Когда поют цикады

И хотя вспышки гнева мальчика удовольствия Селии не доставляли, она ему сочувствовала. Перед ним как перед самым младшим постоянно стоял пример отца и братьев. Не то чтобы Дрю и Скотти являли собой само совершенство. Уж точно если знать их столь хорошо, как знала она. Колючие голубые глаза Дрю словно бы непрестанно судили о происходящем вокруг, и обычно вердикт был «виновны». Лицо его постепенно приобретало беспросветно хмурый вид, и он обзавелся неприятной привычкой издавать скрежещущее покашливание, единственным предназначением которого было выражение нетерпения. Еще барабанил пальцами, да порой так громко, что окружающие смолкали. В детстве сила его широких плеч и крепких запястий служила для завоевания спортивных побед. Теперь же, когда Дрю забросил спорт, она неумолимо трансформировалась, по мнению Селии, в показушную мощь быковатого управленца.

Изъяны Скотти развивались в противоположном направлении. Его некогда проницательный взгляд теперь подернуло беззаботной удовлетворенностью, тонкие губы слегка одрябли. Сложение у него от рождения было таким же крепким, как у Дрю, однако постепенно он начал слабеть, словно бы израсходовал всю свою силу на выход из турбулентной атмосферы переходного возраста, после чего вполне довольствовался скольжением по гладкой зрелости. Особым говоруном Скотти никогда не был, а сейчас и вовсе погружался в молчание, свидетельствовавшее, как опасалась Селия, о расширяющейся внутренней пустоте. Его дружелюбная улыбка привлекала людей, однако адресовалась всем без разбора, словно бы скорее исполняла роль буфера против близкого знакомства, нежели приглашала к таковому.

Тем не менее большинство людей, включая их младшего брата, только и видели, что пару высоких и широкоплечих молодых мужчин с волевыми подбородками, преуспевавших во всех своих начинаниях. Джеку же недоставало их способности скрывать свои изъяны. И он прекрасно понимал, что от него тоже ожидаются великие свершения. Вот только весь мир ему в карман почему-то не помещался. Опасаясь неудач или, еще хуже, незаметности, Джек привлекал к себе внимание дурным поведением. Пререкался с учителями. Заявлялся домой позже дозволенного. Практиковал грубую игру на спортплощадке. Использовал свой ум и острый язык в качестве оружия.

В восьмом классе дела пошли совсем скверно: бунтарский дух сына еще более распалялся половым созреванием. Его гнев сосредоточился, выражаясь киплинговским языком, на человеческих самках. Напряженные телефонные разговоры с обеспокоенными матерями следовали один за другим. Дно было достигнуто, когда Джек оказался на волоске от отчисления за то, что обозвал учительницу рисования сукой. Селии пришлось пуститься во все тяжкие, чтобы предотвратить катастрофу. Она начала всерьез беспокоиться, что давление, превратившее ее первых двух сыновей в алмазы, истирало младшего в ядовитую пыль.

А в девятом стало еще хуже. Скотти тогда учился в выпускном двенадцатом, на школьном дворе пользовался авторитетом, и каждый его триумф Джек воспринимал как личное оскорбление. И вел себя соответствующе. Для начала его выгнали из теннисной команды за истерику, сопровождавшуюся матерной руганью и зверским уничтожением ракетки. Устроенное представление вогнало бы в краску самого Джона Макинроя. Стычки с преподавателями, звонки от родителей не прекращались. Но самый удручающий инцидент, однако, произошел однажды вечером, когда Селия зашла к сыну в комнату и застала его сидящим за компьютером с голым торсом, спиной к двери. Она стучалась, однако из-за ревущей в наушниках-капельках брутальной музыки он не услышал. На экране воспроизводился отвратительный видеоролик: обнаженная женщина стояла на коленях, ее груди были садистски стянуты кожаными ремнями, а заткнутый кляпом рот и грудь залиты кровью, хлещущей из носа. Исполненные ужаса глаза, обрамленные тушью или синяками – или и тем и другим, – нервно бегали по окружающим ее мужчинам. Свои лица те прятали под капюшонами, зато выставляли напоказ волосатые плечи. Компания дружно онанировала, словно мушкеты направив на жертву гротескно эрегированные члены.

Селия взглянула на сына. Мышцы у него на спине сокращались в такт двигающейся туда-сюда правой руке. Женщина так и вылетела из комнаты, прижимая к груди все еще теплое выглаженное белье. Она рассказала все Оливеру, едва лишь тот вернулся домой, и он довольно долго беседовал с парнем в своем кабинете. По выходе Джек выглядел присмиренным, и еще несколько дней он избегал смотреть матери в глаза.

– Да это просто естественное любопытство, – объяснил он. – Чертов интернет.

Историю эту Селия больше ни разу не поминала. Но у нее никак не выходила из головы неистово двигающаяся рука сына. Что до естественности, то единственным другим мужчиной, которого она могла вообразить смотрящим подобное действо, был ее отец. Утешения это совершенно не доставляло.

Увы, то был отнюдь не единственный раз, когда Джек вызывался в оливеровский кабинет. Если своим дурным поведением он добивался отцовского внимания, то цели своей постоянно достигал. После каждой устроенной сцены Оливер приглашал его к себе и за закрытыми дверями проводил с ним беседу. Голос никогда не повышал, из себя никогда не выходил. Несомненно, никогда не бил сына, питая глубокое отвращение к насилию. Он просто объяснял, как должен вести себя представитель Пэрришей. Джек горькие пилюли глотал, однако действия их хватало лишь на определенный срок. Отец и сын упрямо вели меж собой поколенческую мужскую битву, на которую Селия и весь остальной мир не допускались.

Все изменилось после отъезда Скотти в Хановер. Джек сразу же угомонился. Начал взахлеб читать. Его оценки улучшились. Интерес к занятиям возрос, особенно к психологии. Редкий семейный ужин проходил без разглагольствований о Лэйнге и Юнге. Выражение его лица приобрело едва уловимый самодовольный оттенок, как у человека, который вот-вот во всем разберется. Он чаще улыбался, хотя и с какой-то затаенной хитрецой, так что приходилось только догадываться, что именно ему представляется забавным.

К шестнадцатилетию Джек обрел себя. В нем все более проявлялся мужчина, которым ему суждено было стать. Мыслитель. Интеллектуал. Волевой, решительный, властный. Когда у него интересовались, что он планирует изучать в колледже, парень просто отвечал: «Разум». Он мог проявлять излишнюю безапелляционность и горячность в спорах, а во взглядах, по мнению Селии, его зачастую чуточку заносило в крайности.

Но с возрастом все это должно было измениться. Однажды он окончательно оставит свое трудное отрочество в прошлом. Касательно же того, что действительно имело значение, он стал до мозга костей Пэрришем.

Позвонила Катарина, мать Селии, уже прознавшая об убийстве. Ее разогретое дюбонне ви́дение происшествия вполне закономерно тяготело к апокалиптическому. Катарина всю жизнь провела в ожидании нашествия кровожадных полчищ, которые все не появлялись и не появлялись, и это как будто даже разочаровывало ее. И вот теперь она нисколько не сомневалась, что орды убийц наконец-то нанесли удар по всему чистому и светлому и вскоре разразится кромешный хаос. Селии удалось отделаться от проповеди, когда в стеклянную сдвижную дверь постучались ландшафтные дизайнеры. На сегодня они закончили: площадка выровнена, завтра приступят к закладке фундамента. По их отъезде женщина какое-то время наблюдала за голубой сойкой на свежевскопанной земле. Птичка неустанно скакала и клевала что-то с земли, явственно не нарадуясь подвалившей удаче.

Наконец, в самом начале четвертого, пришло уведомление об отмене режима изоляции в школе. Селия тут же настучала сообщение Джеку, прося его безотлагательно отправиться домой, чтобы они успели обсудить события прошлой ночи до возвращения Оливера. Ответа не последовало. Через пятнадцать минут она снова попыталась связаться с сыном, а потом еще через полчаса. По-прежнему ничего. В четыре часа муж дома так и не появился, и Селия набрала его номер, однако звонок автоматически переключился на автоответчик.

В половине пятого она предприняла новую попытку связаться с Джеком. И опять ничего. Повторный звонок Оливеру тоже увенчался нулевым результатом. Женщина позвонила Элис – вдруг Джек у нее, – но и подруга не брала трубку. Ситуация попахивала бредом. Тем временем жертву опознали: в новостях появилась фотография ослепительно улыбающейся двадцатилетней Иден из Уотертауна. Какое все-таки красивое имя. Если верить «Твиттеру», в данный момент проводился допрос «лица, представляющего оперативный интерес». Что ж, по крайней мере, бабьё, бившееся в истерике на фейсбучной страничке «Мамы Эмерсона», должно успокоиться, поскольку теперь-то стало очевидно, что никто не истребляет их чад на улицах города.

Пять часов наступили в тишине. Вот теперь Селия решила побеспокоиться уже «официально». Она позвонила в офис Оливера, однако его помощник полагал, что шеф в данный момент держит путь в Эмерсон. Наконец, когда женщина стала подумывать, не обратиться ли к властям, да нее донеслось грохотанье гаражных ворот. Вошел Оливер, за ним Джек. Вид у мужа был угрюмый. Средним пальцем он поглаживал застарелый шрам на виске, что свидетельствовало о его нервозности. Сын же был пепельно-бледный. И оба старательно избегали ее взгляда.

– В чем дело? – заволновалась Селия. – Оливер, что случилось?

Элис

Она решила задержаться в «Папильоне» после ухода Селии. Напустив на себя невозмутимый вид, неспешно потягивала вторую порцию кофе, к которой не испытывала ни желания, ни нужды. Да что за чертовщина такая творится? Ситуация с Мишелем совсем пошла вразнос. Он даже не посмотрел ей в глаза, когда приветствовал их за столиком. А уж его бегство и вовсе было на грани оскорбления. Нет, понять можно, его наверняка встревожило известие о лживости своего любимого мальчика, однако это не давало ему права игнорировать ее. В том числе и потому, что в истории была замешана Ханна.

Впервые за все пребывание в ресторане Элис проверила телефон. От Мишеля ничего, зато поступило уведомление о введении в школе режима изоляции. На краткий миг женщину охватила паника, но она быстро взяла себя в руки. Чтобы по-настоящему разволноваться, по городу должны завывать сирены и громыхать вертолеты. А о введении таких вот карантинных мер вполне традиционно объявляется пару раз в год, и так же традиционно весь сыр-бор оказывается лишь отображением нынешней глубины коллективной паранойи.

Тем не менее ей нужно было поторапливаться – вдруг понадобится заехать за Ханной. Девочка определенно не создана для чрезвычайных ситуаций. Мишель все равно не вернется, раз уж столько событий. К тому же, пока мучительно тянулись секунды, Элис было не отделаться от ощущения, будто все кругом пялятся на нее, в особенности эта мнительная родственница за стойкой. Очевидно, требовался свободный столик. Так что действительно пора.

Покинув «Папильон», Элис проехала мимо школы. Место ожидаемо выглядело таким же мирным и безопасным, как и обычно. По прибытии домой она сразу же направилась в кабинет Джеффа. Ложь Ханны необходимо было обсудить. Вкупе с ее ночным припадком на кухне таковая наводила на мысль, что с девушкой творится что-то неладное. Еще издалека Элис встретила грохочущая музыка: дверь в кабинет оказалась отворена на десяток сантиметров, что было довольно необычно. Муж всегда ее плотно закрывал – и когда входил, и когда выходил. Он был буквально одержим секретностью своей работы. Его как будто преследовала бредовая идея, будто Элис или Ханна питают корыстный интерес к нейропротезам, мышечным парам агонистов и антагонистов или же нейромышечным взаимодействиям.

Женщина постучала и толкнула дверь. Коридор затопило надрывающимися «Джапэндроидз»:

– «…И удержать богатеньких парней, отлитых из злата-серебра!»

Джеффа внутри не оказалось. Она оглянулась назад: из-под двери в ванную пробивался свет. Элис окинула взглядом кабинет, куда ее нога не ступала вот уже несколько месяцев. Книги, кипы бумаг, на стене в рамочке фотография Джеффа, готовящегося выпрыгнуть с парашютом. Другая, с пулеметом, сделанная на стрельбище в Арканзасе. И еще одна, на любимом мотоцикле «Индиэн Чиф», как же без него-то. А по центру всего этого – настольный компьютер с внушительным монитором, экран которого испещрен нераспознаваемыми иероглифами, эдакой пещерной живописью будущего. Человеческий мозг – или, по крайней мере, его крохотная часть – картографированный и маркированный.

– «Ты говоришь, что твоя боль лучше всякой любви…»

Стол вокруг компьютера усеивали стикеры, учетные карточки, исчирканные желтые блокнотные листки. Еще стоял ноутбук. Из-за воспроизводимой музыки защищенный режим на нем активирован не был. Снова бросив вороватый взгляд в коридор – муж по-прежнему находился в ванной, – Элис прокралась в комнату. Еще одно нарушение. Ей пришлось слегка наклониться, чтобы прочесть выведенный на экран текст. Оказалось, письмо от босса Джеффа в «Тактилитиксе»:

Джефф!

В общем, провал, ваше величество. Давай, кончай дуться. Двигай свою задницу сюда, надо успеть отладить и запустить по новой, пока не объявятся «Бэйн».

Сид

Вдруг краем глаза Элис заметила какое-то движение. В дверях возник Джефф. Он окинул хмурым взглядом ее, затем ноутбук. Оправдываться было бессмысленно: она попалась на месте преступления.

– Я не знал, что ты дома, – холодно произнес муж.

– Да просто закончили рано. Ты ведь получил уведомление из школы, да?

– Я переговорил с Ханной. Сказала, там все спокойно.

– А из-за чего вся кутерьма, не в курсе?

– Похоже, в городе произошло убийство.

– Убийство? Ты серьезно? Кто-то из знакомых?

Джефф пожал плечами и двинулся в комнату. Элис отошла в сторонку, и он переключил ноутбук в спящий режим. Музыка смолкла. Мужчина развернулся и в упор посмотрел на жену. Внезапно кабинет показался ей тесным, словно застрявшая между этажами кабина лифта. Так близко друг к другу они не оказывались уже целую вечность.

– «Провал»? – осторожно поинтересовалась Элис.

– Сид чересчур драматизирует.

– Возможно. Но…

– Элис, все в порядке. Мне нужно исправить несколько багов. Только и всего.

– А чем грозят «Бэйн»?

А вот здесь она хватила лишку. Обсуждать работу Джефф не любил, особенно деятельность вкладчиков.

– Так, ты чего-то хотела?

– Да, поговорить о Ханне.

– Хорошо, – с безучастной миной смилостивился мужчина.

– Прошлым вечером ее не было там, где она должна была.

– Она пришла домой в двенадцать.

– Нет, я имею в виду – до этого.

– И где же она должна была быть?

– У Джека. Но ее там не было.

– А где она была?

– Этого я не знаю.

– Знаешь, я не придаю значения таким мелочам. Они же дети. Бегают туда-сюда. На базу-то она вернулась вовремя.

– Но она соврала насчет того, где была. Как и Джек. И Кристофер. А это означает, что они занимались чем-то, о чем взрослые не должны были узнать.

– Откуда ты это выяснила?

– У меня был ланч с Селией.

Джефф кивнул, все с таким же непроницаемым выражением. Да уж, в робототехнике ему действительно самое место.

– Так что я, по-твоему, должен сделать?

– Поговори с ней. Как-никак, она соврала, плюс была чем-то очень расстроена, когда я встретила ее ночью на…

– Ладно-ладно, я понял.

Элис терпеть не могла, когда ее перебивали, и сейчас с трудом сдержалась. Интересно, мелькнуло у нее в голове, что произойдет, если влепить ему пощечину.

– Что-нибудь еще?

«Ой, да пошел он, – подумала женщина. – Все равно никакого толку не будет».

– Нет. Больше ничего, – произнесла она вслух.

Она уже подходила к двери, когда Джефф заговорил снова:

– И на будущее. Я был бы весьма признателен, если бы ты больше не входила сюда и не совала свой нос в мои дела.

Элис так и застыла. «На будущее?» Это он серьезно, на хрен? Она что, какая-то наемная прислуга для него? Она развернулась к мужу.

– Что-что?

– Вроде простая просьба.

– Я вовсе не «совала свой нос в твои дела»! Я только пришла сказать тебе, что беспокоюсь о Ханне!

– И какое отношение к этому имеет чтение писем на моем компьютере?

– Не знаю, Джефф. Может, мне просто стало любопытно. У тебя вроде как проблемы с боссом, из-за которых ты вот уже две недели не появляешься в лаборатории. И когда я увидела письмо, мне стало интересно. Может, я прочла его, потому что мы женаты и меня все-таки волнует, как у тебя идут дела. Как это принято между мужем и женой.

Мужчина лишь продолжал холодно смотреть на нее. «Ты только попусту расходуешь энергию», – подумала Элис и вздохнула.

– Ладно, извини, что вторглась в святая святых.

С этим она вновь двинулась к двери.

– Просто не делай этого снова.

Тут-то ее по-настоящему и перемкнуло. Еще отец безуспешно пытался выбить из Элис эту черту, мгновенно выходить из себя. В свое время реле гнева помогало ей избавляться от всех мужиков. Щелк – и, словно призванный демон в облаке дыма, явилась Плохая Элис. На этот раз она резко крутанулась на каблуках.

– Ты издеваешься, что ли, на хрен? Да я впервые в жизни переступила порог этого… этой… пещеры!

Слово «пещера» было тут недостаточно точным, но ей было не до семантических тонкостей.

– Да откуда мне знать, – промолвил муж.

– Ну, ты много чего не знаешь.

Джефф прищурился. «Осторожно, – предупредила себя женщина. – Живо линяй отсюда!» Однако Плохая Элис удерживала ее за шиворот, так что она и с места не сдвинулась.

– Это что еще истеричные выходки? – протянул Джефф. – Я всего лишь прошу тебя о простейшей вещи.

– Это не выходки. Просто я сытая по горло!

– И чем же сытая?

– Всем!

– Ах, всем.

– Да, Джефф. Всем! Всем этим дерьмом!

– Это много.

– Еще как! Охренеть, как много!

На какой-то момент его невозмутимая уверенность была поколеблена. Оба прекрасно знали, что она способна зайти гораздо дальше, чем он.

– А сейчас я собираюсь развернуться и покинуть тебя, – процедила Элис. – И настоятельно рекомендую воздержаться от дальнейших замечаний.

К ее мрачному удовлетворению, именно так Джефф и поступил. Все еще на взводе, женщина ощутила сильнейшее искушение запрыгнуть в машину и рвануть прямо к дому Мишеля, чтобы разобраться и с ним. Вот только это было бы в высшей степени неразумно. Так что она прошла в свою комнату, чтобы смиренно тушиться в бурлящем адреналине. Улеглась на спину и стала таращиться в потолок. «Сделай вдох, – велела Элис себе. – Возьми себя в руки». Она только что едва все не запорола. На данном этапе ее жизни свары, истерики и угрозы представляли собой не самую лучшую стратегию. Если уж разрыв с Джеффом действительно неизбежен, ей следует использовать более взвешенный подход. Превентивный удар, точечный удар – вот залог победы. В то время как неистовый семейный разрыв навряд ли приведет к успеху.

Да и потом, сейчас трудно было сказать, что ей вообще даст расторжение брака. Прежде чем предпринимать какой-либо шаг, ей придется рассмотреть немыслимый вариант – что Мишель, возможно, порвал с ней. Ох, это будет настоящей катастрофой. У нее же ничего не останется, если он ее бросит. Он был ее спасательной шлюпкой, аварийной капсулой космического корабля. И все же она могла ошибаться, полагая, будто бегства Мишель жаждет столь же отчаянно, как она. Расставание с ней вовсе не лишит его всего. У него останется любимый сын, боготворящий его и планирующий следовать по его стопам. И его восхитительный ресторан. И внешность – эта-то у него лет до семидесяти может сохраняться. Да он за десять минут новую любовницу себе подыщет. А вот сама она в безвыходном положении, особенно теперь, когда Ханне предстоит учеба в колледже. Застряла в сонной глухомани. И стареет с каждым днем.

В прошлом подобный поворот событий ей и в голову не приходил. Брак, переезд в Эмерсон, остепенение – все это должно было положить конец ее метаниям на протяжении всей жизни. В плавание по воле волн ее отправил отец с его беспредельным молчанием и прокуренными пальцами, столь проворно складывавшимися в кулак. Жадный, вечно недовольный, подозрительный к остальному миру за пределами городишки Пердь, штат Пенсильвания. Злобный человечек, всю свою энергию направлявший на собственную скромную сеть магазинов строительных товаров, уныло накапливая каждый выжатый у покупателей пенни. Он словно бы возник, уже полностью сформировавшимся, из самого ануса капитализма, чтобы на веки вечные оставаться заляпанным и воняющим его дерьмом. И хотя ему удалось сколотить небольшое бобыльское состояньице, на Элис тратился он крайне скупо. В начале седьмого десятка у него развилась деменция, но за жизнь он цеплялся еще достаточно долго, чтобы успеть спустить семейные сбережения на лучший доступный дом престарелых.

От матери помощи ожидать не приходилось. Вскоре после рождения дочери она открыла для себя водку, которая так и осталась ее лучшей подружкой до самой смерти от рака груди. Элис тогда было шестнадцать. Отец скрепя сердце согласился оплачивать ее обучение на третьеразрядном факультете государственного университета, где новоиспеченная студентка в академическом забвении отрывалась на вечеринках, трахалась и предавалась мечтаниям. Оттуда сбежала на Гавайи, однако вернулась на материк, когда парень, которым она была страстно увлечена каждую минуту из всех трех часов знакомства, врезался на своей «Мазде» в смоковницу бенгальскую и катапультировался в загробную жизнь, оставив Элис со сломанной лодыжкой. Ее занесло в Лос-Анджелес, жизнь в котором из-за гипса и нехватки средств оказалась невозможной. Потому она отправилась обратно на восток, останавливаясь в каждом городе, хоть сколько-то обещавшем новый стильный рай. Санта-Фе. Остин. Саут-Бич. Атланта. Везде жила по несколько месяцев. И везде обзаводилась парнем. В Санта-Фе у нее был даже парень с женой – Леандр и Джилл, о которых, пожалуй, лучше поменьше распространяться. И везде отношения развивались по одному и тому же сценарию: внезапная вспышка увлечения, вслед за которой медленно накапливалось разочарование, неумолимо приводившее к окончательному разрыву – порой с привлечением властей. И тогда она переезжала в следующее клевое местечко. Работала исключительно ради денег. Распорядительницей в спорт-баре. За гостиничной стойкой регистрации. В телефонной торговле, почти целый понедельник. Еще была безрассудная неделя службы «музой» фотографа Романа – Элис даже фамилии его не знала – в Майами. Нью-Йорк она решила пропустить, заподозрив, что город просто-напросто сожрет ее заживо, и в конце концов оказалась в Бостоне. Где и рассудила, что это самое место остановиться. Уж слишком близко она подобралась к городишке Пердь, штат Пенсильвания. Ей было двадцать шесть, но ощущала она себя гораздо, гораздо старше.

Именно в Бостоне она и повстречала человека, который все изменил. Джефф Хольт был гостем на бурной биотехнологической вечеринке, где она подрабатывала официанткой. Сказать, что Джефф выделялся из толпы, было бы преуменьшением первого порядка. Он выглядел редчайшим явлением в ее жизни – парень что надо, и при этом не полный неудачник. Манеры его были безупречны. Под кожаным бомбером, весьма убедительно искусственно состаренным, таился ботан, однако Джеффу удавалось подавать это как достоинство. Он попросил у нее телефон, и она не отказала. Его наивная и неуверенная в себе дочка проблем не создавала совершенно. Жил Джефф на солидный доход с медицинской робототехнической компании, которую основал с пятком других яйцеголовых из Массачусетского технологического института, где он и получил степень доктора философии в нейро-какой-то-там области. С Элис его терпение было поистине безгранично, и он находил ее безумно сексуальной. Крайне редко упоминал бывшую жену – она вообще узнала ее имя только спустя два месяца отношений. Они проводили много времени за развлечениями. Взрослыми развлечениями. Денежными развлечениями. Как-то Джефф раздобыл билеты на хитовый бродвейский мюзикл «Книга Мормона». На десятинедельный юбилей знакомства они пили самое дорогое шампанское. Он мог разжиться чумовыми наркотиками – дурью, которую еще даже не признали незаконной. Они катались на лыжах и гидроциклах. Свадьба у них проходила в Италии, на озере Комо, – только они вдвоем и Ханна, которая вместе с миланской парикмахершей Элис выступала в роли подружки невесты. Впервые в жизни Элис была счастлива так, как и полагается быть счастливым людям.

А потом Джефф продал свой пакет акций компании, и все изменилось. На партнеров он жаловался едва ли не с момента знакомства с Элис. Мол, фирма только и представляет собой, что раскрученного производителя гаджетов. Не работа, а нудная рутина. Все это до чертиков ему надоело.

Новую страсть в него вдохнуло знакомство с Сиддхартхой Четти, офигенским профессором Бостонского университета, специализирующимся на нейромышечных протезах. Сид мечтал о создании искусственных конечностей, дающих возможность ощущать по-настоящему. Подобное устремление показалось Элис фантастикой на грани приличий, однако Джефф объяснил, что в действительности нынешние технологии отстоят от реализации его мечты не так уж и далеко. Уже сейчас возможно связывать протез с нейронными и мышечными системами потребителя для выполнения основных физических функций. Следующей задачей являлась передача чувствительности обратно в мозг. Особенно полезным это было бы для искусственных пальцев, поскольку осязание необходимо для определения требуемого усилия при, например, печатании сонета, захвате хрустального бокала или исполнении произведений Баха. Сид замахнулся на создание протеза руки, усовершенствованного до степени ощущения ласкания щеки любимого человека. Для Элис все это звучало прикольно, в особенности та часть, согласно которой Джеффу светило заработать немыслимые суммы. Перспектива стала еще более многообещающей, когда Джефф сообщил ей, что получил от прежней фирмы в качестве отступных около двадцати миллионов.