Ее второй муж

Мне казалось, что жизнь проходит мимо, я жаждала страсти и приключений и отчаянно тянулась к освобождению от удушающей рутины. Я вспоминаю ту женщину, которой тогда была, и кажусь себе испорченной гадиной. Той, у которой было все, чего можно пожелать, и которая ничем не довольна; я всегда хотела большего.

Расковыривая ободранный заусенец (моя новая привычка), я думаю о тех днях, когда мы с Маркусом только поженились. Они еще свежи в моей памяти. Маркус сделал нечто совершенно неожиданное, удивившее даже священника на церемонии. Он достал из кармана брюк листок бумаги и, глядя мне в глаза, произнес речь. Этот листок еще хранится в моей коробке воспоминаний, которую я не могу достать спокойно (каждый раз сворачиваюсь в клубок на полу и рыдаю, пока не выплачу все глаза). Мне не обязательно читать, я помню их наизусть.

– Я назову десять причин, по которым я, Маркус Бушар, люблю тебя…

И вот я уже расплакалась. По щекам потекли черные от туши слезы, я едва дышала, а он взял меня за руку и улыбнулся мне и губами, и взглядом одновременно. В тот миг я была принцессой, русалкой с золотыми волосами. Джульетой, Боудиккой, королевой кельтов, Марией Шотландской и всеми боготворимыми женщинами в истории, о которых я читала в школе. Как могла я, скучная Линда Деламер, пятидесяти пяти лет от роду, с грушевидной фигурой, вдохновить мужчину на такие слова?

– Причина первая. С тобой я могу быть собой. – На его глаза навернулись слезы. – Вторая. Мне нравится, как ты на меня смотришь. Третья. Ты заставляешь меня чувствовать себя единственным мужчиной на земле. Четвертая. Ты знаешь меня лучше, чем я сам себя. Пятая. Ты любишь ABBA так же сильно, как я.

Мы со священником хором рассмеялись, а группа из трех музыкантов заиграла нашу любимую «I Do, I Do, I Do».

Это было волшебно, миг, который навсегда запомнит любая невеста. Мы чувствовали себя так глупо. По крайней мере, я. В нашем-то возрасте нам не пристало наводить такой шорох, но я солгу, сказав, что мне не понравилось. Да и кому бы не понравилось? Попросив тишины элегантным взмахом руки, Маркус снова включился в режим романтика, и я гадала, что он еще задумал. Маркус на всех производил впеатление, не только на меня. Куда бы он ни пошел, заказывал ли он напитки в баре, брал машину в аренду, бронировал номер в гостинице или общался с пляжными торговцами. Список можно продолжать бесконечно.

– Шестая. Ты заставляешь меня улыбнуться, когда другим это не под силу, – драматично дополнил он, слегка повиснув на моей руке так, словно он был хмурым Генрихом VIII. – Седьмая. Когда ты смеешься, я тоже смеюсь. Девятая. С тобой мне не так одиноко. – Это так больно. Боль от воспоминаний того дня сильнее всего, что я когда-либо испытывала. Гораздо хуже деторождения – хотя в день рождения Рози мне понадобилось двадцать два часа пыток. В такие моменты мне отчаянно не хватает девочек. Я спрашивала у Джима, можно ли их навестить, но они ясно дали понять, что для меня больше нет места в их жизни. Они будут защищать отца от меня любой ценой, хотя Джима защищать не требуется.

Я не могла просто так их бросить и надеяться, что смогу вернуться и все отстроить заново, так мне говорят другие люди, но именно это мне нужно больше всего. Разве это делает меня плохим человеком? Наверное, но я никогда так о себе не думала. Я никогда намеренно не причиняла никому боль. Никогда. Да я даже паука не могу прихлопнуть! Во мне нет зла.

А может… Ведь если вспомнить тот вечер на пляже… Но то была не я. Я была пьяна, слегка под кайфом. Я злилась? Да, я была в ярости! Я хотела убить Маркуса, который унизил меня, открыто флиртуя с той женщиной в баре, так что, наверное, я хотела причинить ему боль. Память тех минут затуманена. Я его толкнула? Или он просто побежал от меня на глубину? В любом случае, я виновна.

Но настоящая Линда ставит на первое место интересы других людей. Вот почему я не рассказываю Эбби и Рози правду о том, как я себя чувствую, – чтобы их пощадить. И ни словом об этом не обмолвлюсь. «Я не хочу просыпаться утром и вспоминать о том, как я одинока. О том, что меня оставили все до единого тогда, когда я особенно нуждаюсь в поддержке».

В отчаянии от этих раздумий и еще оттого, что мне нечего терять, я нажимаю иконку «ответить» и быстро (по крайней мере, для меня) печатаю: «Привет, Тони. Спасибо, что написал. Я с удовольствием встречусь, чтобы побольше о тебе узнать. Ты местный? Когда и где можем встретиться? Жду ответа, Линда». И прежде чем я успеваю передумать, нажимаю «отправить».

Глава 6

Сжимая в руке паспорт Маркуса, я провожу по очертаниям его лица свеженаманикюренным розовым ногтем. Кажется, что чем больше я смотрю на его фото, тем больше морщин проявляется на его лице. Впервые я мельком увидела его паспорт в день нашей свадьбы, и тогда мне показалось, что он выглядит как обычно, беззаботным и счастливым. До невозможности привлекательным и утонченным, как ученый профессор. А теперь я даже не знаю, может, я видела то, что хотела? На фото заметны глубокие морщины вокруг глаз и гримаса в уголках губ. Интересно, действительно ли я знала Маркуса?

В первые дни после того, как Маркус исчез в пучине, горе защищало меня, и люди были ко мне добры. Даже греческая полиция. Но прошло немного времени, и власти заставили меня пройти через крайне сложные процедуры, чтобы официально оформить случившееся. И то, что я не могла внятно этого сделать, вызывало лишь раздражение. Я пыталась объяснить им, что я одинокая женщина в чужой стране, без знания языка и без малейшего понятия о том, как мне со всем разобраться. К тому же выяснилось, что о муже я знала не так много и не смогла найти никаких его документов, кроме паспорта, что лежал в гостинице вместе с кошельком с небольшим количеством наличности. Маркус не пользовался кредитками, предпочитая наличные. Я понятия не имела, как он зарабатывает деньги, знала лишь про его небольшой пенсионный капитал, и по сей день я не в курсе, были ли у него сбережения или банковские счета. Ведь в основном мы тратили полученное мной при разводе, а я не возражала – мы ведь были командой.

Слава богу, приехала Гейл. Один мой слезливый звонок, и она побросала все свои дела и прилетела ближайшим рейсом. Без нее я бы не справилась. Она взяла все хлопоты на себя, и, когда искала свидетельство о рождении Маркуса, регистрировала его смерть, общалась с полицией и персоналом отеля, она пила коктейли на пляже и загорала на солнце. Я была так ей признательна, что не возражала. И так же я старалась не принимать близко к сердцу тот факт, что под конец она завела интрижку с парнем, сдававшим шезлонги в аренду на пляже, тогда как я неистово горевала о потере мужа и горстями глотала успокоительные.

Мы так и не нашли свидетельство о рождении Маркуса, и все равно местные власти внесли его в список «предположительно скончавшихся». Согласно международным данным, единственный Маркус Бушар, найденный в Южной Африке или Британской Колумбии, умер в возрасте восемнадцати лет при несчастном случае на лодке, и у полиции появились подозрения. В то время мне много о чем говорили, и на напыщенном английском предоставленного мне переводчика я услышала, что мой муж мог быть не тем человеком, за которого я его принимала. Но я не поверила. Мать Маркуса жила в Девоне, в Англии, и мы собирались наведаться к ней по возвращении на Альбион. У меня до сих пор сохранился ее адрес. Гейл согласилась со мной, сказав, что зарубежом полиция часто путает данные об иностранцах.

Фото в паспорте – один в один Тони Фор-тин с сайта знакомств. А я и не сомневалась. Какая жена не узнает своего мужа? Я всегда различала Маркуса в толпе. Как он стоял с высоко поднятой головой, балансируя на мысочках, готовый пожать руку любому собеседнику. Его неугасающая улыбка, которая казалась такой искренней. Смех в его глазах. И хриплый утробный смешок, который он издавал каждый раз, когда кто-нибудь его обижал словом. Утренний кашель курильщика сигар. То, как он кусал губу, когда был озадачен. Что тебя беспокоило, Маркус?

На часах почти семь. Мысль о том, что я собираюсь сейчас сделать, наполняет меня и страхом, и трепетом одновременно. Сегодня я для разнообразия не шаталась по мощеным улочкам Стамфорда в поисках своего прошлого, не зажигала свечи в пустой церкви за всех, кого потеряла: маму, папу и Маркуса. Вместо этого я побаловала себя сеансом ухода за телом, чего не делала уже много месяцев. И теперь, отшелушенная, проэпилированная, побритая и увлажненная в каждом сантиметре своего тела, я чувствую себя гораздо лучше. Пальцы на ногах и руках окрашены в сочетающиеся цвета, волосы завиты и стильно спадают светлыми волнами. Я нанесла естественный макияж, надела джинсовое длинное платье, замшевые сапоги из благотворительного магазина на высоком каблуке. В сочетании с замшевой же курткой и шарфиком с леопардовым принтом я наконец стала выглядеть пристойно.

Готовая к выходу, я взяла сумку и бросила в нее блеск для губ, чтобы потом освежить макияж. И вдруг в дверь постучали. Я застыла на месте. У меня никогда не было посетителей, кроме арендодателя, но сегодня в закусочной не моя смена, так что это не может быть Джордж. К тому же он уже (вроде как) простил меня за то, что я прогуляла смену прошлой ночью, и я пообещала ему, что отработаю в следующие три. Он хотел, чтобы я пришла сегодня вечером, но я с легкостью ему отказала – на сегодня у меня другие планы.

За дверью стоит надушенная блондинка с идеально выпрямленными волосами и, опухшая от слез, падает в мои объятия.

– Эбби. О, Эбби. Что такое? Что стряслось?

Не в силах произнести ни слова, она дрожит в моих руках. И, как любая мать, я подозреваю худшее.

– Что случилось, милая? Что такое?

– Джош, – наконец всхлипывает она и содрогается всем своим тяжеловесным телом.

Я затаскиваю ее внутрь и захлопываю дверь. Беру ее за руку и тяну в маленькую гостиную, подталкивая на неудобный диванчик. Эбби так сильно плачет, что едва может дышать.

– С ним все в порядке? – мягко спрашиваю я, волнуясь, что с ним что-то стряслось. Мои мысли автоматически обращаются к его бедной матери.

– Свадьба отменяется, – истерически выдает она и яростно вытирает слезы.

Осознав, что Эбби не горюет, а взбешена до чертиков, я немного успокаиваюсь и перестаю паниковать. Слава богу, с парнем все в порядке. В какой-то момент я было подумала, что он попал в аварию или еще хуже. Но, судя по прищуру и ледяному взгляду Эбби, она считает, что хуже случившегося ничего быть не может. Вот она, молодость. Я даже не могу ее за это осуждать.

– Что случилось, Эбби? Он что-то натворил? – На диване нет места, и я присаживаюсь на пол, положив руку на ее ладонь.

– Думаешь, у него появилась другая? Как типично с твоей стороны. – Эбби отталкивает мою руку. Чуть сильнее, чем следовало. – Он не такой. – Хныча, она озирается в поисках бумажной салфетки, и я протягиваю одну ей. – Но все равно все кончено.

– Не так уж и кончено, если ты до сих пор его защищаешь, – замечаю я, и Эбби закатывает глаза.

– Он говорит, мы должны подождать лет пять до того, как завести ребенка, потому что еще молодые и должны сперва посмотреть мир.

Хотя и полностью согласна с Джошем, отчего он поднимается в моих глазах на ступеньку выше, я не озвучиваю свое мнение. Но я ошеломлена тем, что моя дочь, вся одетая в пеструю одежду бренда «Боден», вдруг показала себя со зрелой стороны.

– Ты хочешь ребенка? – спрашиваю я как можно более спокойно.

– Это, по-твоему, смешно? – Всхлипнув, она рвет салфетку на мелкие кусочки и бросает сопливое конфетти на оранжевый линолеум.

– Нет. Вовсе нет, – поспешно поправляюсь я. – Я просто удивлена, ты никогда не интересовалась этим вопросом. Говорила, что дети – это скучно, дорого, отнимает кучу времени и вообще не для тебя.

– Если ты облажалась, это еще не значит, что я тоже буду плохой матерью, – бросает она.

Я никак не реагирую на ее обвинение, потому что мы обе знаем: я была чертовски хорошей матерью для нее и Рози – до поры до времени.

– Ты будешь отличной мамой, Эбби, – отвечаю я. – Как и во всем, что ты делаешь.

Немного смягчившись при этих словах, она немного двигается на диване, позволив мне примоститься на самом краешке, ближе к ней, чем она обычно меня подпускала. Сжав губы, она признается:

– Я сказала ему, что мы несовместимы, хотим разных вещей и у нас ничего не получится и что нам стоит отменить свадьбу. И знаешь, что он сказал, мам? «Ладно». Вот так просто, «ладно». Вот и вся моя ценность в его глазах.

Она снова всхлипывает, и я похлопываю ее по спине, инстинктивно понимая, что объятий она не хочет. Она к ним еще не готова.

– Но разве не ты решила расстаться, а не он?

– Да… Фуф… – Она корчит малосимпатичную гримасу. Более красивая, чем ее старшая сестра, Эбби такая страшненькая, когда плачет. Обычно она доводит себя до такого состояния, что нам приходится заваривать сладкий чай и, подав его ей в постель, задергивать шторы, чтобы дневной свет не прибавил ко всем ее горестям еще и мигрень.

– Но я же не знала, что он согласится. Я просто так сказала, чтобы он сделал по-моему.

Подумав о том, что у Джоша оказались яйца, я едва сдерживаю улыбку. Эбби, привыкшая все получать от отца и – частенько – от меня, наконец нарвалась на того, кто смог дать ей отпор. Конечно, я ничего такого не произношу вслух. Просто советую ей поговорить с Джошем снова и прийти к компромиссу, который необходим в каждом браке.

Принцесса Эбби снова закатывает глаза, но, по крайней мере, на этот раз она на меня не нападает. Неужели Эбби наконец повзрослела? То, что она здесь, само по себе чудо, но она выбрала крайне неудачное время. И я совершаю непростительную ошибку – бросаю взгляд на часы над каминной полкой. И она замирает. Надо было мне получше скрыть нетерпение. Эта девочка многое знает, и мне больно смотреть, как она боязливо глядит на меня, пытаясь понять, что со мной происходит, почему я так нарядилась и беспокоюсь о времени. Для девушки ее возраста она проницательна, и все же она понятия не имеет, как сильно ранит других своей откровенностью.

– У тебя есть занятия поинтереснее, чем утешать свою дочь, чья жизнь разрушена до основания? – вопрошает она холодно, вставая с дивана и кивая подбородком в сторону часов.

Мне требуется уйма терпения, чтобы не ответить ей тем же, но сегодня не тот день, когда стоит спорить с дочерью о правилах поведения. Не в том она состоянии, она расстроена, и ей больно, хотя колкости доносятся именно из ее рта.

Вставая, я пытаюсь придумать объяснение, которое не было бы откровенной ложью, и в итоге виновато молчу.

– Стоило догадаться. – Эбби победно повышает голос. – Ты встречаешься с мужчиной. Идешь на свидание.

– Все не так, как выглядит, Эбби. Это не то, что ты думаешь. – При этих словах я чувствую себя школьницей, которую отчитывают родители за позднее возвращение домой. В те дни все закончилось бы шлепком по попе, горячим чаем с молоком и объятиями.

– В этом вся ты. – Не глядя на меня, Эбби дергает молнию на куртке.

– В чем именно, Эбби? – Я пытаюсь подавить раздражение, прекрасно понимая, что вот-вот разрушу единственный шанс помириться с дочерью. Но что я могу сделать? Не отказываться же от своих планов – даже ради нее?

– В тебе. Бежишь на встречу с мужчиной вместо того, чтобы быть со своей семьей, когда мы в тебе нуждаемся.

Заезженная пластинка, но мы обе продолжаем гонять ее по кругу.

– Просто не верится, – бормочет Эбби себе под нос достаточно громко, чтобы я услышала.

– Я была рядом с тобой все твое детство, Эбби, просто я разлюбила твоего отца. Чего ты от меня хочешь? Спроси себя, что бы ты сделала на моем месте. Если бы это был Джош…

– Не поступай так со мной, – истерически визжит она, без сомнения веря во всю эту чушь, которую она несет в порыве чувств. – Это ты. Ты во всем виновата. Я тебя ненавижу и не хочу больше видеть, никогда.

– Знаю. Именно это ты мне сказала две недели назад, помню, когда я написала тебе, можно ли тебя проведать, – зачем-то напоминаю я, надеясь ее усмирить, забыв о том, что с моей младшей дочерью такой фокус не пройдет.

– Зато на сей раз я серьезно. Я не хочу тебя больше видеть, и я сделаю так, что Рози скажет тебе то же самое. – Выпалив эти слова, она устремляется к двери.

– Пожалуйста, не надо так, милая. – Я иду за ней, и вся моя бравада тут же улетучивается. – Давай сядем на минутку, успокоимся.

– Нет. Я ухожу. – Но она не делает никаких попыток выйти в дверь. – Не хочу встать между тобой и твоей личной жизнью. Сколько мужчин тебе нужно, мам? Ты что, и пяти минут не можешь прожить одна?

И, хотя она говорит это лишь для того, чтобы меня задеть, у меня волосы встают дыбом. Я не такая слабачка, как ее отец.

– Я была одинока в браке, Эбби. Все двадцать восемь лет. Тебе трудно поверить, но это правда.

– Чушь собачья, – вопит она, достаточно громко, чтобы нас услышал арендатор на соседнем этаже. – Ты хочешь, чтобы я ушла или все-таки будешь мне матерью?

По выражению ее бледно-голубых глаз, так похожих на мои собственные, я точно знаю: она ждет, чтобы я поступила так, как она хочет. И вот, к ее удивлению, я скрещиваю руки, смотрю ей в глаза, как женщина женщине, и уверенно отвечаю:

– Я хочу, чтобы ты ушла.

– Ладно. Хорошо, – плаксиво бубнит она, застегивая молнию куртки, что стоит как моя аренда за месяц, и, протиснувшись мимо меня, она захлопывает дверь. Я слышу клацанье ее каблуков у квартиры номер тринадцать и затем по всем тринадцати бетонным ступеням лестницы и, боясь опоздать на свидание, выжидаю, пока она наконец уйдет, и еще немного времени, чтобы не столкнуться с ней на улице.

Глава 7

В пабе воняет маринованными яйцами, пивом и потом. Именно в такой последовательности. Хотя запах не такой отвратительный, как я ожидала. По какой-то причине он напоминает мне об отце. За бильярдным столом двое молчаливых мужчин в потрепанных джинсах, комично свисающих на заду и оголяющих цветные резинки дизайнерских трусов, лениво перекидывают друг другу шар.

Клиенты постарше, поставив локти на барную стойку, обращаются к бармену по имени, хотя тот не кажется мне таким уж дружелюбным. Они то и дело поворачиваются ко мне, словно пытаются понять, что я здесь делаю. Женщина, одна. К тому же среднего возраста. Я спрашиваю себя о том же. Но выдерживаю их взгляд не моргая, пока они не отводят глаза. Один из них, в полинялой майке с символикой чемпионата по регби, настолько севшей в стиральной машине, что теперь она оголяет ложбинку между ягодиц, мне подмигивает. Мне кажется, он скорее старается проявить дружелюбие, чем флиртует, и я отвечаю ему слабой улыбкой, а затем перевожу взгляд на свой стакан.

Мне ненавистна мысль о том, что, скорее всего, они думают, будто я пришла на свидание вслепую. В моем-то возрасте. «Просто смешно», – считают они. Интересно, почему Маркус выбрал именно этот полный старых завсегдатаев паб для нашей встречи? Маркус, которого я знала, скорее умер бы, чем зашел в подобное заведение. От этой мысли я начинаю тревожиться и волноваться в сотый раз за день, решаю, что я ошиблась, Маркус мертв, а этот человек самозванец или просто очень похож на моего мужа. Не слишком ли много совпадений? Я смотрю на часы – он опаздывает. На одиннадцать минут. Мышцы напрягаются, и, кажется, меня вот-вот затошнит.

Потягивая тоник, я обвожу спокойным взглядом паб, словно не замечаю, как бармен сверлит меня глазами, поняв, что я заняла самый популярный столик в углу, не прошу у него повторить напиток и едва ли оставлю здесь много денег. Мой взгляд падает на плакаты с анонсами квизов по четвергам и домино по пятницам. Такое место понравилось бы моему отцу, будь он еще жив, но он ни за что не привел бы сюда мою маму. Это место для честных работяг, с трансляцией спортивных матчей на больших телевизорах и с длинной барной стойкой, где подают отменное пиво.

Мне все больше кажется, что что-то не так. Почему Маркус пригласил меня сюда? Как заметила Гейл, он бы мог просто появиться у меня на пороге. Вряд ли меня так уж сложно найти. Только если он хочет оставаться незамеченным. Может, он задолжал кому-то денег. Маркус любил играть в карты и любил выигрывать. Он не мог скрыть свой восторг, когда выигрывал сотни фунтов у тех, кто мог позволить себе просадить большую сумму.

Телефон лежит на липком столе и помалкивает, так что я не теряю надежду. Я раскромсала одну намокшую картонную подставку под стаканы с напитками и уже собираюсь напасть на вторую, но тут телефон тренькает, и я, вздрогнув, проливаю тоник на себя. Хорошо, что это не красное вино, но я все равно раздражаюсь. Конечно, это всего лишь платье из благотворительного магазина, местами потертое, оставшееся без пояса, но оно мне идет. Мне пришлось импровизировать с поясом, иначе оно повисло бы на мне, как мешок, поскольку за последние месяцы я потеряла слишком много килограммов. Маркус едва ли меня узнал бы.

«Прости, сегодня не получится. Кое-что случилось. Напишу позже». Сообщение сопровождает поцелуй и подпись «Тони», и я фыркаю. Тони, твою мать.

Я в таком бешенстве, что готова плюнуть в лицо бармену. Какое право имеет этот незнакомец (если он вообще незнакомец) меня кидать? Я даже не понимаю, хочу я, чтобы это был Маркус, или лучше пусть это будет похожий на него парень. В любом случае мне неприятно. Все это сильно меня тревожит. Выпрямившись на своем стуле, я чувствую, как тело каменеет от гнева. Допив залпом остатки тоника так, будто это виски, я поднимаюсь и смотрю в сторону барной стойки. Я не была так зла с той ночи на пляже, когда застукала Маркуса, флиртующим с расфуфыренной шалавой из отеля.

– Она вполне может сама прикурить сигарету, она же не беспомощная. – Я незаметно подкралась к ним, сидящим в баре на пляже, и удивила их своей резкой фразой. Маркус недоуменно уставился на меня – перед ним была не его дорогая Линди, а ревнивая каракатица. Женщина все-таки покраснела, а Маркус нет, он просто придвинул стул и, поприветствовав меня мокрым поцелуем в губы и в щеку одновременно, заказал мне выпить. Когда он произнес «Тоник, пожалуйста», я наотрез отказалась и заказала себе двойной джин с тоником. Не первый за вечер. Маркус удивился, ведь я редко пила много и вообще редко выпивала, но он никак не отреагировал.

На шлюхе были длинные золотые серьги, свисающие до самых обнаженных плеч, открытых одним из тех топов, которые я люто презирала и которые ненавидел Маркус, так что мне стало обидно вдвойне. У нее была большая грудь, в противовес моей маленькой, и ей даже не нужен был лифчик, отчего я почувствовала себя просто жалкой. На тронутой солнцем коже были заметны несколько морщин. Еще одна причина, по которой эта женщина мне не нравилась.

Не обращая на меня внимания, она смеялась над всем, что говорил мой муж, вплоть до его фразы о том, что он любит любую часть крабового мяса, даже коричневую. Я не нашла в этом ничего смешного, о чем сказала ей. Маркус, до которого наконец дошло, что происходит, допил стакан до конца. Затем, положив руку мне на плечо, он попытался отвести меня в наш номер, решив, что с меня на сегодня достаточно выпивки. Но я так не считала. Я не хотела, чтобы меня уводили от неловкой сцены так, словно я ребенок, который не может контролировать эмоции. Я ринулась на пляж, который до того дня считала нашим, в надежде, что он последует за мной и уже не вернется к Лило Лил, как я ее окрестила. К счастью или к несчастью, он последовал за мной.

Он пытался оправдаться, но я не поддавалась, ведь была задета моя гордость. К тому же я сама себе не нравилась. Мне не хотелось быть ревнивой женой, что контролирует собственного мужа, но именно такой я и была. С Джимом я никогда так себя не вела, и меня пугала перспектива превратиться в такую женщину, но ведь Джим никогда не давал мне поводов. Именно об этом я и сказала Маркусу. Вскоре он тоже взбесился, вопрошая, почему мы снова говорим о Джиме.

– Но о чем это я? Мы же вообще всегда о нем говорим! – саркастично заметил он.

Я помню все так, словно это было вчера. Потому что я дала ему пощечину. Сильную. И до сих пор об этом жалею. И о своих словах. Последних словах, которые я сказала своему мужу.

– Потому что Джим – джентльмен. В отличие от тебя. И он ни за что бы так меня не унизил. Мне неприятно это говорить, Маркус, но он намного лучше тебя.

Как я могла? Я так не думала. Четно, не думала, но я не могла забрать свои слова обратно. Маркус пытался уйти. Бубня что-то про «чертовы бабские истерики», отчего я окончательно вышла из себя, схватила его за пуговицу на рубашке, и та оторвалась и упала в песок. Она до сих пор где-то на пляже, как я ее ни искала; лежит там, как висящее на стене ружье, которое когда-нибудь обязательно выстрелит: пуговица вынырнет и направит на меня указующий обвинительный перст.

Я помню, как отказывалась его отпускать, как толкнула его сильнее, чем он рассчитывал, ведь я с ним еще не закончила. Через несколько часов я проснулась на пляже с похмельем. Маркуса нигде не было. Я вернулась в номер, но постель была пуста. Сев на ночной столик, глядя на свое опухшее, уродливое, заплаканное лицо, я стала ждать, когда он вернется. Поначалу я не волновалась, только боялась, как бы он не провел ночь в постели Лило Лил, но я была уверена, что в итоге он приползет ко мне, поджав хвост, моля о примирении. Но я его больше никогда не видела.