Ордынцы: Зеркало Ахерона. Часть 1

Кот спрыгнул с забора и обнюхал её.

– Интересно, – сказал он, – они забрали его… или вернули?

Михаил поднял перчатку. Внутри была влага. Липкая, тягучая, пахнущая медью и полынью.

И ещё – крошечный осколок зеркала.

В нём отражался глаз.

Не Гастона.

Не человека вообще.

Просто глаз.

Смотрящий.

– Нам нужно найти Зинаиду, – сказал Кот. – Она знает, что делать с дверями.

– А если она тоже уже…

– Тогда, – Кот хвостом смахнул пыль с сапога Михаила, – нам всем конец. Но ты же любишь драму, да?

Они пошли по направлению к дому Кружевницкой, оставляя за спиной лужи, в которых что-то шевелилось, хотя дождя не было уже неделю.

                                             * * *

Туман над Ордынцами сгущался, превращаясь в молочную пелену, сквозь которую едва просвечивали контуры изб. Михаил шёл, сжимая в кулаке перчатку Гастона, и каждый его шаг отдавался в ушах глухим эхом, будто земля под ногами была полой. Кот-Хроникёр семенил рядом, его чёрная шкурка покрылась капельками влаги, отчего стигматы на боку казались свежими, будто только что проступившими сквозь шерсть.

– Он теперь проводник, – сказал Кот внезапно, останавливаясь посреди дороги. Его голос потерял обычную ироничную интонацию и звучал плоско, как чтение древнего пророчества. – Не верь ему. Ни единому слову. Даже если будет говорить голосом твоей матери.

Михаил ощутил, как по спине пробежал холодок. Ветер шевелил листья на ближайшем дубе, и те шуршали, будто переговаривались на запретном языке.

– Что значит «проводник»?

Кот сел, обхватив хвостом лапы, и его жёлтые глаза сузились в вертикальные щёлочки.

– Представь, что мир – это дом со множеством комнат. А между ними – стены. Толстые, крепкие. Гастон теперь стал дырой в такой стене. Дырой, которая ходит и разговаривает.

Вдали, за пеленой тумана, где-то у колодца раздался плеск воды. Слишком громкий для падающей капли, слишком ритмичный для рыбы. Будто кто-то опускал в воду руку и медленно водил пальцами по поверхности.

– Но он же живой? Он дышит, говорит…

– Дышит ли печная труба? – Кот язвительно подёргал усами. – Говорит ли дверной проём? Он сохранил форму Гастона, как кувшин сохраняет форму после того, как вино выпито.

Михаил машинально потёр пальцами перчатку. Кожа была странно тёплой, будто только что снятой с руки. Внезапно ему показалось, что между пальцами что-то шевелится. Он чуть не выронил находку, но вовремя вспомнил слова деда: «Страх – это дверь, а ты не должен быть ключом».

Из тумана выплыла фигура. Сначала показалось, что это Гастон вернулся, но нет – это была Ольга Власова, соседка, та самая, что ставила чай «для покойного мужа». Она шла, покачиваясь, как маятник, и что-то напевала под нос. Увидев их, остановилась, и её глаза расширились.

– Вы его видели? – прошептала она. – Он ходит по деревне и стучится в окна. Но не входит. Только смотрит. А глаза у него… – Она затрясла головой, и седые пряди выбились из-под платка. – Господи помилуй, какие глаза…

Кот вздохнул и повернулся к Михаилу:

– Видишь? Уже началось. Теперь каждый вечер будет таким. Пока не закроем дверь.

Ольга вдруг схватила Михаила за руку. Её пальцы были удивительно сильными для старухи.

– В подвале, – прошипела она. – В подвале дома №26. Там есть книга. Он боится её. – И, оглянувшись, быстро заковыляла прочь, оставляя за собой след из расплывчатых отпечатков босых ног.

Михаил посмотрел на Кота. Тот вылизывал лапу с видом полного равнодушия, но кончик хвоста дёргался нервно.

– Ну что, историк? – спросил он наконец. – Будешь проверять слова полоумной старухи или продолжим наш увлекательный вечерний променад?

– Ты же знаешь, что она права.

Кот перестал вылизываться и пристально посмотрел на Михаила:

– Конечно знаю. Но мне интересно, осознаёшь ли ты, что именно найдёшь в том подвале? Книга – это ведь не просто страницы с буквами. Особенно такая книга.

Ветер внезапно стих, и туман застыл, словно затаив дыхание. Где-то вдалеке, в стороне заброшенной мельницы, завыла собака. Или что-то, очень похожее на собаку.

– Что там, в подвале? – спросил Михаил, чувствуя, как по спине снова бегут мурашки.

Кот встал, выгнул спину в странном полупоклоне и уставился куда-то за спину Михаила:

– Ты сам. Только другой. Или тот же самый. Или… – Он вдруг замолчал, а его шерсть встала дыбом. – Беги.

Михаил не успел обернуться. Он лишь почувствовал, как воздух за спиной сгустился и зарябил, будто над раскалённым камнем. И запах – сладковатый, приторный, как гниющие яблоки.

Он рванул вперёд, даже не видя дороги. Кот мчался рядом, его чёрное тело сливалось с темнотой, только стигматы светились тусклым розоватым светом. За спиной что-то шуршало, шлёпало по лужам, дышало тем самым яблочным смрадом.

Они добежали до дома №26, когда луна уже выглянула из-за туч, окрасив стены в мертвенно-голубой цвет. Дверь в подвал была приоткрыта – будто кто-то уже спустился туда. Или вышел.

Кот остановился на пороге, его нос дрожал, улавливая невидимые глазу запахи.

– Ну что ж, – прошептал он, – добро пожаловать домой, Михаил Ордынский. Только помни: там, внизу, зеркала тоже смотрят. И ждут. Особенно твоё.

И с этими словами он шагнул в темноту, растворившись в ней мгновенно, будто его и не было. Михаил сделал глубокий вдох и последовал за ним, чувствуя, как перчатка Гастона в его руке вдруг стала тёплой, почти живой.