Полная версия
Наследник проклятья и тайны Подземелья
Никита Панин
Наследник проклятья и тайны Подземелья
Предупреждение
Эта книга, в какой-то степени, продолжение истории о Н. П. Она завершает историю главного героя тетралогии, повествуя о событиях, произошедших несколько десятилетий спустя, в далёком будущем, но всё ещё в месте, таком знакомом и ставшем привычным читателю.
Однако хочется сделать ремарку и буквально прописать заглавными буквами: все совпадения с реальными людьми и событиями случайны. Спешу предупредить, что если какой-либо герой показался схожим по поведению или характеру на Вас, то, значит, стоит задуматься: а всё ли так в вашей жизни? К тому «стаду» Вы себя относите? И главное: хороший ли вы человек в чьей-то истории или же плохой?
Безусловно, книга написана благодаря многочисленным образам людей, окружавших меня повсеместно. Каждый герой – это сборная солянка из положительных и отрицательных качеств человека. И можно сказать, что эта история, как и вся тетралогия, основана на реальных событиях, но преломлённых через призму детского мироощущения. Все недруги становятся ярыми врагами, а товарищи – верными друзьями. Но важным в этой большой истории остаётся смысл написанного. Контекст, мотивация и психика персонажей и как результат: их действия и поступки.
Прошу Вас, не придирайтесь к героям и не ищите в них знакомых, а лишь услышите мой крик между строк, заметьте тяжёлые вздохи в многоточиях и задумайтесь при прочтении названия каждой главы.
Уверяю Вас, дорогой читатель, каждый, нашедший для себя сокровенный смысл в этой рукописи, обретёт некоторое понимание себя и других, а главное, на что я очень надеюсь, сможет принять своё окружение и свою личность.
Приятного чтения!
Пролог
Эта книга целиком и полностью посвящена
моему второму дому, охранявшего и вырастившего
меня таким, каким я стал в итоге – моей школе.
Мы все однажды уйдём, но в истории навсегда останутся наши имена и наши слёзы.
Часть 1. «До…»
Глава 1. Слухом земля полнится.
«В основе каждой сплетни лежит
хорошо проверенная безнравственность»
– Оскар Уайльд.
19 лет спустя. Сентябрь.
Шёл осенний дождь. Однако было ли что-то в этом дожде, что напоминало его обычное состояние? Навряд ли. И нёс он не капли и даже не слова, он нёс загадочность, ту тайну, искренность, необыкновенность и страх, который обычно можно увидеть разве что на кладбище или в фильме ужасов. Дождь, словно божий язык-посредник, говорил всем, что и как каждый должен чувствовать. Был божьей инструкцией к эмоциям, чувствам и, возможно, к жизни.
Был ли этот дождь необыкновенным? Был ли этот дождь чем-то нереальным? Этот дождь оставался дождём, обычным проводником Бога, обычным для всех, обычным для этого мира. Обычностью, в которой кроется ключ, может быть, от смысла жизни, может быть, от чего-то иного, но от этого он не перестаёт быть загадочным, а наоборот, таит в себе мрак, темноту, истинность.
Та же вода, что в реке, что в каплях всё та же хрустальная и чистая, как слёзы детей. Ведь может ли быть что-то искренней, чище и невероятно сильней детских слёз? Проронив хотя бы одну из них, человек очищается, становится ангелом, словно дитя. Животные плачут, плачет и небо. Небо очищается. А очищается ли человек или остаётся в своём мире правды, идей, страданий и мучений? Кажется, что нет. Но не всегда, что кажется – ложь, и не всегда, что кажется – правда. Правда то, что есть, а ложь всего лишь иллюзия, обман, неясность и снова слёзы…
Божьи слёзы омывали скверное здание училища ума человеческого: школы. Многое, что могло также делать, но только слёзы могли бы очистить школу от её смертных грехов, от грехов тех, кто возомнил себя великим. От тех, кого иногда так сложно назвать человеком, ведь и он роняет редко чистые слёзы. Груды «слёз» стекали по трубам водостока, ветер завывал в шахтах вентиляций, в тридцать седьмом кабинете на третьем этаже сидел класс.
– Те, кого вы так любите. Те, кто учит вас… Всё это лишь слова. А слова, как вы уже, наверное, знаете, нынче не стоят и дырявого носка.
Мужчина медленно встал из-за учительского стола. Свет едва касался его тонкого образа. Немного спустя чёрствые и мозолистые руки мужчины оказались у рта. Учитель издал пару хриплых звуков. Не спеша он продолжил:
– Всё это лишь тайна. Тайна, которой много лет. Тайна, оставить которую тяжело, а избежать вряд ли кому получится. Вы уже в ней. Вы уже её часть…
Не успел мужчина закончить свою странную и непонятную никому мысль, как послышался сначала очень тихий и высокий звук. Спустя одно мгновение этот звук стал чуть громче, потом ещё громче и громче… В классе раздался детский искренне страшный и душераздирающий крик… Бледная девочка вскочила в ужасе из-за парты:
– Это война!.. – прокричала она на последнем дыхании, как слабые её веки сомкнулись, ноги не смогли её держать больше – девочка упала в обморок.
Тут же поднялся шум в классе: ребята кидали друг на друга беглые взгляды, из их уст вылетали страшные слова, которые резали уши не только другим детям, но и мужчине, стоявшему у доски. Звуки собрались в одну метель, вьющуюся по классу. Брови учителя приняли строгий вид, зрачки увеличились, даже с задней парты можно было почувствовать, как чаще и сильнее стало биться сердце мужчины.
– Сели! Сели, я сказал! Если хотя бы кто-то из вас сейчас встанет, я клянусь… – очередной монолог мужчины прервал женский неторопливый, но уверенный голос из громкоговорителей:
– Внимание, школа! В городе объявлена учебная воздушная тревога! Прошу вас не паниковать и немедленно спуститься в подвальные помещения…
– Вам несдобровать… – закончил было мужчина.
– Встали все! Бросьте ваше барахло, оно вам больше не пригодится… Вышли все в коридор, пока я спасаю эту несчастную…
Загремели стулья, послышался топот, а где-то и бег. Бешеная, полная детской энергии и желания жить толпа детей оказалась в коридоре среди таких же детей. Постояв всего лишь пару минут, вся эта человеческая масса без остановок направилась вниз, на первый этаж. Раскаты грома осеннего ливня только дополняли ауру ужаса и страха. На лестнице стали слышны детские крики, за ними стало слышно, как многие, пытаясь скрыть от одноклассников, чтобы никто плохо не подумал про них, втягивали что есть силы сопли и слёзы, которые, как всегда, не вовремя вышли наружу. Кто-то не стеснялся эмоций. Толпа быстро направлялась к подвалу.
– Разойдитесь! Ну что встали! Не видите, я ребёнка несу! – громко и сердито прокричал тот же мужчина с третьего этажа.
– Кто это и что он хотел сказать нам в классе? – тихо, но вслух сказал мальчик, ждавший, пока мужчина пройдёт. На лице парнишки читался не то чтобы страх, как у остальных, а скорее недопонимание и глубокая заинтересованность словами учителя. Теперь редко встретишь столь невероятное любопытство и желание раскрыть все тайны, как у это парнишки.
– А, этот? Да это Оркид, – сказал со спокойствием и какой-то радостной ноткой в голосе рыжеватый парень слева, положив при этом свою руку на плечо любопытствующего. – Это худрук, работает тут уже двадцатый год. А ты, должно быть, новенький, не так ли? Меня зовут Вадим. Вадим Соколов.
– Меня Матвей Морозов, – ответил мальчик, улыбнувшись новому знакомому и, конечно же, пожав руки.
– Вам заняться нечем? Эвакуация! А они тут руки пожимают… Бегом в подвал! – разорвала крепкое рукопожатие двух молодых ребят тонкая, как спичка, и такая же страшная женщина.
– Да нечем, – с ухмылкой сказал Вадим, тут же исправившись, увидев разъярённый взгляд женщины: её глаза горели красным, да что там, «адским» пламенем, прожигая насквозь взглядом и Матвея, и Вадима, как будто ещё одно мгновение, и от только что подружившихся шутников останется лишь только пепел. – Да, Ксения Вадимовна, мы спускаемся.
– Бегом, – просвистела, словно гудок паровоза, Заменская Ксения Вадимовна.
Друзья продолжили спускаться с другими ребятами по, казалось бы, бесконечному числу ступенек. С каждым этажом становилось всё темнее и мрачнее, свет исчез сначала за кронами деревьев, а потом и вовсе последние лучи находящегося по-прежнему на своём месте солнца скрылись за стеной. Дети спускались в страшный и таинственный подвал, где любой шорох, движение, свет могли представиться воображением любого ребёнка как нечто самое страшное, ужасное, нереальное и опасное. Но не сегодня. Сегодня это их дом, ночлег, место для спасения, хотя место всё равно напоминало ад.
– Подождите здесь, – сказал Оркид у двери в подвал. Через секунду он достал три ключа от двери. Поочерёдно вставив их и повернув их на два оборота, он отворил дверь и скрылся во тьме. Сиюминутно шум стих, любопытствующие головы повернулись в сторону врат в подвал. Из глубины послышались щелчки: раз, два и три. Что-то загудело, послышался слабый гул. Медленно в длинном коридоре подвала начали загораться старые люминесцентные лампы.
– Добро пожаловать в убежище, – зловеще и с какой-то фальшью проговорил сзади всех стоящих физрук. Дети неохотно начали переступать дверной порог и заходить в тёмные помещения, в которых едва можно было разглядеть свои руки.
Дети принялись занимать свободные места на скамейках. Так на одной из них вновь оказались Вадим и Матвей. В подвале постоянно было шумно: то приходили новые дети с их учителями, то кто-то начинал рыдать, но громче всех были слышны шёпоты детей: о чём они шептались, остаётся лишь догадываться.
– И тут я ему говорю: «Бу!» – таинственно произнёс, а затем рассмеялся вместе с одноклассниками Вадим. – А как вам наша бедняжка? Не умерла ещё? Совсем уже исхудала!
Одноклассники, окружавшие Вадима, рассмеялись в полный голос. Звонкий их смех распространился по всем помещениям и вернулся обратно злым эхом. Вадим смеялся, держа руку у своего живота, придерживая лёгкие, чтобы они не выпрыгнули от такой радости. Вместе с этим палец другой руки Вадима чётко указывал на бледную и больную девочку, лежавшую на скамье напротив. Её рука свисала вниз, а туловище было на ногах у Оркида. Оркид быстро, но мягко поглаживал голову упавшей в обморок, приговаривая: «Бедная Аня, бедная Аня…» Матвей смотрел на эту картину и не мог оторвать взгляд: он сопереживал бедняжке, но понимал, что помочь ей сейчас никак не может.
Однако такое зрелище вовсе недолго было перед глазами юных «комиков». Неожиданно для них самих и всех остальных к ребятам подошло нечто или некто большое, как шарик. Её лицо напоминало лицо совы или филина: внимательное к деталям, иногда доброе, всё видящее, следящее, чем-то уютное и порой даже злое. Казалось, что её радужка небесного цвета излучает лучи надежды, такие же, как у неба, или, быть может, это пронзительный взгляд? Но и то, и другое упало на лицо Вадима с совиным угуканьем:
– Вадим! Весь в отца… Нельзя смеяться над чужим горем. Я бы посмотрела на твоё довольное лицо, если бы ты родился на войне. А она родилась! Перестань и сядь смирно, а то гляди у меня: ухо откушу.
Послышалась тихая насмешка, но учительница уже была в том возрасте, в каком навряд ли смогла бы услышать что-то такое же тихое. Вадим возразил:
– Что? Я спокоен, Галина Ивановна.
– Я вижу, – с недовольством ответила сова Галина Ивановна, неторопливо и тяжело развернулась и направилась в сторону лежавшей Ани и стоявших рядом с ней других учителей.
– Слушай, Вадим, а ты не знаешь, что хотел нам сказать этот Оркид? – с осторожностью, чтобы не нарушить возникшую тишину, спросил Матвей своего соседа.
– А, этот дурачок, который нянчится с Анютой? Да он многое рассказывает всем и всюду, то про непослушных пятиклассников, трупы которых лежат в вентиляции, то про историю четырёх школ…
– Четырёх школ? А можешь рассказать про эту историю? – заинтересованно вымолвил Матвей.
– А про пятиклассников тебя не волнует? Или ты думаешь, что тебя это не коснётся? – сказал Вадим и вновь рассмеялся с другими ребятами. Матвей тоже улыбнулся, но продолжил:
– Да нет, просто звучит интересней.
– Ну ладно, смотри, видишь Оркида и тощую с ним училку, страшная ещё такая? Так вот, эта Заменская Ксения Вадимовна, а он Оркид Павел Иванович. Оба этих чудика занимаются театральным кружком. Это один из четырёх кружков. Один кружок – одна школа. Основатель каждой школы – это творец. Так вот, творец театралки: пропавшая без вести Лебедева. Говорят, она повесилась от одиночества, а её дух навечно бродит по школе.
Неожиданно в подвал на последнем издыхании ворвался растрёпанный и лысый, полный мужчина с едва узкими глазами, одетый в лёгкое поло и брюки. Все сидящие вздрогнули. Его глаза быстро бегали по подвалу, словно искали что-то среди здесь присутствующих. Какую-то тайну, чьё-то лицо, а может, какой-то инструмент? Ему навстречу сорвался со скамьи физрук, поседевший мужчина, вроде как уже на пенсии должен был быть, а он нет, молодцом бегал по школе. Хотя, будем откровенны, выглядел он здесь самым старым.
– О, все титаны в сборе. Да и творцы тоже, – сказал и улыбнулся Матвею Вадим, – вот физрук справа: творец, ведёт военно-спортивный кружок. Воронин это. Воронин Илья Степанович. Простой мужик, среди наших его зовут Мачо. А слева ещё один, целая ходячая легенда, мне отец про него рассказывал: Зайцев Дмитрий Васильевич, творец кружка по биологии, и раньше вёл ещё кружок по нейромоделированию. Правда, последний основал…
– Внимание всем! – неожиданно вошла немолодая женщина среднего телосложения, специфичная, в тонком свитере и с двумя телефонами в руках, чей голос очень напоминал голос из громкоговорителей. – Вы все справились с поставленной вам задачей: быстро спуститься в подвал, хотя и не без трудностей, – сказала она, и все немного улыбнулись. – Не стоит смеяться. Что же, теперь прошу вас вернуться в ваши кабинеты, а вас, Дмитрий Васильевич, я прошу больше не задерживаться в офисе при тревоге, ведь однажды то, что кажется нам нереальным, может прийти к нам в дом в тот момент, когда меньше всего ожидаешь какого-либо гостя, например, ночью.
– Поэтому ночью мы и не учимся, – ответил Зайцев, и все встали из-за своих мест и медленно, нехотя стали возвращаться вновь на уроки. И пускай атмосфера перестала быть загадочной и жуткой, Матвею всё ещё было непонятно многое, но и в то же время было желание разобраться во всём в этом. Понятно было одно: у него ещё впереди как минимум целый год, чтобы разобраться во всех легендах школы, в которую его так любезно отдал родной отец.
***
В новом кабинете, про который можно было сказать, что он пытается соответствовать последнему писку моды, хотя в последнее время консервативен в своих желаниях, с большим количеством картин, каких-то кубков, медалей и даже выпускных альбомов и фото, с цветами на подоконниках, с диваном в углу кабинета, большим столом для переговоров, заполненным большим количеством бумаг, и таинственным сейфом в углу сидели трое: Матвей Морозов, его дорогая мама – Виктория Олеговна и директор школы – Медведева Анастасия Викторовна.
– Дорогая Анастасия Викторовна! – начала мама Матвея.
– Как хорошо, что вы согласны выделить нам, а точнее моему Матвею, целую комнату в интернате. Мы правда очень рады! Вы знаете, нам трудно сейчас с переездом, всё-таки из Подмосковья сюда, в Сибирь. Нам даже климатически ещё тяжело. Ну это ладно. Жаль, мужа сегодня нет, он очень хотел увидеться с вами, с учителями и школой, давно не был, а ведь родная!
– Да, Виктория Олеговна, я тоже рада принять вашего сына, но позвольте мне поговорить с ним? – ответила директор и с улыбкой посмотрела на Матвея.
– Да-да! Конечно, – сказала мама Матвея и вышла из кабинета.
– Ну как, Матвей, твой первый день в школе? Тебе нравится? – спросила Медведева.
– Да, очень интересно, много загадок! – с ответной улыбкой ответил Матвей.
– Дорогой Матвей! Загадки не всегда таят в себе добро. Они иногда бывают страшными и смертельными, ты же знаешь об этом? – задала вопрос директор и получила положительный кивок головой. Она долго смотрела на Матвея, но после задала странный вопрос:
– Скажи мне, Матвей, а твоё отчество случайно не Никитич?
– Всё верно, – согласился Матвей.
– О боже, мальчик мой! Ты так похож на своего отца, но… Нет! Так нельзя… Дурак твой отец, дурак! – воскликнула Медведева, подбежала к Матвею, присела перед ним и взяла его руки.
– Почему он дурак? Он хороший папа.
– Матвей, ты малое знаешь… Послушай меня, только клянись, что послушаешь, хорошо? Запомни одну вещь: если что-то случится или тебе будет плохо, не стесняйся: иди сразу ко мне, ни к кому другому. Ты понял?
– Да.
– Ну и славно! Всё, ступай к маме, тебе пора идти заселяться.
Матвей и его мама бегом выбежали из школы: всё продолжал идти дождь. Оба молчали. В такой тишине, разбавленной звуками падающих с неба слёз, они быстро добежали до соседнего им интерната, вошли в комнату, стали раскладывать вещи. На половине чемодана мама Матвея была вынуждена уехать. Она поцеловала Матвея в лоб, вытерла свои слёзы и уехала, оставив сына на произвол судьбы и школы. Матвей ещё долго смотрел в запотевшее окно комнаты при свете настольной лампы. Видел, как выехала машина матери со школьной парковки, как включили свет на уличных столбах, как люди стали возвращаться домой на своих машинах и автобусах. А по стёклам стекали всё те же капли дождя, всё те же детские слёзы, и вместе с ними теперь и слёзы Матвея.
Глава 2. Обычный школьный день…
Матвей очнулся в тёмном помещении. Тьма окружала всё вокруг него, плавно растекалась в пространстве, заполняя все комнаты. Это всё было впечатляюще. Впечатляюще бесконечно, как космос: пустой и одинокий. Здесь таким же одиноким себя чувствовал и Матвей. Он медленно встал с пола, пару раз провёл ладонью по брюкам. Пускай не было видно, но Матвей почувствовал запах пыли. Взгляд Матвея упал на лучи, падавшие на пол. Он увидел их как светло-синий свет, источник которого располагался сзади него. Матвей обернулся, сделал осторожный шаг и вытянул руку. Теперь этот свет освещал его ладонь, а заодно и мелкую пыль, парившую в воздухе, словно звёзды плыли по Млечному пути.
Звуки послышались перед Матвеем. Он сделал несколько быстрых шагов назад, прижался спиной к пыльной стене и перестал дышать. Через секунду дверь, над которой и висел этот странный источник, распахнулась. Матвей почувствовал свежесть и небольшой ветер, направлявшийся к двери. Из дверного проёма вышла женщина, посмотрела налево и направо, и тут же правой рукой она толкнула дверь и повернула ручку. Ветер исчез.
– Здесь есть кто? – прозвучал её голос, а Матвей всё так же еле дышал и чувствовал страх, – Я увидела записку на своём столе, где было написано, чтобы я спустилась в этот страшный подвал. Неужели нельзя было выбрать место получше? Мне страхов в этой школе и так хватает, чтобы ещё бояться и тёмных коридоров подвала.
– Нет, нельзя, – прозвучал хриплый и тяжёлый голос из темноты, – Это единственное место, где я теперь могу чувствовать себя спокойно. Подойди поближе, мы познакомимся…
– Кто вы? Я не собираюсь ни с кем знакомиться, тем более в подвале!
– Прости меня за скромный вид моих апартаментов. Но всё же, меня зовут…
– Довольно! Я ухожу! Мне эти ваши шутки ни к чему!
– Стоять! – послышался крик на весь подвал, а через секунду он вернулся ужасающим эхом, – Ты никуда отсюда не уйдёшь! Я ждала этого момента десять лет, чтобы ты, псевдовзрослая, вот просто так взяла и испортила? Ты просто трус! Жалкий трус! Я столько раз видела в своей жизни трусов. И что, думаешь, кто-то из них становился чем-то большим, чем дворником, который даже собак дворовых шугается? Нет! И ты такая же, но я не пущу тебя всё равно. Я знаю твои страхи. Я знаю, чего ты боишься, трусливая девчонка! Слушай меня и следуй моим указаниям, а не то я твоему шефу всё расскажу. Ясно тебе? Отвечай!
– Да, да… – робко произнесла униженная женщина у двери, оперевшись локтями о дверь и вытирая слёзы, – я слушаю вас…
– Так-то лучше! А теперь пойди вон отсюда и узнай у детей: я слышала, сюда возвращается очень важная личность. Его называют «Наследником проклятья». Чушь! Все эти легенды – это всего лишь жалкие попытки родителей «Наследника…», а именно отца, сделать что-то хорошее для своего проклятого ребёнка. Ну ничего, пришло снимать проклятие.
«Снять навсегда!» – с таинственным ужасом сказала некто в глубине подвала. Дверь открылась. В панике и в слезах женщина убежала отсюда. Матвей сидел, прижавшись спиной к стене, держа ладони в форме крепости у своего лица. Он плакал. Ему не просто было страшно: он не мог выдержать такого давления, ему было больно, ему было неприятно, ему было страшно, и больше всего в этот момент он хотел лишь одной вещи: оказаться вновь в объятии своего отца и матери, как он это делал каждое утро, просыпаясь под яркими и золотыми лучами солнца, а не как это сегодня, под лучами бледно синей лампы у страшной двери в подвале.
Понедельник, спустя два часа.
– А! – прокричал Матвей, встал с кровати. Проснулся. Осеннее солнце ярко светило в окна интерната. Его лучи слегка падали на сонного полураздетого Матвея, пробуждая его и всё вокруг. Очередной день настал для того, чтобы вновь одеться, вновь умыться и вновь пойти в школу. Рубашка, звуки воды, щётка, портфель, дверь, и вот Матвей уже шёл по улице, чтобы ровно через пять минут войти в здание школы. Вместе с ним шли дети разных возрастов, а оттого и казались одни карликами, а другие – великанами, в то время как Матвей был где-то посередине.
Крутая лестница, ведущая вниз, была заполнена этими самыми детьми. Повсюду был гам. Несколько родителей стояли под свисающими кронами клёна, парили и о чём-то разговаривали, провожая последними взглядами детей в школу, но тут же, как озорные подростки, прятали свои вейпы, видя вдали идущую на них Заменскую и директора.
Уже раздетые и переобутые одноклассники и Матвей сидели в классе с зелёными стенами, со свисающими растениями со шкафов, напоминавших некие джунгли «знаний», наверное. Матвей сидел за третьей партой, смотрел на доску и ждал прихода их классного руководителя.
И вот послышался тонкий скрип старой сосновой двери, послышались тяжёлые шаги, а после них в кабинет вошла, что называется, сова-человек: круглолицая, с небольшим носом и большими, как пятирублёвые монеты с маленькими зрачками, учительница. Она аккуратно проковыляла мимо третьего и второго ряда, отодвинула стул и села за учительский стол.
– Здравствуйте, дорогой 5 «Д» класс! – сказала учительница. – Давно я уже не была в школе и многое, что пропустила, ну ничего, наверстаем! – задорно сказала она, взмахнув рукой и слегка повернувшись навстречу золотым лучам солнца.
– Меня позвали, сказав, что и так очень много классов в параллели, учителей не хватает, а класс, сказали, очень сильный! Ну, я думаю, мы с вами сплотимся! Меня зовут Галина Ивановна Домникова, я буду по совместительству вести русский язык, а так я всецело ваш классный руководитель на ближайшие пять лет, – Галина Ивановна развела по обе стороны руки, постояла пару секунд и вновь села.
Резко распахнулась дверь кабинета, резко подул сквозняк, втягивая всё в коридор, но против ветра, закрывая единственной не занятой правой рукой глаза от солнца и летящего ветра с пылью, в кабинет вошёл физрук Воронин. В левой руке он держал какой-то журнал, и из-за сквозняка и преклонного возраста был вынужден протягивать руку с этим журналом через весь третий ряд. Однако, справившись с ветром, Илья Степанович всё же смог встать нормально и дойти до стола Домниковой и отдать ей журнал, наклонившись при этом к её уху и искоса поглядывая на класс.
Матвей иногда вставал в течение урока, наполненного шумом и рассаживанием, ведь «вы так выросли!». Переходя из одного места в классе в другое, с одной парты на другую, он вглядывался полузакрытыми и сонными глазами в класс, в детей, его сверстников, и каждый раз находил кого-то нового или, наоборот, уже старого: вот сидел угрюмый Вадим, который постоянно клевал носом; Аня, которая облокотилась на правую руку, положила на неё голову и смотрела сквозь стекло куда-то вдаль. Здесь же идеально ровно сидел мальчик, голова которого была направлена чётко на доску, руки сложены на парте, вещи его лежали идеально ровно, будто вымерены с невероятным усердием и дотошливостью. Мальчик провожал Матвея, да в прочем и всех, туда и обратно косым взглядом, который и так было сложно различить под его кудрявыми волосами.
Впрочем, нельзя сказать, что класс был весь такой сонный. Большинство детей, на которых, собственно говоря, Матвей и не обращал большого внимания, вели себя шумно и активно. Можно было сказать, что наоборот: эти тихие и были белыми воронами среди обычных детей. А сам Матвей спал на ходу: его мышцы еле сокращались, в них было лёгкое покалывание, которое сопровождалось желанием закрыть слипающиеся глаза, однако уже в скором времени издали послышался звонок, Домникова, разумеется, его не услышала, на что получила свою долю детского гамного «Звонок!». Скрип и шум стульев, да и парт тоже заставил разбудить спящих – дети подскочили, Матвей с ними по инерции, но тут же их остановила, словно волна цунами, невероятно широкая, ставшая на секунду тёмной, с яркими и большими глазами Домникова: «Сели!».