Царский курган

Царский курган

Виктория Ивина

© Виктория Ивина, 2025

ISBN 978-5-0067-8941-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Тайник на старой даче

Электричка остановилась на маленьком полустанке. Из её переполненного чрева на перрон высыпал пёстрый людской поток. Это горожане-дачники в раннее воскресное утро спешили на свои участки. Среди этой толпы были, и Саша с мамой. Наконец-то они выбрались из душного вагона и вдохнули свежего воздуха. К шестидесятым годам прошлого века дачи вновь стали весьма популярны. Большинство городских жителей мечтали о своих собственных шести сотках, где можно было бы отдохнуть вдали от городской суеты.

На таких маленьких полустанках электрички, обычно, останавливаются на пару минут, поэтому все стараются побыстрее покинуть вагон, а потом дальше бежать по своим делам. Саша и мама тоже не стали долго задерживаться на перроне, а сразу знакомой тропинкой направились в сторону своего дачного посёлка.

Идти по лесу было приятно. Весна уже полностью вступила в свои права. На деревьях, от лёгкого ветерка, трепетали молодые листочки, появилась первая необычайно яркая травка и дополняло эту безмятежную картину шумное птичье многоголосье. Саша шёл рядом с мамой и почти не слушал её, а она как бы сама с собой говорила о предстоящих делах:

– Ну, на конец-то выбрались. Всё заняты разными делами, а не успеешь оглянуться и лето придёт. А, в домике с осени не прибрано. Ты, Сашенька, полезешь на чердак, там столько разного хлама накопилось, нужно его перебрать и решить, что оставить, а что можно выбросить.

Саша лишь поддакивал маме в ответ, а сам погрузился в свои мысли. На лесной дорожке, по которой столько раз хаживали, хорошо думается о своём.

Так не спеша они добрались до дачного посёлка. Дальше прошли по узкой улочке, наконец показался знакомый деревянный забор, пришли.

Мама открыла калитку – вот она их земля. На дачном участке царил хаос. У них никак не доходили руки привести в порядок свои владения. Деревья стояли ещё не побеленные и не обрезанные, кустарники малины, чёрной и красной смородины, крыжовника – разрослись так, что заняли территорию, предназначенную под огород. В глубине этих «джунглей» красовался старенький одноэтажный домик. «Дом не велик, да сидеть не велит» – говорит старая пословица. Их дачный домик, действительно, был небольшой, но и с ним хлопот хватало. В домике была одна комната, кухня, а ещё веранда, в летнее время на ней накрывали стол и пили чай, прямо на свежем воздухе. Мама сразу взялась за работу. Она переоделась в лёгкий ситцевый халат, на голову, чтобы не запачкать волосы, повязала светлую косынку и стала похожа на молоденькую девушку. Со стороны, наверное, трудно было бы поверить, что у неё уже взрослый сын студент. Обычно она одевалась скромно и строго, а лёгкий светлый халатик делал её моложе. Первым делом мать взялась за окна, а потом стала перемывать полы и дачную мебель.

Саша тоже переоделся в старую рабочую одежду. Он поставил лестницу-стремянку поднялся наверх и через специальный люк залез на чердак. Здесь было царство пыли и старых, давно забытых вещей. Ломанная мебель: стулья, табуретки, ветхая этажерка – всё это сильно загораживала проход. Связки ещё довоенных газет, журналов и ещё какие-то вещи лежали прямо на полу. Он не мало потрудился пока вытащил всё это с чердачного помещения. Старая мебель может пойти на дрова, да и газеты подойдут для растопки. Поэтому он снёс всё это к летней кухне. На чердаке сразу стало просторнее. Здесь оказалось ещё несколько пустых чемоданов, старинный, но поломанный глобус и облезлый, как и чемоданы, пустой сундук. Он аккуратно сложил всё это в уголке, освободил проход и смог подобраться к старинному шкафу. Этот шкаф, как и остальная дачная мебель, был в весьма плачевном состоянии, весь ободранный и облезший, но при этом достаточно крепкий, видать сделан он был на совесть. Размеров шкаф был внушительных, да ещё украшенный инкрустацией, вензельками и какими-то деревянными фигурками. Странно, что его вообще смогли затянуть на этот чердак! Скорее всего шкаф привезли на участок, когда строили домик, подняли на чердак, а потом доделали пол и люк. Саша открыл дверки этого «мебельного старичка». Внутри было пыльно и пусто. Молодой человек поочерёдно выдвигал то один ящик, то другой, но в них ничего не было. Он и сам не понял, как случайно нажал на какую-то фигурку, но шкаф вдруг заскрипел и неожиданно, словно из неоткуда, выдвинулся ещё один ящичек. Это был тайник! От неожиданности юноша просто обомлел, но любопытство взяло верх, и Саша заглянул внутрь тайника. Там лежали толстая плюшевая папка и холщёвый мешочек. В мешочке были старинные, ещё царские, деньги, немного бумажных, а остальные монеты, а в папке хранились какие-то бумаги. Захватив свою находку он спустился вниз.

Мама уже вымыла окна и повесила лёгкие светлые занавески и сразу в комнате стало уютно.

– Мамочка, ты только посмотри, что я обнаружил! – срывающимся от волнения голосом произнёс сын. – Это клад: тут и старинные деньги, и ещё какие-то бумаги. У нас на чердаке был тайник!

– Тайник?! – переспросила мать.

Она присела на табуретку и с удивлением стала рассматривать его находку. Денег было негусто, бумажных – мало, в основном медяки и серебряные монеты, а вот папка! Мама развязала тесёмочки, раскрыла её. На внутренней стороне папки стояли инициалы: «Т.И.А.»

– Да, это же Ваничкина папка! – с волнением в голосе промолвила она.

Эти инициалы полностью соответствовали – Томилин Иван Александрович, это был мамин старший брат. Саша не помнил Ивана Александровича, так как сам родился в марте сорокового года. С началом войны мама вместе с годовалым сынишкой и со своей матерью, Сашиной бабушкой, эвакуировались из Ленинграда в Алма-Ату, а отец ушёл на фронт. Дядя Ваня перед самой войной уехал в Крым, и больше о нём не было ничего известно. По официальной версии он «пропал без вести». И вот эта папка!

Мама осторожно перебирала найденные бумаги. В папке хранились старые тетради, по-видимому дневники, письма и ещё какие-то научные записи.

– Нам нужно внимательно всё разобрать и главное никому ничего не говорить, – промолвила она, – Слышишь, никому и ничего!

– Конечно, – согласился сын, – но почему такая секретность?

– По-моему за этой папкой кто-то охотился, – осторожно произнесла она и посмотрев на удивлённого сына добавила, – сейчас я расскажу тебе один очень странный случай.

Это произошло ещё в сорок седьмом году. Как-то раз к нам домой постучался один человек. Он представился корреспондентом из журнала «Наука и люди». Он объяснил мне, что их журнал популяризирует различные научные достижения, открытия, что бы было понятно простому человеку, а также рассказывает о жизни известных учёных. И, вот редакция журнала приняла решение опубликовать статью о профессоре Томилине. Я, конечно, обрадовалась, пустила гостя в дом, предложила чаю. Ещё бы, ведь с сорок первого года о брате ничего не было известно. При таком раскладе любой информации будешь рада. Тогда мне казалось, что раз в журнале решили написать про Ивана, то им должно быть хоть что-то известно о его судьбе. Однако помочь мне журналист ничем не смог, он сам собирал информацию и стал активно расспрашивать меня о брате. Да только, и мне в свою очередь нечего было ему рассказать? Разве то, что брат был хорошим человеком, его все любили и уважали, а в его научных достижениях я мало разбиралась. Поэтому я посоветовала журналисту сходить в университет на кафедру. Там-то уж про научную деятельность брата было хорошо известно. Они могли поведать журналисту – чем занимался профессор Томилин. Однако, гость выслушал меня, но мои слова его явно не устроили, и он вдруг стал расспрашивать не остались ли у нас от брата какие-то записи, какие-то материалы о поездке в Крым. Только и тут мне гостя нечем было порадовать. Тогда журналист вдруг меня спросил: «Может в доме есть какой-то сейф или тайник, где могли бы храниться бумаги профессора?» Пришлось ему объяснить, что квартира, в которой мы сейчас живём, это не наше довоенное жильё. Мы вернулись в Ленинград из эвакуации в сорок пятом году и нам дали новую комнату в коммуналке. Дело в том, что во время войны в наш старый дом попала немецкая бомба и от него остались одни развалины. К сорок седьмому году эти развалины снесли и собирались на месте старого дома возводить новый. «Ах, какая жалость, какая жалость!» – поохал странный журналист. Он распрощался и пообещав мне прислать номер журнала со статьёй о брате.

Я сразу ничего не заподозрила, но обещанной статьи так и не дождалась. А, через некоторое время случайно на улице встретила старого Ваниного друга, тоже преподавателя университета. Поведала я ему про странного визитёра и заодно поинтересовалась: «Не обращался ли к вам на кафедру этот журналист?» Ванин приятель выслушал меня и очень удивился. Он сообщил мне, что во-первых – такого журнала – «Наука и люди» не существует, а во-вторых на кафедру за информацией о профессоре Томилине никто не обращался. Ещё он просил меня ни с кем о брате не говорить, а если вопросы вдруг возникнут, то отправлять всех непрошеных «гостей» в университет, там с любопытным «товарищем» сами пообщаются. Вот такие дела, – закончила своё повествование мать.

– Зачем незнакомец мог охотиться за дядиными бумагами? – поинтересовался Саша.

– Мне кажется, – осторожно, словно мысли вслух, произнесла мама, – это связано со скифами, с каким-то скифским кладом, возможно скифским золотом.

– Со скифским золотом?! – удивился сын.

– Да, – подтвердила мама, – Иван занимался исследованиями этого древнего народа. Скифы хоронили своих умерших соплеменников в курганах, а чтоб тот в загробной жизни ни в чём не нуждался, они складывали в погребение немало разных вещей, в том числе и настоящих сокровищ. Особенно богатыми были захоронения знатных скифов. Я хорошо помню, как брат про это рассказывал.

– Мамочка, мне кажется, но ты ещё что-то не договариваешь.

– Мне нужно собраться с мыслями, – тяжело вздохнула мать. – Я уверена, что всё это связано с последней экспедицией брата, той самой из которой он не вернулся.

– В, этих старых записях без помощи специалиста нам не разобраться, – рассматривая свою нечаянную находку, произнёс сын. – Может показать эти записи тому самому другу дяди Вани, который рассказал тебе, что журналист какой-то чудной, а издания «Наука и люди» не существует.

– Ах, Сашенька, это невозможно, так как этот человек пару лет назад умер и обратиться нам теперь не к кому. В добавок ко всем этим скифским тайнам меня ещё озадачил вопрос незнакомца про Марию Сергеевну. Никакой журналист знать про эту женщину ничего не мог. Правда напрямую он не спрашивал, вопросы были такими общими, но я догадалась, что этому человеку что-то известно, однако виду не подала и претворилась, что вопросы о личной жизни брата мне не понятны.

Саша впервые услышал имя Марии Сергеевны, но мать не стала томить и рассказала, что Мария Сергеевна или просто Машенька – была невестой Ивана Александровича. В 1918 году вместе со своей семьёй она уехала из Петрограда в Крым, а затем оказалась в эмиграции.

Естественно, в семье старались не упоминать это имя. В тридцатые годы иметь друзей или родственников, проживающих за рубежом, было весьма опасно.

2

«Печальный Арлекин»

В 1917 году в России, впервые, женщинам разрешили поступать в высшие учебные заведения. Позади остались все сомнения. С началом нового учебного года в коридорах Петроградского университета появились барышни—студентки. Старые преподаватели недовольно вздыхали, а студенты искренне радовались такому новшеству. Студенток было мало, это были первые «ласточки» долгожданной эмансипации.

К этому времени Иван Александрович уже был молодым преподавателем на историческом факультете.

Как-то раз он шёл по длинному университетскому коридору. Погружённый в свои мысли он ничего вокруг не замечал, как вдруг перед ним возникла стройная женская фигурка. По тому же коридору шла молодая девушка в скромном сером платьице. В глаза сразу бросился не только изящный стан девушки, но и длинная тёмно-русая коса. Она несла большую стопку книг и не удержала их в руках, книжки упали на пол. С неожиданной для себя резвостью, опережая студентов, Иван подскочил к барышне и стал помогать собирать книги. От такой неожиданной помощи девушка смутилась и её щёчки стали пунцового цвета.

– Спасибо, – негромко произнесла она.

– «Слово о законе и благодати», – прочёл он на обложке упавшей и поднятой им книжки, – это же середина одиннадцатого века! Вы учитесь на нашем историческом факультете?

– Я с филологического, – ответила девушка и ещё больше смутилась.

Конечно, существовал свой этикет знакомств. Просто так познакомиться с барышней на улице или в ином общественном месте было нельзя, но у студентов всё проще. Иван Александрович проводил студентку до библиотеки, именно туда она несла свои книги. Так они познакомились. Молодые люди стали общаться, потом встречаться и вскоре поняли, что их свела сама судьба. Они полюбили друг друга.

Новую знакомую звали – Марией Сергеевной. Барышня, как говорили в ту пору, была из приличной семьи. Отец Машеньки служил чиновником высокого ранга. Сама девушка окончила с отличием гимназию и рассчитывала продолжить обучение на женских Бестужевских курсах. Однако, перемены, принесённые Февральской революцией, привели любознательную красавицу прямо в университет на филологический факультет!

Осенью 1917 года Петроград гудел от революционных событий, но в то же время своим чередом шла обычная человеческая жизнь. Работал синематограф, распахивали для гостей свои двери кафе, рестораны, появилось множество новых авангардных театров.

Вечер. На улице холодно и небезопасно, но молодым так хочется побыть вдвоём без строгих родительских взглядов. Иван Александрович и Мария Сергеевна не спеша шли по улице.

– Посмотри, Ванечка, какая интересная вывеска, – первой заметила Маша и тут же её прочитала: – «Печальный Арлекин». Странная надпись если учесть, что в знаменитой троице Арлекин, Коломбина и Пьеро за грусть и слёзы «отвечает» Пьеро, а вот задача Арлекина веселить публику. Он грубиян, дебошир и его шуточки часто на грани приличия.

– Сейчас всё смешалось и чем больше абсурда и нарушения правил, то тем лучше. Тебя же не шокировало название кафе «Подвал Бродячей собаки».

– В «Бродячей собаке» выступали самые модные и талантливые поэты, – отметила Маша, – а «Печальный Арлекин» это всё равно что: чёрный сахар или белый уголь.

Иван рассмеялся над замечанием своей подруги и предложил:

– Давай оставим критику и зайдём в «Печальный Арлекин», возможно там тоже неплохо.

Маша согласилась. Они не спеша спустились вниз по крутой лестнице, так как кафе располагалось в подвале. В этом заведении, как в своё время в «Подвале Бродячей собаке» собиралась творческая публика: поэты, писатели, журналисты, актёры, музыканты, захаживали художники. И хотя над входом не висел плакат с несколько высокопарной надписью: «Все между собой считаются знакомыми», – но в заведении была непринуждённая и весьма приятная обстановка и даже создавалось впечатление, что тут, действительно, все друг с друга хорошо знают.

Едва они оказались в зале, к ним подошёл официант и провёл к свободному столику, хотя последних было совсем немного. В Печальном Арлекине» было людно, народ сюда явно захаживал.

Машенька огляделась вокруг. Обстановка была не богатой, но яркой. На стенах висели плакаты с весьма претензионными высказываниями в духе времени: «Поэт свободен, но голоден, а если сыт, то не поэт!», – какие-то бытовые вещи, место которым на кухне или ещё не бог весть где, но не в качестве декора стен. Зато её поразил роскошный тёмно-бордовый занавес, больше подходящий для Мариинского театра.

Едва они уселись за свой столик, как этот самый бархатный занавес открылся и на сцену вышли три молодые грации. Все три девицы были жгучими брюнетками, кроме этого у них были одинаковые стрижки и экзотичные наряды, но более всего в глаза бросались красные чулки на стройных ножках и ботиночки, такие раньше носили гимназистки. Правда у артисток из «Печального Арлекина» ботинки были необычного ярко-зелёного цвета.

Заиграла музыка, девицы запели. Грустная песня про осень, дождь, улетевших в тёплые страны птиц – разрывала сердце слушателям. При этом девушки так изящно в такт музыки двигались по сцене, так грациозно то сплетались, то разрывались их руки, что создавалось впечатление какого-то мистического действа. После выступления благодарные слушатели устроили настоящую овацию молодым исполнительницам.

Тем временем официант принёс их заказ. Нужно заметить, что кухня заведения была значительно скромнее, заявленных претензий «Печального Арлекина», однако трудные времена снизили запросы посетителей. «Рябчиков жуй» – это уже в прошлом. Впрочем, публика, собиравшаяся в литературном кафе, больше жаждала «зрелищ», чем «хлеба».

В переполненном зале яблоку было негде упасть, но Иван и Маша словно не замечали остальных посетителей, им было хорошо вместе. Они сидели за столиком вдвоём, смотрели друг на друга, он улыбнулся ей: «Что ж давай приступим к трапезе, отведаем чем же тут потчуют». Она улыбнулась ему в ответ и кивнула головой, мол давай отведаем.

Несколько дней тому назад Иван Александрович набрался смелости и попросил руки Марии Сергеевны у её родителей. Последние поахали, поохали, мол такое время неспокойное, но сказали, что счастье дочери для них – самое главное и дали согласие на брак. Молодые оказались на «седьмом небе» от радости, но этикет требовал соблюдения всех правил. После того, как юноша попросил у родителей девушки её руки, шла помолвка, должно было пройти время и лишь потом можно было идти венчаться в храм. Хорошо было то, что теперь, как официальные жених и невеста, они могли проводить время вместе: гулять, беседовать, посещать общественные места.

Тем временем на сцене литературного кафе шло своё действо. Изящных граций сменил молодой поэт. Он страстно читал свои стихи. В них он сравнивал Россию с паровозом, который сорвался с места и несётся по рельсам набирая скорость, а тормоза его отказали. В стихотворении было много эпитетов, сравнений, но главным – была надежда, что в новом восемнадцатом году «паровоз» остановится и всё нормализуется. Извечная мечта о мире и покое среди войны и хаоса!

– Браво! Браво! – закричали и захлопали автору немногочисленные слушатели, но основная часть гостей кафе была увлечена собственными делами: кто тихо беседовал, кто бурно спорил, а кто-то просто ужинал, ведь на то оно и кафе.

– Ничего не понимаю, – вдруг сказал Иван Александрович, – ну что это за стихи!

– Стихи современные, – ответила Маша, – так сказать на злобу дня.

– Ну, почему раньше писали так красиво, а сейчас вот такое, – не унимался Иван Александрович.

– Литература отражает жизнь, так вот какова наша реальность – такая и литература. Новое время диктует новые требования ко всему, в том числе и к прозе, и к поэзии. Сейчас одних стилей сколько появилось! Только подумай: акмеисты, символисты, имажинисты, – произнесла Маша, – а ты хочешь, чтоб все писали, как Пушкин, Лермонтов!

– Как по мне, то Пушкин, Лермонтов, – это лучшее в нашей литературе.

– Мне тоже эти поэты нравятся, но как будущий филолог я признаю, что поэзия не стоит на месте, а тоже меняется, ищет новые формы, хотя в этом стихотворении каких-то новых форм я не вижу, – призналась Машенька. – Это вообще неудачное решение выпускать на сцену поэта после таких ярких барышень. Поэзию нужно внимательно слушать, а тут такой шум стоит!

Она была безусловно права. В зале стоял гул от разговоров за столиками. Посетители, возбуждённые тремя красотками, плохо слушали выступающего, разве что поклонники автора у самой сцены восторженно внимали словам своего кумира. Окинув зал внимательным взглядом молодой поэт сменил тему выступления. Он вздохнул, собрался с силами и стал читать новое стихотворение. Этот «шедевр» был посвящён таинственному кургану, возведённому по приказу какого-то древнего царя. В этом кургане были спрятаны несметные сокровища. «Давным-давно забыты имена, строителей и грозного царя», – вещал со сцены поэт и дальше он «рассказывал» своим почитателям, что этот самый курган стоит, там – где его возвели, и продолжает хранить свою тайну.

Прочитав эти строки поэт поклонился публике и ушёл со сцены.

– А, это очень неожиданно, – произнёс Иван Александрович, – знаешь, когда-то я уже слышал про некий древний курган, полный тайн и сокровищ.

– О чём это ты, Ванечка? – спросила невеста.

– Это было давно. Один человек при этом, не связанный с наукой, мне рассказал, что в Крыму есть скифский курган, хранящий в себе несметные богатства и некие загадочные артефакты. Правда, я тогда не поверил рассказчику. Ну мало ли что люди говорят! И вот этот молодой поэт в своём стихотворении тоже повествует про такой курган. Может мне пригласить его за наш столик и поговорить? – спросил он у Маши, хотя в каком-то разрешении вроде бы и не нуждался

Мария Сергеевна утвердительно кивнула головой, мол приглашай, так что сказано – сделано. Впрочем, это оказалось совсем несложно. Приглашать творческие личности за свой столик в литературном кафе было принято.

Молодой поэт успел переодеться. Он сменил ярко-жёлтую свободного кроя блузу и малиновый бант на вполне приличную одежду.

Иван Александрович представился сам и представил свою невесту. В ответ поэт назвал своё имя:

– Меня можно звать – Валентином, да просто по имени без отчества, я свободен от таких условностей. И так, вы хотели со мной поговорить? Вам понравились мои стихи?

– Вы интересно пишете, – дипломатично ответил Иван Александрович, – но особо нас заинтересовало последнее стихотворение.

– Ох, – тяжело вздохнул молодой поэт, – именно это стихотворение не моё. Я прочёл его не как автор, а как чтец, декламирующий с выражение со сцены чужие стихи.

– А, чьё же это стихотворение? – поинтересовалась Мария Сергеевна.

– Это стихотворение Грибоедова! – ответил юноша.

– Не может быть! – воскликнула Маша, – это стихотворение не соответствует стилю автора «Горе от ума».

Молодой человек усмехнулся, как бы предвидя такую реакцию.

– Давайте, я расскажу вам историю своей семьи, а вы уже сами решите принадлежит ли это стихотворение Грибоедову или нет.

Такая открытость обескуражила Ивана и Машу. Но, так как молодой поэт отметил, что он не признавал никаких условностей и был свободен от сложившихся в обществе традиций, то почему бы не послушать его историю?!

– Мои родители проживают в Симферополе. В этом году я окончил симферопольскую мужскую гимназию и так как сочинительством увлекаюсь с детства, то решил покорить столицу и отправился в Петроград. Однако, время оказалось весьма неудачное. У вас тут очередная революция и мне, скорее всего, придётся вернуться домой, – сказав это поэт тяжело вздохнул, но не стал углубляться в политику, а продолжил свой рассказ: – Теперь ближе к интересующей вас теме. Эта история началась во времена правления Екатерины Второй. Мой далёкий предок был из знатной дворянской семьи, но совсем обедневшей. Путь таким как он, молодым и амбициозным людям, был в армию, где можно было либо голову сложить на поле брани, либо дослужиться до высоких чинов и благополучия. Этот юноша был неробкого десятка, пошёл служить в армию и участвовал в Крымской компании. Он проявил себя отважным офицером и после присоединения полуострова к Российской империи, вышел в отставку, получив земельный надел на полуострове. Ему повезло с женитьбой. Отставной офицер взял за себя девушку с хорошим преданным, которое оказалось весьма кстати. На него построили барский дом, а остальные средства вложили в обустройство поместья. Так некогда обедневший дворянин стал весьма зажиточным Таврическим помещиком. После смерти моего героя, поместье перешло по наследству его старшему сыну, а тот в последствии передал имение своему сыну. Так и повелось в нашей семье. Сейчас имение принадлежит старшему брату отца, моему дяде.

Теперь я подойду к истории знаменитого писателя. В 1825 году в Крым приехал Александр Сергеевич Грибоедов. Он провёл на полуострове около трёх месяцев, где-то с середины июня по середину сентября. За это время он объездил наш край вдоль и поперёк: поднимался на вершины, в частности на Чатыр-Даг, спускался в пещеры (посетил пещеру Кизил-Коба), побывал во многих крымских городах. Первоначально Александр Сергеевич прибыл в Симферополь, но во время своих странствий не обошёл своим вниманием такие города как: Севастополь, Бахчисарай, Судак, Гурзуф, Феодосию, Алушту, Карасубазар, иные крымские поселения.