Берега закона

Ращид сжал кулаки в карманах пальто. Бежать? Драться против двоих, один из которых с ножом? Нет, надо выждать.

– Понятно, – сказал он четко, глядя в холодные глаза «афганца». – Передайте вашему начальству: помощник следователя прокуратуры области Рашид Муратов не реагирует на угрозы уголовных элементов. Дело по хищениям в СМУ-3 будет расследовано до конца. По закону.

Коренастый фыркнул:

– Бля, законник! Да я щас…

– Не надо, Вить, – спокойно остановил его шрамированный. Он убрал нож. – Он пока сказал. Теперь мы сказали. – Его взгляд впился в Рашида. – Следующий разговор будет… предметнее. Учти. Иди.

Они растворились в подворотне так же внезапно, как и появились. Рашид стоял, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца. Холодный пот выступил на спине. Угроза была реальной. Осязаемой. «Стреляют тут не только в грузчиков», – вспомнились слова Волкова.

Он добрался до своей комнаты в общежитии (временное жилье от прокуратуры) на автобусе, весь путь оглядываясь. Тишина. Только шум мотора и его собственные мысли. Он включил свет, запер дверь на все замки. Первый раз в жизни ощутил настоящую опасность, перемешанную с чувством страха. Не абстрактный, а физический, от ножа в темной подворотне.

Он подошел к столу, где лежали копии документов по делу СМУ-3. Рука дрогнула, когда он взял папку. Сомнение. Мгновенная, предательская мысль: «Может, Волков прав? Может, не лезть?» Он посмотрел на фотографию отца, приколотую к стене. Тот смотрел на него с бакинской набережной улыбкой – спокойно и уверенно.

Рашид глубоко вдохнул. Открыл папку. Достал ручку. Беспокойство не прошло. Но он был вторичен. Первичной была ярость. Ярость против этой наглости, против попытки запугать Закон холодной сталью. Они показали клыки. Значит, он попал в цель.

Он начал составлять запрос о проведении внезапной инвентаризации на складе СМУ-3. С привлечением независимой комиссии и ОБХСС. Нож в подворотне лишь подтвердил – там есть что искать.

Загрохотал телефон на столе (громкий, дисковый). Рашид вздрогнул. Кто в этот час? Он снял трубку.

– Алло?

– Муратов? – Голос Гордеева. Без предисловий. Сухой, как осенний лист. – Ты что там, в СМУ-3, раскопал такое, что по тебе уже предупредительные выстрелы делают? Или это просто твоя богатая фантазия?

Рашид замер. Как он узнал? За ним следят? Или звонок был сверху?

– Я… работаю по делу, Игорь Семенович. В рамках своих полномочий. Столкнулся с попыткой запугивания.

– В рамках полномочий… – Гордеев язвительно повторил. – Ну что ж. Завтра к восьми у меня. С докладом. И со всеми своими «находками». И будь готов к тому, что твои полномочия… могут быть пересмотрены. В свете новых, «обстоятельств». Не засыпай.

Щелчок в трубке. Рашид медленно положил ее на рычаги. Тишина комнаты вдруг стала гулкой. Война перешла в новую фазу. От бумажных тигров – к реальным клыкам и когтям. И первый выстрел – звонок начальника – прозвучал. Завтра предстоит бой не на складе, а в кабинете Гордеева. Его берег подвергся первой атаке. Пора было окапываться.

Глава 4: Линия Фронта (октябрь 1985 г.)

Звонок Гордеева повис в воздухе комнаты, как запах пороха после выстрела. Рашид стоял у стола, пальцы бессознательно сжимали край папки с документами по СМУ-3. Беспокойство и страх, холодный и липкий, сменился леденящей ясностью. Угрозы уличных гопников – это одно. Звонок начальника следственного отдела, прозвучавший как обвинительный акт, – совсем другое. Это означало, что его действия уже вызвали «реакцию системы». Не снизу, где копошатся «Витьки» и «афганцы», а сверху. Оттуда, где принимаются решения, где «шитые» дела становятся аккуратными папками в архиве.

Он не сомневался – Гордеев знал о встрече в подворотне. Слишком быстро. Значит, либо за ним следят плотно, либо кто-то из «них» уже дотянулся до коридоров прокуратуры. Или сам Гордеев был частью… чего? Не обязательно криминала. Системы удобного молчания. Системы, где «орденоносцы» вроде Сидорчука неприкасаемы, а пьяницы-грузчики – идеальные виновники.

Рашид резко отодвинул стул. Страх гнал бежать – к Волкову, к отцу в Баку, куда угодно, лишь бы подальше от этого города с его вишневыми «Волгами» и ножами в подворотнях. Но «ярость и злость» была сильнее. Ярость против наглости, с которой пытались сломать его на первых же шагах. Ярость за сломленного Кольцова, за запуганную Лиду Сомову. За циничное извращение Закона, которое он почувствовал еще в кабинете Гордеева при первом разговоре.

Он схватил ручку и лист бумаги. Дрожь в руках мешала писать ровно, но он выводил слова четко, как приказы себе самому:

1.  Инвентаризация. Запрос в ОБХСС и независимую комиссию – УТРЕННЯЯ ПОЧТА. Копия – Волкову. Основание: выявленные несоответствия + попытка давления на свидетеля (Сомова) и следователя (он сам).

2.  Банк. Ускорить запрос. Личный контроль.

3.  Кольцов. Допрос с пристрастием. Давление на него? Кто обещал «решить» его проблему в обмен на признание?

4.  Гордеев. Доклад. ТОЛЬКО ФАКТЫ. Без эмоций. Без предположений о «крыше». Показать шитость дела. Спросить о мерах безопасности.

5.  Бдительность. Маршрут домой – только освещенные улицы, людные места. Никаких подворотен.

Он сложил листок вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака. Это был его «план обороны и наступления». Он знал – Гордеев может отозвать запрос на инвентаризацию. Может снять его с дела. Может вообще выгнать из прокуратуры под благовидным предлогом. Но если успеть до восьми утра… Если бумага уйдет в ОБХСС и к Волкову… Это создаст шум. Замять станет сложнее.

Он не спал. Сидел за столом, перебирая документы, сверяя цифры, выстраивая логическую цепочку махинации так, чтобы ее нельзя было игнорировать. Каждый шорох за дверью общежития заставлял вздрагивать. Ожидание удара было почти невыносимым.

8:00. Кабинет начальника следственного отдела.

Гордеев сидел за столом, пил чай из массивной кружки с гербом. Лицо было непроницаемым. Ни тени вчерашней язвительности. Только усталая серьезность высокого начальника.

– Садитесь, Муратов. Докладывайте. Кратко. О фактах. И о вчерашнем… инциденте.

Рашид сел, положил перед собой папку и свой конспектированный отчет. Говорил четко, без запинки, как на экзамене по уголовному процессу:

– Игорь Семенович. По делу о хищениях в СМУ-3 треста №11 выявлены существенные несоответствия. – Он перечислил пункты: нарушенная хронология журналов, несовпадение подписей Сидорчука на накладных и в журнале учета, физическая невозможность Кольцова вынести указанные объемы, нестыковки между списанными материалами и потребностями объектов. – Имеются основания полагать, что хищения носили систематический характер и совершались организованной группой. Грузчик Кольцов В.П. является, вероятно, подставным лицом. Кладовщица Сомова Л.И. при повторном допросе вела себя неадекватно, демонстрировала признаки сильного страха, намекала на давление. Для установления истины мною подготовлен и направлен в ОБХСС и на имя товарища Волкова П.Н. запрос о проведении внезапной инвентаризации материальных ценностей на складе СМУ-3 с привлечением независимой комиссии. Что касается вчерашнего инцидента… – Рашид сделал паузу, глядя Гордееву прямо в глаза. – Примерно в 19:30, при выходе из здания прокуратуры, ко мне подошли двое неизвестных. Один, коренастый, назвал меня по фамилии. Второй, со шрамом через бровь, демонстрировал холодное оружие (армейский нож). В грубой форме потребовали прекратить расследование в отношении Сидорчука П.И. и Сомовой Л.И., угрожали физической расправой. Я ответил отказом. После чего неизвестные скрылись. Ориентировки на них мною составлены и переданы в дежурную часть.

Гордеев слушал, не перебивая. Его лицо оставалось каменным. Только пальцы слегка постукивали по кружке. Когда Рашид закончил, в кабинете повисла гнетущая тишина.

– И это всё? – наконец спросил Гордеев. Его голос был тихим, но каждое слово било как молоток. – Вы, Муратов, в первый же месяц работы в областной прокуратуре умудрились: во-первых, усомниться в выводах предварительного следствия, проведенного опытными товарищами; во-вторых, напугать до истерики молодую работницу; в-третьих, навлечь на себя внимание уголовного элемента и, как следствие, угрозу для своей безопасности; и, в-четвертых, самовольно, без санкции начальства, инициировать крупную проверку в стратегически важном строительном тресте, рискуя сорвать выполнение квартального плана! Вы понимаете, что творите?!

Рашид не отводил взгляда:

– Я выполняю свои служебные обязанности, Игорь Семенович. Статья 21 УПК РСФСР обязывает следователя всесторонне, полно и объективно исследовать обстоятельства дела. Выявленные мной несоответствия – факт. Попытка давления на свидетеля и следователя – факт. Угрозы – факт. Игнорировать это – значит нарушать Закон.

– Закон?! – Гордеев резко встал, опершись руками о стол. Его лицо налилось краской. – Вы мне будете тут Закон цитировать? Я знаю его лучше вас! Знаю, как он работает в реальности! Ваша «принципиальность» может обернуться «хаосом»! Для треста! Для города! Для вас лично! Вы думаете, эти ублюдки с ножом шутят? Они убьют вас как щенка, и никто даже не пискнет! А ваше «дело» благополучно сгинет в архиве с грифом «за недоказанностью»! Вы этого хотите?!

Рашид тоже встал. Его сердце колотилось, но голос звучал твердо:

– Я хочу установить истину, Игорь Семенович. И наказать виновных. Если система позволяет запугивать свидетелей и следователей, если она покрывает воровство под прикрытием партбилетов и орденов – значит, система больна. И ее нужно лечить. Начиная с таких вот «шитых» дел. Я не могу и не буду закрывать на это глаза.

Они стояли друг напротив друга, разделенные широким столом, но пропасть между ними казалась бездонной. Два мира. Две правды. Гордеев тяжело дышал. Гнев в его глазах сменился на что-то другое – на усталое, почти отчаянное понимание.

– Лечить… – он горько усмехнулся. – Идиотский максимализм. Ты, Муратов, не лекарь. Ты – «пушечное мясо». И тебя скормят первой же атаке. – Он махнул рукой, резко сел. – Ладно. Делай, что должен. Твой запрос… – он заглянул в папку входящих документов, – …уже здесь. Отозвать его – значит подписать себе индульгенцию в их глазах. Пусть ОБХСС копает. Но запомни: с этого момента ты идешь по «минному полю». Один шаг в сторону от буквы закона, одна ошибка – и я тебя не прикрою. Наоборот. Твоя принципиальность станет твоим же обвинительным заключением. Убирайся. И… – он добавил уже беззлобно, устало, – …смотри под ноги. И за спиной.

Рашид вышел из кабинета. Коридор прокуратуры показался ему вдвое длиннее. Он чувствовал на себе взгляды секретарш, следователей, выходивших из кабинетов. Шепот. Новость о его «подвиге» и разговоре с Гордеевым, видимо, уже разлетелась. Одни смотрели с любопытством, другие – с опаской, третьи – с откровенным неодобрением. Он был «чужим». Нарушителем спокойного течения бюрократической жизни.

В кабинете 217 Волков сидел заваленный другими делами, но взгляд его был серьезен.

– Ну что, герой? Гордеев тебя… благословил?

– Сказал, что я иду по минному полю. И что он меня прикроет только для того, чтобы самому завалить.

Волков хмыкнул:

– Честно, как всегда. Инвентаризацию назначили. Завтра. В семь утра. Будет весело. Сидорчук уже, поди, в курсе. Готовься к «теплому» приему. И… Муратов?

– Да?

– Гордеев прав вдвойне. Минное поле – это не только их мины. Это и наши. Те, кто в мундирах. Будь осторожен вдвойне.

Склад СМУ-3. 7:00 утра.

Тусклый октябрьский рассвет едва пробивался сквозь грязные окна склада. Воздух был холодным и спертым. Рашид стоял рядом с представителями «ОБХСС» – двумя майорами с каменными лицами – и членами «независимой комиссии» из треста-смежника, явно недовольными ранним подъемом. Волков курил в сторонке, наблюдая.

Петр Сидорчук встретил их с ледяной вежливостью. Ордена на его пиджаке блестели в свете принесенных комиссией переносных ламп. Лица не было. Каменная маска. Кладовщицы Лиды Сомовой не было. Сидорчук сухо пояснил: «Уволилась по собственному желанию. Вчера». Рашид почувствовал укол. Свидетеля убрали.

Инвентаризация началась. Стук счетов, скрип фломастеров по бумаге, монотонные голоса: «Цемент М-500, мешков – 50… по документам – 75… Недостача 25». «Краска масляная, белая, банок – 120… по документам – 150… Недостача 30». Цифры нарастали как снежный ком. Комиссия работала медленно, тщательно. ОБХСС-ники фиксировали все. Сидорчук стоял неподвижно, лишь челюсти время от времени сжимались. Его «безупречная» репутация трещала по швам с каждым выявленным несоответствием.

Внезапно скрипнула дверь склада. Все обернулись. В проеме, окутанный утренним туманом и сигаретным дымом, стоял Виталий Маркелов. Не в импортном костюме, а в добротной темной куртке и кепке, но его осанка, холодный взгляд были теми же. За ним, чуть поодаль, маячили две знакомые фигуры – его «тени» из-под Дома Союзов.

Маркелов, не спеша вошел, окинул склад и собравшихся оценивающим взглядом. Его взгляд скользнул по Рашид – без презрения, без усмешки. С холодным, профессиональным интересом, как хищник рассматривает неожиданно выросшее на пути препятствие. Он подошел к Сидорчуку.

– Петр Ильич? Что тут у вас? «Пожар?» —спросил он громко, с нарочитой небрежностью.

– Инвентаризация, Виталий Константинович, – Сидорчук вытянулся, голос дрогнул. – Внезапная. По инициативе… – он кивнул в сторону Рашида.

Маркелов медленно повернулся к Рашиду. Их взгляды встретились.

– А… Помощник следователя. Муратов, кажется? – произнес он с легкой, едва уловимой интонацией, будто вспоминал что-то незначительное. – Рьяно взялись за дело. Молодцом. Наведение порядка – это хорошо. Очень хорошо. – Он сделал паузу, его глаза, холодные как сталь, впились в Рашида. – Только вот… порядок бывает разный. Иногда слишком усердное метение поднимает такую пыль, что всем дышать нечем. И метельщика первого сметают. Будьте… осмотрительны, товарищ Муратов. Ради общего спокойствия.

Он не ждал ответа. Кивнул Сидорчуку, бросил взгляд на ОБХСС-ников, которые старались не смотреть в его сторону, и развернулся. Его «тени» молча раздвинулись, пропуская его. Через мгновение они исчезли в утренней дымке, оставив за собой тяжелое молчание.

Рашид стоял, чувствуя, как ледяная волна прокатывается по спине. Это была не уличная угроза ножом. Это была официальная демонстрация силы. Предупреждение, озвученное открыто, при свидетелях, но с таким подтекстом, что придраться невозможно. «Метельщика первого сметают». И Сидорчук был лишь первым веником, который ломался у него в руках. Маркелов показал, что наблюдает. Что контролирует. Что он – «хозяин» этой территории. И законы здесь – его.

Волков подошел, бросил окурок, раздавил его каблуком.

– Ну, вот и познакомились поближе, – пробормотал он. – «Патриарх» лично почтил. Теперь ты у него на карандаше. Очень жирном. – Он посмотрел на Рашид. – Не струсил. Молодец. Но теперь ты точно идешь по минному полю. И мины теперь – не только Сидорчука. И даже не только Гордеева. – Он кивнул в сторону, где исчез Маркелов. – Теперь они с его меткой. И взорвутся так, что от тебя мокрого места не останется. Работай дальше. Факты – твоя единственная броня. Пока она держится.

Рашид взял в руки планшет с актом инвентаризации. Цифры недостач горели на бумаге. Он видел каменное лицо Сидорчука, чувствовал тревожные взгляды комиссии. Он слышал эхо слов Маркелова: «Будьте осмотрительны… Ради общего спокойствия». «Общее спокойствие» – это когда воруют, а следователи молчат? Когда закон гнется под «орденоносцев» и сынков начальников? Когда «Патриарх» правит бал?

Он поднял голову, встретился взглядом с одним из майоров ОБХСС.

– Продолжаем, товарищ майор. Секция электродов. Документы показывают 2000 штук. Фиксируем фактическое наличие.

Его голос звучал ровно. Страх был. Ярость была. Но сильнее было «железное упрямство». Он нашел свою линию фронта. И отступать не собирался. Ни на шаг. Пока держалась броня фактов. Пока он мог ставить подпись под актом, обличающим воровство. Его война только началась. И враг обрел имя и лицо – Виталий Константинович Маркелов. «Патриарх».

Глава 5: Цена Фактов (октябрь 1985 г.)

Холодный складской воздух, пропитанный пылью и горечью выявленных недостач, казалось, впитал и эхо слов Маркелова. «Будьте осмотрительны… Ради общего спокойствия. Метельщика первого сметают». «Патриарх» ушел, оставив после себя не просто угрозу, а осязаемую реальность власти. Его появление было не случайностью – это был расчетливый демарш, карта, брошенная на стол перед всеми: следователями, ОБХСС, комиссией, Сидорчуком. «Я здесь главный. Игра идет по моим правилам».

Рашид чувствовал этот взгляд на спине еще долго после того, как вишневая «Волга» скрылась в утреннем тумане. Но он продолжил работу. Каждую цифру недостачи, каждый неучтенный мешок цемента, каждую банку краски он превращал в строку акта инвентаризации. Факты. Это была его крепость. Его единственное оружие против наглой силы «Патриарха».

Кабинет 217. Стол был завален бумагами итоговой инвентаризации. Цифры кричали о хищении в особо крупном размере. Не на уровне пьяницы-грузчика, а на уровне хорошо организованной схемы. Волков, сдвинув очки на лоб, щурился на сводную таблицу.

– Ну вот, герой, – он постучал карандашом по итоговой сумме ущерба. – Ты докопался. До золотой жилы Сидорчука. Или, вернее, до того, кто стоял за Сидорчуком. Теперь вопрос: что с этим делать? Гордеев уже звонил. Требует доклад и все материалы. Срочно.

– Отдадим, – сказал Рашид, подшивая последний лист в папку. Его руки были испачканы типографской краской и пылью, но движения точны. – Факты – вещь упрямая. Пусть пробуют их оспорить.

– Оспорить? – Волков горько усмехнулся. – Их просто… потеряют. Или найдут «ошибки в подсчетах». Или Сидорчук вдруг вспомнит, что часть материалов была в аварийном состоянии и списана по устному распоряжению какого-нибудь замначальника треста, который сейчас в отпуске на Байкале. Вариантов – масса. А твои факты превратятся в бумажного тигра. Рычащего, но беззубого.

Рашид знал, что Волков прав. Система умела перемалывать неудобные истины. Но сдаваться было рано.

– Сомова, – напомнил он. – Она ключ. Она знает, кто давал указания, кто вписывал лишнее. Ее надо найти. И защитить.

– Сомова? – Волков снял очки, устало протер переносицу. – Лида Сомова, как ты думаешь, где сейчас? В лучшем случае – за тридевять земель, в какой-нибудь глухой деревне у тетки. В худшем… – Он не договорил, но смысл был ясен. – Искать ее – все равно что искать иголку в стоге сена. А «они» уже вычистили за собой. И Сомова – лишь первый мусор.

Кабинет Гордеева. Начальник следственного отдела листал объемистую папку с актами инвентаризации, докладными Рашида и Волкова. Лицо его было непроницаемым, как гранитная плита.

– Значительные недостачи, – констатировал он наконец, откидываясь в кресле. – Факт. Организованная группа. Факт. Сидорчук – явно причастен. Факт. – Он перечислил это монотонно, как будто диктовал протокол. – Однако… – Гордеев сделал паузу, его взгляд стал тяжелым. – Однако, товарищ Муратов, ваша прыть привела к тому, что главный свидетель, Сомова, исчезла. Возможно, запугана именно вашими неосторожными действиями и преждевременными выводами. Это ставит под сомнение всю доказательную базу. Сидорчук, как вы понимаете, уже подал заявление о клевете и давлении. У него есть поддержка парткома треста и… – он многозначительно поднял бровь, – …вышестоящих товарищей.

Рашид почувствовал, как кровь ударила в виски.

– Игорь Семенович! Сомова была запугана до моего вмешательства! Ее исчезновение – прямое следствие давления на нее со стороны тех, кто стоит за хищениями! А поддержка Сидорчука лишь подтверждает масштаб коррупции!

– Коррупция? – Гордеев резко хлопнул ладонью по папке. – Осторожнее с терминами, помощник следователя! Вы не имеете доказательств причастности конкретных вышестоящих лиц! У вас есть Сидорчук и куча бумаг, которые могут быть оспорены! Ваша «принципиальность» обернулась оперативным провалом! Вы спугнули свидетеля, спровоцировали конфликт с важным хозяйственным объектом и навлекли на прокуратуру ненужное внимание! – Он встал, его фигура казалась вдруг огромной и подавляющей. – Дело по хищениям в СМУ-3 передается другому следователю. Для проверки всех обстоятельств, включая ваши методы работы. Вы отстраняетесь. Временно. Пока не уляжется пыль.

И займитесь-ка лучше какими-нибудь хулиганками. Без риска для репутации прокуратуры и… для вашего здоровья. Это приказ.

Рашид стоял, сжав кулаки. Гнев душил его. Предательство. Открытое и циничное. Его факты, его риск, его столкновение с угрозами – все было перечеркнуто одним росчерком пера Гордеева. Система защищала своих. «Патриарх» уже нанес ответный удар – не ножом в подворотне, а через кабинет начальника следственного отдела.

– Я обжалую это решение, Игорь Семенович, – сквозь зубы произнес он.

– Обжалуйте, – равнодушно пожал плечами Гордеев. – Но учтите: пока решение в силе. И… – его взгляд стал ледяным, – …не создавайте себе дополнительных проблем, Муратов. Ради вашего же спокойствия.

Рашид вышел, чувствуя себя избитым. Не физически, а морально. Коридор прокуратуры казался враждебным. Шепоты за спиной звучали громче. Отщепенец. Сорванец. Карьерист, напоровшийся на собственное рвение. Он заперся в кабинете 217. Волков молча протянул ему стакан холодного чая.

– Принял удар? – спросил он без осуждения.

– Принял, – кивнул Рашид, опускаясь на стул. Руки дрожали. – Передали другому. Отстранили. Гордеев… он с ними?

– С ними? – Волков задумался. – Необязательно. Он – с системой. Система сказала: «Хватит копать под СМУ-3». Сидорчук – часть системы. Маркелов – ее бенефициар. А ты… ты – песчинка, которая засорила шестеренки. Система просто стремится к равновесию. К тому самому «общему спокойствию». Гордеев – ее служака. Он выбрал спокойствие отдела, спокойствие треста, спокойствие города. А твои факты… факты мешают спокойствию. Вот и все.

Вечер. Рашид шел домой другим маршрутом – длинным, через освещенные центральные улицы, мимо кинотеатра «Сатурн», где толпилась молодежь. Он боялся подворотен. Боялся тени от фонаря. Боялся глухого голоса: «Муратов?». Угроза «афганца» и коренастого Вити казалась теперь куда реальнее. Если система от него отвернулась, то уличные волки «Патриарха» почуяли слабину.

Он купил в киоске газету «Правда», пытаясь отвлечься. На первой полосе – отчет о трудовых успехах «Главстроя». И фотография – группа передовиков производства. И среди них, чуть сбоку, но с уверенной улыбкой – Виталий Маркелов. «Мастер СМУ-3». Рашиду показалось, что на фотографии Маркелов смотрит прямо на него. С тем же холодным, оценивающим взглядом, что и утром на складе. «Видишь? Я – здесь. Я – свой. А ты – никто».

Он свернул в свой двор. Типичная «хрущевка». Темный подъезд. Он нащупал ключи, стараясь двигаться быстро. Сердце колотилось. Один пролет… второй… его квартира на третьем этаже.

Тень. Резкое движение справа, из-под лестницы, ведущей в подвал. Рашид инстинктивно рванулся вперед, к своей двери. Но было поздно.

Удар. Оглушительный, страшный. Не по голове – в спину, чуть ниже лопатки. Не нож – что-то тяжелое и тупое. Кирпич? Обрезок трубы? Боль пронзила все тело, выбив воздух. Он рухнул на колени, ударившись лицом о холодную бетонную плиту пола. Во рту – вкус крови и пыли. Он попытался перевернуться, закричать, но второй удар обрушился на плечо. Хруст. Дикая боль. Он услышал хриплое дыхание над собой, шаги – не двое, а один. Быстрый, тяжелый. И голос, знакомый – коренастого Вити из подворотни у прокуратуры:

– Говорили же, умник… Не услышал. Теперь услышишь… надолго.

Третий удар пришелся по ребрам. Рашид сжался в комок, пытаясь защитить голову руками. Темнота заволокла сознание. Шаги удалялись вниз, в подвал. Грохот захлопнувшейся двери.

Он лежал в темноте подъезда, на холодном полу. Боль была всепоглощающей. В ушах звенело. Он чувствовал теплую струйку крови, стекающую по спине под одеждой. Страх сменился животным ужасом и… унижением. Они сделали это. Легко. Без свидетелей. Как и обещали. «Внезапная хромота». Или что похуже.

Он не знал, сколько пролежал. Минуту? Пять? Время расплывалось. Потом услышал шаги сверху. Соседка? Он попытался пошевелиться, крикнуть, но выдал лишь стон. Шаги спустились ближе. Женский вскрик:

– Боже мой! Кто здесь?! Муратов?! Что с вами?!

Он узнал голос – Анна Петровна, пенсионерка с пятого этажа. Ее испуганное лицо склонилось над ним.