Когда поют цикады

– Кто? Джек?

– Он остается у меня. Ничего?

– Конечно, ничего. Если только вы не будете заниматься сексом или чем-то еще в таком роде.

У девушки округлились глаза.

– Да я шучу, – пояснила Элис и тут же мысленно велела себе оставить шуточки. – Я хочу сказать, ты же хочешь, чтобы он остался?

– Да!

– Тогда все в порядке.

– Как ты думаешь, папа возражать не будет?

– С ним я все улажу. Но меня несколько беспокоит, что ты так расстроена. Вообще-то, в подобной ситуации реакция должна быть противоположной.

– Наверно, я просто на эмоциях.

– Эмоции – это хорошо, верно? Мы любим эмоции.

Наконец-то слабая улыбка. Ханна опустила взгляд на пол, освещенный все еще распахнутым холодильником, давно уже попискивающим, словно лифт в бесконечном спуске. Из переливающейся на свету густой красной хариссы выбитыми зубами торчали осколки стекла. Выглядело словно снимок с места преступления.

– Мне надо убрать это, – произнесла девушка.

– Я займусь. А ты возвращайся к своему дружку. И давай, взбодрись. Сейчас у тебя самые славные времена, детка.

Ханна взяла из холодильника две бутылки и испарилась. Элис подмывало оставить разгром до утра, однако Джефф имел привычку расхаживать по ночам босиком, а их отношения еще не достигли той стадии, чтобы устанавливать друг другу мины-ловушки. На уборку ушла половина рулона бумажных полотенец. За возней женщина размышляла о только что узнанном. Джек остался у них ночевать. Нечто новенькое в их быту. А насчет слез, вообще-то, тревожиться не стоило. Падчерицу хлебом не корми – дай поплакать. Да она телевизионные призывы Салли Струтерс к пожертвованиям не может посмотреть, чтобы не расчувствоваться. Так что, скорее всего, у нее действительно просто вырвался наружу избыток эмоций.

С другой стороны, Элис все еще испытывала некоторые сомнения насчет Джека. Хотя сама она ни разу не становилась свидетельницей его дурного поведения, несло от него эдаким сернокислотным душком, заставлявшим держаться настороже. Эти до отвращения близко посаженные глаза парня так и полосовали взглядом, причем в привычке этой ощущалась злонамеренность. Его обычный тон и вовсе источал презрительный сарказм. Недавно Джек позволил себе более чем странное высказывание о женских потребностях, и Элис искренне надеялась, что скоро он откажется от подобных взглядов. Его пронизывающий смех неизменно приводил ее в замешательство. Из-за своего недавнего любовного приключения она отвлеклась, однако это вовсе не означало, что парень больше не вызывал у нее беспокойства.

Элис дошла до кабинета Джеффа и у самых дверей на мгновение замерла, прислушиваясь: муж очень не любил, когда его беспокоили во время работы. Тем не менее он должен знать, что происходит в его доме. Она тихонько постучала. Ответа не последовало. Снова постучала – и снова молчание. Женщина приоткрыла дверь на десяток сантиметров.

– Джефф? – позвала она шепотом в щель.

По-прежнему ноль реакции, и тогда Элис просунула голову внутрь. Муж в полном отрубе лежал на диванчике у дальней стены под плакатом рокеров «Хускер Ду». Судя по замедленной модуляции его дыхания, недавно он погрузился на самое дно своего фармацевтического бассейна. Будить его было бесполезно. Элис покинула кабинет. Обсуждение Ханны придется отложить до утра.

Снова устроившись в постели, Элис с бутылкой ледниковой воды в руке предалась размышлениям о собственных любовных горестях. Нужно просто взять и написать Мишелю, пускай даже она твердо решила больше не делать этого. Уже прошло три дня. Или даже четыре, коли близился рассвет. За этот срок Элис отправила ему восемь сообщений, в основном утром – самое спокойное время его дня. И все послания так и остались безответными. Это начинало пугать ее.

Она напечатала: «Привет, не могу спать, думаю о тебе». Отнюдь не сонет, но мысль доносит. Ее большой палец замер над иконкой-стрелочкой. Что-то не давало ей отправить сообщение. Можно было убеждать себя, что это благоразумие, но она-то знала, что настоящей причиной сомнений является страх. Страх, что и на это послание не придет ответа. Элис стерла жалкие девчачьи потуги и прижала мобильник к животу. Для большей верности. Взгляд ее упал на флакон «Золпидема» на тумбочке, неприметно затесавшийся между «Алпразоламом», противотревожным средством, и аспирином. «Какого черта, – подумала она, протягивая руку за снотворным. – Для чего-то я же его да покупала».

Следующее, что Элис четко осознала, было время на часах: 11:17. Комнату заливал свет, бьющий по глазам до головной боли. В руки-ноги словно закачали цемент. Джеффова половина постели пустовала – что, вообще-то, длилось уже третью неделю. Мобильник за ночь сменил позицию и теперь лежал под ней, словно яйцо, что она пыталась высидеть. Пришло сообщение, но всего лишь от Селии: «Как насчет ланча?»

Женщину охватило искушение вежливо отказаться и снова завалиться спать. Отключиться на целый день. Может, принять на этот раз «Алпразолам» – просто лишний раз убедиться, что она ни к чему не пристрастилась. Вот только дрыхнуть весь день было еще одной привычкой ее матери. Может, «не-превратиться-в-мамочку» и не самая достохвальная цель, но, по крайней мере, таковая этим утром вытащила ее из постели.

На унитазе ее осенило. Да, и вправду великолепная идея! Элис схватила со стойки телефон и отстучала:

– «Папильон»?

– Было бы чудесно, – немедленно пришло в ответ.

В этом была вся Селия. Другой бы просто отправил пиктограмму большого пальца. Она же не имела склонности к смайликам, неполным предложениям и слитым словам. На текстовые сообщения обязательно отвечала тоже текстом – как правило, немедленно, и всегда с грамматической и пунктуационной безупречностью. Они договорились на полдень. Рановато, однако Элис внезапно ощутила, что ланч ей крайне необходим.

Это был ловкий ход – выбрать «Папильон». О том, чтобы заявиться туда в одиночку, не могло быть и речи. Отколоть подобный номер было бы чересчур. А вот в визите в ресторан с Селией Пэрриш нет ничего предосудительного. Конечно же, досадно будет находиться в одном месте с ним без интимного общения. Особенно в таком месте. В их месте. Да и при Селии нужно не попалиться. Бог его знает, как подруга отреагирует на новость о ее романе на стороне. И хотя рассказы Элис о бурном прошлом явственно служили Селии замещением острых ощущений, этот грех, пожалуй, может оказаться слишком тяжким для восторгов.

Но самое главное, Мишель заставил ее поклясться хранить их отношения в тайне. Для него это было крайне важно, хотя она и пыталась его убедить, что общество их роман заботит куда меньше, нежели ему мерещится. Как-никак, на дворе не семнадцатый век. А если его беспокоил расовый аспект, то людям и вовсе по барабану. Особенно этим, получившим образование в старейших университетах Новой Англии и выбравшим в конгрессмены представителя третьего поколения Кеннеди. Может, Мишель и не был «белой костью» – белым англосаксонским протестантом, – но он был ливанцем-католиком, окончившим французский университет и владевшим рестораном, бронировать столик на вечер пятницы в котором нужно заранее, за пару недель. Единственное, на что сетовали его многочисленные клиенты, так это на нездоровое количество масла в беарнском соусе.

Однако время подгоняло. Первым порывом Элис было надеть джинсы да свитер. Мишелю нравилось, когда она одевалась по-молодежному и по-американски. На прошлой неделе, когда им наконец-то удалось провести какое-то время вместе, на ней были облегающие шорты, так он чуть с катушек не слетел. Она даже удивилась. Но сейчас на повестке дня стояла Селия. Пускай в разговоре с ней непринужденность позволить себе и можно, во внешнем виде таковая однозначно недопустима. С миссис Пэрриш нужно выкладываться на полную. Эта может пройти через автомойку и сохранить безупречную внешность. Первой мыслью Элис при знакомстве с ней было: «Боже, хотелось бы и мне так выглядеть через двадцать лет. Вдувабельной в полтинник!» Светло-кремовая кожа с изящной сеточкой морщинок – прямо картина, что с течением времени будет только дорожать. Пара-тройка лишних килограммов, накопленных в правильных местах и выгодно выделяющих Селию из анорексичных кукол вуду, населяющих Эмерсон. И, разумеется, эти искрящиеся голубые глаза, притягивающие мужчин всех возрастов.

Элис остановила выбор на простой черной юбке и бежевом кардигане. Нанесла немного помады и румян, а причесаться и накрасить глаза можно будет за рулем. Перед выходом она свернула к кабинету Джеффа – все-таки нужно было предупредить его о полуночном стрессе дочери. Дверь оказалась плотно закрыта. Изнутри доносилось клацанье клавиатуры. Как бы ей хотелось, чтобы муж закопал топор войны со своим боссом. Его постоянное – сутками на протяжении недель! – мельтешение по дому раздражало. Элис дважды стукнула. Он удосужился отозваться лишь через несколько секунд. В футболке с логотипом ресторанчика морепродуктов и уделанных едой трениках, с чересчур отросшими волосами и небритыми щеками, Джефф выглядел именно тем, кем и являлся: ботаном, отчаянно пытающимся таковым не выглядеть.

– Как продвигается работа? – начала Элис.

– Эм, да вполне неплохо. Уходишь?

– Девичий ланч. В общем, вчера ночью Ханна бродила по дому посреди ночи. Как будто была чем-то сильно расстроена.

– Она сказала чем?

– Толком ничего. Ты ведь в курсе, что Джек оставался у нас ночевать?

– Ага, видел, как он уходил около семи.

– И мы не против?

– Она уже большая девочка.

Данное утверждение Элис могла бы оспорить, однако решила махнуть рукой.

– Так ты понял? Поговоришь с ней?

– Все нормально, – отозвался Джефф.

Выполнив мачехин долг, Элис выпорхнула на улицу, где ее встретил чудесный весенний денек. Сотрясаясь по бесконечной веренице лежачих полицейских, отделявшей ее дом от центра города, она позволила себе распалиться от перспективы встречи с Мишелем. Их последнее свидание получилось просто идеальным. Шесть блаженных часов наедине в его доме в прошлую пятницу, благо что сын Мишеля, Кристофер, вместе с Джеком и Ханной отправился на концерт в Бостоне, после которого остался ночевать в хоромах бабушки Джека в Бэк-Бэе. Если бы не Джефф, она могла бы провести с любовником целую ночь. Хотя ее муж наверняка и не заметил бы, явись она домой после рассвета. Сейчас он не заметил бы даже, загорись на ней волосы – на вонь разве что пожаловался бы.

То был самый продолжительный промежуток времени, что им удалось провести вместе. До этого встречи неизменно выдавались краткими. Обычно по утрам, когда дети были в школе, а Джефф в лаборатории. Или поздно вечером. Иногда свидания проходили у кого-то из них, хотя ни в одном доме расслабиться толком было нельзя. Джефф работал по весьма вольному графику еще даже до ссоры с боссом. В то время как Мишелю из-за сына использовать свое жилище было не по душе. Раз они сняли номер в «Хилтоне», но ощущалось там столь же гадко, как и в каком-нибудь дешевом мотельчике на шоссе 9. В основном же приходилось довольствоваться кабинетом Мишеля в ресторане, достопримечательном своим внушительным благоухающим диваном. Элен нравилось воображать, будто ее любовник привез эту громадину из Бейрута, хотя он и жил там только в детстве. «Их диван», как она уже воспринимала сей предмет мебели. А однажды, уже после закрытия, они завелись прямо на кухне: она держалась за гладкую, еще горячую металлическую ручку дверцы плиты, пока он имел ее сзади.

Познакомились они в «Папильоне», во время первого посещения Элис ресторана – тогда она тоже обедала с Селией. В какой-то момент из кухни показался Мишель, их глаза встретились, и он подошел поздороваться. Как выяснилось, с Ханной дружил его сын Кристофер – худощавый парнишка с застенчивой улыбкой, пускать в ход которую ему еще только предстояло научиться.

На протяжении следующего часа Элис ловила на себе взгляды Мишеля через раскачивающуюся туда-сюда дверь. Она в ответ таращилась на него, и сквозь пропахшую едой пустоту туда-сюда сновали разряды страсти. Через несколько дней она снова заглянула в ресторан, на этот раз одна, и он подсел к ней за столик. Они поболтали, и Элис оставила свой телефон на салфетке. Хлопчатобумажной, превосходного качества – как и все в «Папильоне». Отнюдь не та вещица, на которой обычно оставляют записи. Но Мишель сам вручил ей маркер – давай, мол, не стесняйся. В конце концов, салфетка ему-то и принадлежала.

Тем же вечером от него пришло сообщение – приглашение поужинать в понедельник. Ресторан по понедельникам не работал, так что ее соблазняли персональным ужином. Меню на веки вечные отпечаталось в теменной доле Элис. Филе трески в шафрановом отваре, жасминовый рис с тонко порезанным миндалем, приготовленный на пару горох манжту, выглядевший готовой ко взлету эскадрильей маленьких зеленых дирижаблей. Белое вино, аскетическая этикетка которого ясно давала понять, что напиток делает ей великое одолжение, позволяя себя пить. Они ели, болтали, а потом Мишель отвел ее в свой кабинет и затрахал до смерти. Особой нежности он не проявлял. Канитель не разводил, разрешения не спрашивал, не пытался выяснить ее предпочтения. Просто отдрючил ее, и довольно грубо, потому что явно себя не контролировал. Вследствие чего потеряла над собой контроль и она. Результатом расправы явился ее первый за долгое-долгое время не самостимулированный оргазм. Строго говоря, их было четыре, один за другим. Массовая автокатастрофа на затуманенном шоссе без выживших, за исключением одной женщины, ошалело бредущей с места крушения, – взгляд остекленевший, волосы и одежда в беспорядке.

Ведя тем вечером машину домой, Элис только и думала, что совершенное ей ужасно и непозволительно и за это ее ожидает суровая расплата. Столкнувшись дома с Джеффом, она ожидала, что он немедленно раскусит ложь о девичнике. Однако муж напрочь затерялся среди невральных путей, разработкой которых был занят. Так что приключение так и осталось секретом. Хранить в тайне продолжение оказалось непросто. Потребовалось выработать стратегию. Для всего, что Элис делала, приходилось выдумывать противоположную историю. Другую «я», двойника для прикрытия. Так и родилась Хорошая Элис, ее добродетельная версия, которая занималась пилатесом или обедала с подругой, в то время как настоящая она, Плохая Элис, забывалась в объятьях до безумия обаятельного ресторатора с французским акцентом и немножко замкнутого. Порой она задумывалась, как Хорошая Элис повела бы себя, повстречайся она со своей плохой версией. Приревновала бы? Испытывала бы к ней отвращение? Осудила бы ее?

А потом наступила последняя пятница. Мишель наконец-то снял ограничения на свой дом – по крайней мере, на один вечер. Роскошество в его симпатичном и скромном жилище изменило ее взгляд на то, чем они занимаются. Прежде она не видела необходимости как-либо это называть. То было всего лишь очередное безумное приключение Элис Э. Хилл. Однако тем вечером ей открылась новая реальность. Они – пара. Внезапно она осознала, во что все это может перерасти. Когда больше не надо будет выкраивать время, урывать секунды. Не надо будет лгать. И вот, пока они лежали обнявшись, она позволила себе поддаться моменту.

– А ты когда-нибудь думал о покупке ресторана? – спросила Элис. – Я имею в виду – самого здания?

– Да всего-то с десяток раз на дню. Но цены на недвижимость здесь…

– У меня есть деньги.

– О чем ты? – выдавил Мишель после удивленного молчания.

– У нас с Джеффом брачный договор. Я получаю половину всего.

– Но для этого тебе нужно развестись.

Она приподнялась на локте.

– Да, Мишель. Мне придется развестись. Именно так брачный договор и действует.

– После этого я могу лишиться своей популярности здесь, – хмуро заметил он.

– Ты серьезно? Да всем плевать будет. Но если тебя это так беспокоит, мы можем куда-нибудь переехать.

– И куда, например?

– В Бостон. Париж. Куда хочешь.

– На какую сумму брачный договор?

– Моя доля – около девяти миллионов.

Озвученная сумма напрочь лишила его дара речи, объяснений чему Элис найти не удалось. Она решила пока оставить тему. Связана ли реакция Мишеля, гадала женщина, с его католическим воспитанием? И нельзя было забывать о его умершей жене, едва ли не возведенной в ранг святых после смерти от рака груди. Дева Марьям. У него в кабинете имелась ее фотография, которая исчезла после первого же эпизода их любовного сериала. Покойная была горячей штучкой – сюрприз-сюрприз, – но ее обсидиановые глаза выражали нечто пугающее, напоминая Элис о ревнителях морали в мракобесной сельской глуши «Пенсильтукки», откуда она сбежала в семнадцать лет. Забудь про обещание «пока смерть не разлучит нас», говорили эти глаза. Твоя узкая задница – моя до Второго пришествия.

В последовавшие затем дни Мишель не отзывался. Не говорил ни да ни нет. Время превратилось в медленную разъедающую капель, подорвавшую изначальный энтузиазм Элис. Слишком сильно она надавила – и слишком рано. Тем не менее на пике отчаяния она неизменно утешала себя простой мыслью. Он любит ее. Понимает, что они идеальная пара. Еще он любит свой ресторан – и ненавидит платить аренду. Его четырехдневное молчание, несомненно, имеет простительное объяснение. Сложности на работе, проблемы в большой семье, фактически раскиданной по трем континентам. Прекрати беспокоиться, убеждала себя Элис. Она увидит его, они выкроят несколько секундочек наедине, и он прикоснется к ней и заверит, что все хорошо.

Когда она прибыла в «Папильон» несколькими минутами ранее оговоренного, других посетителей было еще очень мало. Но Мишель уже должен был хлопотать на кухне, колдуя над блюдами. Рано или поздно он в своем белом халате отправится на инспекцию зала. В данный же момент из кухни со стопкой меню, неся их словно щит принцессы-воительницы, вышла София – распорядительница ресторана, красавица со смоляными волосами и водянистыми глазами. Мишелю она приходилась какой-то родственницей. И была в курсе про Элис: во время ее последнего одиночного визита губы девушки слегка скривились в заговорщицкой улыбке. Что положило конец ее посещениям ресторана без компании.

– Вы у нас первая. – В доброжелательное по видимости приветствие София ухитрилась вложить завуалированный порнографический намек.

Элис так и подмывало дернуть девушку за пряди черных волос, да посильнее. Вместо этого она молча последовала за ней в кабинку, завистливо размышляя, что все отдала бы за такую задницу. Место она себе выбрала так, чтобы можно было следить за кухней. Совсем скоро дверь распахнулась, и ее глазам предстал Мишель, подобно хирургу склонившийся над подносом. Элис попыталась перехватить его взгляд, однако он был полностью поглощен работой. «Подними же голову, – умоляюще внушала женщина. – Увидь меня. Кивни незаметно в сторону кабинета, и давай уладим все это старым добрым способом, с пыхтением и трением». Однако Мишель продолжал сосредоточенно священнодействовать, создавая вкуснятину для других.

Подали воду, и Элис вспомнила о предстоящем ланче. Несмотря на переживания и тяжесть на сердце, она предвкушала встречу с Селией – единственной настоящей подругой, которой ей удалось обзавестись после переезда в Эмерсон. Сблизились они сразу же, едва лишь успев познакомиться. Это произошло в начале прошлой осени, вскоре после того как у Ханны и Джека завязались отношения. Элис очень переживала за падчерицу, продвигавшуюся через пубертат отнюдь не джексоновской «лунной походкой». Однако представитель одного из династических кланов городка в бойфрендах знаменовал коренной перелом в ее созревании. Девушка начала расчесывать волосы, а не использовать их в качестве вуали. Стала носить одежду, которая действительно ей шла. Переедание, искусственная рвота и самокромсание как будто остались в прошлом. Время от времени у нее даже получалось улыбаться.

А потом позвонила Селия, которая тоже не могла нарадоваться, что их дети сошлись. Она предложила встретиться следующим днем, чтобы получше друг друга узнать. Пригласила в «Эмерсонский загородный клуб» – Элис тысячу раз проходила мимо заведения, но еще ни разу в нем не бывала. Таковое оказалось ужасно неопуританским, как она и представляла. Атмосфера обеденного зала напрочь подавляла желание издавать хоть сколько-то слышимый смех. На краткий момент Элис даже заподозрила, что Селия специально выбрала место ради преимущества «своего поля», запланировав какие-нибудь выпады – например, что Ханна не так уж и хороша для ее королевича. Ладно, если леди хочет драки, она ее получит. Падчерица, может, и не девушка с обложки, но она милая, преданная, и у нее золотое сердце. Джек может считать себя счастливчиком, что он ее добился.

Однако подозрения Элис оказались беспочвенными. Первым же делом Селия заявила – и, несомненно, совершенно искренне, – что Ханна – хорошенькая девушка.

– Увы, не могу поставить себе этого в заслугу, – отозвалась Элис. – Знаете, я ведь не ее настоящая мать.

– Да, она говорила мне. Какой ужасный жизненный опыт для девочки.

– Не скажите. Порой я жалею, что моя мать не бросила меня.

Селия пристально посмотрела на нее, и Элис уже собралась поздравить себя с тем, что успела облажаться еще до подачи холодного малинового чая.

– Но кто бы тогда нас принижал? – с улыбкой спросила Селия.

«Так-так-так, – подумала Элис. – И кто это к нам пожаловал?» После этого встреча превратилась в форменный фестиваль комплиментов. На каком-то этапе Селия поинтересовалась, каково это – быть мачехой, в ответ на что Элис выложила сокращенную версию своих отношений с Ханной. Когда они впервые повстречались, девочке было всего десять, ей двадцать шесть. Поладили они сразу же. Делились секретами, вместе занимались делами по дому. Болтали и часто смеялись. Ходили по магазинам, оценивали мальчиков, словно парочка юных шкодниц тайком пили вино. Она не стала упоминать недельные периоды хандры и молчания Ханны, ее склонность к самовредительству, каковая шокировала даже Элис – а уж она-то навидалась в свое время шизанутых. Бритвенные лезвия, положим, понять еще можно. Но острогубцы?

– Выглядит она очень счастливым ребенком, – поделилась Селия. – Джеку так отрадно быть с милой девушкой после…

Женщина вдруг осеклась.

– После?.. – подтолкнула ее Элис.

– Ах, просто в прошлом году у него не задались отношения с подружкой. Кончилось тяжелым разрывом.

– О, подобное мне известно не понаслышке.

– Осмелюсь предположить, что вы не проявляли такой жестокости, как упомянутая подружка.

– Так вот что вы обо мне думаете! – захихикала Элис.

Однако Селия после этого как воды в рот набрала. Элис жаждала подробностей, но понимала, что давить на новую подругу в самом начале отношений не стоит. Вместо этого она тем же вечером напоила Ханну пино гриджио и принялась выпытывать у нее тайну. Та быстро сдалась, хотя и заставила мачеху поклясться страшной клятвой не рассказывать ни единой живой душе. Как оказалось, прошлой весной у Джека случилась крайне неприятная история с его тогдашней подругой, двенадцатиклассницей по имени Алекса Лириано.

– Лекси? О, эта-то раскрасавица.

– Ну не такая уж и красавица, – пробурчала Ханна.

– А, ну нет так нет.

Они встречались несколько недель, и роман их завершился прескверно. Они крупно поссорились, после чего Лекси обвинила Джека в неподобающем поведении.

– Неподобающее в смысле…

– Ничего не было. Лекси все выдумала. Просто почувствовала себя оскорбленной, что он отшил ее. Типичная женская брехня.

«Типичная женская брехня?» – поразилась про себя Элис.

– Так что, по словам Лекси, произошло? – поинтересовалась она вслух.

– По ее словам, он дал волю рукам. Если б ты знала Джека, то поняла бы, что это полнейшая нелепица. Его родители заплатили только потому, что есть люди, которые завидуют Пэрришам.

– Что-что? Его родители заплатили? – уточнила Элис, потянувшись за штопором.

– Ну да. И до фига.

Понадобилось еще несколько бокалов, но в конце концов она выудила из падчерицы историю полностью. Несмотря на то что Джек категорически настаивал на своей невиновности, Пэрриши действительно тайно заплатили семье Лириано. Было подписано соглашение о неразглашении информации. Потому претензия так и не стала достоянием общественности, даже на уровне слухов. И хотя Ханна безгранично верила, что Джека оговорили, Элис с тех пор приглядывалась к нему. Просто потому, что ей так и виделось, как парень применяет силу против какого-нибудь юного создания. От него буквально веяло тиранством. Эти крупные руки и резкий смех, вырывающийся в самые неподходящие моменты. А раз-другой он намекал на взгляды, выглядевшие малость палеолитически применительно к делам любовным.

Тем не менее с падчерицей Джек всегда вел себя как истинный джентльмен, даже если порой Элис и подозревала, что это лишь игра. К тому же приходилось учитывать то обстоятельство, что представления Ханны об оскорбительном поведении, с учетом ее самовредительства в прошлом, вполне могли характеризоваться большей растяжимостью, нежели общепринятые. Как бы то ни было, видимая Элис картина отношений юной пары реальных оснований для недовольства не давала. Так что она и не вмешивалась. Да ни в жизнь она не поставит под угрозу счастье девочки, руководствуясь лишь чутьем.