Вересковая пустошь

Пора.

В лаборатории все было готово. В центре на небольшом столике лежал округлый камень. Вокруг него была мелом нарисована пентаграмма, возле каждого лучика стояла белая свеча. На камне была выдолблена руна единения Линкос – две дуги, перекрещивающиеся между собой, внутри которых вытянутый горизонтальный ромб, касающийся всеми вершинами дуг. Себастьян взял ступку, в которой я растерла полынь с солью, капнул 2 капли сандалового масла, добавил желто-оранжевый порошок и стал осторожно размешивать лопаткой. Полынь и сандал перебили едкий запах серы и смешались с ароматом эвкалипта, листья которого Себастьян жег в лаборатории.

– Смесь теперь нужно насыпать по рисунку руны, очень аккуратно и осторожно. – Кот протянул мне ступку.

У меня засвербило в носу от сильного аромата трав и серы. Видимо, выражение моего перекосившегося лица не понравилось Себастьяну, и он отобрал порошок у меня и сам стал насыпать его на руну. Я отошла от столика, потому что действительно боялась расчихаться и испортить все торжество момента. В центр руны кот пристроил зеленую свечу. Она упала, закатилась под стол. Себастьян поставил ее снова, помахал возле нее лапкой, вроде стоит. Когда все было готово, Себастьян поманил меня пальцем и зажег все свечи. Мы посмотрели в окно, край солнечного диска почти касался земли. Начнем!

Мы встали возле столика напротив друг друга, протянули я руку, а он лапу над всей этой конструкцией. Когда наши рука-лапа сплелись, я произнесла первые строки стиха обряда:

Пусть сила наша будет вечна

Хранить тебя клянусь я бесконечно

Запах трав и серы усилился, вокруг сплетенных руки-лапы воздух уплотнился, стало теплее.

И если тьма накроет свет

Щитом я стану для всех бед

Огонь в свечах загорелся сильнее и ярче, смесь в руне задымилась, из нее стали вылетать зеленые искорки и, поднимаясь все выше, закружились вокруг наших руколап в медленном хороводе.

От бед и тьмы, от злых тревог

Сберечь тебя и дом мой долг

Искорок становилось все больше и вот уже вокруг нас летали яркие зеленые светящиеся искры, поднимая ветер. Стало темно. Мои волосы развевались подхваченные ветром, стал виден лишь силуэт Себастьяна, только огромные глаза горели ярким оранжевым светом. Думаю, мои глаза тоже светились зеленым. Говорить было все труднее.

Сердца пусть бьются в такт с судьбой

Клянусь быть верным пред тобой.

Все тело охватил жар, зеленые искорки превратились в гибкие светящиеся ленты и устремились мне в ладонь и в лапу Себастьяна. Свечи ярко вспыхнули, зеленая свеча не устояла и упала на камень. Огонек свечи попал на порошок в руне, мгновенно вспыхнула сера желто-оранжевым обжигающим облаком и свет перед моими глазами померк.

Глава 3

«Хорошая находка – новый котел. Плохая находка – бывший хозяин котла»

Из «Правил начинающей ведьмы»

Сквозь тяжелый слой липкой мглы пробивался чей-то голос, он звал и манил за собой. Я никак не могла его разглядеть и рукой разгоняла зеленоватый мутный туман, но тот, как назло, лишь сильнее обволакивал меня, руки двигались все медленнее, усталость навалилась тяжёлым одеялом на плечи. Из черноты тянулись щупальца мрака, ощупывали зелёный туман, заставляя его свернуться в плотный кокон. Жгло грудь, мешая провалиться в забытьё, не давая уснуть. Из последних сил заставила себя открыть глаза и посмотреть, что же так жжется. Бабушкин кулон пульсировал в серебряной оправе, излучая зелёный свет и отгоняя черный мрак. А голос звал и звал за собой, хотелось бежать за ним, но кулон мешал. Надо сорвать его, выбросить подальше, избавиться от всего, что мешает двигаться навстречу зову! И в этот момент пронзительный рев оглушил и в голове раздался отчаянный крик, отрезвляя и разгоняя щупальца мрака. Навстречу мне скачками неслись два огненных шара, выжигая мрак и оставляя за собой вихри пепла. В голове гремело лишь одно "Не спать! Очнись!"Я сжалась в комок, ожидая, что огненные шары пройдут сквозь меня и оставят лишь горсть пепла в темноте. Удар, моё тело зажало в тиски и резко дёрнуло наверх. Резануло по ушам громким криком "Очнись!", я зажала уши руками и резко села. Кто-то схватил меня за плечи и стал трясти:

– Открой глаза! Открой глаза! Дыши!

Я с трудом разлепила веки, голова мотылялась из стороны в сторону, тошнило, сфокусировать взгляд не получалось. Тот, кто тряс, наконец-то заметил, что я подаю признаки жизни и заголосил:

–Наконец-то! Очнулась! Как ты меня напугала!

На меня смотрел перепуганный Себастьян.

– Встать можешь?

Я кивнула и попробовала. Получилось не сразу и только на четвереньки. Постояла немного в такой непрезентабельной позе, подождала, пока из глаз не исчезнут мушки и тихонько поднялась на ноги. Чувствую себя лет на двести, такое ощущение, что все соки из тела выдавили, высушили, как старую кривую оглоблю. Себастьян помог мне дойти до кухни и поставил в печку чайник.

– Это всегда так обряд проходит? – спросила я хриплым чужим голосом.

– Нет. Я проходил раньше подобный обряд дважды. Каждый раз были небольшие отличия, но в этот раз что-то явно пошло не так. Тебя чуть во тьму не затянуло. И тебя там явно поджидали. – Он задумчиво смотрел на меня, цокая когтями по столу. – Если бы не твой амулет, то и следа бы твоего на этом свете не осталось.

Я помогала головой:

– Если бы не ты, никакой амулет не помог бы мне выбраться оттуда. Себастьянушка, дорогой мой, спасибо тебе!

Я обняла пушистика и уткнулась носом ему между ушей. Наконец-то немного отпустило и я разревелась. Громко, с всхлипываниями и слезами в три ручья.

Кот гладил мою руку и молча дал мне прорыдаться. Со слезами вышло многолетнее напряжение, тревога и пережитый страх.

Отпустила я Себастьяна только когда крышка на чайнике стала подпрыгивать.

Все ещё трясущимися руками взяла чашку чая и поморщилась, попробовав. Слишком сладкий, не люблю ни чай, ни кофе с сахаром.

– Так и надо, – сказал кот, прихлебывая из своей чашки. – Пей.

Почувствовав себя немного лучше, я порылась в своих запасах и накапала успокоительной настойки себе и Себастьяну. Мы ещё немного посидели при свете огня из печи. Треск дерева успокаивал, отблески огня плясали по стенам, рисуя чудные яркие картины, на душе становилось легче. Обруч, сжимавший голову, почти пропал и потянуло в сон.

На улице совсем стемнело, я проверила засов на двери, закрыла шторки на окне в кухне, и мы друг за дружкой поплелись наверх по своим комнатам. Кое-как умывшись и упала в кровать и уснула ещё до того, как голова коснулась подушки.

Щипок. Ещё один. И ещё раз. Не физически, а как будто кто-то тянет за сознание и отпускает. Это ещё что такое? Открыв глаза, поняла, что не приснилось, что-то реально покусывало меня изнутри и звало спуститься вниз. Сначала я испугалась, но меня так же ментально "погладили"по голове, успокаивая. Я затихла и прислушалась, вокруг была тишина и тут послышался глубокий вздох. Я поняла! Это дом! Это дом привлекает мое внимание. Себастьян же говорил, что после обряда я буду чувствовать и дом тоже. Тааак, куда там меня зовут? Пойдем, посмотрим. Дом завел меня в лабораторию и хотел, чтобы я осторожно посмотрела в окно. Спрятавшись за занавеску, я вгляделась в огород. Вроде бы все тихо, все на месте. О! Лишние детали появились! На грядке с огурцами шевелилась… шевелились… кто-то. Кучка грязных тряпок и облезлая рыжая шкурка. Это что такое? В смысле, кто это? Воришки? Кто ж это рискнул здоровьем в ведьмином огороде огурцы воровать?

Пока я обходила огород кругом, непонятные кто-то вылезли как раз мне под ноги, собираясь рвануть через мостик в лес. Когда эти двое поднялись на ноги, у меня защемило сердце – ребенок лет семи-восьми в грязном тряпье и тощая собака на длиннющих лапах представляли настолько дикое зрелище, что у меня весь запал ругаться пропал.

Куча тряпок шустро развернулась и хотела сбежать вдоль ручья, но Себастьян быстро схватил ее за шиворот и развернул ко мне чумазой моськой. Рыжая шкурка бросилась было на защиту, но кот шикнул и все застыли в молчании. Откуда-то из кучи тряпья выпало в пыль несколько огурцов.

– Пойдем в дом, – только и сказала я.

Шли молча, несостоявшиеся грабители переглядывались, сопели, но побег больше не пытались устроить. По дороге я спросила:

– Как тебя зовут?

– Алика. А это Руфа. – Ткнула она грязным пальчиком в набор костей под рыжей шкурой.

Так, значит, девочка. Это кто ж до такого состояния их довел? Во мне закипала злость и ладони начали почесываться.

– Меня зовут Анна, а это Себастьян. Откуда вы? Я правильно понимаю, вы же не местные?

На Себастьяна Алика смотрела во все глаза

– Хасан эфенди привел в вашу деревню наш цирк. Тут недалеко в лесу на поляне, где вереск растет, шатры поставили. На празднике выступать будем.

Мы с котом переглянулись, это на ярмарке в день летнего солнцестояния что-ли? На Солнцеворот?

– И это все циркачи по огородам промышляют теперь? До праздника еще два дня. – Тут на меня озарение нашло. – Так это ты у тетки Янины двух кур стащила?!

– Их тут же Кривой Юсуф отобрал, нам ничего не досталось, поэтому не считается. – со слезами в голосе пробурчала Алика. – А сейчас и вы Хасану эфенди пожалуетесь и…и…тогда…он нас…

И тут слезы пролились, маленькое худое тельце девочки затряслось, собака прижалась к ней тощим облезлым боком и тоже тихонько заскулила. Нет, ну на это же невозможно смотреть спокойно!

Тем временем мы подошли к крыльцу, и я повела всхлипывающую Алику в дом, в ванную, а Себастьян приказал Руфе сидеть возле лавки и ждать, а сам взлетел в дом. Девочка с тревогой оглядывалась на собаку, та тоже перебирала лапами и поскуливала, но, когда увидела миску, которую вынес Себастьян, замахала хвостом и переключилась на еду. Следующие полчаса мы отмывали чумазиков, я в ванной драила Алику, а Себастьян мучился с Руфой во дворе. Результат превзошел ожидания! Алика была смуглая, черноволосая девочка с длинными густыми ресницами на миндалевидных глазах. Только какой-то диссонанс все же присутствовал во внешности ребенка. Очень маленькая, очень тоненькая, с очень недетским взглядом больших карих глаз.

– Сколько тебе лет? – не выдержала я и спросила.

– Тринадцать.

Я чуть мимо табуретки не села:

– Сколько???

– Тринадцать– спокойно повторила девочка.

– Тебя что, вообще не кормили никогда? – вырвалось у меня.

Алика опустила голову и промолчала. Да и не требовалось тут ответа, и так все было очевидно. Закончив в ванной, мы спустились в беседку. В моей рубашке и простом прямом сарафане Алика выглядела чуднО. Пришлось подворачивать и закреплять поясом. Там нас уже поджидали Себастьян с чистовымытой Руфой и накрытым столом. Я посмотрела, как быстро улетают сырники и сходила в дом за более серьезной едой. Захватила хлеба, колбасы, молока, поставила все это на стол и стала задавать вопросы.

– Кто такой Хасан эфенди?

– Это мой двоюродный дядя. Когда я одна осталась, он явил свою милость и взял меня к себе.

– Я так поняла, что у него есть передвижная цирковая труппа?

Девочка кивнула.

– Большая?

Снова кивок.

– Сколько человек?

– Пятнадцать взрослых и шестеро детей. Только они еще совсем маленькие. – Алика подумала и добавила. – Маленькие, но вредные.

– И чем ты там занимаешься?

– Я акробатикой. Могу по канату ходить, могу на батуте прыгать, а вместе со старшими братьями еще на высоте летаем и жонглируем.

– В каком смысле «летаете»? – спросил Себастьян.

– В прямом.

Я подняла глаза вверх, представляя, как жонглирует живописная группа в цветных лохмотьях, левитируя над восхищенной толпой. Потом мы вдвоем молча уставились на Алику.

– Нууу, мы это, – замялась она, – сначала на батуте подпрыгиваем, а потом ненадолго задерживаемся в воздухе. И жонглируем.

– Ладно. Посмотрим. Сам Хасан эфенди чем занимается?

– Он самый главный.

– Это мы поняли. Но номер у него есть какой-нибудь? С чем он к публике выходит?

– А, это. Да, есть, дядя гипнотизер. Он кого-нибудь из публики приглашает на сцену и потом разные смешные вещи делать велит. За это больше денег платят.

– Понятно. А кто еще есть в труппе?

– Шуты, пересмешники, силачи, собаки.

– Такие же, как Руфа? – усмехнулся недобро в усы Себастьян.

– Нет, Руфу я подобрала совсем недавно, возле соседнего села, – она погладила собаку по спине. – Мы после выступления в городе остановились в лесу на пару дней, и я в деревню ходила за… – тут она запнулась и отвела глаза, но мы поняли, что кто-то недосчитался пары кур или овощей с огорода. Алика глубоко вздохнула и продолжила – Ее кто-то в канаву в лесу сбросил или сама упала, и она выбраться не могла и лежала, как мертвая, кто-то побил ее сильно. Я ее вытащила, полечила и теперь мы вместе. Только, – помрачнела Алика, – дядя Хасан сказал, что лишний рот кормить не будет и, если я ее взяла, то и кормить должна сама.

Мы все посмотрели на собаку. После мытья и без колтунов она выглядела немного получше, но торчащие ребра и выпирающий позвоночник резали глаз.

Себастьян протянул мне ошейник:

– Это я снял с Руфы и почистил.

Я присмотрелась и удивленно спросила у Алики:

– Это ты ей надела?

– Нет, он уже был на ней, когда я ее нашла. Только я не стала снимать. У меня бы его быстро нашли и отобрали, а Руфу никто не гладил и в шерсти он был незаметен.

Это как на полуживой собаке мог оказаться ошейник, стоимостью хорошего дома в столице??? На темно-коричневом кожаном ремешке, шириной в два пальца были вплетены в ряд семь небольших камней розового, голубого и светло-фиолетового цвета. Чтобы убедиться в своей догадке, я вышла из беседки и повернула ошейник так, чтобы солнечный свет падал на камни и от них в разные стороны брызнули яркие лучики радуги. Я крутила в руках ошейник, а камушки играли на свету, хвастаясь превосходной огранкой. Казалось, что у меня в руках горит и переливается холодным ярким светом ледяной шар. Бриллианты. Настоящие. Откуда? Как? Я оглянулась – Себастьян сидел с очень задумчивым выражением на морде, Алика смотрела с восхищением, она явно не осознавала всей ценности камней, а Руфа вывалила язык и лениво махала хвостом возле полупустой миски. Наконец-то наелась.

Итак, на повестке дня как минимум два вопроса. Кому принадлежала Руфа и что теперь делать с ними? С Руфой, Аликой и ошейником.

С Аликой тем временем происходили метаморфозы. Сначала она просто светилась от восхищения, прижав кулачки к груди, потом какая-то мысль омрачила ее личико и вот перед нами уже сидит, чуть не плача, девочка с красивыми печальными глазами. Все равно не могу принять ее внешность и возраст. Не стыкуется.

Тут губы Алики задрожали, и с болью в голосе она выдала всем очевидное:

– Теперь никак нельзя снова надеть ошейник на Руфу! Его же сразу отберут!

– Дааа, ситуация, – проворчал Себастьян.

– Что же теперь делать? – растерянно пробормотала я.

– А можно его у вас оставить? – с надеждой спросила Алика.

Мы переглянулись и дружно замотали головами. На кой нам такая ответственность? И что вообще с ним делать? Несомненно, красота неописуемая, но чужая и ооочень дорогая. А если кто-нибудь прознает, то у нас будут серьезные неприятности.

И тут Алика заерзала на скамейке и ее губы снова задрожали.

– Что?

– Я ведь тоже не могу вот в таком виде показаться перед дядей и всеми остальными, – вцепилась она руками в подол сарафана. И еле слышно прошептала:

– И не принесла я ничего съедобного.

Я не знала, что сказать. Очень хотелось предложить остаться у нас. Но на какой срок? Навсегда? Как на это отреагирует ее дядя? Видно, что девочка боится его до одури. То, что Хасан эфенди сволочь редкостная и морит голодом племянницу, это неоспоримо. Да еще воровством заставляет заниматься! Что ж делать?

– Ты можешь на некоторое время остаться у нас. И Руфа, естественно, тоже. – Наконец-то озвучила я свои сомнения.

– Нет-нет, нельзя! То есть, спасибо большое за предложение, но никак нельзя. Хасан эфенди будет в ярости, если я не приду и ничего не принесу. Да и выступление скоро, нельзя никак пропускать.

Ладно, те лохмотья, в которых Алика тут появилась, я не успела сжечь, хоть и собиралась, но что делать с ошейником?

Свое слово сказал Себастьян:

– Спрячем, не скажу где, чтоб ни у кого не было возможности никому рассказать, скажу только, что не в доме. Деточка, – обратился он к Алике, – ты должна понимать, что если кто-нибудь узнает о находке и о том, что он у нас, то всех нас ждут очень серьезные неприятности.

Девочка часто-часто закивала головой и потом так же быстро замотала ею:

– Да-да, никому никогда не скажу! Пусть он у вас остается.

– Нет, остаться навсегда он у нас не может. Надо как-то узнать, кому принадлежала Руфа и отдать хозяину.

Если он жив, мысленно добавила я, но, как говорится, надежда умирает последней.

Алика переоделась в свои лохмотья, замотала в тряпку огурцов с грядки и кольцо колбасы, и они с собакой ушли через заднюю калитку в лес. А мы смотрели им вслед и тревожные мысли не покидали мою голову, что ж теперь будет?

Глава 4

«Запомни, знакомства – как зелья на базаре – иногда взрываются, иногда дают силу, а иногда превращают в кролика!» Мастер Гримор

На следующий день я решила, что пора исследовать лес и познакомиться с набором травок, которые могут пригодиться для настоек и отваров. Себастьян подробно рассказал куда ведут тропинки, где бегут ручьи, а где болото и я, вооружившись корзинкой, бодро потопала через мостик в лес. Лес был замечательный! Сосны как мачты уносились ввысь, создавая мягкий темно-зеленый купол, птицы оглашали своим пением всю округу, и тропинка уводила все дальше и дальше. Сквозь ветви пробивались солнечные лучи, наполняя лес теплым светом и придавая всему пространству легкость и прозрачность. Мягкий мох и покрывало из опавших иголок создавали атмосферу уюта и свежести. В воздухе витал аромат хвои, влажной земли и цветов лесных трав. Лес казался свежим и открытым к прогулке и отдыху на свежем воздухе. Дышалось легко и окружающая тишина наполняла пространство спокойствием и гармонией. Настроение было прекрасным, мягкие закрытые башмаки удобными, что еще нужно для счастья?

Тропинка вывела к довольно широкому ручью, на берегу которого рос высокий камыш. Я пошла вдоль берега в надежде отыскать более чистый участок, чтобы подойти поближе к воде. За большим кустом бузины ручей делал крутой поворот, и я неожиданно вышла на просторную поляну. Поляна была обитаема. Здоровенный черный конь мирно жевал траву, у дерева лежало седло и кожаные седельные сумки, сапоги и кожаный жилет, на кустах были развешаны две рубашки, пара штанов, портянки. Одежда, кстати, была хорошего качества, не мужицкая дерюга, а очень даже неплохой хлопок. Да и фасон не деревенский, с воротником стойкой, у горла присобраны складки и широченные рукава с высокими манжетами на пуговичках. И не штаны это, а брюки для верховой езды, плотная ткань, широкий пояс, кожаные вставки в нужных быстропротираемых местах. Все уже далеко не новое, но вполне чистое и пригодное для появления в приличных местах. При моем появлении конь поднял красивую голову, посмотрел на меня внимательно и продолжил обедать. Но стоило мне проявить интерес к одежде, как он громко заржал. От неожиданности я аж подпрыгнула на месте!

– Доброе утро, – послышалось сзади прямо над ухом.

Я взвилась вверх и отпрыгнула на пару метров вперед. Сердце колотилось, голос пропал от испуга, а в ладонях началось опасное жжение. Подкрадывающимся незаметно оказался молодой полуодетый мужчина, в одних мокрых портках, но с мечом в руках. Так как я все еще молчала, то он снова заговорил:

– Я вас напугал, извините.

И шагнул ко мне. Я, все так же молча, сделала шаг назад.

– Я не причиню вам зла.

Я посмотрела на его меч, и он тут же спрятал его за спину.

– А, это… Я просто не ожидал тут никого увидеть.

И снова сделал шаг ко мне. Я снова отошла назад. Да уж, я тоже не ожидала увидеть здесь такое… кхм, такого. Что-то в его облике было мне знакомо. Не дождавшись от меня ни слова, он решил представиться:

– Меня зовут Филипп. Филипп Родионов, – он переложил за спиной меч из правой руки в левую и протянул мне ее для пожатия.

– Я знаю, – вырвалось у меня.

– О! – его брови удивленно поползли вверх, а рука так и осталась протянутой, но я не спешила отвечать на приветствие.

Уж не знаю, чему он больше удивился, тому, что я заговорила, или тому, что я его знаю. Если бы он был одет, как положено, я бы его сразу узнала, а в таком виде мне не доводилось его встречать. Когда я поступила на первый курс, Филипп Родионов был уже на предпоследнем. Адепт боевого факультета, любимец всей женской части академии, отличник, обладатель потрясающей улыбки и наследник небольшого такого графства, размером с пятую часть страны, после получения диплома неожиданно для всех пропал, хотя ему прочили перспективное распределение и дальнейший карьерный взлет благодаря родственным связям и прекрасной учебе. А в родственниках у него, если я не ошибаюсь, сама великая княгиня имеется! Что же должно было случиться, чтобы вот так в лесном ручье постирушки устраивать? Вон, даже прядь седая в черных волосах появилась, да и отрасли они ниже плеч, а в академии всегда с очень короткой стрижкой ходил. Я рассматривала его, а он всматривался в мое лицо. Ну да, наверное, интересно, кто ж его может знать в этой глуши. Он выпрямился, оперся одной рукой на меч, как на трость, другой рукой сгреб заросший щетиной подбородок и пытался вспомнить меня. Только я открыла рот, чтобы представиться своим новым, не совсем настоящим и сильно укороченным именем, так как надеялась, что вряд ли почти выпускник запомнит мелкую пигалицу с первого курса, как он выдал:

– Это твой отец послом в Германор у великого князя служит?

Такого поворота я не ожидала и растерянно протянула:

– Дааа, а ты откуда знаешь?

Он только хмыкнул и пробормотал негромко, оглядывая меня с низу вверх:

– Значит, не зря слухи про вас ходили.

И смотрел он на меня с жалостью. С жалостью! Как будто это не его портки сейчас на кустах развешаны, а мои! У меня, вообще-то, дом есть, да! И беседка! И огород! Да, временно, на время практики, но в ручье мыться не приходится! Я закипала от обиды и злости, если и есть кому меня жалеть, то уж не ему, это точно! Терпеть не могу, когда меня кто-то жалеет, всегда злиться начинаю, никому не позволю сделать из меня жертву. Тем временем мой собеседник обошел меня и пошел к сохнувшим на кустах вещам. Я повернулась на каблуках, чтоб не упускать его из вида и еле удержалась, чтоб не охнуть вслух. Лишь воздух сквозь зубы втянула. Через всю спину от левого плеча наискосок шли три длинных шрама, видно было, что зарубцевались они не так давно, но кто лечил их? И лечил ли вообще? Руки тому лекарю оторвать по самые плечи! Кривые, бугристые, местами перекошенные, шли они почти параллельно друг другу – по центру одна длинная полоса и по краям две покороче. Дааа, это кто ж его так наградил-то? А Филипп, как бы не замечая, что я его разглядываю, натянул рубашку и штаны, подошел к дереву, где стояли сапоги, обулся и достал расческу.

– Ты давно здесь? – спросил, расчесываясь.

Я помотала головой.

– Надолго? – стал завязывать небольшой хвост кожаным ремешком.

Я пожала плечами. Мама дорогая, теперь я поняла, отчего девицы академические стаями за ним бегали! Хорош, хорош, зараза! Брюки плотно облегали стройные длинные ноги, убранные в хвост волосы открыли загорелое, с тонкими аристократическими чертами, лицо, небольшая щетина придала шарм, а серые глаза выделялись спокойствием и ясностью на загорелом лице. Черт.

– Да, хороший из тебя собеседник, приятный во всех отношениях. – Не дал мне зависнуть надолго Филипп. Пока я тут соляной столб изображаю, он уже седлал коня.

– Не подскажешь, в какой стороне ближайшее село?

Что ж не подсказать, это мы с удовольствием, думала я, протягивая в нужном направлении руку. Филипп посмотрел в ту сторону, не увидел никакой тропинки, снова посмотрел на меня, как бы желая удостовериться, правильно ли понял, и со вздохом произнес, качая головой:

– Ладно, мне пора.

Он собрал свои пожитки, прицепил к седлу, взлетел на коня и неспешным шагом отправился в указанном направлении. Странный какой-то, ему помощь оказывают, чтоб не заблудился, а он еще и не верит.

Через несколько шагов Филипп обернулся и крикнул:

– Остерегайся воды, не ходи на болото!

Чего это он? Смотрите, заботливый какой! Я еще немного постояла, глядя удаляющемуся всаднику вслед, и поняла, что я тоже хочу иметь вот такого же коня. Ну, почти такого же, немного поменьше размером только, с таким огромным мне не справиться. Как я соскучилась по бешенной скачке по залитым солнцем полям, чтобы слиться с конем в единое целое, чтобы копыта стучали в такт сердцу, чтобы волосы развевались по ветру, чтобы счастье наполняло все тело и растворялось в бескрайних просторах, где только солнце, ветер, трава и комья земли из-под копыт! Смогу ли я когда-нибудь еще испытать радость от ветра в лицо и скорости, при которой васильки, маки и ромашки похожи на размытую акварель?