Благородна и благочестива

– Но ведь тогда, однажды, вы могли и ошибиться, – заметила Камилла. – Что теперь?

– Надо признать ошибку. Но для этого нужны действительно веские причины. О чём вам жалеть, ллейна Камилла?

Дочь Рыжего барона тяжело вздохнула, вгляделась в звёздное небо и заговорила:

– Да о том, что своими ногами иду посмешищем становиться. Взгляните на меня, пэр Патрик, – Камилла развела руками, отчего новая накидка соскользнула с плеч, повисла на локтях. – Разве я похожа на благородную ллейну? Пэр Нильс говорит, следует первым делом отправиться во дворец, потому как не в правах и интересах регента разбираться с нищенками у порога. Он может и запереть в казематах, чтоб не ломать голову над непрошеным явлением. Идти надо к королю Родрегу Айронфисскому, выбивать приём, благо, у пэра Нильса сохранились связи… И если нас допустят к его величеству до того, как мы состаримся – кого он увидит перед собой? Даже почтительный пэр Нильс не отрицает, что и кожа у меня цвета неблагородного, и на голове не волосы, а пакля рыжая. И руки у меня грубые, и говорю не так, как во дворце принято… На Островах меня принимали за благочестивую девицу, но потому лишь, что папенька мой пол-города вырезал в качестве предупреждения. Да и я как-то по мордас… отпор давала. Едва ли этим, – Камилла снова без воодушевления кивнула на старенькое платье, помотала в воздухе ногой в стареньком кожаном башмаке, – сразишь придворных советников и его величество наповал…

– Не рыжая.

      Камилла даже с мысли сбилась, чего никогда с дочерью Золтана Эйросского прежде не случалось.

– А?

Патрик шагнул ближе, почти вплотную, коснулся волнистого локона кончиками пальцев.

– Цвет ваших волос, ллейна, называется медный… В высоком обществе есть десятки названий для различных оттенков одного и того же цвета… И вам повезло, потому что… это очень красиво.

Рука паладина замерла, словно в нерешительности, и, кажется, от кончиков пошло слабое сияние. Камилла замерла, но бесконечно долгий миг не перешёл ни в прикосновение, ни в… другое, чего и хотелось, и боялось.

– Вы очень красивая, ллейна Камилла, – негромко проговорил паладин, опуская руку. – И невероятно сильная. Вы… буквально светитесь изнутри, хотя… верю, что жизнь ваша не была похожей на сказку. И тем не менее, вы не растеряли ни смелости духа, ни бесстрашной улыбки…

Камилла вздохнула – скорее разочарованно, нежели облегчённо.

– Если я не буду смеяться, я буду плакать, пэр Патрик.

Паладин улыбнулся уже открыто, помолчал, прежде чем обронить:

– Много лет назад я попал в скверное положение. Лишился родителей, попал в дурную историю, сотворил страшные вещи, утратил состояние и впал в отчаяние. Я был очень молод, моложе, чем вы сейчас, ллейна Камилла, и подсказать мне оказалось некому. Пэр Доминик помог. Он тогда сказал, что, когда тебе плохо, найди, кому ещё хуже, и помоги.

– И сработало? – без воодушевления спросила Камилла.

– Вполне, – улыбнулся Патрик. – Я с тех пор больших глупостей не делал.

Камилла усмехнулась, с удивлением разглядывая молодого паладина. Верно, не менее десятка лет старше, чем она, а… светлый такой. В то, что пэр Патрик Блаунт был способен на глупости, отчаянно не верилось.

– Вернусь к костру, – словно сомневаясь, обронил Патрик. – Не задерживайтесь, ллейна Камилла.

Она только кивнула, провожая высокую фигуру взглядом. Вздохнула разочарованно, прошлась вдоль повозок, остановившись у соседней, где ночевал старый священник с паладином. Удивлённо покосилась на походный мешок прямо у ступеней деревянной лесенки, по которой пэр Доминик, поддерживаемый Патриком, обычно забирался внутрь.

Рука сама потянулась – ну, не завязано же? И возьмёт она немного, только понюхать самую малость…

Мэма Софур не солгала – в боковом кармане мешка оказалось сразу несколько плиток коричневого и сладкого. Камилла подумала, осторожно вытащила одну, быстро спрятала у своей повозки и, вздохнув ещё раз, уже из-за того, что не удержалась от соблазна, вернулась к костру.

***

Замок на горе оказался прекрасен. Огромный, что скала, с сияющими белыми стенами, куда вела устланная светлым кирпичом широкая дорога. Караван туда не направился – остановился в изножье горы, где раскинулась портовая столица королевства.

Караванщики тотчас принялись распрягать животных да следить, чтобы кто чего не утащил ненароком, а переселенцы да путешествующие – споро выпрыгивать из повозок, забирать скарб и так же живо двигаться каждый в своём направлении. Короткое путешествие подошло к концу, равно как и завязанные в пути знакомства да привязанности.

– Куда вы теперь, ллейна Камилла? – благоговейно спросил Густав, пока мэма Софур туго затягивала тесёмки небольшого мешка, а пэр Нильс с трудом разминал затёкшую спину и ноги.

– В гостиный двор, – медленно отозвалась Камилла. – Помыться. В приличный вид себя привести.

По глазам Густава можно было сказать, что его в Камилле и так всё устраивает, но повар сдержался.

– А я к дяде пойду, в повара, – быстро проговорил Густав. – Тот уж и место для меня приготовил. Вы заглядывайте, таверна «Столичная», одна из лучших в Стоунхолде!

– А как же зелёная таверна? – без интереса спросила Камилла.

– Будет всенепременно, – с жаром пообещал повар. – Как только обживусь да соберу достаточно денег, чтобы выкупить у дяди старый курень у берега. Пора показать людям, что пища растительная лучше пищи падальщиков и…

– Рёбрышек бы жареных, – не слушая повара, мэма Софур шагнула к воспитаннице, беря её под локоть. Несколько мешков с вещами нянька удерживала одной рукой, на плече. – Да пожирнее, можно с кровью. Это первым делом! Затем разместиться, отдохнуть… наутро бы крылышек в меду или, на худой конец, сердечек куриных, в соусе… Что у нас по монетам, ллейна Камилла?

Камилла кисло улыбнулась оторопевшему повару, кивнула на прощание:

– Свидимся, пэр Густав, – и замерла, увидев осторонь, у самой дороги, ожидавшего её паладина.

То, что Патрик Блаунт ждал именно её, никем и не оспаривалось: слишком уж внимательно, не отрывая глаз и не стирая лёгкой улыбки с лица, паладин смотрел на Камиллу. Мэма Софур вздохнула, отпустила локоть воспитанницы и подцепила плечо пэра Нильса, подбоченившегося от такой чести. А может, крепкая хватка няньки повлияла: старый пэр вдохнуть боялся.

– Я должен сопроводить пэра Доминика в монастырь, – проронил Патрик, как только Камилла подошла. – И продолжить службу в Храме. Я… не знаю, где буду завтра, ллейна Камилла, я… себе не принадлежу. И всё же позвольте сказать: я нашу встречу не забуду. Правда, не забуду. Я ничего не могу предложить вам… и оттого ничего не прошу. Но хочу сказать: вы останетесь со мной. В молитвах. В путешествиях. Я буду помнить…

Камилла поверила. Как-то мэма Софур, разглагольствуя о мужчинах, обронила, что женское чутьё или есть, или нет, а то, что приходит от опыта, уже ничем не поможет. И когда чутья нет, мол, то и совершаются бабьи глупости, а коли оно есть – то с мужчинами проблем не будет. Воспитанницу мэма с гордостью и по праву считала «хитрой злыдней, у которой язык самим себом подвешен», и потому на её счёт не беспокоилась.

Вот только ничем Камилле её чутьё сейчас не помогало. Что с того, что паладин говорил правду? И что с того, что он к ней и впрямь неравнодушен? Здесь начинались их дороги – и скрестятся ль снова, попробуй пойми…

– Пэр Патрик, – грустно отозвалась Камилла, не глядя в лицо паладина. Слишком опасно: в глазах предательски и непривычно щипало. – Вы старше меня и, верно, знаете лучше. Возможно, даже встречали раньше… Так подскажите… Что такое любовь?

Паладин не отзывался достаточно долго, чтобы Камилла всё-таки подняла на него глаза. Лицо Патрика Блаунта оставалось серьёзным и спокойным, когда он ответил:

– Я – не лучший советник, ллейна Камилла, ведь у меня нет никакого опыта… Но думаю, что любовь – это когда каждый вечер у меня из мешка воруют шоколад, а я продолжаю класть его на одно и то же место.

ГЛАВА 3. Столица

Народ в столице оказался пуганый и деловитый, да и кошельки носили в поясах, так что не подобраться. Едва не попавшись страже в сутолоке на местном рынке, Камилла отчаялась обрести дневной заработок, стащила с прилавка сочный персик и отправилась на пристань – наблюдать за прибывавшими в столичную гавань кораблями. Заход судов в порт Стоунхолда стоил баснословно, потому не каждый капитан мог его себе позволить, и не каждый торговец пользовался услугами столичной гавани. А ещё – столичная гавань не принимала суда с Островов.

Даже с Зелёных, давно освоенных королевством Айрон, с обширным приходом Храма Отца, откуда плыли пэр Доминик и сопровождавший его паладин Патрик Блаунт. Даже с Ближних, ещё не до конца изведанных, но споро осваиваемых, откуда прибыл молодой повар Густав. С Дальних Островов, известных только невольничьими рынками, дикими племенами и жуткими чудовищами, кораблей не принимали даже отдалённые порты. Да и с Рыжих Островов, оплота контрабандистов, шахтёров и мародёров, родины наследницы Эйросского замка, корабли зачастую разворачивали. Только две гавани и принимали – в Сорпигале и в крупнейшем городе королевства Айрон, славившейся свободной торговлей и необычайно сплочёнными гильдиями.

Сегодня же день в порту был явно неторговый. У пристани покачивался небольшой богатый корабль, и слуги сносили по трапу сундуки и тяжёлые узлы с вещами. Камилла, устроившись на ограде у самой кромки воды, обсосала персиковую косточку и прицельно запулила ею в воду, выбив несколько водяных «блинчиков». Местечко, которое облюбовала дочь Золтана Эйросского, оказалось востребованным: здесь в шумные дни торговали цветами, рыбой и пирожками, встречая прибывающих, но сегодня, ввиду единственного корабля, торгующих оказалось мало. Всего одна торговка цветами, сидевшая в порту до поздней ночи, и Камилла.

– Шла бы отсюда, – посоветовала сухонькая, но на удивление крепкая цветочница. – Нашла, где кусочничать. За портовую девку ещё примут.

– А тебе что за дело? – без особого жара поинтересовалась Камилла, пристально наблюдая за богатыми тюками и ящиками. Тяжеленные! Если и останутся без присмотра, не то что стащить незаметно – с места сдвинуть не получится.

– Да не похожа ты на местных девок, – пожала плечами цветочница. – Явно не твоё ремесло. Так и шла бы, покуда не попутали. Как стемнеет, так и не посмотрят, согласная или нет.

– Светло ещё, – огрызнулась Камилла.

– Ну хоть отодвинься от меня, – нахмурилась соседка. – Вон, вишь, покупатель летит! Явно при деньгах, небось встречать приезжих!

Камилла оглянулась на въезд на причал. И впрямь прилетел удалец, верхом на роскошном вороном жеребце – целое состояние стоит, как пить дать! – да с целой свитой сопровождающих. Увидев, что разгрузка корабля уже началась, тот спрыгнул на дощатый настил пристани и размашистым, нарочито уверенным шагом направился к трапу. Камилла успела разглядеть болезненно-бледное молодое лицо, обрамлённое светлыми волосами, прихваченными серебряным обручем. Руки оказались унизаны драгоценными перстнями поверх кожаных перчаток, богатый плащ не скрывал ни дорогого камзола, ни дорогих украшений на нём.

– Купите цветы прекрасной даме! – встрепенулась торговка, как только тот приблизился. – Свежие, лучшие розы во всём Стоунхолде!

Благородный её даже взглядом не удостоил, проходя мимо ограды к пристани. Камилла фыркнула, покачав головой.

– Тут и сил тратить не стоило, тётушка, – с интересом приглядываясь к экипажу, остановившемуся у въезда в порт, усмехнулась дочь Рыжего барона. – Видно же, человек при деньгах и встречает подобную же девицу. Что ему твои чахлые бурьяны? У него своего добра навалом, от собственных, поди, садовников.

Торговка проводила взглядом роскошную корзину свежайших душистых лилий, которую нёс за богатым господином слуга, и даже руки с букетами опустила.

– За седмицу едва ли с дюжину продала, – пожаловалась цветочница. – Чем внучку сегодня кормить буду?

Камилла пригляделась к хваткой, загоревшей почти до черноты женщине, и устыдилась: тяжким трудом давался той хлеб, и насмешек поверх и без того несладкой жизни цветочница не заслуживала.

– Может, хоть этот купит? – с надеждой глянула торговка на вышедшего из экипажа господина в чёрном камзоле. Сощурилась подслеповато, пытаясь разглядеть возможного покупателя.

– Вряд ли, – не стала обнадёживать Камилла, рассматривая холодное и уже немолодое лицо, зачёсанные назад волосы и аккуратную круглую бородку, обрамлявшую тонкие, плотно сжатые губы. Этот мужчина двигался неторопливо, заложив руки за спину. Простой тёмный плащ с алым подбоем не служил украшением к обманчивой простоте убранства, а украшений благородный не носил вовсе, но Камилла буквально кожей ощутила исходящую от него опасность. – Этот вообще садовников не держит. И в садах у него вместо цветов и благоухающих кустов – слизь да болота, судя по кислому виду. Такое ощущение, что болотная вонь ему в кожу въелась – морщится, словно навозу нюхнул.

Цветочница не выдержала и прыснула, тотчас опустив голову, когда мужчина в сопровождении двух воинов прошёл мимо. Тот, в отличие от молодого предшественника, остановился. Медленно повернулся к женщинам, от чего цветочница склонила голову ещё ниже, а Камилла, напротив, вскинула лицо повыше, чтобы рассмотреть нежданного собеседника.

Вблизи тот оказался ещё неприятнее: ухожен да намаслен, натянутая кожа на черепе благоухала непонятной мазью; лоб, высокий и умный, и глаза, тёмные и неподвижные. Мог бы быть прочти привлекательным, лениво подумалось Камилле. Мог бы – но степень презрения в немолодом господине оказалась столь высока, что пробивалась и в пустом взгляде, и в опущенных уголках губ, и даже в морщинах у глаз. Это, увы, портило все черты благородного лица.

Их взгляды пересеклись, и Камилле показалось, будто от близкой морской глади потянуло холодом. Вот только ученица мэма Фаиля, рождённая на Ржавых Островах, в таких молчаливых перепалках участвовала не раз. Нельзя показывать ни тени неуверенности, тем более – страха. Вызова во взгляде тоже не должно быть. Просто пристальное спокойствие, готовность к действию – так растолковывал ученице мэм Фаиль, уча премудростям обращения со сложными покупателями.

Сейчас Камилла не чувствовала ни неуверенности, ни почтения. Да и богатого господина не боялась тоже. Не того полёта птица, чтобы тратить на неё, уличную нищенку, драгоценное время.

Потратил.

Шагнул почти вплотную, склоняясь над сидящей девушкой.

– Нельзя так смотреть на людей, – не то проговорил, не то прошелестел мужчина, не отрывая взгляда от Камиллы. – Может случиться несчастье.

– Простите её, светлейший ллей Салават, – пробормотала торговка, не поднимая головы. – Она из приезжих, достойных господ в глаза не видела, сама без роду и племени…

Дочь Золтана Эйросского нахмурилась, оглядывая странного собеседника. Тот медлил, разглядывая Камиллу с головы до ног. Такое внимание к портовой попрошайке оказалось непонятным, но Камилла редко задавалась непонятными вопросами. Нравится – так пусть смотрит. Чай, не он первый, не он последний. Рук не распускает, и ладно.

– Дядя, – позвали с пристани, и ллей Салават словно встрепенулся. Медленно, тяжело он оторвал взгляд от лица Камиллы и так же неторопливо направился к трапу.

– Ты что, – пихнула Камиллу в бок торговка, – это же сам ллей Салават! Главный советник его величества Родрега! И милостью Отца главный претендент на престол, после несчастья, постигшего светлого ллея Тадеуша Эйросского…

Камилла спрыгнула с бортика, пропуская стражу ллея Салавата и его племянника. Обхватила себя за плечи, напряжённо наблюдая за собранием на пристани. Шагнула ближе, не слушая шиканий цветочницы.

Пэр Нильс уже третью седмицу пробивался на приём в королевский дворец, и каждый день возвращался с неутешительными новостями: старые связи ничем не помогли пожилому учителю, а в живой очереди на приём пэр Нильс оказался не в первой сотне. Мэма Софур скучнела с каждым днём, особенно когда пришлось им съехать из довольно приличной таверны в клоповник подешевле, а оттуда – в хижину на берегу рыбацкого посёлка, раскинувшегося чуть в стороне от города. Рыбак, владелец лачуги, оказался падок на выпивку и за бутылку вина согласился их пустить. Пэр Нильс едва не плакал, утверждая, что это недопустимо для светлейшей ллейны Камиллы, и что он рассчитывал на помощь столичных друзей, и что так не должно было случиться…

Камилла только крепче сжимала губы. Няньке полезно посидеть на рыбной диете, пэру Нильсу не повредит закалка характера, а ей позарез нужен собственный замок, земли и всё, что к ним прилагается. Пути назад не было – дочь Рыжего барона не собиралась возвращаться на родину.

Вот только пэр Нильс не выдерживал столь тяжёлых условий – сказывался возраст; нянька выпивала с хозяином лачуги всё чаще, и времени у Камиллы оставалось всё меньше. Во владения Эйросских ллеев её не пустят без высочайшего распоряжения, и все пути так или иначе упирались в замок Стоунхолда. И короля Родрега Айронфисского. А значит, ей требовалась аудиенция – и не когда-нибудь, а сегодня. Или вчера, потому что добывать средства на существование у Камиллы получалось всё хуже: местное ворьё свои рынки стерегло жёстко.

– Ллейна Одетта, – расплылся в холодной улыбке молодой господин, подавая руку спускавшейся по трапу молоденькой девушке в богатой одежде. Плащ на тоненькой фигурке казался тяжелее самой ллейны, а светлые волосы, короной обрамлявшие хорошенькое личико, добавляли облику ллейны Одетты воздушности и трогательной беззащитности.

Камилле та показалась совсем ребёнком, ни к жизни, ни к учтивому пустословию не приспособленным.

– Ллей Ленар, – губы ллейны Одетты дрогнули, нерешительно и словно от страха, а не от радости лицезреть встречающего.

– Счастлив видеть свою прекрасную невесту в добром здравии, – склонил голову ллей Ленар, и по губам его тоже скользнула улыбка. Камилла бы сказала – неприятная. – Безопасным ли было путешествие? Море благоволило вам?

– От Новой Гавани в Стоунхолд – всего два дня пути, ллей Ленар, – отозвались с палубы. – Мы не успели бы ни устать, ни заболеть за столь короткое время.

Ллей Ленар выпрямился, отпуская руку невесты, и тотчас вновь склонился в почтительном поклоне. Из-за его спины шагнул ллей Салават, а Камилла тихо выдохнула, наблюдая, как по трапу спускается самая прекрасная из женщин, которых она когда-либо видела.

Светлые волнистые волосы оказались уложены просто, но с таким изяществом, что каждая прядь лишь подчёркивала совершенство и без того изумительного лица. Глаза, глубокие, серые, казались расплавленным серебром, а правильные черты словно наносили акварелью – ни единой резкой линии, ни одной тёмной краски. Платье на прибывшей оказалось длинным, в пол, скрывавшем лодыжки, но открывавшим совершенные плечи. Даже накидка вместо походного плаща оказалась светло-серой, не скрывавшей ни красоты убранства, ни плавных изгибов женственных форм.

– Ллейна Бианка Ватерлисская, – тонко усмехнулся ллей Салават, поднимаясь по трапу и подавая ей руку. – Рад приветствовать вас в Стоунхолде.

Ллейна Бианка приняла руку, но тотчас и отдёрнула, спустившись с трапа. Вовремя, потому что ллей Салават потянул ладонь прибывшей к губам.

Камилла скользнула ближе, унимая нервную дрожь. Как он сказал?..

«Ллейна Бианка… детская любовь… Золтан с Бианкой были неразлучны…».

Надо признать, вкус у батюшки имелся. Правда, на покойную маменьку прекрасная, как сон, ллейна Бианка и впрямь похожа не была. И что только нашёл в смуглой и диковатой Районе юный ллей Золтан? Пожалуй, теперь Камилла хорошо понимала и разочарование, и недоумение старого учителя.

– Вы прибыли поздно, большинство гостей уже размещены в восточном крыле замка, – проронил ллей Салават, ничуть не смущённый холодностью гостьи. – Но я придержал лучшие покои для вас, ллейна Бианка, и для вашей очаровательной дочери.

– Вы очень добры.

– Это самое малое, что я мог сделать для невесты моего племянника.

– Об этом я и хотела с вами поговорить, ллей Салават, – чуть запнувшись, решительно продолжила ллейна Бианка, привлекая к себе дочь. – Ваша договорённость с моим покойным мужем…

– …остаётся в силе, – почтительно склонил голову ллей Салават, но Камилле показалось – по тонким губам королевского советника скользнула быстрая усмешка. – Не переживайте, ллейна Бианка: я не нарушаю данного слова. И мой племянник, я уверен, будет счастлив соединиться с ллейной Одеттой законным союзом. Прошу вас – экипаж ждёт.

По лицу ллейны Бианки Камилла бы сказала, что той есть, что добавить, но благородная не стала выяснять отношения прямо на пристани. Коротко кивнув, ллейна Бианка отдала слугам распоряжения, ллейна Одетта с трепетной улыбкой приняла из рук жениха роскошную корзину с цветами, и вся процессия двинулась к выходу из порта.

Развернувшись, Камилла выхватила цветы из рук торговки.

– Ты что?.. – только и ахнула та, не успев ни разгневаться, ни разразиться бранью.

– Продать хочешь? – только и бросила ей Камилла.

Дочь Рыжего барона спрыгнула на ступени, ведущие с пристани к выходу из порта. Протянула почти увядшие цветы отпрянувшим ллейнам.

– Порадуйте себя в этот непростой день, – быстро выдохнула Камилла. – И нас порадуйте тоже! Хорошие цветы, собирались лично и с любовью… а не понравится – заменим! Завтра соберём и лично в руки доставим! Возьмите, прекрасные ллейны!

Ллей Ленар нахмурился, поднял руку, делая знак страже, но ллейна Бианка опередила.

– Возьмём, – кивнула она. – Порадуем… вас в этот непростой день.

Подскочившая торговка приняла опущенную в ладонь серебряную монету, расширенными глазами глядя на Камиллу, слуги забрали цветы, но дочь Рыжего барона всё ещё не двигалась с места. Щёки полыхали, сердце плясало в груди, как сумасшедшее, а ещё Камилла чувствовала на себе слишком много взглядов – пристальный Салавата, раздражённый – его племянника, удивлённый – ллейны Одетты, внимательный – ллейны Бианки…

Но она слышала достаточно, чтобы не рискнуть здесь и сейчас.

– Это вы та самая ллейна Бианка, в которую был влюблён мой отец, ллей Золтан Эйросский? – громко выпалила Камилла, следя за лицом прибывшей.

Ллей Салават сузил глаза, и холодом от воды потянуло уже явственно. Даже ллейна Одетта поёжилась, кутаясь в плащ. Ллейна Бианка не пошевелилась, только лицо разительно побледнело, потеряв всякие краски.

– Верно, это городская сумасшедшая, дорогая, – протянул Салават, выступая вперёд. Камилла не отступила, так что едва не уткнулась носом в крепкую грудь королевского советника. – Дитя моё, – ледяным тоном обратился к ней Салават, – знаешь ли ты, кто я?

– Вы – пре-тен-дент на отцовское наследие, – не отводя взгляда, без запинки выговорила Камилла сложное слово. – И, судя по слухам, имеете большие планы на Эйросский замок. Я здесь, чтобы заявить свои права на наследство, ллей Салават!

Рисковый шаг себя оправдал. Уж по крайней мере, ллейна Бианка побелела ещё больше, ллей Ленар обеспокоенно глянул вначале на дядю, а затем на рыжую девицу, выскочившую перед процессией, а сам ллей Салават внезапно посерьёзнел.

– Ложь – великое зло, дитя.

Камилла дёрнула плечом.

– Так не лгите, ллей Салават.

Лишь благодаря вмешательству ллейны Бианки воины, рванувшиеся по приказу ллея Ленара, не швырнули наглую девицу прочь.

– Погодите, ллей Ленар, – надтреснуто проронила ллейна Бианка. – А если она не лжёт? Взгляните на неё…

– Рыжие волосы – не гарант родства, моя дорогая.

– Медные, – поправила Камилла, вспомнив Патрика Блаунта. Прокашлялась и добавила уже решительнее, – и это – очень красиво.

Ллейна Одетта улыбнулась, тайком глянув на мать, а ллейна Бианка внезапно отвела взгляд.

– Ненадолго, – усмехнулся Салават, вытягивая руку.

Камилла могла бы поклясться, что её груди коснулись чужие пальцы – но глазами видела, как черты королевского советника дрогнули, и рука его, от плеча и ниже – выстрелила мощным водным потоком, пронзая её насквозь. Таким потоком можно снести к праотцам, пожалуй, целый караван – но она устояла. Тело пронзил неприятный холод – и только. Гадко, склизко – но терпимо. Настолько, что Камилла не стала и дожидаться конца странных фокусов и без колебаний отбросила чужую руку с плеча.

Поток холодной слизи иссяк, а Камилла тряхнула головой, поправляя выбившиеся из косы медные и абсолютно сухие пряди.

Ллей Салават медленно опустил руку.

– Сухая, – ахнула ллейна Одетта, распахнув светло-серые глаза. – После такой водяной бури! Я думала, весь порт затопит…

Камилла опустила взгляд: по дощатому настилу и впрямь стекали целые ручьи воды, убегая обратно к ллею Салавату. У его сапог терялись, словно впитываясь в крепкую кожу. Ллей-маг теперь молчал, стиснув побелевшие губы. Если бы могла, Камилла бы отступила – рядом с Салаватом становилось всё холоднее. Не по зубам оказался соперник, но и сделать ничего он не мог – не здесь и не при всех.