Червь-6

Болезненный крик раздался с новой силой, разбудив соседей. В мраке соседских окон оживал свет, рисовались людские силуэты. Металлическая дверь подъезда предательски молчала, не издав ни единого скрипа. Никто не собирался покидать свои квартиры ради помощи незнакомцу.

Никто. Кроме меня.

Крик манил меня, звал к себе. Мне хотелось быть рядом, заглянуть ему в глаза и разглядеть в них весь тот ужас, способный выдавить из человеческой глотки столь страшный звук.

Я выскочил на улицу и побежал по остывающему в ночном воздухе асфальту. Уличные фонари слепили меня каждый раз, когда я пробегал сквозь ярко-жёлтую занавеску света. И с каждым новым криком я лишь ускорялся. С каждым ударом сердца мои уши разрывало, а душу грело. Кто-то вопил так громко и мучительно, что даже нельзя было разобрать – мужчина там или женщина.

Добежав до соседской пятиэтажки без окон и опустошёнными квартирами, я остановился. Падающий с фонаря свет рисовал на чёрном асфальте ровный круг, рядом с которым я заметил человеческую ступню. Укутанная тьмой фигура тряслась, боясь зайти в этот самый круг света.

Я подошёл ближе, на что мне протянули трясущуюся руку. Жёлтый свет упал на кожу, и прежде, чем я ужаснулся от увиденного, фигура громко взревела, почти оглушив меня. Это было невыносимо, оно так вопило и орало, что я даже не мог сосредоточиться.

Крик истинной боли.

Боли, превратившей кожу в оплавленный пластилин с огромными волдырями. Человеческая рука словно побывала в открытом пламени, но ожог был от чего-то другого. Рука тряслась, как и вся фигура.

Я сделал шаг на встречу, жадно выискивая глаза фигуры. Продолжая вопить нечеловеческим голосом, фигура шагнула в круг света.

Ужас…

Оно было голым и почти полностью облысевшим. Красная плоть, напоминающая расползающееся по столу тесто, обтягивала бесформенное тело без половых признаков. Полупрозрачные волдыри покрывали каждый сантиметр кожи; на моих глаза пузыри лопались и извергали из себя мутную сукровицу, которая стекала по коже фигуры и мерзко поблёскивала в свете уличного фонаря. Фигура промычала. Она хотела что-то сказать мне, но на уродливом лице не было губ; на их месте я сумел разглядеть два рядя серых зубов, между которых болтался кусок мяса. Нос и веки – всё словно оплавилось. Отекло и застыло, как оплавленный воск на свечке.

Трясущаяся фигура сделал еще один шаг на встречу мне, запрокинула голову и взревела с новой силой. На том месте, где должны быть уши – комочек мяса, медленно сползающий к плечу. И если бы не свет фонаря, я бы никогда не увидел тусклый блеск, тянущийся вслед за тем, что было когда-то ухом. Приглядевшись, я сумел разглядеть природу блеска. Серьга. Серьга в виде головы единорога, чьи яркие цвета сильно потускнели.

Точно не могу сказать, но внутри меня что-то сжалось. Толи обида, толи злость выдавили из меня рык. Этим ОНО оказалась моя девочка. Та самая девчонка, из которой я сделал Человека. Но все мои труды пошли насмарку. Человек превратился в оно, как бы прискорбно и обидно это не прозвучало. И даже истошный крик, за которым я так усердно охотился, не мог внутри меня пробудить трепет и возбуждение.

Мне захотелось заглушить болезненный вопль, оборвать его в тот же миг, как только он раздаться снова. И я понимал, что каждое движение рождало боль, после которой следовал крик.

Маслянистая фигура лишь покачнулась для очередного шага, как я нырнул в круг света. Я прильнул к ней, левой рукой крепко обхватил, а правой зажал безгубый рот. Моя кожа увлажнилась от чужой сукровицы и стала липкой. Мы склеились, и теперь каждое моё движение вызывало боль у неё.

То, что когда-то было пухлой девушкой содрогнулось в моих объятиях. Её грудь надулась и всю невыносимую боль она попыталась извергнуть в мою ладонь, прикрывшей ей рот. На уцелевших глаза блеснули слёзы, но страха в них не было. На них застыла лишь обида. Я опустил голову в желании уткнуться носом в её шею, вобрать в себя запах её волос. Но от соблазнительного каре остались жидкие локоны, а запах… Совсем недавно её кожа источала запах дешёвых духов, с трудом перебивающих вонь пота, но я мог набрать полную грудь находясь рядом с ней. Теперь, мне было тошно сделать короткий вдох. От этой обожжённой фигуры разило обваренным мясом с коричневой пенкой из кипячёного жира. Все её татуировки, сделанные по глупости, уродливыми кляксами расползались волнами по телу.

Впервые я испытал боль от увиденных страданий.

Я не знал, как поступить лучше. Обхватить шею и придушить её? Зажать дырку, где раньше был нос? Ударить головой об асфальт?

Каждая секунда моих размышлений приносила боль. Боль, силу которой я ощущал всем телом. И когда я уже принял решение, рядом с нами кто-то появился. Огромная фигура. Я поднял голову и сквозь ослепляющую занавеску света разглядел мужчину.

Я знаю его. Огромной фигурой оказался Дядя Денис.

Дядя Денис – наш сосед из старой жизни. Но и по сей день он остаётся нашим соседом, занимающимся уборкой дворов и временно проживающий в соседском доме, которому осталось стоять еще полгода, после чего его снесут и построят многоэтажку для таких же соседей из старой жизни.

В той старой жизни Дядя Денис вёл обычную жизнь. Был обычным человеком. Был обычным мужем и обычным отцом для двух обычных сыновей. Работал на обычной работе и каждый день ездил на обычном метро. Каждое утро входил в душный вагон и, раздумывая об обычных домашних делах и заботах, ехал на работу.

На работе он работал. Особо не обращал внимания на коллег и не придавал значения их жизням. Ему было плевать, его интересовала только его личная жизнь. И даже когда у одного из коллег было день рождение, он холодно обнимал именинника, шепнув скромные поздравления на ушко.

Когда говорят слово “фригидна”, имеется ввиду полностью “фригидна”. Но для дяди Дениса слово “фригидна” относилось лишь к нему. Любимая жена перестала подпускать своего мужа к себе. Близости не было уже четыре месяца, и жизнь вдруг начала меняться. В худшую сторону. Внутри вскипала злость, обида и отчаяние. Дядя Денис не мог обуздать эти чувства, он не мог с ними совладать. Он даже не мог понять, что с ним происходит.

Поездки в метро превратились в муки. Раньше в душном вагоне его окружали безликие люди, но сейчас, куда не глянь – сидят симпатичные девчонки в коротких юбочка и облегающих кофточках.

Грёбаное лето, говорил он, утирая платком пот со лба. Ёбанная жара.

Он не мог оторвать глаз и пялилась на смущённых девиц вплоть до своей остановки. И даже на работе он не находил покоя. Его наполненный похотью взгляд стал постоянно цепляться за коллег. Теперь ему нравилось поздравлять женщин с праздником. Он крепко обнимал коллегу, прижимаясь к её телу. Его обоняние обострилось, он стал различать аромат парфюма. Уткнувшись носом в волосы, он наполнял лёгкие женским ароматом и представлял, как укладывает коллегу спиной на стол, задирает юбку…

Первое время он сражался с собой. Ловил себя на грязных мыслях и всеми силами вытряхивал их из головы.

Он терпел. Сопротивлялся и терпел.

Но когда узнал, что любимая жена была фригидной лишь для него, дядя Денис взорвался. Его жизнь словно проржавевший корабль медленно утопала в муках бытия. Всё стало пресным и скучным. А самое страшное – пришло полное разочарование жизнью. И понимание того, как мало он сотворил. И даже этого его лишили.

Последовал развод. Делёжка имущества. Съёмная квартира. И редкие встречи с детьми, после которых сердце в груди колотилось с такой силой и злобой, что затуманенные от боли глаза еще долго не могли сфокусироваться на реальной жизни.

Новая реальность сводила с ума, но человек уникальное существо. Он быстро привыкает к безумию. Нет, он не борется с ним, и не пытается отстранится или подчинить себе. Дядя Денис приютил безумие в своём сердце, как мокрую дворнягу, которую он согрел, отмыл и накормил. Безумие стало частью его души. И теперь безумие одинокими вечерами согревало его слабую человечность.

Меняется жизнь, меняются и взгляды.

Трясясь в душном вагоне, его взгляд зацепился за симпатичную худышку, скрывающую своё милое личико за огромными очками. Он медленно, наслаждаясь каждым сантиметром, прохаживался глазами по её телу. Начал с чёрных туфель, поднялся до колен, спрятанных под белой юбкой из атласной ткани. Посмотрел на плоский живот под облегающей кофточкой из хлопка. Заметил узор лифчика и прикинул вес, который он в себе удерживал.

А затем он представил, как заводит девушку к себе домой, валит спиной на кухонный стол, задирает юбку и начинает дико драть, крепко вцепившись двумя ладонями за груди. Затем он переворачивает её, грубо входит с влажным чмоком, одной рукой хватает длинный хвост русых волос, а второй вгрызается в тонкую талию, так сильно, что её гладкая кожа белеет под острыми ногтями. Девчонка вся взмокла, скулит и стонет не переставая, просит еще и еще. Глубже и глубже. Доводит его до отсечки, после чего он выскакивает из неё, ставит перед собой на колени и спускает всю молофью ей на лоб, влажные губы и очки, линзы которых быстро помутнели и испортились.

Целый месяц мысли мучали дядю Дениса, и в один прекрасный день он не сдержался. Этот огромный мужик умудрился привезти к себе домой какую-то молоденькую девку. Дядя Денис симпатичный мужчина – замутить с девахой для него не составила труда. Как потом рассказывали очевидцы, он уложил девчонку на стол, содрал с неё одежду, после чего дико взвыл.

Следующим утром у подъезда уже стоял наряд милиции, в ожидании, когда на улицу выведут дядю Дениса.

Глава 3

Все мы грешны в одном – переоцениваем свои возможности.

Представляем одно, а на деле получается совсем по-другому, ни так, как мы представляли.

Дядя Денис даже и представить себе не мог на что способен.

Приведя домой молодую деваху, он сразу же приступил к действиям. Он действовал, как и мечтал. Всё точь-в-точь как он себе представлял сидя в душном вагоне. Он уложил девушку на кухонный стол спиной вниз, задрал юбку и стянул её чёрные трусики до колен. Но когда она сняла майку – дядя Денис вдруг замер. Он окаменел, впал в ступор. Он не знал, что делать и как поступить. На молодой коже юной девицы красовалась масштабная татуировка огромного букета распустившихся цветов, из которых выглядывала мордочка кошки. И именно эта мордочка смотрела на дядю Дениса с плоского живота девушки.

Он взвыл, когда понял, что дрын его так и будет смотреть концом в пол. Вся его фантазия была разрушена одним рисунком. Одним штрихом, который он даже не мог себе представить.

Испорченная кожа, пробормотал он в тот день, и злость перекосила его лицо. Девушка с издевкой рассмеялась. Она смотрела на перекошенное лицо мужчины, смотрела с улыбкой на его вялый дрын, беспомощно болтающийся между волосатых ног и смеялась. Затем, надев трусы и поправив юбку, она спрыгнула со стола и собралась уже уйти, как у дяди Дениса в голове родилась еще одна фантазия.

Кулаком он ударил её в затылок, в висок, а потом разбил нос. Так было написано в деле, так рассказывали соседи. Девушка даже не успела пикнуть, как рухнула на пол. Пролилась девичья кровь, но дядя Денис был решителен, и отступать от намеченного не собирался. Он уложил девушку на стол, ножом срезал всю одежду. Его интересовал каждый клочок её кожи. Нельзя было упустить ни одной детали, которая могла испортить возрождающуюся фантазию мужчины.

Соседи услышали дикий женский вой в первом часу ночи. Тогда дядя Денис острозаточенным ножом для резки мяса попытался срезать с живота девушки огромный кусок плоти с изображением мордашки милой кошечки в окружении распущенных цветов. Девушка вопила недолго. Болевой шок. А когда мужчина попытался срезать “ловец снов” вытатуированный на бедре, лезвие вспороло бедренную артерию. На кухне весь линолеум залило кровью.

В два часа ночи девушка была мертва. Дядя Денис обтёр полотенцем запачканное кровью тело и вызвал скорую. Приехавшие на вызов врачи вызвали милицию.

Испорченная кожа, бормотал дядя Денис, когда его выволокли на улицу и повели мимо соседей, собравшихся у подъезда.

Позже соседка сказала о дяде Денис так, словно мы больше его не увидим. Эта старая женщина говорила о нём так, как будто он мёртв. Я даже сумел представить, как он проваливается сквозь землю и там, в самом низу, растворяется и превращается в сок для почвы. Ненависть и злоба пропитывали каждое слово о дядя Дениса, которое я слышал из уст соседей в своём дворе. Его ненавидели и желали лишь смерти.

Никто не верил, что когда-нибудь увидят его вновь.

Но, когда в наш город прилетели первые ракеты, дядя Денис объявился у подъезда. Он стал другим. Худым и лысым. И самое разительное изменение, которое заметили все соседи, – татуировки. Его руки, ноги и шею покрывали различные татуировки, никак не связанные между собой. Сотня мелких рисунков: лица, звёзды, цифры, церкви. Голубоватые изображения никак не стесняли дядю Дениса, он носил майку и шорты, демонстрируя всем свои изменения.

А потом он познакомился с моей матерью.

И я увидел очередные изменения в дяде Денисе.

Его татуировки вдруг исчезли, а на смену им пришли огромные, покрывающую всю кожу ожоги. Дядя Денис через невыносимые муки распрощался с прошлым, лишь бы начать новую жизнь в будущем. Он бежал с нами, а теперь живёт в соседнем доме, который скоро снесут. И я точно знаю, что моя девочка была не первой жертвой, кому он удалил татуировки со всего тела.

Дядя Денис подошёл к нам и опустился на колено.

Он любил исключительно чистые тела, а в особенности – чистые души. Чистота для него являлась чем-то вроде дорогой в прекрасный мир. И если вдруг он видел в своём дворе грязную душу, он знал, как её очистить.

Любое очищение требует жертв. Эти слова ему нашёптывали в то место, где раньше было ухо. Несуществующие друзья нашёптывали ему в оплавленную дырку у виска, что любое очищение требует жертв.

– Злость в её глазах – болезнь! – прошептал дядя Денис, осматривая обваренную кожу девчонки, лежащей на моих руках. – Проклятье, которое необходимо смыть.

– Зачем! – взревел я. – Зачем ты это сделал с ней?

Обожжённая кожа мужчины заскрипела, когда он попытался повернуть голову и заглянуть мне в глаза. Его нижняя челюсть так и осталась прилипшей к шее, а щёки впали в безгубый рот. Волосы практически полностью отсутствовали на его теле, лишь мелкий пучок жёстких черных волос поблёскивал под подбородком в том месте, куда не добралось пламя, когда дядя Денис окончательно решил избавиться от всех татуировок на своём теле. Вывернутые веки смазали зелёные очи, языком он смочил изуродованную кожу на месте губ и сказал:

– Боль. Я излечил её через боль. Боль – наш учитель. Сильная боль – дисциплина. Невыносимая боль способна очистить наши души от любой грязи, сделать их кристально чистыми.

Его уродливые пальцы с почерневшими ногтями легли мне на плечо.

– Ты еще этого не понимаешь, – сказал он. – Посмотри на неё.

Я опустил глаза на изуродованное тело девушки.

– Она прекрасна, – прошептал дядя Денис, и слюна тонкой нитью сорвалась с края дыры, где раньше были его губы. – Теперь она чиста и дисциплинирована.

– Она умирает, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

– Боль делает нас лучше, – прошептал мужчина, чья кожа была перетянута ожогами, – Смерть – высшая награда. Она не умрёт, она обретёт новую жизнь. Как и я. Как и ты.

Ей не нужна такая жизнь!

Всё это время девушку колотил озноб. На обожжённой коже набухали волдыри и тут же лопались, заливая тело густой смазкой. Она словно услышала наш разговор, через боль повернула ко мне голову. Её глаза блестели и постоянно моргали, пуская по неестественно розовой коже целые ручейки слёз.

– Меня зовут… – прохрипела она, – меня зовут Мария… а тебя?

Мои губы не шевельнулись. Девушка закатила глаза, не услышав моего имени. Может, я и хотел ей представиться, но мои губы стиснула злость, как и руки на её шее.

Впервые я был зол на себя.

Здесь, внутри невероятно огромного дуба я со всей злость проорал:

– Мария! Тебя зовут Мария!

Расколотое дупло дуба могло сравниться размерами с ночным клубом. Зелёный свет пылающих ветвей заливал всё свободное пространство, а изодранная древесина могла бы стать трибуной для сотни человек, которые своими бы глазами взирали, как огромная раздувшаяся людская туша размерами схожая со слоном, неуклюжей поступью двинула в нашу сторону. Какие-то мгновения назад это существо было человеком по имени Хейн. Предатель своего рода, предатель своего народа. Сотни литров влитой в его тело чуждой крови изуродовали его кожу и тело, сделав похожим на вывернутые кишки со вздувшимися венами. На мерзком лице, напоминавшее оплавленную пожаром облицовку магазина, выпученные глаза ловили наши фигуры, накрытые зелёным светом. Уродцу понадобилось несколько шагов, чтобы оказаться возле нас и сразу же ударить рукой наотмашь.

Толстенный кусок бледного мяса с набухшими венами пронёсся над моей головой с глухим воем. Уклонившись от удара, мой двуручный меч из застывшей крови какого-то “кровокожа” ударил в ногу бесформенной туши. Плоть лопнула, показались тугие переплетения мышц, но ни единой капли крови не окропило кровавый пол. В тот же миг огромная рана скрылась под бледной плёнкой, образовавшей уродливый рубец.

Я успел ударить мечом еще пару раз, прежде чем Хейн вознёс свою вздувшуюся руку над своей головой для нового удара. Причинённые увечья бесформенную телу нельзя было даже назвать царапинами. Кожа затягивалась на глазах, делая монстра только злее и кровожаднее.

Мясной кулак Хейна обрушился на гладкий пол рядом со мной. Монстр вдруг гортанно завыл, теребя полопавшиеся в нескольких местах губы. Его что-то сумело потревожить. Сильно. Он даже крутанул головой, пытаясь разглядеть раздражителя.

Двуликая секира глубоко засела в жирной ноге Хейна, оставив после себя огромную полосу вспоротой плоти.

– Червяк! – орал Дрюня, – Как его убить?

Дрюня вырвал уродливую секиру и резко отскочил. Осси, рыжая воительница, с трудом удержалась на огромных плечах Дрюни. Она ловко вскинула лук и выстрелила дважды, отправив пару острых стрел в уродливое лицо. Стрелы пронзили вздувшуюся плоть и скрылись из виду, словно пару занос залезли глубоко под кожу.

– От меня толка никакого, – прокричала Осси, пытаясь удержаться на плечах гнойного война, кидающегося в новую атаку.

– Мария! – взревел я на всё дупло.

Для Дрюни его рывок мог стать роковым. При всей своей нелепости, бесформенности и неповоротливости, Хейн выгнулся и уже был готов ударить левой рукой. Он бы не промазал, угодил бы точно в Дрюню, но бесформенный гигант дёрнулся. Громадный кулак ушёл вверх, словно его рука была подвешена на невидимой посторонним глаз нити, за которую кто-то потянул.

Сработало…

Я был услышан.

Я смотрел на зависший высоко в воздухе человеческий силуэт. Зелёный свет мягкой тенью накрывал женское тело, затянутое кровавой коркой от кончиков пальцев ног и до самой шее, прячущейся под россыпью длинных дред. Женщина возвышалась над деревянным троном при помощи нескольких десятков мясистых труб, выходящих из кровавого пола и уходящие ей в спину, скрытую под уродливым плащом, сотканного из пары дюжин мужских лиц.

Я вновь взревел на всё дупло:

– Мария! Тебя зовут Мария!

Хейн снова дёрнулся, Дрюня увернулся и нанёс ответный удар, вспоров монстру под брюхом плоть. Между повисшей в воздухе женщиной и её ручным монстром есть прямая связь. Сражаться с Хейном глупо, его не победить. Мы сможем победить лишь остановив кукловода.

Лицо “кровавой мученицы” нахмурилось, окровавленные глаза с пляшущими на слизистой зелёными огоньками уставились на меня с таким призрением, словно я насекомое. Словно я – паразит.

– Нет! – взревела женщина в кровавом доспехе. – Меня зовут Аида!

– Ты обманываешь себя! В другой жизни тебя звали Мария!

– Не было никакой другой жизни, – отрезала она, но я заметил, как изменился её взгляд, как он наполнился сомнениями и стал шатким.

Хейн взвыл от боли, наполнив деревянную пещеру жутким гулом. Пожирающее ветви зелёное пламя колыхнулось, на мгновение скрыв от моих глаз Дрюня, наносящего новый удар секирой в пузо монстру.

Все удары Дрюниной секиры – укусы комара.

Я вновь поднял глаза на висящую в воздухе женщину. В ней что-то изменилось. Ощущение опасности сжало внутри меня все мышцы, словно их укололи иглой. Кровавая мученица что-то держала в поднятой над головой руке. Что-то опасное. Смертельно опасное.

Женский визг пронёсся через весь дуб и взмыл к небесам. Рука в кровавой корке выстрелила, швырнув какой-то предмет в мою сторону.

Я лишь успел дёрнуться, но и это меня не спасло.

В дымке зелёного тумана мелькнуло деревянное древко, мелькнул наконечник цвета человеческой кости. “Длань Праха”. Копьё, сделанное из кости отца Ансгара, летело точно мне в сердце. Но в момент броска “Кровавая мученица” дёрнулась. Бросок оказался не точным.

Острый наконечник из человеческой кости с лёгкостью прошил тяжёлый наплечник с ощерившимися клыками из заставшей крови и вошёл мне в плечо. Меня швырнуло наземь, недалеко от необъятных ног Хейна. Только сейчас я увидел Кару, схватившуюся зубами за “ногу кровавой мученицы”. Волчица спасла мне жизнь. Если бы она не прыгнула на парящую в воздухе женщину, копьё попало бы мне точно в сердце.

И лишь допустив мысль о смерти, меня всего скрутило…

За долгое время я почувствовал острую боль, заставившую меня взвыть и крепко стиснуть зубы. Все мои внутренние резервы крови хлынули к ужасной ране, но излечения и регенерации так и не последовало. Рана продолжала ужасно болеть, и становилось только хуже. Казалось, что два пальца макнули в бензин, а после вставили мне в плечо и начали там всё теребить, цепляясь за кости, за мясо, ногтями царапать мышцы.

Копьё медленно убивало меня, высасывая силы и не давая заживить раны. Я посмотрел на своё плечо. Наплечник был проломлен внутрь, и стал напоминать лобовое стекло после встречи с кирпичом. Несколько животных глаз рядом с проломом лопнули и потекли белковой струйкой по кровавой корке. Я схватился рукой за деревянное древко, торчащее из моего плеча, и попытался выдернуть копьё.

Невероятная боль заставила меня взвыть на всю пещеру. Меня словно охватило пламя, и принялось медленно пожирать, откусывая крупные куски плоти.

– Инга! Ты жива?!

Голос Ансгара наполнился тревогой. Я его не видел, лишь слышал подростковый голос, раздавшийся где-то в стороне. Я бросил туда взгляд, и тут же пожалел об этом. Сжал губы от злости, и дал боли отрезвить меня. Я вопил от обиды, и беспомощно смотрел, как Ансгар получает смертельный удар в грудь уродливым, разбухшим кулаком Хейна. Удар такой силы, что паренёк взмыл в воздух, пролетел десяток метров и замертво рухнул на алую гладь. Его меч укатился и скрылся в тени. Ансгар сделал три оборота, после чего замер, уткнувшись лицом в пол. Он отвлёкся на меня. В пылу битвы, он зачем-то отвлёкся на меня! Блять! Дерьмо! Сука! Глупость, стоившая ему жизни…

Я замер. Сделал глубокий вдох. Боль мылила картинку перед глазами, но в тусклом свете я мог различить огромную фигуру Хейна. Мог различить фигуры Дрюни с Осси на его плечах, и то, что они больше не атаковали неуклюжего монстра. Мои друзья отступали под натиском огромных кулаков. Секира рассекла облако зелёного цвета, и одно из содранных лиц (ставшее частью секиры) погрузилось в мягкую плоть на руке Хейна. В следующий миг тучный монстр нанёс точный удар. Ничто его не отвлекало, ничто ему не помешало. Он был под полным управлением “кровавой мученицы”, успевшей смахнуть с ноги Кару на пол и взмыть над деревянным троном еще выше.

Дрюня увернулся от тяжеленого кулака из взбухшего мяса и мышц. Но Хейн не промазал. Я видел, как Дрюня ошарашено отступил вбок, уклоняясь от удара, но бедная Осси оказалась точно на пути кулака чудища. Девушку словно сдуло с плеч как пыль и со всей силой швырнуло в стену. Она успела отрывисто взвизгнуть, и тут же умолкла, рухнув на глянцевой пол из крови. Хруст костей смешался с шуршанием кожаного доспеха и падением лука наземь. Обе руки и ноги были вывернуты в неестественной позе, которые я видел в автомобильных катастрофах, когда человека сбивала машина на скорости 90 км/ч.

Она еще дышала…

– Дрюня! – взревел я, игнорирую боль.

– Что?! – он перекатился вбок, увернувшись от очередного удара.

– Веди Хейна к этой бабе!

– Как? За руку?

Я ухватился за древко копья и потянул с новой силой. Плечо отдало болезненным хрустом. Хрустнуло всё: кровавые наросты, сама броня и мои кости. Костяной наконечник упорно не хотел поддаваться, засел в плече хуже занозы.

Зараза! Сука! БЛЯТЬ!

Ну хорошо… Я перевёл дух, перехватил древко чуть выше и надавил. Если нельзя вытащить, то можно попробовать протащить насквозь!

Волна боли ударила по телу. Меня словно потащило по раскалённому асфальту, оставляя за собой мазню из крови и стёртой кожи. Наконечник копья разорвал мышцы, раздробил лопатку и вышел с обратной стороны, разломив наплечник. Я снова перехватил древко еще выше, и снова надавил, просовывая древко сквозь плечо.