Червь-6

Лагутин Антон

Червь-6

Название: Червь-6

Автор(-ы): Лагутин Антон

Ссылка: https://author.today/work/383888

Глава 1

Этого момента я ждал десять часов.

Радость одиночества отравляла воздух и делала его тяжёлым и прогорклым. Я не мог надышаться, я лишь мог задыхаться в ожидании конца. Каждый вдох – и мои лёгкие пылали и морщились, словно рыбий пузырь над пламенем от зажигался. Всё это время моё прекрасное лицо с чертами греческих богов кривилось, губы сжимались в тонкую полоску и белели, а язык непрестанно показывал свой кончик и оставлял вокруг себя влажную плёнку.

От невыносимой духоты я потел так сильно, что кружащие над моей головой мухи принимали меня за подтухший кусок мяса. Самые смелые приземлялись на моё голое тело, липли к коже своими крохотными лапками, и даже столь патовая ситуация не мешала им приятно покусывать меня.

И я даже не мог их прогнать!

Мои обе руки были заняты.

В одной я крепко сжимал свой дрын, в другой – смартфон, на котором я просматривал бесконечную ленту коротких роликов. Глаза с животным голодом вгрызались в экран телефона, а уши с невыносимым волнением пытались уловить те самые звуки, способные сплести в моём теле покрывало спокойствия, под которым можно спрятаться от окружающего мира. Спрятаться от жары.

Спрятаться от суеты.

Десять часов я ждал момента, когда смогу спрятаться от всего дерьма в своём душном туалете.

В конце дня я занимался всем тем же, чем занимается и остальной продвинутый народ. Возможно, моё поведение можно было назвать “подражанием”, так как для правильной ассимиляцией с обществом я обязан брать пример именно с этого общества. Парадокс? Возможно. Так говорит мой лечащий врач. Он всегда даёт мне хорошие советы. Он рекомендовал мне изучать повадки общества. Замечать их привычки. Завести личные радости жизни и, по возможности, наслаждаться ими исключительно в свободное время.

В отличии от других докторов, он беспокоится о моей жизни.

Мы с матерью перестали курить сигареты в туалеты. Белый потолок пожелтел, краска полопалась и покрылась трещинами, из которых выступили густые капли янтарного цвета, похожие на сталактиты. К стенам было противно прикасаться, они были липкими и усеяны мириадами различных пятен, оставленных хрен знает чем, хрен знает кем и хрен знает из чего. Мать любит приводить гостей, это один из видов её ассимиляции.

Выпустив из ладони увесистый дрын, я ухватился за электронку со вкусом лесных ягод и затянулся как можно глубже. Обжигающий дым наполнил лёгкие, смочил горло сладковатой слюной. На экране телефона загрузилась первая лента коротких роликов. Начинаются поиски моего дзена.

Отвратительное зрелище предстало моим глазам. Две малолетние девочки, где-то лет по восемь, резвятся в бассейне, бросая в лицо друг другу набухшие от влаги орбизы. Дети в ярких купальниках и с дорогими причёсками, словно из них пытаются сделать каких-то супермоделей. И всё это домашнее убожество снимает на камеру их долбанный папаша извращенец. Но таковым он себя, конечно же, не считает. Этот ублюдок оправдывает себя тем, что якобы снимает контент для таких же детей. Он снимает эти извращённые короткие ролики для детей, чьи родители могут спокойно заниматься своими вещами, даже трахаться, пока их дитя взирает на экран телефона. Он нашёл отличное оправдание перед всеми, но только не перед собой.

Прикол весь в том, что эти мерзкие ролики хорошо заходят у более взрослой аудитории. У мужской аудитории, где люди готовы платить за продолжение. Готовы платить за то, чтобы девочки еще помылись вместе с огромной плюшевой собакой, или с лошадкой, на худой конец. Просмотры льются рекой, и среди этих просмотров преобладающая аудитория мужчины возрастом 35+. Такая статистика, такие реалии. Он рубит бабло с таких же извращенцев, как и он сам. Ублюдок! Я даже боюсь представить, что вырастет из его избалованных дочек, привыкших купаться в орбизах и постоянно видеть рядом отца, наводящего на них видео камеру.

Я в срочном порядке пролистываю ленту и делаю новую тягу, наполняя туалет ароматом лесных ягод. Дрын стоит, но на такое дерьмо начинает быстро сдуваться.

Следующий ролик не лучше предыдущего. Жирная толстуха с ресницами до лба и щеками до подбородка сладостно уплетает с тарелки какие-то отбросы. Длинные чёрные волосы лоснятся от жира, когда она своими пухлыми пальцами убирает их с лица. Дешёвая помада частично сожрана. Вставные зубы разняться по цвету.

Мне кажется, я живу в каком-то безумном мире. Безумном на столько, что я даже не удивлюсь, если эта толстуха для поднятия аудитории начнёт жрать на камеру своих домашних животных. И мне нисколечко её не жалко. Вместо прекрасного тела и похода в тренажёрный зал она предпочла заработок путём насыщения своего тела жирами. Слабая позиция, поощряемая такими же слабыми толстухами. Жалко, но пятый десяток разменяют немногие.

Меня сейчас вырвет! И если бы не строительный пластиковый хомут, крепко сжимающий мои причиндалы, у меня бы давно всё рухнуло! Кровь хорошо прилила к дрыну, и я вовремя зафиксировал результат. Можно затянуть ещё туже, но тогда мне придётся в спешке спускать молофью, а я ещё не нашёл то, от чего меня конкретно передёрнет.

Мухи продолжают жужжать над головой, а духота сгущается каждый раз, когда я выдыхаю порцию горького дыма в липкую стену.

Я всё продолжаю листать ленту. В мозгу закрадываются мысли, что это можно делать бесконечно. Но человек не обладает таким ресурсом. Его жизнь ограничена, и совсем скоро выделенные нам природой минуты можно будет перевести в минуты бестолковых просмотров тупых роликов. Какая пресная и скучная жизнь, где единственная цель – деградация. Целое поколение людей даже понятия не имеет, что такое выживание. Вы должны заслужить возможность тратить своё свободное время! Забрать у смерти свои минуты, и только тогда распоряжаться ими как вам угодно.

Как это сделал я. Сделал свою жизнь сладкой, со вкусом лесных ягод.

Пролистав еще полсотни роликов, я нащупал что-то годное. Наконец-то. Картинка плохого качества, снятая уличной камерой, но сумевшая передать звук целиком. Уличная драка. Орут мужчины, рядом визжат женщины. Сильный удар кулаком, кто-то валиться на асфальт, после чего женщины начинают вопить еще громче. Эти крики возбуждают меня. Даже мужской вопль пробуждает во мне давно забытое чувства из моего нелёгкого детства. Не обращая внимания на экран, я подношу телефон динамиком к уху и выставляю громкость на полную. Крепко затягиваюсь. Мужские вопли и женский вой сплетаются воедино, вливаясь в моё ухо густой струйкой радости. Кровь хлынула к конечностям. Но я чувствую, что этого недостаточно. Все эти душераздирающие крики – фальшивка. Мужчины кричат для виду, для оправдания собственное необоснованной агрессии, а женщины – для приукрашивания своей привязанности. Иллюзорная драма. Как бы им страшно не было, но они защищены. Их жизням ничего не угрожает. Прохожие вызовут скорую, кто-то окажет им помощь, а кто-то – вступиться.

Их крики – ложь.

Их крик никогда не сравнится с воплем тёти Марины, когда на соседней улице её мужу осколком разорвало шею. Лёжа на раскалённом асфальте, мужчина еще долго сжимал руку жены, пока та вопила на всю округу. Ему никто не помог. Ему уже никто не смог бы помочь. Тётя Марина еще долго сжимала его остывшую ладонь, потому что скорую никто не вызвал.

Крик безысходности имеет особый тембр. Уникальный. Прикрыв глаза вы даже не поймёте, что его выдавил из лёгких человек. Да вы и сами не сможете издать столь жуткий крик до тех пор, пока в ваши органы не вцепится животный страх. Я мечтал услышать знакомый тембр, ежедневно пролистывая тысячи коротких роликов. Я хотел оживить в себе те ощущения, что призывали мой внутренний инстинкт к жизни. Адреналин выбрасывался сумасшедшими порциями, а химия в мозгу рождала новые элементы, которые вам даже и не снились.

Но всё безрезультатно.

Мне приходиться затянуть пластиковый хомут потуже, положить электронку на пол и ухватиться за набухший дрын.

Я уже был готов залить унитаз горячей молофьей, когда в дверь позвонили. Раздался мерзкий звонок, от которого у меня упало.

– Дома никого нет! – закричал я, пытаясь еще туже затянуть хомут. – Уходите!

Я никого не ждал. А кому надо – могут домой попасть при помощи ключей. Я десять часов ждал этого момента, и не собирался отступать от намеченной цели из-за кого-то, кто сейчас стоял за дверью.

Вспыхнувшая злость стиснула мои губы. Я хотел сделать звук на смартфоне еще громче, но он уже и так был выставлен на полную. Блять! Я принялся усердно наяривать, но от моего пыхтения лишь содрогался воздух. Давай-давай-же! Сука! Давай! Фальшивые крики в полной мере уже были не способны довести меня до точки извержения, от чего я был готов разбить телефон о стену. Я зарычал. Замахнулся.

Но, раздался очередной звонок в дверь. Затем стали громко колотить в дверь. Пришлось надеть трусы и домашние хлопковые шорты, но, оставив блестящий от пота торс голым и, до конца неудовлетворённым, я покинул туалет. В коридоре я продолжал выслушивать глухие удары, вызывавшие во мне лёгкую тревогу. Я нашёптывал сухими губами, чтобы они прекратили. Чтобы они угомонились и не касались моей двери! Но они продолжали.

Долбили и долбили.

Стучали в дверь и названивали в мерзкий звонок.

Меня мало чем можно удивить, но открыв дверь, я обомлел от удивления. В душном коридоре, у порога моей квартиры стояла девчонка. Невысокая и пухлая. В плотно облегающей джинсовой жилетке, обшитой яркими нашивками аниме персонажей. Девке на вид лет двадцать, а в голове видимо еще блуждает десятилетняя девочка в поисках бассейна с орбизами. Эта тучная девчонка с прямыми чёрными волосами до плеч, пухлыми губами и круглым носом – та самая лисичка с комикона. Пиздец… Она нашла меня…

Только один человек мог ей сболтнуть, где меня найти.

Завидев меня, она удивилась не меньше моего. Её голова на тучной шее дёрнулась, когда я открыл дверь и уставился в её быстро набухающие глаза.

– Ты живой? – промямлила она с каким-то отвращением на губах.

– Как видишь.

– Но твоя мама сказала…

– Она мне не мать.

– Слушай, – сказала она, заправляя чёлку за ухо; на мочке висела серёжка в виде головы единорога, разукрашенного всеми цветами радуги, – мне глубоко посрать на ваши отношения с матерью…

– И зачем ты тогда приходила? – я продолжал стоять у двери, щеголяя перед девчонкой блестящим торсом.

– Хотела обрадовать твою мать. Не каждый день узнаешь, что скоро ты станешь бабкой.

– И что она тебе ответила?

– Что ты умер.

Я опустил глаза на её пузо, огромное, но не из-за развивающегося там плода.

– И какой месяц? – спросил я.

– Я не беременна.

– И зачем ты снова сюда пришла?

– Может, ты меня впустишь, – заныла она, заливаясь потом в душном коридоре.

Меня забавляло видеть, как на её гладком лбу выступают капли пота. Чёлка уже слиплась, и несколько прядей облепили лицо. Подбородок чуть дрожал, глаза нервно скакали по моему каменному лицу. Она прижимала руки к телу, явно опасаясь засветить пятна пота, медленно расползающиеся по серой майке с длинным рукавом в области подмышек. Но от моих глаз ничего не скроешь. И даже не получиться замаскировать кисловатый запах, появившийся в воздухе благодаря спариванию дешёвого парфюма и юношеского пота. Отборная смесь, способная свалить слона.

– Я еще раз спрашиваю: зачем ты сюда пришла?

– Порадовать твою мать.

– В каком смысле? – спросил я, чуть усмехнувшись.

Её лицо искривилось, словно объятое гневом или сильной обидой. Брови нахмурились, скрыв наполовину глаза. Она втянула побольше воздуха через ноздри и выпалила на весь подъезд:

– Сказать ей, что она НЕ станет бабкой! Сказать ей, что её сын не станет отцом! ЧТО В ЕГО СПЕРМЕ ВСЕ СПЕРМАТОЗОИДЫ ДОХЛЫЕ!

Больная сука!

– Я не её сын!

Она не знала, что сказать. Скорее всего, она репетировала речь, уж слишком хорошо у неё получилось высказаться с учётом зримого волнения, сотрясающим её тело рывками частых вздохов. Девчонка готова разрыдаться. Но она справляется с волнением. Её пухлая ладонь утопает в кармане короткой юбки, скрывающей широкую утяжку чёрных чулок.

Она достаёт пачку сигарет. Вытаскивает сигарету, которая быстро пристраивается между её пухлых губ.

– Потеряла, – не размыкая губ пробубнила она, руками ощупывая своё тело.

– Что ты там потеряла?

Я заинтересовался лишь по одной причине: сейчас я был не против выкурить настоящую сигарету, лишь представив в своём зеве вкус горячего никотина, вызванный тлением сухой травы, а не кислой жижи со вкусом лесных ягод.

Она промолчала, продолжая запускать ладонь во все карманы своей жилетки.

– Ладно, – не выдержал я. – Заходи.

Я отошёл и распахнул дверь шире, чтобы она точно смогла поместиться в дверном проёме.

Она вынула сигарету изо рта и одарила меня тёплым взглядом. Улыбка не заставила себя долго ждать.

– Спасибо! – сказала она, и ноги в клетчатых чулках перешагнули порог моей квартиры.

Только сейчас я увидел кардинальные изменения, которых не замечал в упор. Кожа на ногах была украшена дюжиной мелких татуировок, среди которых можно было различить разноцветное сердце, чёрно-белую рожу Микки-Мауса, остроконечную звезду, Спанч-Боба, ухмыляющееся лицо Наруто, четыре туза, две розы, одну огромную сиську с красным соском, Джоконду с улыбкой до ушей, пистолет с дымящимся дулом, огромный талмуд с надписью на обложке “Дерьмо”.

Я был разочарован. Её ноги стали стенами заброшенного туннеля для новичков граффити. Какой-то начинающий тату мастер вместо свиной туши выбрал её для набивания руки.

– Нравится?

Я не сразу её услышал. Я продолжал пялиться на её ноги и представлять, как можно было острым ножом для резки линолеума аккуратно срезать всё это уродство. Конечно, останутся шрамы, но они куда лучше, чем это блядство.

Насмотревшись, я поднял глаза. Сигарета вновь в её губах. Она убирает с лица слипшиеся волосы, осматривает коридор. Замечает облезлые обои, потрескавшийся потолок и протёртый до дыр линолеум под нашими ногами.

– Нравится? – спрашиваю я.

– Прикурить найдётся?

Я ушёл в кухню, взял зажигалку со стола и вернулся к ней. Она поделилась сигаретой, мы закурили. Пепел сыпался на пол и мне было плевать, как и ей. Она даже не спросила, просто стряхнула и сказала:

– После того дня я искала тебя. Даже не знаю, почему. Я была в бешенстве! Я была зла на тебя! Я хотела вспороть себе вены!

– Ты молода, – сказал я, стряхнув пепел. – Сама не знаешь, чего хочешь.

– Считаешь меня глупой девкой?

– Да.

Её настроение менялось как музыка у таксиста. Женское лицо вдруг исказилось злобой с тенью страдания. Но не увидав моей реакции, её кожа вытянулась, губы поджались. Она затянулась, запрокинув голову и закатив глаза.

– Я. Знаю. Чего. Я. Хочу! – прорычала она в потолок.

– И чего же?

– В тот день мне понравилось… Понравилось как ты меня душил.

Откровенно говоря, я был удивлён. И мне стало безумно любопытно, что именно ей понравилось.

– Я многих парней просила придушить меня также, как и ты в тот раз. Они брали простыни, туго оборачивали вокруг моей шеи, и даже пытались что-то изобразить.

Она умолкла. Курила, выпускала дым, и мне показалась, что она подбирает слова. Именно этот разговор она не репетировала. Она боялась его, всячески избегала. Старалась пресечь, не дав ему развиться до откровений, но у неё ничего не получилось. Больная тема всегда вылезает наружу. Рядом со мной она не сможет упрятать ни одной своей грязной мысли так глубоко, чтобы я не смог достать.

– Они душили меня, – продолжила она, – как-то неубедительно, словно боялись. Душили для вида, но не для кайфа. А я требовала их душить меня до тех пор, пока я не обмякну! Эти никчёмные ублюдки должны были душить меня по-настоящему! Но они называли меня ебанутой и просто трахали. А я лежала на кровати с каменным лицом, смотрела в потолок и курила, пока они спускали мне на живот. После того как ты ушёл, я больше ни с кем не получала удовольствия. Жизнь стала пресной! Даже эти сигареты… Я словно перестала ощущать никотин. И только мысль о том, что, возможно, ты действительно хотел меня придушить, возбуждает меня.

А ведь она права, в тот день я действительно хотел её придушить. Мне хотелось убить эту сучку за её гнусное поведение. Хотелось повалить её на пол и смотреть, как от удушья краснеет лицо, как выпучиваются глаза, как надуваются вены на лбу, как текут слюни по губам и как она безмолвно дёргает ртом до тех пор, пока мозг не отключиться от кислородного голодания. Она не имела никакого права тыкать в меня пальцем и называть мудаком!

Еще тлеющий окурок она принялась крутить пальцами, словно намекая мне, что его нужно куда-то пристроить. Обернувшись, я увидел грязную пепельницу с горой окурков на кухонном столе. Она тоже приметила кусок стекла для сбора фильтров.

– Я останусь? – спросила она, и я почувствовал чужие пальцы на перетянутому пластиковым хомутом дрыну.

Глава 2

Испытывал ли я к ней ненависть? Да.

Хотел ли я её убить? В порыве гнева, вызванным её наглостью, – да. Еще как! В тот день сковавший мои мышцы спазм был на столько сильным, что легкие, сердце и желудок заныли от невыносимой боли, словно в каждый орган медленно вгоняли сотни раскалённых игл. В тот день я лишь охладил иглы. Боль отступила, но гнев не давал мне окончательно очиститься от назойливых игл, не дававшим мне спокойно спать и работать. Возможно, я мог забыть эту суку и излечиться, но кто знает.

Я не мог её забыть.

И вот, она заявилась ко мне лично, переступила порог дома и проситься остаться. А я смотрю на её пухлое лицо, на дешёвую губную помаду, на медленно расползающуюся тушь по векам и заметно отслаивающуюся штукатурку под гнётом жирных капель пота. Она жалкая. Она безобидная. Она бедная девчонка, лишённая родительского воспитания. И даже то, что ей даст школа, институт, улица и работа – не смогут закрепиться в её голове, так как она ходит по твёрдому асфальту. А нужно идти по тонкому льду. Её душа должна прочувствовать всю остроту жизни. Коснуться смертельной опасности, и даже переступить одной ногой за черту. Взглянуть на смерть. Окинуть взглядом возможные последствия людской небрежности и непредусмотрительности. Набрать в ладонь горсть праха, некогда бывшим твоим домом и твоей жизнью. И в тот же миг все полученные знания вольются раскалённой лавой в разум и застынут там навечно, напоминая каждую секунду как тяжело и больно было тогда, в прошлом.

Зайдя ко мне в квартиру, глупая пухлая девчонка переступила черту. Её никто не звал, пришла сама. Знала, куда идёт. Знала, на что идёт.

– Да, – сказал я, докуривая сигарету. – Ты можешь остаться. Но у меня будет просьба.

– Какая?

– Ты помоешь мне голову.

Еще тогда она стала первой женщиной, которая помыла мне голову. А сегодня она стала первой женщиной, срезавшей пластиковый хомут с моих набухших причиндалов. Без лишних слов и расспросов она просунула холодное лезвие ножниц между куском пластика и дорогой мне плотью и перерезала тугую удавку. Я видел, как в её глазах вспыхивало любопытство, но стоило женской ладони коснуться меня, и лицо уже краснело от возбуждения. Воздух в ванной быстро насытился женской страстью и сгустился от запаха пота. Девичья растерянность и глуповатая улыбка полностью стёрлись с лица, как и последние следы губной помады, горьковатый вкус которых я ощущал на своём языке и дёснах.

В ванной она полностью разделась. Складки стали чуть заметнее, живот с утопленным пупком уже явно никуда не денется, пусть она хоть жизнь проведёт в спортзале. Но она не прошла мимо лёгкой возможности преобразить своё тело. Ну это же глупо и некрасиво! Что должно быть в голове, чтобы такое сотворить с собой? Ах да, точно… она еще не переступила порог…

Уродливые татуировки плавно переходили с ног на обрюзгшее тело и доходили до самых кистей рук. Выглядело отвратно. Сотня мелких рисунков ничем не связанных между собой напоминали наброски ребёнка в журнале для рисований. Я пытался зацепиться взглядом за её полную грудь, но постоянно отвлекался то на электрогитару красного цвета, то на морду мопса с огромным языком, то на змею, чья голова пропала под складкой, то на слово “друзья”, где каждая отдельная буква была набита отдельным другом, которых, как мне кажется, у неё нихуя не было.

В какой-то момент я пожалел, что мы срезали хомут. Мысль, что у меня не встанет, напугала меня; на лбу выступил холодный пот, который она смыла своей ладонью вместе с шампунем. И свершилось чудо! Ниже пояса у меня всё набухло и напряглось.

Она сделала всё, что я просил. А я сделал всё, что просила она.

Спустя выкуренную пачку сигарет и потраченные несколько литров пота, девчонка валялась на полу с крепко затянутой простыней на шее. Я сделал всё, как она просила.

И даже больше! Я проведу её сквозь туман обыденной жизни, где она лишь слепо машет ручками, и путь свой никогда не найдёт. Я раскрою её очи. Я заставлю её сделать вдох, после которого испарится весь туман обыденности и наступит тьма очищения.

Я заставлю её сделать последний вдох.

Я сильнее стягиваю серую простыню на её шее. Девичье лицо покраснело, а вся наивность и похоть скрылись под ликом ужаса и страха. Глаза сквозь предсмертную пелену уставились в потолок, губы чуть содрогаются, выпуская изо рта густую слюну с противным хрипом. Она просила меня прекратить, когда ещё воздуха хватало в легких. Вгрызаясь когтями в мои руки, она пыталась прохрипеть: прекрати. Но я продолжал размеренными рывками входить в неё, смотреть в глаза и туже стягивать простынку на её шее.

Я не собирался становиться один из тех, кто не доводит дело до конца. Я не встану в один ряд с теми, кто лишь смог чуть придушить.

Она сделает последний вдох и отключится, словив неповторимый оргазм в своей жизни и одновременно шагнув за ту самую черту, за которой станет Человеком.

Её пухлые руки обмякли и канатом обвалились на пол. Голова с полуприкрытыми глазами дёргалась в такт каждому моему рывку. Капли пота пересекли посиневшее лицо и впитались в серую простыню, стянувшую её кожу гармошкой. Я ослабил хватку. Пульс слабый, дыхания нет. Моя девочка за чертой. Пусть там побудет минут пять, а после я её заберу обратно.

Все возвращаются разными. Но важнее не то, каким ты вернёшься. Сам факт пребывания за чертой меняет твою жизнь. Вкус на губах слаще, воздух свеж, даже вода кажется мягкой, словно пух.

Моя девочка вернулась другой.

Отдышавшись, она попросила сигарету.

– Ты кончил? – спрашивает она, делая глубокую тягу.

– Да, – отвечаю я.

Она выпускает дым, и я вижу, как кожа её лица окрашивается розоватым. Она нахмурилась, языком провела по губам и словно причмокнула, пробуя распробовать вкус обычных сигарет.

– Что это за сигареты? – спросила она, рассматривая обычную сигарету, дымящуюся в её пальцах.

– Другой вкус?

– Другой… – сладостно протянула она.

– Теперь у тебя будет всё по-другому. Кислое станет сладким. Холодное станет тёплым. Некрасивое будет прекрасным.

Хищная улыбка пересекла её новое лицо. Закатив глаза и смахнув ладонью накопившиеся слезы, моя девочка затянулась как никогда раньше. Она пыталась распробовать вкус, разложить его на атомы и попробовать каждый, медленно смакуя густой дым, насыщенный новыми оттенками.

– Я так не кончала никогда в жизни, – шепнула она, опустошив лёгкие от дыма.

Женский взгляд полностью отмылся от пятен наивности и стал строго расчётливым. Она одарила меня им, а я в ответ посмотрел на неё так же. Она была мне безразлична, как и я ей.

– Я была мертва? – спросила она без капли страха в голосе. Теперь она думает о смерти совсем иначе, без сожаления.

– Была.

Тем же вечером она ушла. Ушла, чтобы жить по новой. И больше я её не видел и не слышал. Её временная кончина сумела извлечь все раскалённые иглы из моего тела, я обрёл облегчение. Вернулся сон. Я даже больше не пытался в бесконечной ленте коротких роликов отыскать те самые звуки, способные успокоить меня через детские воспоминания, наполненные криками, страданиями и болью.

Неделю я спал как младенец, пока в один из тёплых ночей на улице не раздался крик. Я проснулся в ту же секунду. Открыл глаза и окунулся в детство, словно меня схватили за руку и резко утащили под воду. Уличный крик провёл меня по улицам моего городка, подвёл к стоящей на коленях тёте Марины возле своего мёртвого мужа.

Это был крик полный ужаса, боли и неминуемой смерти, обратимость которой невозможна. Тот самый крик, который я пытался найти среди миллиона роликов. Крик, от которого кровь по моим жилам течёт в несколько раз быстрее. В тот же миг я покрылся холодным потом, спрыгнул с кровати и прильнул к окну.