Ночной Сеул

Ли Санхён положил трубку. Соми сидела, глядя на фотографию своих картин в пентхаусе Минхека. Теперь они выглядели не как ирония, а как доказательство ее полного поражения.

Она была пешкой в игре между отцом и сыном. Ее искусство, ее дружба, ее свобода – все это стало разменной монетой. Но в этом отчаянном положении родился новый, безумный план. Она согласится на условия советника. Она пойдет на выставку. Но она не просто унизит Минхека. Она расскажет всем историю этих картин. О том, как наследник «Taeyang» покупает искусство, которое презирает, и преследует художницу, которую пытается заставить молчать. Она превратит свой публичный отказ в акт публичного разоблачения. Это будет акт самоубийства для ее карьеры Пак Соми. Но, возможно, единственный способ нанести ответный удар и спасти Джихё. Она снова посмотрела на фото своих работ в клетке Минхека. Теперь это были не просто картины. Это были молчаливые союзники, оказавшиеся в самом сердце вражеской крепости. И она должна была их вызволить.

Глава 5

Минхек провел весь день в поиске информации о Соми и уснул прямо в кабинете за столом. Утром его разбудил звонок, на тот самый телефон, на экране снова те же инициалы: К.Д.

－ Внимательно, － сонным голосом сказал Минхек, пытаясь оклематся после сна.

－ Как обстоят дела с выставкой? － спокойный, ровный тон голоса, без намека на эмоции.

－ Нормально, － Минхек предпологал, что отцу уже донесли о том, что его выставка находится в процессе разработки и поиска данных.

－ Забыл тебе сказать в тот раз,－ немного усмехнувшись сказал Дэсон, － выставка должна состояться сегодня.

－ В смысле сегодня, － Минхек почевствовал, как его сердце бешенно заколотилось, а земля ушла из под ног, － нет, выставка будет тогда, когда я скажу.

－ Минхек,－ президент сделал небольшую паузу, － выставка будет сегодня, － он вложил в эти слова всю свою мощь, показывая, кто здесь диктует правила.

Минхек сидел на рабочем стуле и молчал в трубку, было ясно, что сегодня он все провалит и больше никогда отец не доверит ему дела компании.

－ У тебя есть шанс самому признать поражение, но тогда вся твоя жизнь превратится в ад, заблокированные карты, продажа твоих акций, тогда ты больше не будешь одним из членов нашей семьи, – отец говорил это настолько бесчувственно, что можно было расплакаться.

Вот он, шанс на нормальную жизнь, без клеток, без игры в хорошего сына, то, о чем мечтал Минхек, о свободной жизни. Но кем он останется без покровительста отца, хоть Минхек и единственный его сын, председатель без труда заберет у неге все: власть, квартиру, загородный дом, машину, деньги. Он станет пустышкой, сосудом из которого вылили все содержимое и в добавок швырнули об стену. Кому нужен будет пустой треснувший сосуд, все его друзья идут за ним из-за того, что его компания является самой влиятельной в их кругу, надеясь, что им тоже перепадет лакомый кусочек богатства, девушки липнут на его шее в надежде выйти за него и получить наследство. Никто из них не общается с ним просто так.

－ Во сколько выставка должна быть организована? － Минхек тяжело вздохнул, массируя веки, он был не готов сейчас лишится всего, что у него есть, темболее когда его игра только началась.

－ Ты сделал правильный выбор сын, – Минхеку показалось, что на долю секунды голос его отца смягчился, как это было в детстве, но это было лишь иллюзией. － За это даю тебе поблажку, все авторы уже приглашены, с тебя наши влиятельные гости и плащадка для проведения. Но не забудь, предоставить мне контракт. Сегодня в 6.

Президент сразу же сбросил звонок. Минхек чувствовал непонятное облегчение, он вроде бы продлил свой статус хорошего сына, но и получил более легкое задание, пригласить своих влятельных друзей не составит труда.

Минхек провел добрую часть времени в отдаче приказов о поиске площадки и приглашению гостей. Дохен отправлял ему файлы, с местом проведения и списком гостей, которые должны присоединиться.

Когда место было выбрано, люди приглашены, Минхек вспомнил о своем незаконченом деле,о ней, о Соми. Она должна там быть, пронеслось в его мыслях.

－ Дохен, список приглашенных гостей со стороны отца, – отчеканил Минхек по связи вызова и откинулся на спинку своего королевского стула.

Через пару минут ему на планшет поступил файл, Минхек улыбнулся и в его глазах читался азарт. Он крикнул веселое спасибо, поймав себя на мысли, что никогда не говорил эти слова и был рад,  что его никто не услышал.

Пролистывая списки он увидел ее, в глазах разгорелся огонь, а победная улыбка не сходила с его лица, там то он ее поймает, эту хитрую лису, которая заставила Минхека чувствовать себя пустым местом.

Его пальцы сжали планшет так, что экран чуть не треснул. Пак Соми. Ее имя значилось в списке «приглашенных художников», присланном отцом. Значит, старик все знал. Знает о ее существовании, знает о его интересе к ней. Эта мысль на секунду остудила его пыл, вызвав привычную ярость к отцу, который снова дергал за ниточки, наблюдая за его танцами марионетки.

Но сейчас это не имело значения. Отец, сам того не желая, загнал ее прямо в его клетку. Выставка, его территория, его правила, его гости. У нее не будет шансов отказаться или сбежать. Он поднял трубку и набрал номер Дохена.

– Измени расположение работ, – приказал он. – Ее работы – в самый конец зала. В отдельную нишу. И поставь рядом два кресла. И цветы… какие-нибудь дорогие, удушающие. Орхидеи. Чтобы пахло властью и деньгами. Чтобы она почувствовала разницу между своей мастерской и этим местом.

Он хотел, чтобы она ощутила себя диковинным зверем в зоопарке, на которого пришли поглазеть избранные. Он положил трубку и встал. До начала оставалось всего несколько часов, выйдя из кабинета он направился в свою личную гардеробную. Он должен был выглядеть безупречно,  не как жертва, исполняющая приказ отца, а как хозяин вечера. Как хищник, который позволяет добыче подойти поближе, прежде чем нанести удар. Он выбрал идеально сидящий черный костюм, свободные брюки прямого кроя и свободный длинный пиджак, в кармане пиджака виднелась красная салфетка, что придавало его образу еще больший шарм. Он выбрал не навязанный ему бренд Бриони – сегодня он хотел дистанцироваться от того образа. Он выбрал что-то более острое, более современное, более его.

Он поправил манжеты, на его лице застыла маска холодной, уверенной насмешки. Он смотрел на свое отражение и на этот раз не видел в нем отца. Он видел оружие. Идеально отточенное и готовое к бою, его телефон вибрировал – сообщение от Дохена. «Все гости подтвердили присутствие. Пак Соми тоже в пути. Ее работа уже на месте».

Минхек медленно выдохнул. Возбуждение и злорадство смешались в нем в коктейль, от которого кружилась голова. Он представлял ее лицо, когда она увидит его в окружении своих «друзей», увидит свои работы, выставленные как трофеи в его мире. Он заставит ее подписать контракт, не угрозами в темном переулке, а всем своим видом, властью, которую он олицетворял. Он прижмет ее к стене на виду у всех, и никто даже не заметит, как он ее ломает. Для них это будет просто светское мероприятие.

Он вышел на улицу, вечерняя прохлада ударила в ноздри, пробираясь под пиджак и сковавыла тело, но это наоборот дало ему еще большей уверенности. Его машина уже ждала у подъезда. По дороге на выставку он не отвечал на звонки и не проверял сообщения. Он готовился, репетировал в голове каждую фразу, каждый взгляд, каждый жест. Он должен быть непреклонным, но обаятельным. Опасным, но притягательным. Он должен заставить ее захотеть уступить ему.

Машина остановилась у входа в роскошную галерею, арендованную на этот вечер. Залитые светом окна, гул голосов, вспышки фотокамер. Его мир. Его клетка. Но сегодня он чувствовал себя в ней хозяином. Он вышел из машины, его лицо мгновенно озарила та самая светская, ничего не значащая улыбка. Он поправил манжеты и сделал первый шаг к входу, готовый разыграть свой спектакль.

Мысль пронеслась в его голове, острая и сладкая: «Беги, лисичка. Беги, пока можешь. Но ты уже в моем капкане».

Он неспешно зашел в зал, ослепленный вспышками фотокамер. Репортеры пытались задать ему вопросы, но охрана мягко, но настойчиво ограждала его, расчищая путь. Взгляд Минхека скользнул по толпе, выискивая одно-единственное лицо, но вместо Соми он заметил у мини-столика Джисона, того самого мажора, окруженного стайкой девушек. Джисон сразу же его заприметил, широко ухмыльнулся и помахал рукой, пробиваясь к нему сквозь толпу. Ловким движением он снял с подноса проходящего официанта два бокала шампанского и протянул один Минхеку.

－ Ну ты дружище, молодец! – Джисон расхохотался, явно уже изрядно выпив. – Закатить такую показуху в считанные часы, респект. Настоящий чеболь должен уметь выкручиватся. Хотя, конечно, без папочкиного списка гостей ты бы вряд ли справился, да?

Минхек проигнорировал колкость, безразлично приняв бокал. Его взгляд продолжал сканировать зал, выискивая те самые большие, ненавистно-спокойные глаза. Джисон, не замечая его отрешенности, похлопал его по плечу и повлек за собой к своему столику.

– Идем, представлю тебе кое-кого… или ты всех и так помнишь?

У столика стояли знакомые лица. Девушки из самых влиятельных семей Сеула, чьи капиталы и интересы были тесно переплетены с его собственными. Их улыбки были отточены годами светского воспитания, а глаза – пусты и холодны.

– Минхек, давно не виделись! – натянуто, словно по команде, улыбнулась одна из них, Вивиан. Наполовину американка, она не знала ни слова по-английски, но тщательно культивировала в себе этот образ. Он ответил ей такой же дежурной, отполированной до блеска улыбкой, которая ничего не значила.

– Минхек, ты так похорошел! Неужели прошло уже полгода? – вскрикнула другая девушка и порывисто двинулась к нему, чтобы обнять. Он остановил ее одним лишь ледяным взглядом. Та отпрянула, но натянутая улыбка не сошла с ее лица.

Это была Сумин. Их отцы когда-то строили общие бизнес-планы, а они, шестнадцатилетние, изображали первую любовь под прицелами камер. Тогда пресса чуть не раздула из их невинных прогулок грандиозный скандал. Отец тогда вычитал ему долгую лекцию о том, что чувства – это роскошь, которую наследник империи позволить себе не может. С тех пор он испытывал к Сумин лишь легкое раздражение, в то время как она все еще пыталась при каждой встрече напомнить о себе.

– Минхек, – раздался спокойный, но четкий голос. – Для кого вся эта показуха? Кому ты пытаешься что-то доказать?

Он перевел взгляд на говорившую. Чаен. Она стояла чуть поодаль, ее руки были скрещены на груди, а взгляд был полон скепсиса. Она всегда была самой проницательной в их стае.

– Чаен, конечно же, все для тебя, – парировал он, и его голос прозвучал с язвительной сладостью.

Он отпил глоток шампанского, но его глаза снова метнулись к входу. Где же она? И тут его взгляд наконец-то выхватил ее из толпы. Она стояла у его собственных картин, одетая в простое, но элегантное черное платье. Она не суетилась, не пыталась ни с кем говорить. Она просто смотрела на свои работы, украденные и выставленные здесь, как трофеи. И в ее позе читалось не смущение, а ледяное, всепонимающее спокойствие.

Игра только начиналась. Но теперь он понимал, что это не охота. Это дуэль.– Ну, дружище, молодец! – Джисон расхохотался, явно уже изрядно выпив. – Закатить такую показуху в считанные часы… Респект. Настоящий чеболь должен уметь выкручиваться. Хотя, конечно, без папочкиного списка гостей ты бы вряд ли справился, да? Минхек проигнорировал колкость, безразлично приняв бокал. Его взгляд продолжал сканировать зал, выискивая те самые большие, ненавистно-спокойные глаза. Джисон, не замечая его отрешенности, похлопал его по плечу и повлек за собой к своему столику. – Идем, представлю тебе кое-кого… или ты всех и так помнишь? У столика стояли знакомые лица. Девушки из самых влиятельных семей Сеула, чьи капиталы и интересы были тесно переплетены с его собственными. Их улыбки были отточены годами светского воспитания, а глаза – пусты и холодны. – Минхек, давно не виделись! – натянуто, словно по команде, улыбнулась одна из них, Вивиан. Наполовину американка, она не знала ни слова по-английски, но тщательно культивировала в себе этот образ. Он ответил ей такой же дежурной, отполированной до блеска улыбкой, которая ничего не значила. – Минхек, ты так похорошел! Неужели прошло уже полгода? – вскрикнула другая девушка и порывисто двинулась к нему, чтобы обнять. Он остановил ее одним лишь ледяным взглядом. Та отпрянула, но натянутая улыбка не сошла с ее лица. Это была Сумин. Их отцы когда-то строили общие бизнес-планы, а они, шестнадцатилетние, изображали первую любовь под прицелами камер. Тогда пресса чуть не раздула из их невинных прогулок грандиозный скандал. Отец тогда вычитал ему долгую лекцию о том, что чувства – это роскошь, которую наследник империи позволить себе не может. С тех пор он испытывал к Сумин лишь легкое раздражение, в то время как она все еще пыталась при каждой встрече напомнить о себе. – Минхек, – раздался спокойный, но четкий голос. – Для кого вся эта показуха? Кому ты пытаешься что-то доказать? Он перевел взгляд на говорившую. Чаен. Она стояла чуть поодаль, ее руки были скрещены на груди, а взгляд был полон скепсиса. Она всегда была самой проницательной в их стае. – Чаен, конечно же, все для тебя, – парировал он, и его голос прозвучал с язвительной сладостью. Он отпил глоток шампанского, но его глаза снова метнулись к входу. Где же она? Именно в этот момент гул толпы на мгновение стих, сменившись шепотом любопытства. Несколько пар глаз, включая глаза Чаен, обратились к дальнему углу зала, туда, где в уединенной нише стояли ее работы. И тут он наконец увидел ее. Пак Соми. Она стояла спиной к нему, рассматривая свою же керамическую вазу, сшитую золотой нитью. Она казалась инородным телом в этом блестящем курятнике, островком спокойной, ледяной аутентичностью посреди моря фальши. Она медленно обернулась, будто почувствовав его взгляд. Их глаза встретились через всю длину зала. И в ее взгляде не было ни страха, ни подчинения, ни даже удивления. Был лишь холодный, безразличный интерес, словно она изучала очередной экспонат на этой странной выставке. Экспонат по имени Ким Минхек. Улыбка застыла на его лице, став восковой маской. Шум вечера – смех, звон бокалов, лесть – отступил, превратившись в глухой гул. Весь его гнев, вся его ярость, все его тщательно выстроенные планы на секунду рассыпались в прах перед этим спокойным, всепонимающим взглядом. Она снова заставила его почувствовать себя пустым местом. Загнанным в свою же ловушку. Джисон что-то говорил ему на ухо, хлопая по плечу, но Минхек уже не слышал. Он видел только ее. Чаен проследила за его взглядом, и на ее губах появилась едва заметная ухмылка. Минхек резко отпил остатки шампанского, чувствуя, как холодная жидкость обжигает горло. Ярость вернулась, но теперь она была другой – сконцентрированной, острой, как лезвие. Он мягко, но твердо отстранил Джисона и сделал шаг вперед, к ней.

– Пак Соми, наконец-то, – его голос прозвучал громче, чем нужно, привлекая внимание стоявших неподалеку гостей. Он подошел к ней с натянутой ухмылкой, которую она видела в том переулке. – Больше не отрицаешь, что ты – это ты?

Он смотрел ей прямо в глаза, пытаясь пронзить ее тем ледяным, оценивающим взглядом, что всегда заставлял других опускать глаза. Но ее большие, бездонные глаза встретили его вызов без единой трещинки. Бех единой капли страха, лишь легкая, почти незаметная тень насмешки.

– Господин Ким Минхек, – она сделала небольшой, почти показной и очень ироничный поклон, как придворная дама перед королем, в чьей власти она не сомневается ни на секунду. На ее губах играла та самая довольная улыбка, что сводила его с ума. – Для чего вы устроили всю эту… потрясающую показуху? – ее взгляд скользнул по хрустальным люстрам, дорогим костюмам и обратно к нему. – Неужели ради моего скромного внимания? Я польщена. Хотя и немного смущена таким размахом.

Ее слова были облечены в учтивость, но каждый слог был отточенным лезвием. Она назвала его мероприятие «показухой». Показухой. Он чувствовал, как по спине бегут мурашки ярости. Она говорила с ним как с капризным ребенком, устроившим истерику из-за игрушки.

– Не обольщайся, – прошипел он, сделав шаг ближе, чтобы его не слышали посторонние. Его улыбка не дрогнула, но в глазах вспыхнул знакомый ей по переулку опасный огонь. – Это не ради внимания. Это напоминание. О том, где твое место. Ты здесь, потому что я так захотел. Твои работы здесь, потому что я их купил. В этом мире все решаю я.

Он кивнул в сторону ее керамической вазы, стоявшей в нише, как драгоценный экспонат в коллекции сумасшедшего.

– Я вижу, – она также тихо, не отводя взгляда, сделала шаг навстречу, сокращая дистанцию, которую он пытался установить. Ее голос был сладким ядом. – Вы купили мои работы. Но вам пришлось пригласить меня, чтобы кто-то вообще обратил на них внимание и объяснил, что они здесь делают? Как трогательно. Вы не коллекционер, господин Ким. Вы всего лишь мальчик с толстым кошельком, пытающийся купить себе уважение. И, кажется, вы даже не понимаете, что купили.

Она повернулась к вазе, проведя рукой по воздуху в сантиметре от ее поверхности, не дотрагиваясь.

– Эта работа о боли, которую превращают в силу. О шрамах, которые становятся украшением. Вам, выросшему с золотой ложкой, никогда этого не понять. Вы можете только владеть. Но никогда – чувствовать.

Она снова посмотрела на него, и ее улыбка стала мягче, почти жалеющей. И это было в тысячу раз унизительнее любой насмешки.

– Так какой же будет ваш следующий ход в этой дуэли? – спросила она, и в ее глазах читался неподдельный интерес. – Снова попытаетесь купить то, что вам не принадлежит? Или может, попросите папочку помочь?

Он застыл. Весь его гнев, вся его уверенность разбились о ее каменное спокойствие. Она не просто отбила его атаку. Она разоружила его одним лишь вопросом, на который у него не было ответа. И они оба это понимали.

Губы Минхека сжались в тонкую белую ниточку. Ярость, горячая и беспомощная, пульсировала у него в висках. Он чувствовал на себе взгляды. Джисон и его компания наблюдали за этой сценой с притворным безразличием, но он видел любопытство в их глазах. Чаен приподняла бровь, словно наблюдая за интересным спектаклем.

– Пак Соми, ты еще пожалеешь, – его голос был низким, сиплым шепотом, который слышала только она. Вена на его виске пульсировала, но лицо оставалось маской ледяного спокойствия, годами отточенной в кабинете отца.

– О? – она мягко склонила голову набок, как бы изучая новый, неожиданный экспонат. – Мне начинает казаться, что единственное, чем вы можете заставить меня пожалеть, это тем, что прекратите это представление. А жаль. Мне было интересно наблюдать.

Она повернулась, чтобы уйти, закончив разговор. Этот жест – то, что она отвернулась от него, посчитав его недостойным дальнейшего внимания, – стал последней каплей.

– Контракт, – выдохнул он ей вслед, заставляя себя выпрямиться и сделать голос громче, властнее, обращаясь уже не только к ней, но и ко всем присутствующим. – Я пригласил вас сюда не для философских дискуссий. Вы здесь, чтобы подписать эксклюзивный контракт с «Taeyang Group». Ваше искусство… – он бросил взгляд на ее вазу, – теперь принадлежит нам.

Он выдержал театральную паузу, наслаждаясь внезапно наступившей тишиной. Да, вот так. Вот язык, который он понимал. Язык власти и собственности. Соми медленно обернулась. Ее улыбка наконец исчезла. Но это не было выражение страха или поражения. Это было холодное, безразличное недоумение.

– Господин Ким, – произнесла она четко, так, чтобы слышали все вокруг. – Вы предлагаете мне подписать контракт? Сейчас? Без моего юриста? Без обсуждения условий? На основании того, что вы… купили несколько моих работ, как сувениры из путешествия? – Она мягко рассмеялась, и этот смех прозвучал громче любой критики. – Это даже не смешно. Это… не профессионально. Я думала, «Taeyang Group» – серьезная корпорация, а не детский утренник, где раздают контракты за красивые глаза.

Среди гостей послышался сдержанный смешок. Джисон фыркнул в свой бокал. Даже Чаен не смогла скрыть улыбку. Минхек почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он пытался играть по своим правилам, а она снова поменяла игровое поле. Теперь он выглядел не могущественным покровителем, а непрофессиональным шутом в ее глазах и глазах всего высшего света Сеула.

И в этот самый момент его взгляд упал на вход в галерею. В дверях, окруженный своей свитой, неподвижный и холодный, как айсберг, стоял его отец. Ким Дэсон. Он смотрел прямо на сына, его лицо не выражало ровным счетом ничего. Но Минхек прочитал в этом взгляде все – презрение, разочарование и безмолвный приговор. Отец видел все. Видел его полное фиаско. В галерее воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь щелчками камер, все замерли, ожидая развязки. Ким Дэсон неспешной, властной походкой прошел через зал. Гости расступались перед ним, как море перед ледоколом. Он не смотрел на Соми, не смотрел на гостей. Его взгляд был прикован к сыну.

– Мой сын, я вижу, ты устроил настоящее представление, – голос Дэсона был тихим, но каждое слово падало, как увесистая гиря, в абсолютной тишине зала. – К сожалению, твои переговоры оставляют желать лучшего. Ты позволяешь эмоциям брать верх над бизнесом. Это слабость.

Он, наконец, перевел взгляд на Соми, оценивающе окинув ее с головы до ног. Его взгляд был лишен даже намека на человеческий интерес – только холодный расчет.

– Мисс Пак, простите эту… несдержанность, – он слегка кивнул ей, и этот жест был унизительнее любой грубости Минхека. Это была формальность, ритуал, который не предполагал равенства. – Ваш талант очевиден. А очевидные вещи не требуют долгих обсуждений. «Taeyang Group» заинтересована в сотрудничестве. На наших условиях.

Он не спрашивал. Он констатировал медленно доставая из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. Контракт. Его помощник тут же подал ему дорогую перьевую ручку.

– Минхек, – отец протянул и контракт, и ручку сыну. Его голос не допускал возражений. – Ты хотел доказать, что способен на самостоятельные действия? Докажи. Заключи сделку. Сейчас.

Минхек замер. Он смотрел то на насмешливое, побледневшее лицо Соми, то на непроницаемое лицо отца. Он был в ловушке. Подпись под этим контрактом, продиктованным отцом, будет не его победой, а самым сокрушительным поражением. Актом полной капитуляции.

– Отец, условия… – попытался он найти хоть какую-то лазейку.

– Условия обсуждать позже, – отрезал Дэсон, и в его голосе впервые прозвучала сталь. – Сейчас – демонстрация лояльности и решимости. Или ты предпочитаешь, чтобы я подписал его сам? Перед всеми?

Угроза витала в воздухе. Это будет концом всего, публичным объявлением о его несостоятельности как наследника. Минхек медленно, почти механически, взял ручку. Его пальцы дрожали, он чувствовал на себе взгляд Соми – теперь в нем читалось уже не презрение, а что-то вроде жалости. И это было больнее всего. Он не смотрел на условия. Он поставил свою размашистую, вызывающую подпись на документе, который отнимал у него последние остатки достоинства.

– Вот и славно, – произнес Ким Дэсон, забирая контракт. Он снова кивнул Соми. – Будем рады видеть вас среди наших партнеров. С вами свяжутся. И, повернувшись к сыну, он добавил уже совсем тихо, так, что слышал только Минхек: – Завтра в восемь утра в моем кабинете. Для разбора твоего… выступления.

Отец развернулся и ушел так же молчаливо, как и появился, оставив Минхека одного в центре всеобщего внимания с горящими от унижения щеками и пустотой внутри. Он проиграл. И Соми, и отцу. И теперь она навсегда будет живым напоминанием об этом поражении. Контракт был подписан, но все пошло опять не по его плану.