Наследник проклятья и тайны Подземелья

– Матвей, что ты делаешь ночью? – оправившись, спросила Галина Ивановна. Матвей встал, поправил галстук.

– Сплю.

– А ещё?

– Думаю, – сказал мальчик, и класс рассмеялся: «В школе надо думать. Он гуляет ночью. Да он соня. Он всё врёт…»

– Думаю, тебе надо заняться учёбой, – сказала Домникова.

– Да, – повинуясь, ответил Матвей.

Кажется, Матвей даже не помнил, когда он писал эту проверочную работу. Погружённый в мыслях он либо спал, либо думал, но не о школе, а о других вопросах, которые, бесспорно, связаны с этим образовательным учреждением. Однако мало кого волновали эти обстоятельства. И хотя на лице Галины Ивановны, задававшей эти вопросы, читалась добродушная улыбка, для детей она казалась коварной, она казалась самым эгоистичным человеком, а вся эта ситуация была раздута из мухи в слона.

***

– Я, – начал говорить Вадим, – короче, сегодня к Зайцеву пойду. Ты со мной?

– Да. Что он хотел сказать? – ответно спросил Матвей.

– Да бог его знает, что дураку в голову придёт, ещё такому… – ответил Вадим.

– Вы куда-то собрались? – сказала и очень сильно испугала Вадима Аня, подкравшаяся сзади. Её бледное лицо словно таяло в воздухе, и оттого она казалась призраком, пришедшим незаметно в этот мир и в этот коридор.

– Тебе-то чего? – испуганно спросил Соколов.

– Ну я же… – каялась Анна Инна, но не договорила, сомкнула быстро губы и, прежде чем она закрыла лицо руками, прикусила зубами те самые губы. Отвернулась и отошла, села на скамейку и долго ещё посматривала на Вадима. Вадим же сопроводил её украдкой и вновь посмотрел в сторону «крыла» Зайцева.

– Не слишком?… – начал Матвей.

– Ей не привыкать! – злорадно рассмеялся Соколов. Послышались всхлипывания со скамьи.

– Зайцев – сумасшедший! Он творит, что хочет! И всё сходит ему с рук. Как не стало Лебедевой, так он возомнил себя самым главным. Черт лысый! Не, я понимаю там Заменских, Оркидов и других, но у него кукуха вообще поехала. Забрал всё оборудование, сидит там, чаи пьет с училками, так ещё и нас всё время к себе подзывает.

– Зачем? – уточнил Матвей.

– Сейчас и узнаем, – ответил Вадим.

Мимо парней в парадной форме, пиджаке и слипонах прошёл широкими шагами тот самый Дима Липов. На его груди маленьким солнцем во тьме коридора блистал золотой значок активиста. Видно, эти значки выдавали редко и только самым выдающимся ученикам школы. Вадим прервал свою речь и разинул рот. Его глаза заблестели. Почему-то Матвей почувствовал своей кожей прилив тепла со стороны Вадима. Глаза Соколова горели. Он жаждал носить такую же медаль, он жаждал также шутить, как активисты и лично председатель совета старшеклассников Дима Липов, ходить такой же походкой.

– Нам туда! – сказал Вадим, но не указал куда. И пошёл большими, неуклюжими шагами за Димой. Матвей пошёл за ними.

Дима и его преследователи вошли в крыло, приблизились к кабинету. Липов зашёл, резко повернув ручку, как бы подавая знак: «Свои!»; закрыл дверь. Вадим устремился за председателем. Подошёл к двери и повернулся в сторону Матвея:

– Ну ты что?

– Я… – в голове Матвея вновь посеялось сомнение. Мысли снова превратились в кисель из столовой, в котором плавали: «речка… Миша… вторник… напоминаешь…». Сомнение, страх, ужас, кошмар – всё это и многое другое бросило Матвея в речку с киселем, где надо выбрать один из берегов выбора, – …останусь.

– Ты что, слабак что ли? Нет, давай со мной! – тихо рассмеялся Вадим.

– Нет, я не смогу… – сказал Матвей и сел на скамейку у соседней двери в лаборантскую.

– Ну и ладно! – сказал Соколов, отворил дверь без стука и скрылся в закулисье тайны.

Матвей удивился, ведь за дверью, рядом с которой он сидел, стало слышно, как вошёл Вадим, как замолкло собрание неких людей, сидящих там, за дверью. Вдруг раздался очень громкий звук, как будто что-то упало. Матвей прислушался:

– Это что, Дима? – спросил мужчина хриплым, басистым голосом.

«Это, наверное, Зайцев говорит», – подумал Матвей.

– Это… ключ, – ответил Дима.

– Ясен пень, что это ключ. От чего он? – сказала девушка или женщина тонким голосом. Голос был полузадиристым и полунаигранным.

– Ну, от склада, – ответил Дима.

– Ты кто? – спустя пару секунд спросил басом некто, как догадывался Матвей, Зайцев.

– Я… – волнуясь сквозь зубы проговорил Вадим, – я… Вадим. Вадим Соколов! Вы меня вызывали к себе.

– А, точно, это тот, который ржал над вами! – шутливо сказал и рассмеялся с сидящими, которых было много, судя по числу хохотов, Дима.

– Так! Ты сейчас вон полетишь отсюда! – разгневался Зайцев и продолжил: – Значит, ты Вадим, который осмелился обозвать учителя?

– Я… – пытался, как щенок, оправдаться Соколов. У него и вправду было оправдание.

– Ты!… Уже сделал, что мог, поэтому молчи! – сказал Зайцев уже спокойно, но с неким превосходством, будто он «выше» Вадима и всех присутствующих. Царь горы. После замолчал, а вместе с ним и все сидевшие в лаборантской.

– Кто у тебя отец? – спросил Зайцев. Матвей резко отодвинулся назад от двери. На его лице читалось удивление и смущение. Зрачки увеличились и бегали в поисках укрытия.

– Андрей… Андрей Соколов.

– Знаю таких. Давно он у меня не был! Давно! – злорадный хохот, как у бандитов, долетел до ушей Матвея.

– Знаешь ли ты, Вадим, кто такой «Наследник проклятья»?

– Знаю, говорят, он вернулся…

– Бред! – Воскликнул Зайцев. Послышался скрип стула. – Он был, есть и будет среди нас! Здесь, в этой школе, полно предателей: и он, этот «Наследник проклятья», и его жалкий отец, и все! Все здесь! Они борются со злом. Правосудники! Вы вообще знаете, почему они прокляты?

Матвей оторопел. Он первые дни в школе, но сразу слышать такое ему непривычно и очень даже страшно. Мурашки уже свили муравейник на теле Матвея – так сильно Морозов волновался. Слова завихрялись в единый порыв ужаса и кошмара, от которого бедный парень оттряхивался и пытался закрыться.

– Нет… – ответил заинтересованно Вадим.

– Его отец, чьё имя называть нельзя…

– Воланд де Морт? – пошутил Дима Липов, как всегда нелепо и будто посягая на гору царства закулисья, где пускал свои вычурные речи Зайцев.

– Слушай, я вообще сейчас перестану всё это рассказывать, прогоню вас, и вы пойдёте делать уроки. Понятно вам? Вы доиграетесь все! – сказал обиженно Зайцев.

– Молчу… – повиновался Липов.

– Активист этот хренов, он настраивал против меня детей. Говорил, что я… Детей совращаю!

Послышалось тихое хихиканье, какое обычно бывает, когда люди делают вид, что ничего не понимают, но сами прекрасно всё знают. Зайцев, видимо, догадался, что значит детский хохот.

– Что тут смешного! Да засудить его и всё! А он продолжал, писал об этом свои рассказики жалкие, показывал их всем. Предатель! – разгорячённый Зайцев стукнул обо что-то так, что дверь задребезжала.

– И теперь мало того, что ученики этого борделя думают обо мне так, мало того, что учителя говорят обо мне за спиной… Директор… Директор в курсе! Так его сын теперь пришёл учиться или дочь. Но я клянусь, найду эту тварь, я её задушу…

Последние слова особенно сильно пронзили молодое сердце Матвея. Он тихо встал. Колени его дрожали и не хотели держать. «Куда я попал? Зачем меня сюда отдали родители? Почему нет их рядом? Почему именно сюда? Кто этот «Наследник проклятья»? А что, если он среди нас? Его надо защитить или сказать ему? А если это Вадим? Нет! Бред… Бред. Бред!» – метались мысли в голове парня. Не совсем готов он был делать какой-либо выбор. Оставленный здесь, далеко от дома, глубоко в Сибири, Матвей мог связаться с родителями только лишь через соцсети. Увидеть или посоветоваться он не мог с ними. На его плечи легли не горы, а целые планеты и галактики ответственности. Ещё вчера он мог задать самый глупый и нескромный вопрос маме или редко приезжающему папе, но теперь… Теперь он один. Один наедине с вопросами, загадками и проблемами. Но только кто положил на него эти «планеты ответственности»? Не сам ли Матвей виноват в своих вопросах? Может, ему надо бы пореже совать нос в чужие дела?

О нет! Никак нет! Матвею прежде всего хотелось правды. Правды, которая такая горькая и противная, такая неприятная и жалкая, но такая важная и нужная. Правды, которая всегда была, есть и будет спутником добра, в которое так верил Матвей. Ему буквально хотелось желать всем доброты, помогать, но пока он, Матвей Морозов, сам не мог разобраться, что есть истина, а что есть ложь, ни о какой доброте, да что там! Никакой речи даже об учёбе не могло быть. Он понимал, что, не зная, кто здесь виноват, виноватым может оказаться он, как новичок. Ведь это удобно, но не для Морозова. К чему ему снятся все эти сны? Зачем какая-то старушка ищет этого же «Наследника…»? И причём тут сам Матвей?

Парень развернулся, облокотился спиной о подоконник, поднял голову. Его глаза наполнились слезами. Он вытер правой рукой глаза и слегка вновь повернулся в сторону кабинета биологии. Резко из него выскочил Вадим. Сначала абсолютно пустой на вид, он оглянулся, встретился взглядами с Матвеем и быстро направился к нему. Взял Матвея за плечо, вывел аккуратно из крыла. На лице Вадима стала появляться улыбка. Парни вышли из крыла, и Вадим встал перед Матвеем, посмотрел ему прямо в глаза. Морозов старался сдержать слёзы.

– Зайцев пригласил к себе на кружок! – обрадованно затряс за плечи Матвея Вадим. – Это всё, конечно, странно, но мне, чёрт подери, интересно! Это целая история, наполненная мистикой и загадками! Я хочу стать тем, кто первый найдёт этого предателя!

– Ты не думал, что он среди нас? – тихо, почти шёпотом сказал Матвей.

– О да! Ещё как думал! Он точно среди нас, и у меня есть подозрения! Помнишь пацана с кудрявыми волосами, который всё время молчит!?

– Так нельзя. Зайцев не судья…

– Но он предал его и должен получить по заслугам!

– Это был отец!…

– Мы несём ответственность за наших отцов!

Матвей слегка отошёл назад и поник головой. Он не хотел больше смотреть в глаза Соколову, а единственное, на что смотрел теперь Матвей – это узоры на полу. Они были такими же бесконечными и повторяющимися, как и странное молчание, возникшее в этот момент.

– Ты мне поможешь? – прервал Вадим молчание.

– Чем?

– Разгадать эту загадку?

– Но ты ведь со мной до этого не работал, – сказал Матвей и оказался прав: Соколов в действительности не делал ничего вместе с Матвеем, лишь иногда общался.

– Ну… Тебе же интересно, как тут всё устроено?

– Да… – сказал Матвей, а сам подумал, что ему скорее интересно всё это узнать и заняться чем-то действительно интересным, правда, он пока не знал чем.

– Ну вот и прекрасно! Мне поможешь, а заодно и найдёшь себе хобби, – словно прочитав мысли, сказал Соколов и подал руку в качестве акта подписания дьявольского договора.

«Оно мне надо?» – думал Матвей, но что-то дёрнуло его в душе. Что-то будто сказало, что это не столь важно, сколько нужно. Что в этом, может, и не смысл всего учебного года для Морозова, сколько способ действительно разобраться и найтись Матвею в этой школе и в собственной жизни.

Парень поверил Вадиму и его словам о выгоде. Они звучали так сильно и мощно, что они были чуть ли не самой целью Соколова: помочь Матвею в самореализации. Да! В самореализации. Ведь если Морозов добрый, то и Соколов наверняка тоже.

Говоря свой манифест, Вадим сильно сжимал плечи Матвея, смотрел прямо в лоб Морозова и очень по-доброму улыбался. Но что-то дёргалось в его улыбке. Что-то кривило душу. Что-то лезло из метавшихся глаз и сближавшихся ног. Что-то пустое, лживое, плохое. Что-то, что не мог увидеть и понять Матвей, но что так сильно отличало Вадима от простых людей.

– Согласен, – сказал Морозов и пожал руку Соколову, на что сам Вадим сильно сжал руку своего одноклассника. Как бы Морозов ни хотел, ему пришлось посмотреть в глаза Вадима, где он не смог увидеть ничего: глаза были тёмные, плохо освещены, но что-то дёрнулось сначала в глазах Соколова, а потом внутри Матвея. Он отошёл и попытался прислушаться к голосу своего сердца, но голос был тих и говорил на марсианском языке. «Ерунда!» – подумал Матвей, повернулся и пошёл в интернат.

Уже поздно ложась спать, Морозов иногда вспоминал свой вопрос: «А оно мне надо?». «Да» – говорил ум, «нет» – говорило сердце. Метался мальчишка пуще прежнего. Никогда так главные органы не расходились мнением. Никогда и выбора такого не было. Но он теперь оказался прямо перед носом Матвея.

– Уже всё решено, – утешал себя парень, обтекаемый темнотой в постели. Поворачивался с боку на бок и иногда открывал глаза, говорил: «Завтра. Решим. Поздно. Спать» и засыпал в этой темноте выбора и вопросов, от которой он так безуспешно пытался спрятаться под одеялом. За окном шёл осенний ливень. Ветер хлопал раскрытой форточкой. Мелькали молнии. Пошёл град. Пошёл град… Матвей заснул.

Глава 5. Кружки.

Октябрь.

Шёл град. Мелкие ледяные пули барабанили по отливам окон, то стуча в единый такт, то сбивая гармонию шума природы. Было ещё темно. Темнота, царица ночи, медленно обтекала улицы коттеджного посёлка, рядом с которым стоял интернат. Темнота, будучи тянущейся и плотной жидкостью, перетекала с тротуаров на дороги, сквозь форточки протекала в дома спящих горожан. Уличные фонари мешали протекать этой чёрной речке, оставляя оазисы света на асфальте, засыпанном очередным градом.

Вдруг наступило затишье. Пошёл первый снег. Снег покрывал голый асфальт и землю, укрывая их от не прощающей ничего тьмы; прятал их под своим покровом от тайного царства ночи. Никого не было в городе на улицах. Никто не гавкал и не кричал. Не ездили теперь и машины. Ночь устроила свой апокалипсис, в котором она могла находиться по несколько часов в день, но временами снова уступала рассвету, а потом солнечному, яркому дню.

Ничего не поменялось за эти недели ни в целом городе, ни в школе, ни в людях. Всё также они работали, учились и жили своей жизнью. Жизнью без вопросов и скитаний, где верят в то, что всё предопределено, а их жизнь судится мужичком или женщиной в платье, называемыми судьями или присяжными. И лишь Матвей, только отходивший от, казалось ещё вчерашнего разговора с Вадимом, слов Зайцева и вообще от всех этих загадок, перед сном ложился спать и думал: «А зачем?», «Оно мне надо?» и так далее. Эти вопросы не столько мучили Матвея, сколько просто крутились, вертелись как юла и падали как первый снег на мальчишку: всё также красиво и неповторимо, и всё также часто и много.

***

Солнечный свет ворвался в окна усыплённых осенью сибиряков. Пробудили их улыбки маленькие снежинки, лежавшие на асфальте, земле и на деревьях. Вечный поток людей, но теперь оживлённый лучами маленького и далёкого солнца, всё также пешком, на машинах и на автобусах добирался до мест работы, учёбы или для некоторых счастливчиков отдыха. Продолжалась осень, но медленно брала бразды правления зима, веющая своими колючими, но родными морозами.

В стремительной волне людей в школу вливались всё те же знакомые лица: Матвей Морозов, щурящийся и чихавший от ярких лучей солнца, Вадим Соколов, вечно весёлый и с улыбкой до ушей, задорный и находчивый. Медленно ковыляла Галина Ивановна Домникова, держа в руке сумку, завернувшись в шарф и при каждом своём неуклюжем повороте поглядывая с улыбкой на проходивших и здоровавшихся учеников. Медведева Анастасия Викторовна шла уже загруженная проблемами Оркида Павла Ивановича и Заменской Ксении Вадимовны, которые окружили её и что-то очень нервно рассказывали, то и дело поглядывая друг на друга искоса. Подъезжали на машинах и Воронин Илья Степанович, и Зайцев Дмитрий Васильевич; медленно выходили и шли: первый, задрав подбородок, а другой, поспешно бежавший в школу, смотря под ноги. Шла Аня Инна, шли одноклассники Матвея, шла школа.

Гам раздевалок переносился с первого этажа по всей школе на уроки, с уроков на перемены, с них снова на уроки. Словно действующий организм, питавшийся внутренней и неиссякаемой энергией учеников, он действовал под чётким, а иногда даже слишком чётким руководством его органов.

– Но только эти органы уже разделились и независимы друг от друга! – сказала девочка в одной компании у раздевалок на перемене.

– Ага, вы посмотрите: Оркид делает что хочет. Ставит спектакли какие ему нравится и даже директрису иногда не зовёт, – сказала другая.

– Сидит до полуночи.

– Ага, бумажки клеит!

– И дети с ним всегда туда поди, это принеси…

– Поэтому я ушла с кружка, – сказала очередная девушка.

– Как Воронин стал!

– И Зайцев!!! – воскликнули все.

– А вы слышали, походу Оркид мутит с Заменской! Вы видели их взгляды? Они же влюблённая парочка!

– Конечно! – снова дружно подтвердили подружки.

И, разумеется, девушки были правы. Слухи полнят нашу землю. И эти не исключение.

Рядом стоял смущённый от энергии сверстников, от шумной толпы, надменных взглядов активистов и уставших лиц учителей Матвей. Он стоял и, видимо, кого-то ждал. Его лицо не имело красок: весь он пытался погрузиться в этот мир веселья и радости, возможно, и для кого-то даже счастья, но для обычных здешних обывателей – в мир скуки и безнадёги. И, конечно, эти дети тоже были правы в какой-то степени. Школа всегда обречена на уход детей, как минимум на каникулы, на смену поколений, с каждым из которых приходят всё более ленивые ученики, а конкуренция как таковая исчезает вообще. Но Матвей, уже отучившись четыре года, хотя и за тридевять земель отсюда, прекрасно знал строение любой школы, однако медленно пытался погрузиться в новую атмосферу, в новый коллектив и в новую жизнь, которая началась в сентябре.

Нерасторопными шагами навстречу к Матвею шёл лохматый, светловолосый, с удивительно лёгким рюкзаком на одном плече, в пиджаке, грудью вперёд – сам Вадим Соколов. Его улыбка тянулась до ушей и даже выше: радугу перевернули и приклеили. Взгляд метался. На всех смотрел Вадим, но по итогу ни на кого. Пустая и глупая улыбка скрывала такие же раздумья, как и у Матвея, но только «радуга» Вадима была изящной, глупой, наивной, радостной и, разумеется, очень артистичной. Матвей же стоял спокойно.

– Привет, Матвей! Пойдём сегодня к Зайцеву на кружок? – спросил весёлый Вадим.

– Какой? – будто спросонья спросил Матвей.

– Ты что, забыл? И другом зовёшься! – сказал Вадим как можно громче и посмотрел на Матвея. Глаза его были пустые, а улыбка вот-вот сбежала бы.

– Кажется, вспомнил…

– То-то же! Там, короче, новое оборудование привезли, и говорят, будет лагерь осенью, – продолжил Соколов.

– Гм-м-м… Интересно… – не подавая искреннего интереса, отозвался Матвей.

– Вот, и мы будем там что-то изучать, но больше интересно, что нам Зайцев расскажет… Здравствуйте, Павел Иванович! – будто ни в чём не бывало, будто бы и не рассказывал он о нём всё, что только знал, Вадим поздоровался с Оркидом.

– Здравствуйте, дети! – заучено сказал Павел Иванович и поднял подбородок выше.

– Ещё бы в совет попасть… – искренне, но едва слышно сказал Вадим в напутствие Оркиду.

На повороте с других раздевалок к парням присоединились другие мальчики. Они окружили Вадима и Матвея, но разговаривали в основном сами парни, ну и Вадим. Нельзя сказать, что Вадим был у них главный – он был скорее душой компании и билетом с хорошими связями. Матвей Морозов, несмотря на то что был окружён достаточно неплохими людьми, всё же был ещё во сне, в раздумьях, ну и в атмосфере школы.

Прошёл первый, затем второй, потом третий урок и так далее. Школа жила своим неповторимым ритмом. По шоссе коридоров разъезжались «автобусы из детей», «грузовики», своя «полиция»:

– Куда гоним! Вы в школе, а не на автотрассе! – кричала Заменская и тут же отворачивалась – не хотела видеть радостные лица детей.

Побаивались и старшеклассников-активистов, а они в свою очередь боялись спортсменов, которые были под чутким руководством Воронина: «Ну а что вы смеётесь? Я вам серьёзно говорю! Я вам эти мячи знаете куда запихаю? Мало не покажется…»

Были и инвалиды-колясочники, которых, как и полагается, к сожалению, унижали:

– Да куда вы по мытому бежите? В школе есть надо, а не в магазине! Да закрыт туалет, закрыт! – хриплым голосом, с торчащей так неуклюже правой лопаткой кричала бедная техничка. Но только мало кто её слушал.

– Давайте ей воду прольём? – сказал один из парней, вновь окружавших «душу компании».

– А давайте! – сказал радостно Соколов.

– Вадим, ты дебил? – воскликнул Матвей, но было поздно: вода оказалась разлитой по всему коридору.

– Вы что творите? Вы чужой труд совсем не жалеете! – кричал завуч вслед убегавшим пятиклассникам, и лишь один Матвей стоял, не зная, что делать.

– Что стоишь? Вытирай! – скомандовал завуч.

– Так я же… – попытался оправдаться Матвей, но тут же получил снаряжение и был отправлен в бой.

Впрочем, ничего нового в этой школьной суете за этот день не добавилось, а старое не изменилось.

Закончились уроки, и настала пора новой волне. И нет, не второй смене, как несколько десятков лет тому назад: время для волны внеурочек. Пока одни дети сидели с грустными лицами на подготовках к злополучным экзаменам, другие радостно бежали на кружки, которых нынче было очень много:

– Забираю!.. Забираю на физику! Павел Иваныч? Вы почему детей не забираете детей на театральный кружок? Им самим тут стоять? – бежала второпях, поправляя очки стопкой макулатуры Заменская.

– Бегу, бегу! Дети! Со мной! Идём! – ковыляя бежал, держась правой рукой за пуговицы пиджака Оркид.

Тут же, в фойе, стояли и другие учителя, которые забирали своих учеников. Эта традиция забирать с первого этажа появилась недавно: школа расширяется, приходят новые ученики из разных районов, а ориентироваться в школе сложно. Рядом у стендов, сложив руки, сидел Зайцев Дмитрий Васильевич. Он смотрел на всех с призрением и негативно отзывался:

– Сплошной бардак. Как всё неорганизованно. Сколько лет кружки есть, а каждый раз этот бордель и… Носятся, как идиоты.

– Полно вам, Дмитрий Васильевич! Это проявление нормы! – успокаивала нервного биолога Домникова, на что Зайцев нервно шипел и рычал.

Матвей и Вадим вместе с другими детьми из общей толпы смогли найти сидящего мужчину. Подошли, окружили его. Глаза Зайцева смотрели вперёд, но не могли подняться вверх: то ли разглядывал учитель детей, то ли незачем ему было поднимать глаза.

– Пошли! – резко вскочил с места и побежал в сторону лестницы Зайцев, а за ним дети.

В стремительной толпе было сложно спокойно идти и осматривать школу. Бушующая детская толпа шла на кружок за своим предводителем. Человек было немного: около десяти – кружок не пользовался популярностью, скорее всего, из-за характера Зайцева. Но, как часто бывает, именно эти дети, которые горят одной идеей и жаждут вместе работать над единой проблемой, создают невероятно сплочённый и весёлый коллектив. Матвей шёл, пытаясь выглянуть за плечи парней, особенно одного высокого, худого и со странной причёской, который перекрывал вообще всё что было можно. Морозов пытался понять, где вообще вся толпа находится, но, чтобы добраться целым, прятался в этой массе и шёл, куда она ведёт.

Дети пришли, сели за парты, достали планшеты – теперь это была норма, работать на планшетах, а не как раньше в тетрадях. Сели и ждали, пока из «офиса» выйдет тот самый биолог. Кабинет был заполнен битком. Из шкафов торчали деревяшки, бумага, книги. Все эти страсти безуспешно пытались скрыть натянутые поверх белые листы бумаги, ватманы и жалюзи. Окна были заклеены. Горела пара передних светодиодных ламп дневного света. Дальний конец класса был без света. Дети наконец дождались учителя.

Зайцев вышел из лаборантской, сел в кресло, включил компьютер на своём столе. Включился экран и ослепил сидящих за первыми партами. Все замерли в тишине. Вытирая нос платком, Дмитрий Васильевич сидел очень тихо, сохраняя тишину, иногда шевелил мышкой, что-то печатал на клавиатуре. В один момент он резко повернулся, выехал из-за закрывавшего его монитора и сказал Вадиму:

– Молодой человек, встаньте, пожалуйста.

В его словах не было ни грамма эмоций. Лицо было пустое и будто пожирало не только взгляд сидевших напротив детей, но и их улыбки.

Вадим встал из-за третьей парты.

– Как вас зовут?

– Вадим.

– И-и-и? – затянул дотошно и допрашивающе, как на допросе, Зайцев.

– Соколов. Вадим Соколов, – сказал ученик и нырнул за парту. Колени у мальчика дрожали. Всем казалось, что сейчас в действительности будет суд.

– Вадим Соколов эгоистично и самозванно оскорбил честь и достоинство случайно упавшего учителя биологии в столовой. Но! Пришёл и извинился! Такие поступки простительны, но в следующий раз я буду наказывать всех предателей! – сказал Зайцев, и его лицо перекосилось. С одной стороны, он пытался улыбнуться, ведь он хвалил Вадима, а с другой, понимая, что это ложь, вся его мимика, а в особенности взгляд показывали читающий вид. Вид, с которым Зайцев словно сканировал сидящих.