Ее второй муж

Выйдя на улицу, подальше от любопытных взглядов, я достаю телефон и нетерпеливо печатаю:

«Что случилось?»

К счастью, функция автоматической правки включена, и, несмотря на трясущиеся руки, я не делаю в тексте ошибок.

«Мне надо тебя увидеть. Где ты? Я приеду».

Настойчивостью и прилипчивостью я нарушаю все правила свиданий, слишком рано выкладывая карты на стол, но ведь он не просто мужчина, с которым я хочу встретиться. Это мой покойный муж, с которым у меня свидание. Черт возьми, Линда, что ты творишь?

Глава 8

– Джим, это я.

Вернувшись в квартиру, я меряю шагами тесное, угрюмое пространство гостиной. Мне нужны ответы. Тони Фортин (или мой покойный муж) мне так и не ответил, и я сделала то, что делала всегда, когда оказывалась в затруднительном положении, – позвонила бывшему мужу, старому доброму надежному Джиму, который даже не в курсе, что именно он стал причиной нашей с Маркусом последней ссоры. Я так долго не появлялась в его жизни, что более ничтожный мужчина спросил бы «Кто-кто?», но Джим этого не делает.

Он тут же отвечает на звонок, и тон у него обыкновенный, без всякой горечи, и меня охватывает чувство облегчения оттого, что некоторые люди не меняются. Хотя именно это и было одной из моих главных претензий к нашей с ним совместной жизни.

– Привет, я.

Он пытается шутить, и мне хочется сказать, что ему это не идет. Но откуда мне знать, что теперь идет и не идет Джиму? Как говорит Гейл, он живет дальше и, по ее утверждению, теперь носит галстуки и встречается с другими женщинами. Не с «другими» – напоминаю я себе, осознав, что он мне больше не муж. До меня постепенно доходит, что «другая» женщина теперь я. И от этой мысли мне плохо. Я ее ненавижу.

На заднем фоне я слышу смех, доносящийся с кухни, которую Джим собрал своими руками, от нашего большого семейного стола, за которым мы каждый день собирались. Не успеваю я спросить, там ли сегодня девочки, как слышу, что Джим прикрывает за собой дверь, чтобы нас не услышали. Он знает, как ко мне относятся Эбби и Рози – в основном, конечно, Эбби, но Рози вечно вторит своей сестре. Я должна была оставить Джима в покое, дать ему залечить раны, но ведь он уже с кем-то встречается, значит, свои раны он уже вылечил. Значит, можно и позвонить. Я же не обещала девочкам обратного. Мы с Джимом взрослые люди, и раз так, то можем вести себя по-дружески…

Но тут меня охватывает паника – вдруг та женщина тоже там? Сидит за столом, который я до сих пор считаю своим, ест с моего шалфейно-зеленого сервиза фирмы «Джон Льюис»? Наслаждается вечером в компании моих дочерей? Утешает Эбби, когда ее мать отказалась это делать? А что, если она заменила меня не только как спутницу Джима? И, усугубляя и без того мрачные предположения, я боюсь, что помешала им всем, и втайне начинаю ненавидеть мысль о том, что она считает меня спятившей, навязчивой бывшей, которая не умеет вовремя отпустить ситуацию. Мне хочется бросить трубку, но…

– Линда, с тобой все нормально?

По голосу кажется, что ему не все равно. Но есть в его тоне и доля нерешительности. При мысли о том, что он полагает, будто я буду просить денег, у меня падает сердце. Наверняка он знает, что я на мели и что Маркус потратил все наши (точнее, мои) полученные при разводе щедрые отступные. Но именно поэтому я никогда больше не просила у Джима ни цента. Я знаю, что он хотел выйти на пенсию, но из-за развода ему пришлось перезаложить дом, чтобы выплатить мою долю. Бедный Джим. Я ничего просить не собираюсь. К тому же Эбби и Рози живут у него бесплатно, ничего не вносят в семейный бюджет, так что ему приходится нелегко. Я хочу, чтобы он был счастлив, но не могу вынести даже мысль о другой женщине, что живет в моем доме. Ходит там по комнатам, оправляет покрывало на постели, топчет мой ковер, который я три дня выбирала.

– Все в порядке, – произношу я, вытирая слезу со щеки.

Мы оба знаем, что ничего со мной не в порядке.

– Как ты сам? – спрашиваю я, втайне надеясь, что ничего не изменилось, он все еще меня любит и отчаянно хочет воссоединения. Но, конечно же, ничего такого он не хочет. По правде говоря, я тоже не хочу. По крайней мере, всерьез. Порой я скучаю по прежней жизни в достатке. Той, от которой так легко отказалась. Отбросила в сторону, словно она не стоила ни гроша.

– Хорошо. Все хорошо, – отвечает Джим.

– Как работа?

Мы оказываемся на знакомой территории, и Джим рассказывает, как прошел день. Сколько заказов он получил за неделю и как помог другу подновить дом в Грэйт Кастертоне.

– Но я делаю это не для того, чтобы стрясти с друзей деньги, – шутит он, хотя мы оба знаем, что это не так.

Раньше он назвал бы имя своего друга, а теперь – нет. Казалось бы, мелочь, но это больно. До развода Джим был на сто процентов моим, во всех аспектах его жизни. И даже во время бракоразводного процесса и моего замужества за Маркусом я все еще чувствовала нашу связь. Когда Маркус умер, я как-то позволила себе мысль о том, что мы с Джимом воссоединимся. В тот момент мне это казалось таким естественным, и я думала, для Джима все так же.

Но я ошибалась. Джим просто был добр ко мне, и даже сейчас он не швыряет мне в лицо факт наличия в его жизни новой женщины. Поэтому он ее не упоминает. Я не завидую его счастью, и то, что я никогда его не любила, по крайней мере, так, как это должна делать жена, не значит, что он не может испытать настоящую любовь… И все же у меня такое ощущение, что меня выкинули в мусорку. Боже, Линда, ты превращаешься в чокнутую, навязчивую бывшую, которая не умеет вовремя отпустить ситуацию.

– Скажешь мне, что случилось? – наконец спрашивает Джим.

Он так хорошо меня знает. Лучше, чем кто-либо другой. Даже Маркус так меня не знал. Так бывает лишь после многих лет брака, когда двое вырастили детей и видели друг друга во всех ипостасях. Ценность, которую я до сих пор не ценила.

– Мы можем поговорить?

– Мы и так разговариваем.

– Лично. – Я скрещиваю пальцы и морщусь от того, каким отчаянным звучит мой голос. – Лучше не по телефону.

– Что я могу для тебя сделать, Линда? Мне нужно что-то узнать?

Ну вот, опять этот его взволнованный тон. Он знает меня вдоль и поперек, но и я тоже. Он что-то скрывает. Я не давлю на него, потому что он явно пытается скрыть от меня другую женщину или знает, что я знаю и наделаю глупостей. В любом случае я не в состоянии про нее слушать, про то, какие хорошие у них отношения. Я не смогу этого вынести. И имени ее знать не желаю – я уже окрестила ее Сарой. Мягкое, женственное имя, которое подходит к описанной Гейл респектабельной, домовитой женщине, не испорченной и не требовательной, как я. Конечно, Гейл не рискнула произнести вслух вторую часть предложения, но я знаю, что именно это она и думала. Понятно, что Джим нашел мою полную противоположность, учитывая, через что я заставила его пройти, и я его не виню.

– Я не насчет девочек, денег или чего-то такого, – быстро добавляю я, надеясь развеять его страхи. Все, что осталось в моей ничтожной жизни, – это самоуважение, и ни Джим, ни дочери не увидят, как я унижаюсь.

– Ладно. Когда?

– Сейчас? – с надеждой предлагаю я.

Он протяжно вздыхает. Потом пару секунд молчит.

– Уже девять вечера, и у меня…

Я не хочу слышать о том, что у него гости, что в доме она и, наверное, мои дочери, которые ждут его на кухне.

– Ничего страшного, Джим, я понимаю. Я не знала, что уже так поздно, и ты наверняка занят…

Я уже хочу нажать отбой, но он отвечает:

– Нет. Не в этом дело. Я просто… – он снова вздыхает. – Дай мне пятнадцать минут, ладно?

– Ладно, – соглашаюсь я и вешаю трубку, пока он не передумал.

Глава 9

Я добавила в свой кофе немного просроченного «Бейлиз», а Джиму не стала. Он никогда не был любителем выпить, в отличие от Маркуса, и ему не нравятся пьяные. И еще ему не нравятся женщины в истерике, так что ради его же блага, дабы не доставлять ему дискомфорт, я постаралась взять себя в руки. Когда мы были женаты, я думала, что мы с ним одинаковые, оба далеки от эмоций и романтики. А много лет спустя, встретив Маркуса, я поняла, что это не так.

Когда я передавала Джиму кофейную чашку с одним-единственным сколом, лучшую из двух уродливых чашек, что достались мне вместе с этой квартирой, наши руки соприкоснулись. Теперь он не кладет сахар, что плохо для его настроения, и мне интересно, кто так на него повлиял. Джим старается не смотреть мне в глаза. Оглядывает маленькую гостиную, и я чувствую, что ему не нравится, в каких обстоятельствах я оказалась. Я предлагаю ему сесть на уродливо-оранжевый диван с жесткой спинкой, но он отказывается садиться вовсе. Не могу не думать о том, как хорошо он выглядит. Не усталый, не старый, не измученный, в отличие от меня. Не знай я его так хорошо, подумала бы, что он ходит в зал.

Мы с ним почти одного роста, что никогда его не беспокоило, в отличие от многих других эгоистичных мужчин. Он даже не возражал, когда рядом с ним я надевала каблуки, хотя теперь я предпочитаю обувь поудобнее. В волосы пшеничного цвета прокралась седина, а кожа все так же бледна, ведь он работает в помещении и не любит проводить отпуск в теплых краях. Руки у него маленькие, с веснушками, и, честно говоря, они никогда мне не нравились. Какие-то бледные и квёлые; к концу нашего брака я дошла до того, что начала избегать его прикосновений. С поцелуями то же самое. Стыдно признаться, но я отворачивалась, когда он пытался меня поцеловать. Так что, когда Маркус впервые засунул язык мне в рот, я не знала, что с этим делать. Но именно тогда я превратилась в ту «сексуальную Линди», что перестала сдерживаться и научилась веселиться в постели.

Я покраснела и отвернулась от Джима, словно он мог бы прочитать мои мысли по лицу. Он так и не сел, поэтому я сама примостилась на стул.

– Спасибо, что пришел, Джим. Я знаю, что сейчас поздно, и мне жаль…

– Я уже говорил, что все в порядке. Никаких проблем.

Он кажется искренним, но мне ужасно хочется извиниться еще раз, хотя я даже не знаю, за что именно: за то, что я заставила его все бросить и прибежать к своей бывшей почти ночью, чтобы выслушать нудьё про ее проблемы; или за то, что я наделала три с половиной года назад? Наверное, и за то и за это.

– Спасибо, – произношу я.

– Так в чем дело? Ты сказала, что это не телефонный разговор. – Он в нетерпении переминается с ноги на ногу.

Ну естественно, он спешит обратно, к ней, и до меня доходит, что не очень-то ему хочется кофе, который может его здесь задержать. Мне стыдно, и я теперь понимаю, почему он не садится. Дает понять, что он ненадолго, хоть и снял куртку. Так что мне нужно быть признательной за то время, которое он все-таки смог мне уделить.

– Это насчет Маркуса. – Прочистив горло, я сглатываю жесткий, как осколок мрамора, комок. – Вообще-то я не уверена, потому что это полное безумие, но мне кажется, он вернулся, воскрес из мертвых.

Травяно-зеленые глаза Джима выпучились, и он подавился кофе, а я едва сдержалась, чтобы не зайтись истеричным смехом. Если я сейчас рассмеюсь, то уже не смогу остановиться.

– Я знаю, это звучит безумно, но…

– Это и есть безумие, Линда. С чего ты это взяла? Что вообще случилось?

Старый добрый Джим, прихлебывающий кофе, меня больше не раздражает. Когда мы были вместе, меня так бесили эти звуки, что хотелось кричать. Забавно, как женатые люди реагируют на самые простые вещи. Подобные недостатки ничего не значат в большой схеме совместной жизни, но ты понимаешь это только тогда, когда испытаешь настоящий страх или большое горе. Когда тебе разобьют сердце, разорвут тебя на части, вот тогда ты начнешь все видеть иначе. По-другому и быть не может.

– Я хочу кое-что тебе показать. – Начальническим тоном, которым всегда говорила с Джимом, я зову его подойти и открываю ноутбук. – Вот, смотри. – Я тычу в фото Маркуса на сайте «С возвращением». И гляжу то на Маркуса, то на Джима в ожидании, когда до него дойдет. – Ну? – вопрошаю я.

– Выглядит точь-в-точь как Маркус, – нахмурившись, уступает он.

– Кто бы это ни был, он со мной связался.

– С тобой? – Джим округляет глаза.

– Ну конечно со мной, с кем еще, папой Римским? – Чуть не засмеявшись, мы тут же вспоминаем, что мы здесь по весомой причине.

– И? – Дав волю любопытству, он наклоняется к монитору. От него пахнет шампунем от перхоти, которым он пользовался много лет, и еще свежеспиленным деревом.

– Он хотел встретиться.

– Только не говори мне, что ты согласилась, Линда.

Кивнув, я наслаждаюсь его беспокойством. Ему все еще немного есть до меня дело, как до бывшей жены, с которой он провел бол́ ьшую часть жизни. Не в романтическом смысле, конечно, но мы оба помним ту жизнь, которую вместе построили, все наше хорошее и плохое. И доказательство тому – две наши взрослые дочери.

– Я пошла с ним на встречу в пабе сегодня вечером, но он не пришел и написал мне. – Покопавшись в сумке, я достаю телефон и показываю Джиму ответ от Маркуса/Тони Фортина, отчего бледные брови Джима поднимаются еще выше.

– Ты же понимаешь, что это не может быть Маркус, – серьезно предупреждает Джим, долго глядя мне в глаза в поисках признаков безумия.

– Гейл тоже так сказала. – Вздохнув, я делаю еще один глоток кофе и вдруг понимаю, что тоже прихлебываю, но, в отличие от меня, Джим никогда не указывал мне на мои недостатки. Он хороший человек. И в который раз я напоминаю себе, что за забором не всегда трава зеленее, но это никогда не ценишь, пока не потеряешь. Нравоучения умудренных жизнью женщин ценны и в наши дни. – Но он его точная копия. Ты же не будешь этого отрицать? И посмотри на язык, он использует африкаанс.

– Х-м-м… – Джим явно обдумывает информацию, и это хороший знак. Значит, он не сразу отмел мою идею. Он всегда сначала раздумывал, потом принимал решение, в отличие от меня, нетерпеливой как черт, требующей немедленных ответов. – Ты же понимаешь, что если это не Маркус, а скорее всего, так оно и есть, хотя все это очень странно, то ты понятия не имеешь, кто это вообще такой. Он может замышлять недоброе, заставив тебя поверить, что Маркус до сих пор жив.

– Боже, Джим. Я об этом не подумала. – Когда Джим это произнес, я запаниковала. Как обычно, я понятия не имею, во что ввязалась. Надо было слушать Гейл.

– Надо было слушать Гейл, – в унисон моим мыслям произносит Джим, снова доказав, насколько мы с ним похожи. – Мы ничего не знаем про этого Тони…

– Фортина. Тони Фортин. И прежде чем ты меня спросишь, я уже пробила его в интернете, но ничего не нашла в социальных сетях. Еще более подозрительно, – хвастаюсь я смекалкой так, словно уже переубедила Джима.

– Или его нет в соцсетях. Как и многих мужчин нашего возраста.

Я и забыла, что Джим никогда не был в соцсетях и, скорее всего, даже не знает, что такое Snapchat и все в таком духе. Когда девочки говорят о них за столом, он даже не слушает.

– Но даже если это не Маркус, ты признаешь, что эти двое – близнецы, и тогда почему этот человек мной интересуется?

– Может, он увидел твой профиль и увиденное ему понравилось? – Он слегка улыбается, и я чуть не краснею. Одобрение со стороны бывшего хоть и мелочь, а приятно. Но мы оба знаем, что это ничего не значит. Особенно тогда, когда он завел новую подружку. Джим однолюб. Я точно знаю. Гейл всегда говорила, что любая женщина убьет ради такого мужчины. А я этого не видела, но зато теперь могу оценить его достоинства так, как никогда раньше. Как там говорят? Фамильярность рождает презрение. Точно сказано, и случается даже с самыми лучшими из нас.

– Или Маркус меня искал и теперь, когда нашел, хочет встретиться и объяснить, что на самом деле произошло в ту ночь. Может, он хочет меня о чем-то предупредить. – Я сама не понимаю, к чему веду, но одна эта мысль меня пугает. И еще больше меня пугает мысль о том, что Маркус вернулся, чтобы меня наказать. Наверное, Джим замечает мой ужас и тревожится еще сильнее. Его бледное, нетронутое солнцем лицо становится белее обычного.

– Если хочешь услышать мое мнение, Линда, а ты, скорее всего, хочешь, иначе зачем ты мне позвонила, я думаю, тебе надо прекратить общение. Прямо сейчас. Мы знаем, что случилось в ночь смерти Маркуса. И лучше тебе не поднимать эту тему. Иначе тебе снова и снова будет больно.

Выпрямившись на стуле, я пытаюсь не обижаться на его ответ.

– Я знаю, что ты желаешь мне добра, Джим. Но как я могу об этом забыть? Мы говорим о моем муже. – Я стараюсь не обращать внимание на боль, промелькнувшую на лице Джима при этих словах. – Я никогда не прощу себе, если ему нужна моя помощь. И я не могу отделаться от чувства, что он прячется и может быть в опасности.

– И что ты намерена сделать? – Хорошо меня зная, Джим меняет тактику.

– Мне надо его найти.

– И как ты это сделаешь? – Джим одним глотком допивает кофе и ставит чашку на стол, явно собираясь уходить.

– Хочу съездить к его матери и узнать у нее что возможно. – Мне только что пришла в голову эта идея, но я не сказала этого Джиму. Он больше доверится моему решению, если не узнает, что оно спонтанное.

– Она еще жива? – Джим явно удивлен этой мыслью, и, учитывая возраст Маркуса, могу понять почему. Мы с Джимом уже потеряли наших родителей.

– Да, и у меня есть адрес. Она живет в Девоне.

– Линда, ты уверена? В смысле, ты не так хорошо знаешь Маркуса. И мы ничего не знаем о его прошлом.

Я игнорирую его пассивно-агрессивное высказывание о моем муже, потому что, если честно, оно недалеко от истины. Но я ему в этом не признаюсь.

– Я не хочу, чтобы тебе снова было больно. – Джим надевает свою замшевую куртку. Коричневая, с заплатками на локтях. Он носит ее много лет. Я говорила ему, что в ней он похож на учителя географии, но год за годом он отказывался сдавать ее в благотворительный магазин. Интересно, его новая пассия сменит ему стиль? Наверняка он с готовностью подчинится ей, пока у них в разгаре цветочно-конфетный период в отношениях.

– Для меня это многое значит. Правда. – Я едва борюсь с желанием броситься в его объятия и выплакать глаза у него на плече, пока они не станут такими же красными, как у Эбби пару часов назад. Бедная Эбби, я даже не спросила у Джима, как у нее дела, но, опять же, он вряд ли захочет о ней говорить, особенно если она в раздрае. Так что лучше не спрашивать.

Кивнув, Джим явно с ностальгией вспомнил былые времена и, остановившись у двери, он оборачивается и улыбается мне. Он напоминает мне того мальчишку, Джима Деламера, который в любую погоду провожал меня каждый день из школы, чтобы меня не сцапали старшие девчонки. Забавно, но Гейл и Джим всегда меня защищали, почти всю мою жизнь.

А меня не надо было защищать.

До того, как я потеряла Маркуса, я казалась себе человеком, который может выдержать вираж судьбы. Любой, какой мне достанется. Я не впадала в зависимость от людей и ни с кем не связывала свое счастье. Знала, кто я есть, и видела мир трезво, понимая, что в нем есть и плохие, и хорошие люди, и отшивала токсичных. Но, разведясь с Джимом, я часто спрашивала себя, уж не я ли тот самый токсичный человек, который оставляет после себя одни руины.

– Знаешь, – говорит Джим, прервав мои размышления, – я всегда хотел съездить в Девон, и, кажется, мне пора взять выходной. Как насчет совместной поездки? – и подмигивает мне.

– Правда? – Не могу поверить в такую удачу. Я все еще не имею права бросаться к нему в объятия, это будет не слишком уместно, но радостно погладить его по руке вполне могу. – Спасибо! Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. Я так рада, что мы остались друзьями. – Я знаю, что не заслуживаю его доброты, но все равно ее приму.

Девушка девушкой, но в первую очередь он мой.

Глава 10

Наверное, я заснула за просмотром моей любимой мыльной оперы «Жители Ист-Энда» в записи, потому что, открыв глаза, я не понимаю, где я и что происходит. Я прислушиваюсь к окружающим звукам и вдруг понимаю, как темно и холодно в комнате. Потянувшись и зевнув, я покрепче закутываюсь в халат и затягиваю на изрядно похудевшей талии потертый пояс.

Спустив ноги на холодный пол, нащупываю и надеваю тапочки. Интересно, что мена разбудило? Включив настольную лампу, я выключаю пультом еще работающий телевизор.

И вот я слышу… Поначалу звук настолько тихий, что его едва можно различить. Как чуть слышимое поскребывание. Решив, что мне кажется, я собираюсь сходить в ванну и снова плюхнуться в измятую разворошенную постель. Но тут наконец ясно слышу скрип двери и осторожные шаги, словно кто-то не хочет, чтобы его заметили.

Ужаснувшись при мысли, что кто-то вломился в квартиру, я вся подбираюсь, прислушиваясь. Сердце бешено колотится в груди, и адреналин разгоняет кровь по венам. Беги или замри, вот чего хочет тело в момент опасности. Но квартирка такая маленькая, что бежать и прятаться мне негде. В любом случае мне пришлось бы пробежать мимо того места, откуда доносятся звуки. Так что если в доме и правда затаился непрошенный гость, то я в ловушке.

И тут я понимаю, почему так холодно. Из-под двери гостиной тянет сквозняк, значит, входная дверь открыта. В холле, который мы делим с арендатором соседней квартиры снизу, всегда холодно из-за бетонных ступеней и продуваемой входной двери со стеклянными вставками. Сосед забыл закрыть парадную дверь? Поэтому такой сквозняк? Но скрип двери и шаги звучат явно из моей квартиры.

– Эй! Есть тут кто-нибудь? – Голос срывается. В голову приходит лишь стандартная фраза, которую произносят герои триллеров, перед тем как их сцапает маньяк. – Эй! – Я стараюсь придать голосу уверенности, дабы спугнуть преступника.

В щели под закрытой дверью мелькает тень.

– Боже. – Отшатнувшись, я стараюсь отойти как можно дальше. Теперь стало очевидно, что в доме кто-то есть. Но кто? И что ему от меня надо? – Маркус, это ты? – плаксиво шепчу я, испугавшись за свою жизнь. Неужели мой самый жуткий страх воплотился в реальность? И Маркус вернулся, чтобы мне отомстить? – Маркус, это я, Линда. Если это ты, так и скажи.

Я еще никогда не пис́ алась, хотя с возрастом могу совсем чуть-чуть нечаянно обмочить штаны, но теперь я чувствую, как моча стекает по ноге. Мне не до стыда – это тот самый момент, когда, как говорил Маркус, нужно послать страх куда подальше. Я распахиваю дверь спальни.

Входная дверь открыта настежь. Я бегу к ней, чтобы поскорее закрыть, не раздумывая о том, а не запираюсь ли я с преступником внутри квартиры, как слышу удаляющиеся по бетонным ступеням коридора быстрые шаги. Через пару секунд отворяется и захлопывается парадная дверь. Провернув ключ в замке, я наваливаюсь на дверь на случай, если преступник решит вернуться и взять квартиру штурмом.

Предбанник размером меньше двух квадратных метров, от него ведут три двери: в кухню, в гостиную и в оборудованную санузлом спальню. Двери помечены неопрятными мазками краски. Если бы Джим их заметил, то поморщился бы. Он не любит настолько небрежную работу. Включаю основную лампу, которую терпеть не могу за ее оранжевый оттенок и дохлых мерзких мух на дне стеклянного абажура. Иду в гостиную и, потянув со всей силы, перетаскиваю жесткий, мерзко-оранжевый диван к входной двери. Навалившись на него всем телом, я облегченно вздыхаю – теперь никто точно не ворвется в квартиру. Никто из живых…

Распахнув все межкомнатные двери и включив весь свет, я прячусь в спальне. О счетах за электричество побеспокоюсь позже. Сидя на постели, растираю замерзшие руки и закутываю заледеневшие ноги в теплый плед. С каждым выдохом изо рта вырывается пар, и его белые облачка напоминают о морской пене, отчего мысли сами перескакивают на воспоминания о Маркусе. Жив ли он? Может, он вернулся? Ворвался ко мне, чтобы напугать или еще что похуже? И, если это был он, хотел ли он мне навредить?

Решив, что это мог быть кто угодно, обычный грабитель или один из тех подростков в капюшоне, которые вечно пугают меня у закусочной, я сомневаюсь, стоит ли вызывать полицию. После того, что случилось в Греции, когда меня допрашивали вдоль и поперек насчет исчезновения Маркуса, а я боялась, что меня обвинят в его пропаже, я стала избегать представителей власти. И опять же, если Маркус жив и ворвался ко мне в дом, они все равно не найдут никаких взаимосвязей. Вдруг телефон издает громкий сигнал, и я подпрыгиваю до потолка. Схватив его с ночного столика, я смотрю на экран и замираю. Тони Фортин. Он же Маркус.

«Привет, Линда. Прости, что пишу так поздно. Надеюсь, ты уже уютно устроилась в постели в своей квартире».

У меня пропадает дар речи. Я никогда не говорила ему, что живу в квартире. Откуда он знает? Если только не наблюдает за мной. Наверняка это он ко мне вломился. На сто процентов уверена, что это не совпадение. Мой Маркус. Живой. Здесь. В моей квартире. В паре шагов от меня. Но почему? Просто чтобы меня напугать? Наказать за то, что я его убила? Этого он хочет? Вот бы мне вспомнить. События той ночи окутаны туманом памяти.