Ночной Сеул

И вот он нагнал ее, его тень накрыла ее, и она инстинктивно обернулась.

– Пак Соми? – его голос прозвучал громко в вечерней тишине. Она вздрогнула, и ее глаза, те самые большие, темные глаза с фотографии, широко распахнулись. Но в них не было страха. Сначала – удивление, затем настороженность, мгновенная оценка ситуации. Он видел, как ее взгляд скользнул по его лицу, по идеально сидящему пальто, оценил его с головы до ног и… не нашел ничего знакомого. Ничего, что могло бы вызвать испуг.

– Нет, вы обознались, – ее голос был тихим, но твердым. Без тени подобострастия. Он ожидал заикания, испуга, узнавания. Ее спокойная уверенность снова вывела его из равновесия.

Ее ответ повис в воздухе, острый и легкий, как лезвие бритвы. Минхек замер на секунду, его разум, привыкший к мгновенному подчинению, с трудом обрабатывал простой отказ. Он моргнул, и по его лицу пробежала тень сомнения – может, и правда ошибся? Но нет, это было то самое лицо с фотографии. Та же линия скул, тот же разрез глаз.

– Не ври мне, – его голос стал низким и сиплым, он сделал шаг вперед, пытаясь физически надавить там, где не сработал психологический нажим. – Я знаю, что это ты.

Но она не отступила. Наоборот, ее брови сдвинулись, а в уголках губ появилось самое раздражающее, что он мог представить, – легкое презрение.

– Послушайте, – она сама сделала шаг навстречу, и ее тихий голос зазвучал отчетливо, как удар хлыста. – Вы либо перепутали меня с кем-то, либо у вас серьезные проблемы. Отстаньте. Сейчас же или я подниму такой шум, что ваш дорогой автокар и ваш весь этот жалкий вид благополучия не спасут вас от внимания всех людей в радиусе трех улиц, я не шучу.

Она бросила на него последний уничижительный взгляд, полный ледяного равнодушия, резко развернулась и зашагала прочь, не оборачиваясь. Ее осанка, ее уходящая в темноту спина – все кричало о том, что она только что отмахнулась от него, как от назойливой мошки. Минхек застыл на месте, оглушенный, его кулаки сжались. Где-то вдали она скрылась за одним из зданий, он остался один в неоновом свете, с комом бессильной ярости в груди и с единственной мыслью, которая жгла ему мозг: она не просто отказалась его бояться, она даже не узнала в нем того, кто он есть. Она заставила его усомниться. Усомниться в информации, в себе, в своей силе. И это было в тысячу раз унизительнее любого страха в ее глазах. Он не просто проиграл эту битву. Он даже не сумел заставить ее признать, что битва вообще идет.

…

Пак Соми задержалась в мастерской допоздна. Запах обожженной глины, лака и древесины успокаивал ее лучше любого лекарства. В ее руках рождалась новая форма – изогнутая, почти живая, с шероховатой текстурой, напоминающей кору дерева. Она целиком погрузилась в работу, отключившись от внешнего мира. Ее прервал настойчивый стук в дверь. Соми вздрогнула, отложив инструменты. Кто это мог быть в такой час? Через запыленное стекло она разглядела очертания взволнованного лица старика-охранника из пекарни через дорогу.

– Соми! – его голос был приглушенным, но полным тревоги. – Тут к тебе какой-то человек приходил! На дорогой-предорогой машине! Злой, как демон, ломился в дверь, кричал твое имя! Выглядел очень опасно!

Соми нахмурилась, вытирая руки о фартук.

– Человек? Какой человек? Что ему было нужно?

– Не знаю! Но вид у него был богатый. Очень богатый и очень злой. Я испугался и не вышел. Он уехал, но, дочка, будь осторожна! Такие люди не сулят ничего хорошего таким, как мы.

Он ушел, оставив Соми с неприятным, тревожным чувством под ребрами. «Богатый и злой». Она окинула взглядом свою скромную мастерскую, свои работы, стоящие на полках. Кому из мира «богатых и злых» могла понадобиться она? Мысли сразу же понеслись к долгам за аренду, но нет, все было оплачено. Она отбросила тревогу, списав все на случайность или ошибку. Возможно, какой-то пьяный мажор из ночного клуба потерялся. Она закончила работу, погасила свет и отправилась на встречу с подругами в Итэвон, в их любимую кофейню «The Silent Canvas». Но ощущение тревоги не отпускало. За чашкой кофе она поделилась историей с подругами.

– Охраник сказал, что тот парень кричал мое имя.

－ Значит, это не ошибка.

– Может, это какой-то одержимый поклонник? – предположила одна из подруг.

– Твои работы на той мини-выставке в прошлом месяце получили хорошие отзывы!

– Богатый поклонник, который ломает двери? – усомнилась Соми. – Скорее уж коллектор, или…

Ее мысль прервалась. Сквозь окно во всю стену она увидела как к кофейне подъехала дорогая машина, редко можно встретить такие машины в этом районе. Она не могла понять, почему не может оторвать взгляд от этой машины и силуэта, виднеющегося сквозь тонированные окна. И тут она вспомнила про слова охранника: «Он был на дорогой машине».

– Это он? – прошептала подруга, заметившая ее взгляд и побледневшее лицо.

－ Не знаю, что – то мне подсказывает, что нам нужно уходить.

Они натянули куртки попрощались и разошлись в разные стороны. Соми намеренно пошла пешком, надеясь потеряться в толпе. Она слышала, как за ней медленно ползет машина. Сердце бешено колотилось, она свернула в более тихий переулок, надеясь дойти до оживленной улицы. И тогда его тень накрыла ее, его голос, низкий и хриплый, назвал ее имя. Она обернулась, собрав всю свою волю.

Сердце выскакивало из груди, отдаваясь глухим, частым стуком в висках. По спине пробежали мурашки – было страшно, но нельзя было выдавать испуг. Она сильнее сжала руки в карманах, так, что на руках остались следы от ее ногтией. Кто этот псих? Мысль пронеслась вихрем, пока ее глаза, привыкшие подмечать детали, сканировали незнакомца за доли секунды. Дорогое пальто, идеальная стрижка, холодное, надменное лицо, искаженное какой-то внутренней яростью. И этот голос, прорезавший тишину, – хриплый, полный нездоровой уверенности.

Пак Соми?

Имя ее творческого «я», ее щита, ее свободы, прозвучало из его уст как обвинение, как плевок. Внутри все сжалось в комок. Инстинкт кричал: Беги! Но годы, прожитые под грузом другого имени, научили ее другому – никогда не показывать слабину, никогда не подтверждать чужих догадок. Ее лицо осталось маской спокойствия, пока внутри бушевала буря.

Он нашел меня. Но как? Зачем?

Это не был восторженный поклонник ее работ. В его взгляде не было ничего, кроме голодной, хищной злобы, это был охотник. И она чувствовала себя загнанной лисицей в свете фар. Но он ошибался в самом главном, он думал, что имеет дело с наивной художницей, которую можно запугать. Он не знал, что за именем Пак Соми скрывается Ким Мису, которая уже однажды сбежала из мира, где к людям относятся как к вещам, и этот навык – врать, не моргнув глазом, прятать свою сущность за бесстрастной маской, – был у нее в крови.

– Нет, вы обознались, – ее собственный голос прозвучал удивительно ровно, холодно, отстранённо. Она вложила в него все свое презрение к этому наглецу в дорогой одежде, который решил, что может безнаказанно врываться в ее жизнь.

Он попытался надавить, сделал шаг вперед. От него пахло дорогим парфюмом и опасностью. Но отступать было нельзя, ни на сантиметр, любая уступка – смерть. Она сама пошла навстречу, смотря ему прямо в глаза, вкладывая в свой шепот всю сталь, на которую была способна. Угроза криком была не блеф, это был расчет. Такие, как он, ненавидят публичные сцены. Ненавидят, когда их безупречный образ рушится, и это сработало, он отступил. Она увидела в его глазах не ярость, а что-то худшее – растерянность, ее отрицание было настолько тотальным, что заставило его на секунду усомниться в себе, и это была ее маленькая победа.

Развернувшись, она зашагала прочь, чувствуя, как его взгляд жжет ей спину. Каждый шаг отдавался в ногах свинцовой тяжестью. Сердце не давало ей покоя и колотилось так, что вот вот выпрыгнет из груди. Она не оборачивалась. Не могла себе позволить. Только за углом, прислонившись к шершавой, холодной стене старого дома, она позволила себе выдохнуть. Руки тряслись, дыхание сбилось, перед глазами пелена.

Он знает имя Соми. Он нашел меня здесь.

Это было лишь вопросом времени, и она всегда этого боялась. Но теперь это случилось, и этот человек в нем было что-то неконтролируемое, непредсказуемое. Не корпоративная холодность, а личная, почти животная ярость. Она глубоко вдохнула, заставляя себя успокоиться, страх был роскошью, которую она не могла себе позволить. Теперь это была война, и первая атака была отбита. Но она знала – это только начало.

Он еще вернется. И в следующий раз ее холодного отрицания может быть недостаточно нужно было думать, готовиться или исчезнуть снова. Но как? И под каким именем? Она посмотрела на свои руки, все еще дрожащие от напряжения, руки, которые лепили, творили, строили ее новую жизнь. Жизнь Пак Соми. И теперь кто-то пришел, чтобы все это разбить.

Глава 4

Тишина в пентхаусе Минхека была иной, чем в его офисе. Здесь не давил авторитет отца, не витал дух корпоративных сражений, здесь была пустота. Стерильная, дорогая, вылизанная до блеска пустота, в которой гул собственных мыслей отдавался оглушительнее любого рева мотоцикла. Он стоял у панорамного окна, вглядываясь в дневной Сеул, но не видя его, перед глазами стояло одно-единственное лицо – с большими, темными глазами, полными не страха, а холодного, презрительного равнодушия.

«Нет, вы обознались».

Эти слова жгли изнутри, как кислота. Он провалил все, провалил приказ отца. Провалил свою собственную миссию мести. Он, Ким Минхек, был проигнорирован, отброшен как назойливая муха каким-то нищим художником из Хондэ.

На стеклянном столе лежал распечатанный отчет. Сухие данные, добытые за немалые деньги в три часа ночи. Пак Соми. Возраст, адрес прописки, образование: неоконченный Сеульский университет искусств, список нескольких малозначимых выставок. Ничего, ни слабостей, ни очевидных рычагов давления. Она была как призрак – угадывалась в линиях своего графика, но ускользала от любого конкретного определения. Его кулак сжался, ему нужно было что-то другое, что-то более личное. Нужно было копать глубже, найти ту трещину, в которую можно было бы вставить лом и раскачать ее маленький, наглый мирок до основания.

Мысль прервалась пронзительным звонком домофона. На экране возникло знакомое ухмыляющееся лицо, Пак Джисон. Наследник конгломерата «G Chemicals», его товарищ по несчастью с детства, такой же заложник золотых клеток и отцовских амбиций, их дружба была дружбой по расчету и скуке.

Минхек едва не проигнорировал вызов, но палец сам нажал кнопку разблокировки. Любое отвлечение от навязчивых мыслей о ней было желанным. Не прошло и минуты, как лифт прямо в гостиную доставил гостя. Джисон ввалился в зал с театральным вздохом, как будто преодолел пустыню, а не проехал пару кварталов в своем Rolls-Royce. За ним следовали два телохранителя, несущие несколько больших холстов, бережно упакованных в защитную пленку.

– Ну и берлога у тебя, Минхек, с каждым моим визитом все серее и серее – оглушительно заявил Джисон, сбрасывая куртку стоимостью с годовой доход среднего корейца на бархатный диван. – Тут даже дышать нечем. Слишком чисто. Как в гробу у дорогого покойника.

Минхек не обернулся.

– Знал бы, что ты опять будешь нести чушь, не открывал бы, – бросил он в окно, за которым копошился город.

– Ах, вот как встречаешь друга юности, который несет тебе дары просвещения? – Джисон щелкнул пальцами, и телохранители принялись аккуратно снимать упаковку с картин, прислоняя их к свободной стене. – Слыхал, папочка твой решил сделать из тебя человека искусства. Благотворительность, поддержка юных дарований, вся эта скучная лабуда. Решил помочь другу – сэкономить тебе время на поисках всякого ширпотреба.

Холсты, один за другим, открывались взгляду. Они были разными по размеру, но объединенные одним почерком. Смелые, почти неистовые мазки, где керамическая крошка смешивалась с маслом, создавая шероховатую, живую текстуру. Природные мотивы – изогнутые ветви, трещины в земле – сплетались с угловатыми линиями городских граффити. На одном угадывались очертания знакомых переулков Хондэ, подсвеченные неоном. На другом – хрупкий керамический сосуд, намеренно разбитый и собранный заново, его швы были прошиты золотой нитью, как метафора боли и исцеления. Искусство, в котором была душа. И которое Минхек увидел лишь как цветовые пятна, нарушающие геометрическую строгость его интерьера.

– Нашел тут вчера лавочку одну, – продолжил Джисон, разглядывая свои ногти. – Девчонка какая-то сидит, творит. Стиль, конечно, депрессивный, но модно сейчас такое: «грубое», «настоящее». Я у нее все, что было на стенде, и скупил. Пару штук оставлю себе на виллу на Чеджу – пусть гости думают, что я не только про деньги и яхты могу говорить. Остальное – тебе. Вешай, тусуйся тут со своими новыми друзьями-художниками, делай вид, что ты в теме.

Минхек наконец повернулся.

Его взгляд, холодный и пустой, скользнул по картинам без малейшей искры интереса. Они были для него не более чем предметами обстановки. Дорогими, возможно, но не более значимыми, чем диван или кофейный столик.

– Выброси, – отрезал он, поворачиваясь к бару налить себе виски. Полдень или нет – ему было все равно. – Или отдай своей прислуге. Мне этот хлам не нужен.

– Какой же ты неблагодарный свин! – Джисон засмеялся, но в его смехе не было обиды – лишь привычное презрение ко всему, что нельзя было купить или продать. – Ладно, оставлю тут. У тебя и так тут как в музее современного искусства – скучно и непонятно. Пусть хоть немного жизни добавят. Эти художники – они как экзотические питомцы. Заведешь одного, и все сразу думают, что у тебя есть душа.

Он щелкнул пальцами, и телохранители, закончив свое дело, замерли у выхода. Сам Джисон на прощание взял со стола бутылку виски, которую Минхек не успел открыть.

– Не грусти, приятель. Найдешь себе какую-нибудь бунтарку с мольбертом, развлечешься, а потом папочка разрешит тебе вернуться к настоящим делам.

Он ушел, оставив после себя шлейф дорогого парфюма и легкое облако цинизма. И несколько картин, которые стояли у стены, как немые, чужие посланники из другого мира. Минхек снова остался один.

Его взгляд упал на отчет. Пак Соми. Он подошел к столу, схватил листок. Его пальцы сжали бумагу так, что она смялась. Нужно было действовать, найти ее слабость, зайти с другой стороны. Может быть, надавить на галерейщиков? Или на ее друзей из кофейни? Его мозг лихорадочно работал, выстраивая планы давления, подкупа, шантажа. Он прошел мимо картин, направляясь в кабинет, чтобы отдать новые распоряжения. Его плечо задело край самого большого холста – того самого, с золотой нитью, сшивающей разбитый сосуд. Полотно качнулось, едва не упав. Минхек даже не вздрогнул. Не обернулся, он не видел в этом никакого знака, никакой иронии. Он был абсолютно слеп в своей ярости и одержимости. Он не видел самого главного – в нижнем углу каждой картины, в самом закоулке композиции, стояла аккуратная, едва заметная подпись-рисунок: маленький цветок и иероглифы 「소미」 (Соми).

Правда, которую он так яростно искал, смотрела на него с расстояния вытянутой руки. Она была куплена, доставлена и подарена ему как безделушка. Но он не мог ее разглядеть, его ненависть была той самой дверью, которую он захлопнул перед собственным носом.

Он скрылся в кабинете, хлопнув дверью, вгостиной воцарилась тишина. Лучи солнца упали на холсты, высветив фактуру мазков, игру света и тени. Они выглядели живыми и чужими в этом мертвом, идеальном пространстве. Он искал ее по всему городу, не понимая, что уже поймал, но не ее – лишь ее тень. И этого было достаточно, чтобы ярость продолжала кипеть, толкая его на новые, все более отчаянные поступки.

Он нажал кнопку встроенного коммуникатора.

– Дохен. Здесь. Немедленно.

Голос был низким, без эмоций. Таким, каким говорил его отец. Он сам поймал себя на этом и почувствовал новую волну ненависти – к себе, к отцу, к этой роли, которая прирастала к нему, как вторая кожа.

Дверь приоткрылась почти мгновенно, благо квартира Минхека находилась в здании его компании. Секретарь вошел, стараясь не поднимать глаз. Воздух в кабинете стал густым и тяжелым, будто перед грозой.

– Список, – бросил Минхек, не удостаивая его взглядом. Он уставился на монитор, где снова был открыт файл с данными на Пак Соми. – Всех, с кем она контактировала в последний месяц. Галереи, кофейни, поставщики материалов. Особенно – подруги из той кофейни в Итэвоне. Их имена, адреса, семейное положение, финансовое состояние. Всё.

Дохен нервно сглотнул.

– Господин Ким… ваш отец строго запретил—

– Мой отец, – Минхек медленно повернулся в кресле, и его глаза, наконец, устремились на секретаря, – не является твоим непосредственным начальником в данный момент. Я – твой начальник. Или ты хочешь позвонить ему прямо сейчас и объяснить, почему отказываешься выполнять моё распоряжение? Можешь использовать мой телефон.

Взгляд Минхека был ледяным. В нем не было крика, только тихая, абсолютная уверенность в своей силе и готовность эту силу применить. Он видел, как побледнел Дохен, как на его лбу выступили капельки пота. Страх перед прямым конфликтом двух Кимов был сильнее страха перед одним из них.

– Я понял, господин Ким, – прошептал Дохен. – Списки будут на вашем столе через час.

– Сорок минут, – поправил Минхек и снова отвернулся к монитору, давая понять, что аудиенция окончена.

Пока Дохен суетился, собирая данные, Минхек вновь погрузился в изучение файла. Его взгляд опять упал на раздел «Образование». Сеульский университет искусств. Неоконченное. Значит, были проблемы, значит, что-то пошло не так. Возможно, долги? Или конфликт с преподавателем? Это могло быть ключом.

Через тридцать семь минут на его планшет поступило уведомление. Файл от Дохена. Минхек мгновенно его открыл. Его взгляд скользнул по списку, выискивая слабые звенья, владелец кофейни «The Silent Canvas» – пожилой мужчина, бывший профессор литературы – неподходящая мишень. Поставщик красок – крупная сеть, слишком абстрактно. И тогда он увидел их. Ли Джихё и Ким Арин, те самые подруги, с которыми она сидела в кофейне, студентки. Джихё – факультет дизайна, учится в кредит. Арин – из семьи владельца небольшой сети пекарен, небогатой, но гордой. Уголок губ Минхека дрогнул в подобии улыбки. Не то чтобы улыбки, скорее, в оскале. Он нашел свою зацепку.

Он поднял трубку и набрал номер, который знал наизусть. Номер человека, который решал вопросы, не задавая их.

– Одна из них. Ли Джихё. Убеди ее, что ей срочно требуется крупная сумма денег. Очень срочно. И предложи ей выход. Один-единственный.

Он положил трубку, механизм был запущен, он не будет ломиться в запертые двери. Он сделает так, что бы двери отворились перед ним сами и умоляли его зайти, он создаст для Пак Соми такую реальность, в которой ее гордая независимость будет стоить ей слишком дорого. Она будет вынуждена прийти к нему сама, или потерять того, кого любит. Он вышел из кабинета, чтобы снова налить себе виски. Его взгляд опять зацепился за картины у стены. На этот раз он подошел ближе, не из-за внезапно проснувшегося интереса к искусству. Его взгляд был взглядом таксидермиста, рассматривающего будущий трофей. Он потянулся и грубо, двумя пальцами, отодвинул одно из полотен, чтобы лучше рассмотреть соседнее. Его ноготь чиркнул по слою краски и керамической крошки. В этот момент луч дневного солнца упал прямо на холст, высветив тот самый уголок. Маленький, изящный цветок и подпись —

「소미」.

Мозг Минхека, заточенный на поиск паттернов, зафиксировал это изображение. Оно показалось ему знакомым, где-то он уже это видел. В отчете? Нет. В данных на нее не было изображения ее подписи. Он замер на секунду, пытаясь понять, почему этот символ вызывает у него смутное, почти физическое раздражение. Но ярость, планы мести, алкоголь в крови – всё это заглушило тихий зов интуиции. Он фыркнул, отпустил холст и пошел к бару.

«Безделушка», – пронеслось у него в голове. Он так и не соединил точки. Ирония судьбы, стоявшая у его стены, осталась для него незамеченной. Охота продолжалась, но он даже не подозревал, что трофей уже был в его логове. И это незнание делало его еще более опасным.

…

Тем временем Соми пыталась совладать с нарастающей паникой. Визит того человека, угроза в переулке, а теперь и внезапные финансовые проблемы Джихё… Мир ее новой жизни рушился по швам. Она продала свои лучшие работы, отдала все сбережения, но этого едва хватало. Это был кошмар из прошлого Ким Мису, мира, который она пыталась забыть.

Она пыталась отвлечься, листая ленту в Instagram, и вдруг заметила, что на ее страницу зашел новый подписчик. Вернее, не подписчик, а тот, кто смотрел ее stories. Аккаунт был открытым, но без лица на аватарке, только абстрактное фото с видом на ночной город с высоты. Ни имени, ни фамилии. @k.mh_99

Но что-то зацепило ее, она зашла в этот аккаунт. Фотографий было мало, все они были сняты так, чтобы не показывать лицо: рука с часами на руле дорогой машины, вид из окна на небоскребы, бокал виски в баре с панорамным окном. Но на одной из старых фотографий, сделанной, видимо, кем-то другим, был запечатлен молодой человек в костюме на каком-то приеме, он стоял боком, но профиль был узнаваем, а на втором плане висел логотип с названием компании: «Taeyang Group».

Она увеличила фото, сердце ее заколотилось. Это был он, тот самый человек из переулка.

Она начала искать. K.mh_99. Инициалы? K.M.H.. Kim Min Hек? Это было слишком очевидно, чтобы быть правдой. Но она погуглила имена наследников «Taeyang». Ким Минхек. Фотографии в сети подтвердили ее догадку, его аккаунт, он сам, движимый одержимостью или скукой, начал следить за ее жизнью в соцсетях. И его алгоритм выдал его ей. Так она нашла его. Его собственная наглость и уверенность в своей безнаказанности выдали его. Его холодное лицо смотрело на нее с фотографий с благотворительных гала-ужинов.

Она искала любую зацепку и наткнулась на пост того самого мажора, который скупил у нее работы, он хвастался обновлением интерьера на своей вилле. И на втором плане стояли ее работы. Те самые, она увеличила фото. Да, это они. Ее ваза, сшитая золотой нитью. Сердце Соми бешено заколотилось, она пролистала дальше и нашла еще одно фото. Мажор обнимал за плечи Минхека в том самом стерильном пентхаусе. И на стене за ними угадывались знакомые очертания. Она нашла другой ракурс, и тогда она увидела свои собственные картины, стоящие на полу в гостиной Ким Минхека. Он купил их, он заплатил ей деньги. И теперь он охотится на нее, даже не подозревая, что уже владеет частичкой ее души. По ее спине пробежала смесь ледяного ужаса и дикой, почти истерической иронии. Этот человек, пытавшийся сломать ее, уже принес ее искусство в свой дом.

Внезапно ее телефон завибрировал. Неизвестный номер. Голос в трубке был спокоен, вежлив и безжалостен, как скальпель. Это был не Минхек и не Джисон.

– Пак Соми? Меня зовут Ли Санхён, я старший советник председателя Ким Дэсона. Я полагаю, вы уже установили личность человека, который вас беспокоит.

Соми онемела. Как этот человек… знает?

– Не утруждайте себя вопросами, – продолжил голос, словно прочитав ее мысли. – У нас есть полная картина ситуации. Включая финансовые трудности мисс Ли и… недавние покупки господина Джисона. Очень экспрессивные работы, должен признать.

– Чего вы хотите? – выдавила она, чувствуя, как почва уходит из-под ног. За Минхеком стоял кто-то еще более могущественный и осведомленный.

– Мы хотим того же, что и вы, – голос сохранял ледяную вежливость. – Чтобы господин Ким Минхек оставил вас в покое. И чтобы имя Пак Соми больше никогда не всплывало в его поле зрения. Он должен сосредоточиться на делах семьи, а не на… хобби.

– Тогда скажите ему это! – прошептала Соми.

– К сожалению, прямые приказы в данной ситуации неэффективны. Они лишь разожгут его бунтарский дух. Ему нужно прийти к этому решению самому. Осознать, что его увлечение было ошибкой. Ваша задача – помочь ему в этом.

– Я не понимаю…

– Вам нужно публично и унизительно отказать ему. На предстоящей благотворительной выставке, которую он организует. При всех. Сделать так, чтобы он почувствовал себя посмешищем. Чтобы его интерес к вам превратился в пепел. После этого все проблемы мисс Ли будут решены, а вам будет предоставлен грант на год обучения за границей. В Париже или Лондоне. Вы исчезнете, и он забудет вас.

Соми молчала, в ушах у нее звенело. Это был не шантаж. Это было предложение, от которого нельзя отказаться.

– А если я откажусь?

– Тогда компромат на мисс Ли – ее семейные долги, которые не входят в учебный кредит, – утечет в университет. Ее отчислят. А вас, Пак Соми, будут ждать налоговые проверки, проблемы с арендой мастерской и, конечно, полное уничтожение вашей репутации в художественных кругах. У нас есть для этого все ресурсы. Выбирайте.