юной нищенки!

Указка Кристофера Варшавски была направлена на серебряный шар, где сейчас резвились в постели король Людовик Пятнадцатый и его юная любовница. Зрители не отрываясь наблюдали за любовной игрой, где опытный мужчина, король Франции, учил всем амурным хитростям свою новую подругу. Кажется, эта серия могла длиться вечность, и никто бы не прервал ее.

– Она станет ему так дорога, – продолжал Варшавски, – что он построит для нее собственный миниатюрный дворец. А теперь посмотрите, какой Афродитой очень скоро королевский двор увидит вчерашнюю замарашку, юную Морфи!

На считаные секунды рябое серебро вновь скрыло от зрителей самые откровенные сцены, от которых и впрямь по своей воле глаз оторвать было невозможно.

– Выйди же к нам! – приказал иллюзионист. – Морфи, мы ждем тебя!

И тогда из серебряного шара вышла Морфи, но уже совсем другая! В роскошном голубом платье, расшитом золотом, с глубоким декольте, в седом парике, с мушкой над верхней губой в стиле а-ля мадам Помпадур. С гордо вскинутой головкой, с капризно поджатыми губами и нахмуренными бровками.

– Что тебе нужно? – капризно и почти гневно спросила она у иллюзиониста.

Варшавски усмехнулся:

– Посмотрите, как быстро она освоилась во дворце! Как скоро почувствовала себя хозяйкой положения. Как легко научилась говорить со всеми свысока! Как и любая неглупая женщина, которой удалось завладеть сердцем влиятельного мужчины. А в данном случае – целого короля!

– Пусть подойдет! Пусть приблизится к нам! – несмело зашумели в зале. – Мэтр, прикажите ей! Пожалуйста, мэтр!

Этого хотели особенно мужчины: они только что видели ее без одежды, в пене, потом на ложе, в роли натурщицы, а затем и в королевской постели чувственной любовницей…

– Сойди и приблизься к ним, – кивнул на зрителей Варшавски. – Они хотят вновь дотронуться хотя бы до твоих пальцев, Морфи, до края твоего платья! – И тотчас предупредил публику: – Только не делайте ничего, что бы ей не понравилось!

Но куда там! В легком сиянии она спустилась и подошла к первому ряду, высокомерно подняв голову и даже не глядя на этих мужчин. А те уже трогали ее руки, хотя она отдергивала их, касались ее платья, особенно женщины, поражаясь тому, что видение было во плоти и даже можно было понять, что это за материал.

– Это парча! – воскликнула одна из женщин. – Но как такое может быть, мэтр?

– Ну все, довольно, довольно! – сопротивлялась Морфи. – Брысь!

– Не досаждайте ей! – вновь предупредил публику Варшавски. – Слышите? Вы можете обжечься!

И тут случилось недопустимое и непредсказуемое – один из моложавых нагловатых мужчин, по всему видно – мажор, задержал ее руку слишком долго. Она попыталась выдернуть руку, но он не отпускал ее.

– Куда же ты? – спросил он. – Дай поцелую, Морфи!

– Отпустите меня!

– Я же видел, какой ты была с королем!

– И какой я была с королем?

Он усмехнулся:

– Ты и сама знаешь. Горячей! Дай же поцелую!

Краска бросилась ей в лицо.

– Прочь, пошел прочь! – воскликнула Морфи.

– Ах ты, потаскушка! – взъярился наглец.

Морфи вырвалась и с силой ударила по лицу наглого зрителя. И бросила ему в лицо:

– Скотина!

Тот отпрянул, потому что его обожгло как огнем, буквально опалило, а разгневанная и напуганная Морфи, подбирая платье и юбки, бросилась бежать – и тотчас скрылась в серебряном шаре.

– Она ударила меня! – завопил наглец. – Она сожгла мне лицо! Она была настоящей, она ударила меня!

На него зашикали, но он взорвался:

– Что?! – и тотчас подскочил к краю сцены. – Эй, иллюзионист, она сожгла меня!

– И правильно сделала, – ответил Варшавски. – Обратитесь к врачу.

– Мне нужна компенсация!

– Я не давал вам страховку и не разрешал хватать своими грязными лапами мои иллюзии.

Молодчик держался за обожженную щеку.

– Мне нужна компенсация, или вам будет хуже!

– Что же будет мне? – Голос мага стал угрожающим. – Расскажи.

– Ты слышал: будет хуже!

– Зря этот молодчик устроил ссору, – вздохнул Антон Антонович. – Ой, зря!

– Молодо-зелено, – согласился с ним Крымов. – Спалит заживо.

Двое товарищей молодчика подскочили со своих мест и подбежали к нему на случай, если понадобится помощь.

– А теперь послушайте вы, – сказал наглецу со сцены Кристофер Варшавски. – Я мог бы вызвать вас на дуэль и убить, но я этого не сделаю. А могу сделать так, что вы окажетесь в инвалидной коляске на всю оставшуюся жизнь.