Актуарий Прихода

Вот только матушка как же тогда? Не знаю.

Машина вдруг замедлила ход, затем совсем остановилась.

– Что там? – спросил я.

– Какие-то работы на дороге, милсдарь. Сейчас узнаю.

Водитель поставил Чайку на ручник и вышел. Я видел, как он подошел к людям в желтых жилетах, они расставляли ограждения на проезжей части, как он что-то эмоционально говорил, время от времени указывая рукой на машину, как ему отвечал один из людей, пожимал плечами и все время поправлял каску. Наконец шофер махнул рукой, развернулся и пошел обратно. Но не успел сделать и шага, как стоявший справа рабочий одним быстрым и четким ударом по затылку уложил шофера на асфальт. В мою сторону двинулись несколько крепких ребят.

Я оглянулся по сторонам: дорога, поле, поле, дорога. Не стоит даже дергаться. Подоткнул ворот курточки, поправил шляпу и стал ждать.

Открылись двери, с головы скинули шляпу, я даже что-то огрызнулся в ответ, а вместо нее натянули какую-то ткань. По всем правилам – такую плотную, что сразу стало очень темно. Меня прижали головой к спинке водительского сидения, довольно сильно и довольно грубо. Завели руки за спину и чем-то связали.

Автомобиль чуть просел, пассажиров заметно прибавилось.

– Вот мы и встретились, комиссар, – сказал кто-то справа от меня.

– Одни проклятые идиоты вокруг, Господи! За что? – пробурчал я в ответ и мысленно прикрыл лицо рукой.

***

Стар я стал для таких приключений. Едем уже минут тридцать – все молчат. Нет, я бы и сам радовался молчанию, если бы с комфортом сидел, а не ютился на краешке пытаясь сильно не перегибать руки. Кисти затекли, каждый поворот отзывался болью в запястьях. Каждая кочка и неровность вжимали головой в спинку водителя. Тряпку, которую мне натянули на голову, похоже никогда не стирали.

Все, решил! Если злоключения закончатся чем-то лучшим чем моей смертью – уволюсь. Уйду на пенсию, хватит с меня. Пусть Гришка рулит в отделении, он давно хотел и давно готов, а я, старый хрыч, все никак не сдохну, да чтоб вас разорвало:

– Да едь ты нормально, мудила! – закричал я в гневе, когда очередной раз проехался физиономией по сидению.

– Поговори мне еще, хрен дряхлый, – пробасили в ответ.

– Кирилл, будь добр, веди аккуратнее, – сказал тот, кто сидел справа, – Мы обещали шефу доставить господина комиссара в целостности и сохранности.

– Хорошо, – ответил водитель, но так, что сразу стало понятно, он не собирается выполнять обещание.

Прошло еще около часа, когда автомобиль наконец-то остановился. Меня подняли и вывели из салона. Придерживаемый с обеих сторон я доковылял до места назначения. Меня усадили на жесткий стул, стянули маску, но рук не освободили.

Впереди за столом кто-то сидел, какая-то тень, яркий свет лампы, направленной прямо на меня, не давал рассмотреть детали.

– Никогда не был с этой стороны, – сказал я.

– Все бывает в первый раз, комиссар, – ответили мне.

Интересно, реакция есть. Посмотрим, можно ли играть по моим правилам?

– Ваше благородие, – начал я, – Надеюсь Вы в курсе, что выкрали меня из автомобиля Прихода?

Пас.

– Что с того, комиссар?

Обходим первого защитника.

– Просто мне немножко боязно. За Вас и ваших коллег, вашеблагородие.

Второго.

– Вы угрожаете?

– Конечно, нет! Бог с вами. Мне боязно, потому что я даже представить себе не мог раньше, кто это такой, вернее, что это такое – Лорд Ивани Таи. Конечно, я видел трансляцию из центрального комитета, но Боже мой, то, что я увидел воочию уму не постижимо.

Удар.

– Он монстр, не так ли?

ГОЛ!

– Да!

– Что с того, комиссар?

Вне игры…

Тень потянулась от тени, щелкнул тумблер, и лампа погасла, еще щелчок и зажегся светильник где-то под потолком. Я хотел протереть глаза, забыл о связанных руках, от чего задергался на стуле в разные стороны – жалкая картина должно быть.

Неудивительно, что незнакомец за столом усмехнулся, широко так, с чувством. Хотя, если присмотреться, не такой уж и незнакомец этот неопрятный мужик с щетиной и гнилыми зубами.

– Евсеев?

– Он самый, комиссар, он самый.

Поднялся.

Такая же неопрятная, отталкивающая фигура, как и лицо. Грязная куртка в каких-то бурых пятнах.

«Кровь у него там, что ли», – почудилось мне.

Из-под куртки торчит ворот теплой вязаной кофты, а на шее толстая золотая цепочка.

«Эталонная гнида», – подумал я с некоторым восхищением.

Он подошел ко мне, схватил своей волосатой пятерней за щеку и подергал.

«Урод вонючий, пристрелю скотину!»

– Ты думал, что засадил меня? На всю жизнь, да? – он наклонился ближе, и когда заговорил опять, гнилостный запах его зубов проник мне прямо в нос, а оттуда, как будто, растекся по всему телу.

– Думал, да? А оно вон как оказалось. Я на свободе и снова на коне. Все это, – он обвел помещение, странный жест, на мой вкус, – Мое!

– У меня квартира больше твоей каморки, – процедил я сквозь зубы.

«Уйди подальше, чтоб тебя черти съели, хватит на меня дышать»!

Удар. Голова дергается. Челюсть не сломал – хорошо, но щеку прикусил, чтоб тебя.

Сплюнул кровавые слюни на пол.

– Ты должен быть мне благодарен, – продолжил Евсеев. – Я не убил тебя, не покалечил и даже не собираюсь.

– Спасибо, мать твою, – сплюнул еще раз.

– Пожалуйста.

Я прикрыл глаза, перевел дух. Надо собраться. Ох, и стар я стал.

– Значит, нет никакого сопротивления? – спросил я, – Нет никаких несмирившихся?

– Отчего же? За дверью, моя община, моя паства. Я их пастух и духовный лидер.

«Меня сейчас вырвет».

– Евсеев! Как тебя угораздило?

Второй тайм. Команды сменили состав. Мяч разыгран.

***

Пятно на потолке, муха или просто пятно? Если муха, то почему не двигается? Если пятно, то чего такое ровное? А, что, если паук? Ненавижу пауков! Тогда получается, если паук, то он прямо надо мной, и может спрыгнуть вниз, вот хоть сейчас?!

Я встал, прошелся по комнате из угла в угол и снова лег на скамейку.

В комнате никого кроме меня. Коля давно увез Рудника, Сашка уехал за своим пассажиром, остальные еще не возвратились, а я все здесь – в гараже, и чего хорошего, скоро сойду с ума со скуки. Актуарий, почему-то все еще не спускался со своего этажа. Специально ходил, узнавал у охраны. Странный он в последнее время. Нет не так. Как по мне, то он всегда был чудаковатым, а сейчас, как бы наоборот стал вроде чуть человечнее, эмоциональнее, живее. И в этом- то как раз и странность.

Честно, я не удивился, что актуарий вместе с комиссаром ищут убийцу. Кого я только не возил вместе со своим начальником в чайке, куда только мы не ездили.

Сказать по правде – прозвище, которое так сильно к нему прицепилось в гараже, придумал я. Ну не совсем придумал, я просто однажды сказал, еще в первый год работы, – «Вожу писаря то на гулянку, то на побоище. По кабинетам каких-то больших шишек, по тюрьмам, милицейским участкам, да по кабакам, как будто не актуария вожу, а чекиста».

Один раз сказал, да забыл, а другие не забыли. Помню, как боялся, что начальник узнает. Приходские – не партийцы. Не прощают.

В тот раз тоже по началу не намечалось ничего необычного. Привез к домику в три подъезда, который стоял среди таких же кособоких собратьев недалеко от реки у развалин порта. Ничего странного в том, что приходится ездить по таким не очень благополучным местам я не видел. Но вот встретить «его» здесь – было более чем неожиданно.

Помню, как во все глаза смотрел на фигуру в сюртуке на облупившейся скамейке у подъезда. На его прямую осанку, голову в высоком цилиндре, руки упертые в плохо покрашенные, гнилые доски, на скрещенные ноги, которыми он раскачивал туда-сюда, туда-сюда. Увидев любого другого в таком виде в таком положении, я бы не сдержал усмешки, но сейчас нужно сдержаться. Нет, не так. Никакого желания усмехаться нет и в помине.

Человек в цилиндре посмотрел в сторону машины, оттолкнулся от скамейки, как ребенок от качелей, и встал на ноги. Помахивая тростью и, по-моему, даже что-то насвистывая, пошел в нашу сторону. Наклонился сначала к моему окну – снял цилиндр, чуть приподнял его, ухмыльнулся и подмигнул мне. Выпрямился, подошел к пассажирскому окну и облокотился на дверь с опущенным стеклом.

–Она здесь. – прошептал он, но как будто прокричал, так кричала бы какая-нибудь девушка, если с ней вдруг приключилось что-то страшное.

Я вздрогнул и даже отшатнулся, насколько позволило кресло и руль, в голове вроде даже как-то помутнело, я думал меня вырвет, еле сдерживал позывы.

– Хорошо, мой лорд. Я сделаю все, что необходимо, – сказал начальник, я не знаю, как он выглядел, что чувствовал, я старался удержать завтрак в желудке.

– В путь, актуарий.

Я кинул педаль сцепления и с хрустом воткнул рычаг передач. Что-то внутри завизжало со свистом, чайка рванула с места. Быстрее отсюда. Подальше от чудовища.

В душной прогретой комнате меня охватил озноб. Изрядно так затрясло, еле справился.

«Какой же он мерзкий», – подумал, и тут же обругал себя. Нельзя так даже думать. Были случаи.

Как же я боялся опять туда ехать. Возвращаться к кособокому домику. Пришлось. Начальник приказал, и я поехал. Высадил его у среднего подъезда, и уже через пару часов встречал двух пассажиров: начальника и комиссара.

Я помотал головой, избавляясь от плохих воспоминаний. Посмотрел на часы – ровно шесть. В это время, если никаких особых указаний не поступало, я мог идти домой. Начальник не появлялся, никаких распоряжений не оставлял, поэтому я поступил по правилам – накинул куртку, натянул кепку и пошел заводить свою чайку. Путь домой не очень близкий, зато самый желанный.

***

Брали сложно, с потерями. Операцию одобрили на самом высоком уровне, два десятка бойцов спецназа из особого отдела и с десяток простых офицеров милиции, моих парней, каждого знал с учебки, выбрал из строя, как котят из коробки, вырастил, выпестовал, за каждого поручился бы.

Готовились усиленно, обкатывали сценарии, отрабатывали этапы. Чтобы никаких случайностей, чтобы как часики, но без случайностей никуда, и тут без них не обошлось.

Квартира оказалась не просто временным прибежищем криминального авторитета, а настоящей крепостью. Весь вонючий подъезд, как крепость, черт бы его побрал. Первая же дверь на этаже после подъема, как только открылась, забрала жизнь одного из моих людей, какая-то безумная бабка в цветастом безразмерном платье, в гребаных тапочках и с охотничьим обрезом в руках.

«Вы чего тут, внучки? – удивленно спросила она и выхватила из-за спины обрез, а потом шмальнула в упор.

Сверху, от куда-то с третьего или четвертого этажа, уже лился стальной дождь. Пули рикошетили от железных перил, сверкали, как бенгальские огни на новый год, выбивали куски штукатурки из стен и жизнь из людей.

Этого не могло быть, потому что просто не должно было случиться. Ничего подобного не бывало за всю мою карьеру. В стране Советов произошло самое громкое преступление за всю историю, и конечно в моем городе, на моем участке, с моим участием. Где же еще? Как по-другому? В тот день я потерял пятерых парней. Я молился, словно сам не свой, никогда раньше не молился, смеялся порой над матушкой и ее предрассудками. Ну какой бог? Советы на дворе. Я молился и вымолил половину. Вернул. Не дал уйти.

Прости господи, спаси и сохрани.

На самом деле я потерял шестерых, хотя один и остался жив. Я сам хотел его убить, даже вскинул макаров, но меня остановили. Зря, как оказалось.

«Почему, Евсеев»? – кричал я в той злосчастной квартире. Он лишь улыбался, не безумно, нет, видит бог, я надеялся на безумие, но знал, что он полностью в себе, что он понимал, на что идет и зачем делает. Вот только я не понимал, зачем.

– Евсеев! Как тебя угораздило?

Восемь лет прошло с тех пор, и вроде как все успокоилось внутри. Случилось многое, гораздо более ужасное, чем та облава. Я все еще чувствовал злость, даже гнев, но он уже не выжигал, уже не контролировал мои поступки. Я мог смотреть в лицо Евсеева и даже играть эмоциями и выражением своего собственного лица.

«Будь аккуратным», – уговаривал я сам себя. – «Тех парней уже не вернуть, столько времени прошло, забудь, помни о Матушке. Надо узнать, где он ее держит».

Мой бывший ученик и персональный Иуда вернулся на свой стул. Окинул взглядом стол, порылся в чашке, достал оттуда какую-то снедь, закинул в рот и, закрыв глаза, стал с наслаждением жевать.

«Как в дешевой мыльной опере», – подумал я, – «Сейчас затянет свою сраную напыщенную речь главного злодея».

Так и есть.

– Знал бы ты, Борисыч, кто я теперь! Не один из твоих мусорков, которым ты не даешь и шагу ступить, не продажная сука, которых не признают своим, как ты блять не бейся, как не рыпайся. Не зек голимый. Теперь, я мать твою, мессия!

Охренеть! Спокойно, не дергайся. Внимай с почтением. С почтением, я сказал!

– Я собирал этих чокнутых три года, как ту бабку – помнишь?

Я держал себя в руках, с силой, всю свою злость вложил, чтобы усидеть на месте, и чтобы ни один мускул на лице не дернулся. Я позволил себе лишь нахмуриться.

– Помнишь, наверняка. Она тоже мне верила, безумная старая сука. Я не знаю, почему, Борисыч, но они мне верят. Похоже дар у меня такой, может я и вправду мессия, а? Что думаешь, комиссар?

Он вдруг расхохотался. Громко, со всхлипыванием. Глупо так как-то.

«Теперь совсем стало похоже на не смешную трагикомедию, – подумал я с раздражением, – Как закончить этот фарс?»

Ха! А может это я мессия? Может я особенный? Допросился, гори оно все в аду.

Дверь выбило ударом невероятной силы, толстенную стальную коробку вырвало из стены вместе с кусками камня, вместе с раствором и арматурой в швах. Тяжелое полотно с грохотом упало на бетонный пол, и он содрогнулся под ее весом.

Я, сам не знаю как, оттолкнулся носком ботинка от пола и опрокинул самого себя вместе со стулом, немного сместился с пути, и, может быть, именно это меня и спасло.

В комнату влетели две темные тени. Со скоростью гончих они промчались от дверного проема до застывшего в ужасе Евсеева. Тени взметнулись, не прыгнули не рванулись, взметнулись, как настоящие, всамделишные тени, бесплотные и неосязаемые, но смертоносные, безжалостные.

Надо отдать должное засранцу, Евсеев успел. Успел заверещать, обычно никому, кто встречал тени, подобного не удавалось.

«Ну точно, мессия»! – через чур истерические мысли владели мной, ненужно юморные к моменту.

Тени исчезли. Просто исчезли, словно их и не было, как будто включили такой яркий свет, который не оставил им шанса. На полу лежал и булькал кровавыми пузырями мой бывший товарищ, мой ученик, мой предатель и мессия, хорошо, что не моя.

– Евсеев! – крикнул я, – Не смей умирать, слышишь! Еще рано. Что с моей матерью? Где она?

Он не слышал, а может и слышал, но боль от сгорающих в кислоте органов не давала отвлечься на разговоры.

– Евсеев, ты будешь гореть в аду, засранец, если не скажешь, что с моей матушкой! – я кричал уже в отчаянии, больше от гнева, но без всякой надежды на результат, как вдруг сквозь стоны и булькание услышал.

– Не знаю… Не знал… Не знал, что она жива…

– Черт бы тебя побрал, Евсеев, – заорал я, и тот вежливо согласился. Просто умер, и, наверняка, кто-нибудь его забрал в самое глубокое пекло из всех возможных.

Я лежал на бетонном полу, привязанный к стулу. Падая, я сильно ударился головой и, похоже, что сломал запястье. Не мог пошевелиться, любое движение отзывалось нестерпимой болью, просто лежал. Смотрел, как из тела Евсеева, из ноздрей и изо рта, из глаз и из ушей течет черная кровь. Она чернеет, когда тень съедает тебя – я видел такое пару раз. Тени личное оружие лорда Ивани, он их господин, они служат только ему. Они вгрызаются в тело за долю секунды, как свет сквозь воду, проходят сквозь тело, и оставляют что-то там внутри, какую-то частичку себя, она начинает съедать жертву изнутри, очень быстро, но недостаточно быстро, чтобы не прочувствовать весь ужас от дьявольской боли, от смерти, неминуемой и жуткой. Потом только кровь – черная, вонючая жижа из всех отверстий и даже из пор на коже.

Я смотрел на смерть одного из своих худших врагов, и она меня не радовала.

Я думал о Матушке, о том, что в какой-то момент хотел пожертвовать ей, не совсем ей, конечно, но возможностью ее найти, узнать, что с ней, ради сопротивления. Вот этого вот сопротивления. Ради этой, гори они все в аду, секты. Ради Евсеева. Боже прости.

На краткий миг, я почувствовал себя исключительным, избранным. Возомнил спасителем, борцом с режимом дьявола во плоти и тут, же встретил другого мессию, спасителя во плоти – Евсеева.

Какая, мать его, ирония. Неисповедимы пути господни.

Кто там рулит на небесах? Бог всепрощающий, христианский? Или греческий? Или может быть иудейский?

Перед моими глазами появились чьи-то ботинки. Лакированные, блестящие, кожаные. А рядом с ними башмак тонкой черной трости.

– Кто знает, комиссар, – скрипит безжизненный голос сверху. В нем должна быть ирония, но ее нет. Должно быть удовлетворение, злорадство, но и их тоже нет. Голос лишен даже самой маленькой эмоции, – Ваше дело сделано. Вам стоит отдохнуть.

Ботинки зашагали куда-то вглубь комнаты, трость простучала за ними. Меня вдруг подняли чьи-то руки, такие неаккуратные, что от боли в сломанном запястье я потерял сознание.

***

– Великий Суд Прихода собрался в этом зале для того, чтобы судить комиссара милиции Рудника Сергея Борисовича. Заседание ведет Великий Судья – Радамант. Протокол ведет Актуарий Прихода. Обвиняемый, встаньте.

Я поднялся с удивительно удобного кресла за единственным во всем зале столом. Если честно, в зале, как бы это сказать, пустынно, никого кроме меня, актуария и судьи.

«К чему этот цирк»? – со злостью подумал я.

– Судья зачитывает обвинение, – громогласно произнес судья.

«Кому он говорит? Актуарию? Мне»?

– Рудник Сергей Борисович, вы обвиняетесь в организации деятельности незаконного сообщества, целью которого является подрыв Его власти и свержение Лорда наместника Ивани Таи властителя страны Советов.

«Охренеть», – задохнулся я от возмущения, – «Это, что получается, убили настоящего главу секты, а меня теперь делают… делают… Черт побери, кого они из меня делают»?

– Да, что здесь… – начал было я, но вдруг посмотрел на актуария и в его взгляде, будто строчки в письме, будто текст на экране телевизора увидел «Молчи, или умрешь»!

Я промолчал.

Судья как будто не заметил моей реплики.

– К судебному протоколу присовокупляется заявление первого свидетеля по делу, – продолжил судья. – Лорд Ивани Таи заявляет», – судья скосил взгляд на какой-то листок бумаги рядом с рукой, – Не виновен. Запишите, актуарий.

Тот кивнул, не поднимая головы от здоровенной книжицы с желтыми от времени страницами.

«Да, что происходит то»?

– К судебному протоколу присовокупляется заявление второго свидетеля по делу, Актуария Прихода. Ваше заявление? – судья посмотрел на Краснова.

– Не виновен, – все еще смотрит в книгу и что-то быстро-быстро в ней пишет.

– Приговор!

Я вздохнул и забыл выдохнуть.

– Не виновен!

«Черт побери! Боже спаси и сохрани»!

– Судья зачитывает обвинение, – снова зычный голос на весь зал.

«Дерьмо!»

– Обвиняемый, встаньте.

– Так, я уже…, – не договорил, посмотрел на актуария и успел заметить, как тот на миг приподнял голову вверх, и закатил глаза, глядя в потолок.

«Все все, не буду больше».

Судья опять не обратил на меня внимание.

– Рудник Сергей Борисович, вы обвиняетесь в участии в деятельности незаконного сообщества, целью которого является подрыв Его власти и свержения Лорда наместника Ивани Таи властителя страны Советов.

Я уже не знал, как реагировать. Устал от фарса, разыгрывающегося вокруг.

– К судебному протоколу присовокупляется заявление первого свидетеля по делу, – сказал судья. – Лорд Ивани Таи заявляет – не виновен.

– К судебному протоколу присовокупляется заявление второго свидетеля по делу, Актуария Прихода. Ваше заявление?

– Не виновен.

– Приговор. Не виновен!

Я сел. Не мог стоять. Спина заболела, ноги загудели, в голове каша.

– Обвиняемый, встаньте.

«Хорошо, хорошо, встаю».

Так продолжалось еще некоторое время. Довольно длительное время, если честно. Меня обвиняли в убийстве Евсеева, в сокрытии желания встретиться с Евсеевым, в тайном поклонении другому богу и еще в каких-то бредовых преступлениях. В конце концов судья сказал:

– Все обвинения сняты, комиссар Рудник Сергей Борисович, Вы можете покинуть зал суда.

– Премного благодарен, вашеблагородие, – сказал я без иронии, нет-нет, даже с радостью, наконец-то конец.

Прохромал к выходу, потянул за длинную резную ручку, открыл высоченную, но очень легкую дверь зала, и вышел в коридор такой широкий, похожий на холл. Спустился по лестнице, еще по одной, вышел к уже знакомому посту охраны.

– Привет, мил человек, – сказал я охраннику, все тому же, что и в день моего визита в кабинет актуария.

– Добрый день, комиссар, – ответил он.

Я удивился. Посмотрел на охранника, но тот не поднимал головы от тетради.

«Бог с тобой», – подумал я и вышел из стеклянных дверей.

Бог с ним с актуарием. Бог с ним с Евсеевым. Бог с ней с просвещенной. Бог с ним с лордом Ивани Таи.

Легкий осенний ветерок прошелся по лысине, погладил по шее, не скрытой за отворотом плаща и, на прощание, кинул кучу листвы на ботинки.

«И со мной», – подумал я. – «Да, и со мной».

***

В квартире, тишина. Нечему тут шуметь. Радио давно молчит – мне ничего не хочется слушать. Меня не кому встречать – я не хочу, чтобы меня встречали. Хочу тишины, спокойствия, вот как сейчас.

Я кинул бумаги из ящика на стол, заметил в середине кучи знакомый лист.

«Снова письмо».

Не стал доставать. Сел на стул, вытянул ноги, глубоко и тяжело вздохнул:

– Здравствуйте, актуарий, – сказал я фигуре, расположившейся в самом темном углу комнаты.

– Добрый вечер, Сергей Борисович, вы не удивлены?

– Не особо. Ваш дерьмовый спектакль не мог так закончиться, любому дураку понятно.

– Зря Вы так, Сергей Борисович, – актуарий поднялся со своего темного насеста и вышел на середину комнаты, – Великий Суд Прихода признал Вас невиновным, и приговор никто не в силах отменить, даже Лорд Ивани.

Я внимательно посмотрел в лицо нежданному гостю. Не врет, чекист!

– В Приходе многое, если не все замешано на ритуалах. Они безумные и странные на взгляд обывателя, смешные или отталкивающие, но, когда ритуал совершен, ничего уже нельзя изменить. Как закон природы. Незыблемый и необъяснимый, – продолжил он.

Я встал. налил себе рюмку коньяка, предложил актуарию, тот отказался, а я выпил.

– Тогда, зачем Вы здесь, Клим Вячеславович?

Актуарий выдвинул еще один стул и сел на него.

– Разве Вы не хотите узнать о смерти просвещенной? О Евсееве?

– Вы, как змей искуситель в райском саду, – усмехнулся я, – Знаете, что, Краснов? Я гадаю, кто же из вас двоих опаснее, Вы или Лорд?

– Ха, ха, ха, – актуарий заливисто, от души так рассмеялся, – Лорд он… Конечно же Лорд, кто же еще.

Поерзал на стуле. Старый любимый стул вдруг стал каким-то очень уж неудобным.

– Понимаете, Клим Вячеславович, когда меня везли к Евсееву, я пообещал себе, что, если выживу – брошу все, отдам отделение Гришке Долохову и уйду на пенсию. Поеду в деревню, рыбу ловить, например.

– К матушке?

Я сорвался с места, со всей возможной прытью, уже видел ладони на шее Краснова, как они сожмут сильно-сильно так, что воздух не сможет проходить по трахее и он умрет. Задохнется и умрет.

Длинное тонкое дуло маузера смотрело мне в лицо. Я остановился, вернулся к стулу и сел.

– Когда был у Евсеева – распрощался с жизнью. Когда был в вашем, мать его, суде я снова попрощался с жизнью. Теперь, после всего, вдруг очень сильно захотелось жить, так сильно, что скулы сводит от желания Вас убить, Клим Вячеславович.

– Зря Вы так Рудник. Знаю, Вы ненавидите меня. Вряд ли вы измените мнение, но Вам все равно придется меня выслушать. Ради вас самих. Ради вашей матушки.

Я застонал, прикрыл лицо руками в изнеможении. Потом взял себя в руки и сказал:

– Слушаю вас.

– С Вашей матушкой все в порядке, не беспокойтесь. Откройте письмо, – он кивнул на свернутый лист в кипе бумажек.

Я вытянул листок, разорвал его и прочел:

«С вашей матушкой все в порядке, не беспокойтесь».

Прочел еще раз, потом перевел взгляд на Краснова.

– Как оно оказалось в моем ящике?

– Я кинул его туда, в тот же вечер, когда Вы получили первое.

– Вы написали то письмо? – спросил я.

– Нет.

«Да что за бред»!

– Я его переписал, – сказал актуарий и положил пистолет на стол. Я посмотрел на оружие, прикидывая расстояние и шансы, а Краснов хмыкнул и продолжил.