Vol.18. Рассказки. Рассуждения. Пристрастия. И не только…

Неприятель не ведал, с кем связался!

Операция отступления без потерь планировалась по всем правилам армейского искусства. Транспорт, пути отхода, скрупулезная эвакуация имущества, юридическая помощь, видеосъемка и, главное, проверенная команда исполнителей – ничто Лёха не оставил без внимания.

Пара действующих бойцов и один ветеран спецподразделения ЦСН17, естественно, в штатском, двое бывших однополчан, наоборот, в милитаризованном облачении, и еще несколько старых друзей с удовольствием посодействовали в рисковом мероприятии. Наш общий друг Виталик «Першинг» находился в очередной опасной командировке, но, тем не менее, прислал супругу Татьяну, знатного юриста для оказания на месте грамотной правовой поддержки. Я позвал проживающего недалеко от ТЦ младшего родственника Александра с видеоаппаратурой для фиксации деяний на цифровой носитель, на случай последующего «разбора полетов».

В день «D» и час «X» все участники поодиночке, чтобы не привлекать внимание, заняли заранее определенные позиции. И началось! «Тройка нападающих», без применения методов спецподготовки, правда, с внятным употреблением малоутешительных выражений, легко оттеснила набежавших охранников от дверей, в то время как четвертый фигурант резким движением перекусил трос мощными кусачками. После чего остальные «подельщики» без суеты, но быстро и организованно отгрузили заранее упакованное содержимое магазина в два ожидавших автофургона. Охранники Галереи держалась на изрядном расстоянии. Во избежание… Уж очень их впечатлил внешний вид и повадки «самоуправцев». Со срочно появившейся администрацией словесную битву исключительно грамотно и умело вела Татьяна, оперируя ссылками на законы и постановления, и привлекшая на свою сторону вызванного недругами участкового, не нашедшего в наших действиях ничего противоправного.

Все это время «оператор» Александр нарочито демонстративно вел съемку с места событий в реальном масштабе времени, запечатлевая «на всякий пожарный» все перипетии происходящего. Никто помешать даже не пытался, ввиду обступивших его многочисленных зевак, с интересом наблюдавших за неожиданным происшествием.

Действо целиком от начала до завершения заняло чуть больше сорока минут, вдвое меньше, чем изучаемая во всех военных академиях «Операция «Шаровая молния»18, о чём Алексей впоследствии неоднократно вспоминал с гордостью. Судиться с ним Галерея не решилась, памятуя случившееся де-юре и де-факто фиаско и загадочную, но могучую группу поддержки.

Больше ни в какие бизнес-авантюры Лёха не впрягался, а вернулся на определенную свыше стезю. Что закономерно повлекло его уход в «долину теней» в возрасте 55 лет. На память потомкам остался документальный фильм о его исторической победе над серьезно превосходящим противником – Галереей «Времена Года».

«Сокол» и королева рока

Посещение творческого вечера памяти Виктора Ильича Когана, известного как просто Ильич, где популярная переводчица, журналистка и певица ударилась в воспоминания о квартире на Маяковке, немедленно выдернуло из отдаленных отсеков мозга забывшийся эпизод из самого начала 90-х.

От большинства завсегдатаев регулярных литературно-музыкальных сборищ в жилище Ильича Сашка Соколов, известный в узких кругах как «Сокол Жириновского», отличался невысоким интеллектом и минимумом знаний в области всех видов искусства. За это, в том числе, он был награжден хозяином еще одним прозвищем – «Слабый мозг». Зато в контексте «сгонять за водкой», ему равных не было. Властная мать «Сокола» успешно выбилась в свое время из рядовых продавщиц в торговую номенклатуру районного масштаба, что, естественно, наложило отпечаток на воспитание и повадки отпрыска.

На соседа по двору Витьку «Сокол» смотрел как на сверхчеловека-небожителя, а меня первое время полагал его телохранителем из-за пристрастия к ношению иностранной камуфляжной формы, некоторой резкости в речах и агрессивности в поведении. Систематические визиты в творческий «салон» Когана и общение с посещавшими его интересными людьми положительно влияло на Сашкины мыслительные способности и расширяло горизонты. Опять же существенно повышался культурно-досуговый уровень.

«Венценосные» гости «Ильича» – Король секса» и «Король металла19» им не пренебрегали, что «Соколу» очень льстило, но больше прочих с ним нашёл общий язык некто Фиалков, постоянный участник товарищеских посиделок и необычайный знаток отечественного рока. Я так и не смог узнать ни его имени, ни выяснить происхождение цветочного псевдонима, потому что первый стакан в край тот вбрасывал, едва войдя в квартиру. И сразу начинал нескончаемый монолог о непростой судьбе русского рока и его героев, периодически переходящий в бесконечную, чреватую мордобоем дискуссию, если кто-нибудь из гостей, по глупости или неопытности, поддерживал тему.

Я тогда завершал трудовую вахту на самом крупном в стране предприятии, ввиду окончания срока, необходимого для снятия секретной формы допуска после обучения в МАИ и службы по распределению в закрытом НИИ. Текущей работой особо не загружали, опять же звание «Почетный донор» давало массу льгот и отгулов, так что к Ильичу всегда заезжал надолго. Вследствие присущей мне обстоятельности и заботы о завтрашнем дне, обычно объявлялся с ящиком водки, содержимое коего рассовывал по всем известным потайным уголкам квартиры, что впрочем, помогало не сильно. Как правило, пшеничное вино заканчивалось день на пятый из-за многочисленности угощавшихся.

В популярной книге «Занимательная наркология» Андрей Макаревич20 приводит пример «концептуального путешествия» – «загудеть по-питерски». Наше затяжное злоупотребление на Маяковке превосходило им описанное на несколько порядков, длилось дольше, накал веселья не ослабевал, и разнообразие тем не лимитировалось.

* * *

На исходе примерно четвертого дня ближе к ночи мы с Витькой приступали к умственно-литературной игре типа викторины. Оба считали себя несравненными знатоками стихов Александра Галича, и потому, достав из «стенки» томик его произведений, а также, поставив на табуретку бутылку водки и два стакана, начинали соревнование. Я озвучивал название стиха или несколько строчек, а Ильич должен был по памяти прочесть его целиком или сколько сможет. Потом сверялись с книгой. Затем наоборот, Ильич начинал, я продолжал. Выигравший тут же выпивал за победу, и проигравший тоже – скрашивал поражение.

Турнир происходил в бо́льшей комнате, в положении полулёжа или полусидя на трёхспальной тахте. Каждый располагался на своем месте: я – у окна, «Ильич» – с краю, а посередине, в качестве разделительного барьера, мертвым сном дрыхла Зойка, тогдашняя Витькина подруга. Обычно, к моменту, когда мы удалялись в чертоги отдыха и интеллектуальных сражений, все приятели покидали странноприимную квартиру, но в тот вечер на кухне засиделись «Сокол» с Фиалковым, продолжая оживленную, порядком затянувшуюся беседу.

Около двух часов ночи в дверном проеме нарисовался несколько возбужденный «Сокол» с вопросом: «А вы знаете, что у нас есть своя Джанис Джоплин и даже круче?! Мне сейчас Фиалков рассказал!». На что Витька, недовольный незапланированным прерыванием интереснейшей замысловатой забавы, раздраженно отрезал: «Олеся! Лично знаком! И телефон имеется!». Сашка остолбенел, в его стеклянном от нетрезвости взоре читалось, а скорее, угадывалось, даже не восхищение, а какое-то обожествление Ильича. «А ты можешь ей сейчас позвонить и пригласить в гости?», – проситель вибрировал от нетерпения. «Увидеть королеву нашего хард-рока, да еще выпить и поговорить!», – и «Сокол» унесся на кухню выпроваживать Фиалкова.

Широта круга знакомых и приятельниц Ильича регулярно ставила в тупик. Я всего однажды видел Олесю, лет за десять до этого, когда близкий друг юности Борька Раскольников приводил её снимать мерки на джинсы вместе с тогдашним кавалером «Синим», ввергнувшим в ступор нестандартным внешним видом моих консервативных родственников. То, что Витька состоит с ней в товарищеских отношениях, он никогда не озвучивал.

Ильич нехотя набрал номер, не обращая внимания на моё «ночь на дворе», и практически мгновенно уговорил абонентку приехать. Уж не знаю, чем он ее прельстил. Единственным условием Олеся обозначила оплату такси, на что ополоумевший от восторга «Сокол» согласно замахал руками, как мельница крыльями. После чего навел на кухне относительный порядок и уселся в одиночестве у окна, в ожидании дорогой гостьи.

Мы с Витькой продолжили игру, и через несколько раундов меня одолел Морфей, так что приезд Олеси я пропустил. Но без четверти пять, о чем сообщил стоящий на подоконнике будильник, меня вырвал из забытья истошный крик: «он меня табуретом по голове бьет!». Девица билась в дверях разъяренной фурией.

Не знаю, как остальные, а я на внезапно-утреннюю побудку, да еще с похмелья, реагирую очень болезненно. И со всей дури метнул первое, что подвернулось под руку в направлении источника звука. Даже по диагонали просторной спальни и из положения лежа я все-таки попал – выучку не пропьешь, как-никак, «Ворошиловский стрелок». На Олесино счастье, весомый механический будильник «Севани» в эмалированном металлическом корпусе угодил точно в голову примчавшемуся за ней «Соколу», сразу рухнувшему навзничь. Воспользовавшись ситуацией, королева блюза и рока мигом рванула на выход. Неторопливо сползший с тахты Ильич деловито проверил пульс у лежащего тела и, вздохнув, предложил перенести Сашку на кухонную лежанку.

Утром от плотно опохмелившегося «Сокола» нам не удалось добиться правдивых показаний о ночном свидании, но в середине дня позвонила возмущенная Олеся и весьма эмоционально, совершенно не стесняясь в выражениях, поведала, что сначала всё шло прекрасно: они выпивали и мирно беседовали. В какой-то момент галантного кавалера сильно повело, и вместо того, чтобы заигрывать и оказывать прочие знаки внимания, он стал требовать, чтобы «Королева рока и блюза» немедленно, для него одного, исполнила, какие скажет, «хардо́вые песни!». А получив отказ, неожиданно вырвал из-под нее табурет и вскользь ахнул им по голове. «Больше я к тебе ни ногой, а этому ублюдку передай, что если когда встретится – сдохнет!».

«Сокол Жириновского» еще долго потом бахвалился обрастающим всё новыми невероятными подробностями решительным свиданием с отечественной «Джанис Джоплин и даже круче».

Цикл: Судьбы человеческие

Заокеанская одиссея Эдика

Старинный знакомец по «стриту»21 и «сейшенам»22 70-80-х годов прошлого века и неоднократный собутыльник в период многолетней Крымской страды, Эдик постоянно проживает с конца восьмидесятых в Стране Кленового Листа. Первый и единственный раз он объявился на прежней Родине в начале этого тысячелетия. Этот визит он приурочил к традиционной Гурзуфской Стреле в первую субботу сентября 2002-го, на которую захватил тогда еще живую легенду столичной рок-сцены семидесятых, Игоря Дегтярюка – фронтмена культовой группы «Второе дыхание». Тёплым словом и не только им мы вволю помянули былое и покинувших нас товарищей молодецких игрищ и забав.

* * *

Меня давно занимал вопрос о переселении приятеля в Монреаль, хотелось уточнить подробности, как говорится, из первых уст. Среди общих знакомых ходили самые разные слухи и версии – от нелегального перехода границы, хотя непонятно какой, до таинственного похищения иностранной разведкой.

Эпопея Эдика, поведанная им в длительном сеансе связи через новомодный мессенджер, потрясла как обилием неизвестных фактов, так и меняющимися интонациями рассказчика – от недоумевающей (как же со мной такое приключилось?) до искренне радостной (всё хорошо, что хорошо кончается!). По мере изложения буду приводить целые отрывки прямой речи героя, настолько они восхитили не утраченной за годы искренностью выражения переживаемых тогда эмоций.

Поздней осенью 1989-го года Эдику обломилась двухнедельная поездка на братскую Кубу. Закрытый НИИ, где он трудился, совместно с родственными предприятиями возводил под Гаваной крупный объект социального назначения. Основную массу командировочных составляли работяги-профессионалы, разбавленные небольшим количеством ИТР и «контролеров» из «Комитета Глубинного Бурения». Для инженерного состава вояж представлял чистую синекуру, а точнее, дополнительный заокеанский отпуск за государственный счет. Поселили их у моря в двухэтажных домиках, где курортники резвились и отдыхали. В строительстве они никакого участия не принимали, «где оно ведется не знали и даже о нем не разговаривали23». Этакий подарок победителям соцсоревнований.

По советам бывалых товарищей, к визиту Эдя подготовился серьезно. «Термоядерные» кубинские сигареты «Reis» и «Partagas», продаваемые в Москве повсеместно, на самом Острове Свободы пользовались фантастическим спросом. Вдобавок, нарасхват шёл и отечественный одеколон «Саша», триумф советской парфюмерной промышленности. На таможне в Шереметьево все командировочные, как один, дружно ответили: «Подарки кубинским товарищам!», на вопрос об избыточном запасе сигарет и, главное, товарном количестве фирменных флаконов «Новой Зари».

Короткий период «ударного труда» на благо построения развитого социализма в братской стране пролетел незаметно. И привезенный объем сигарет и, особенно, две упаковки «Саши» улетели со свистом, причем последние, даже в опте, ушли по полдоллара за штуку. К основному товару Эдик присовокупил модную футболку, тоже принесшую немалый барыш. На вырученные деньги укупил двухкассетник «Goldstar», а оставшиеся вложил во всемирно-известный кубинский ром. В местном инвалютном магазине, типа столичной «Березки», на вкусный крепкий напиток он потратил практически все американские доллары, официально обмененные еще в Москве на разрешенные пятьсот рублей. Так что его ручная кладь в обратный рейс вызванивала приятную мелодию исключительно бутылочным содержимым. По не особо уверенным воспоминаниям счастливого обладателя в наплечную сумку поместилось четыре емкости по 0,7 литра, а в бо́льшую для вещей – восемь.

* * *

Перед возвращением на Родину состоялся официальный шикарный банкет с участием прибывшего по случаю Замминистра, после чего по старинной традиции узким кругом спрыснули отъезд, и понеслось. В себя Эдик пришел только на борту летящего самолета и в отвратительном самочувствии. Для поправки здоровья и, дабы избежать неприятных перегрузочных ощущений во время промежуточной посадке в Гандере24, он еще добавил, так что в транзитной зоне канадского аэропорта ощущал себя, мягко говоря, нестабильно. Страшно захотелось курить, и Эдик отошёл в дальний угол зала. Первая же затяжка серьезно усугубила и без того пограничное состояние, и далее он действовал, как в тумане.

«Стою у каких-то стеклянных дверей, смотрю на заснеженную улицу, и внезапно почему-то вспомнились слова друга, Беки „Рыжего“, что наша страна куда-то не туда катится, даже суп-харчо в пакетиках пропал. Думаю, выйду-ка, посмотрю мир! А в голове вертелась песня Роллингов25, я постучался и брякнул первое, что пришло в голову: „Gimme shelter!“26. Стеклянные двери волшебным образом распахнулись и мгновенно закрылись, выпустив меня наружу».

По прошествии 35-ти лет Эдик не очень четко уже помнил точную последовательность событий, но даже отрывочные всполохи меня очень повеселили. Сначала его привели в отдельное помещение, куда доставили и его ручную кладь из самолета. Задали ряд, как ему теперь кажется, незначащих вопросов. Проверили сумку и предложили вылить излишек спиртного в раковину, так как больше определенной нормы ввозить в страну запрещено. «Я ему говорю: я сейчас вылью, а у тебя в тумбе ведро стоит. И будешь потом мой ром на шару пить!». Канадец несколько опешил от такого предположения и немедленно продемонстрировал, что никакого ведра под сливом нет. Пришлось шесть бутылок вылить. «А вторую сумку даже не досматривали, так что на выходе у меня еще шесть по 0,7 имелось! Денег, думаю, всего доллар остался, но с этим разбираться буду, когда спиртное закончится!».

На такси героя отвезли в неприметный мотель, где в доставшемся номере на первом этаже он сразу усугубил и очнулся только к середине следующих суток. «Проснулся в какой-то комнате, думаю – к кому это я забрел спьяну. Вроде похоже на Мамедовский флэт27, но что-то не так. Думаю, выпью для остроты мысли и пробуждения памяти. И точно! Сразу всё встало на места. Смутно припомнились и аэропорт и дальнейшая беседа с канадскими чиновниками».

В течение последующей недели Эдик в одиночестве наслаждался оставшимся ромом под апельсины и кока-колу, подаренные соседом – эстонским моряком, таким же невозвращенцем. По-русски тот говорил совсем неважно, объяснив, что язык немного выучил только на действительной. Большую часть прочих жильцов мотеля составляли шри-ланкийцы, общение с которыми не прельщало. «На меня какая-то шуга напала, выйти из номера боюсь, пустые бутылки выбрасываю за окно. Из снега только горлышки торчат!».

В один из дней заинтересованный его отшельничеством прибалт поинтересовался: «А что ты есть то не ходишь?!». Эдик как на духу признался, что совершенно стеснен в средствах. И тут выяснилось, что ежедневно до ближайшего дайнера28 курсирует микроавтобус, специально предназначенный для транспортировки таких бедолаг и лишенцев на бесплатное питание. «Тебя положено по три раза на день кормить!», – пояснил сосед. Жизнь понемногу стала налаживаться. Местные благотворительные организации вполне прилично одели с головы до ног. Кроме того, еженедельно начали выдавать в качестве пособия по 50 тамошних долларов. А свой последний, вывезенный с Кубы американский бакс, еще до получения канадских материальных благ, Эдик истратил на отправление почтового авиаписьма в СССР перепуганным его исчезновением родным и близким с сообщением, что жив-здоров и находится в Канаде.

* * *

По словам Эдика, пребывание на острове Ньюфаундленд очень помогло адаптироваться к новой действительности. «Местных сами канадцы называют ньюфы и понимают их с большим трудом! Всё удивлялись, как мы с ними разговариваем, а нам-то какая разница? Ньюфы очень отзывчивые и добросердечные. Живут, как в старину. Дверей не запирают. Если видят, что кто-то по улице идет пешком, а сами на машине, всегда подвозят куда надо!». Островитяне очень доброжелательно относились к многочисленным «понаехавшим», невзирая на ими вытворяемое.

Дело в том, что граждане стран Варшавского Договора массово норовили соскочить с рейса на единственной остановке в «свободном мире». Дошло до того, что их вообще перестали выпускать из самолета весь период, необходимый для его дозаправки. Тогда болгары устроили в салоне пожар, а потом дружно разбежались по округе. Особенно отличались поляки, воровавшие в местных магазинах мясные изделия, а затем предлагавшие их за полцены друг другу и не привыкшим к такому «сервису» аборигенам.

Для повышения уровня владения английским языком всех перебежчиков определили в школу, где опытная преподавательница помимо обучения лингвистическим премудростям проводила с ними «курс молодого бойца» по скорейшему вживанию в новую действительность. Пресловутая разница менталитетов иногда вставала непреодолимой стеной между учительницей и подрощенными ученичками, представленными, по большей части, разными ветвями славянского племени.

Незадолго до очередного занятия два поляка угостились жидкостью для розжига каминов, и один умер, а другой ослеп. Событие подробно осветили в местной прессе, и любознательная учительница желала уяснить – зачем фигуранты это сделали? Школяры в один голос объясняли, что тем просто захотелось выпить! «Так шли бы в магазин, купили бы виски или джину!». «Там дорого! А выпить очень хотелось!», – втолковывали непонятливому педагогу слушатели.

Но встречались и арабы, поразившие Эдика ростом и статью. «Я-то думал – мелкие, чернявые, а эти – как на подбор! Все рослые и крепкие такие!». С Эдей вместе за одной партой осваивал новые знания венгр, по фамилии Шапиро. «Как только арабы, может и палестинцы, слышали его фамилию, когда учительница вызывала – заходились хохотом! Больше никак его не шпыняли, только гоготали!». Но опасливый венгр – «Моня попой чувствовал беду!» – предложил: «Мы европейцы, давай держаться вместе!».

* * *

Спустя пять месяцев, видимо, необходимых для тщательной проверки переселенца, Эдика в группе выходцев из разных стран «Подсадили на велфер в 550 долларов и отправили на все четыре стороны!». Он выбрал Монреаль, о котором немного слышал и читал еще в Союзе в контексте Всемирной выставки 67-го года и Олимпийских игр 1976-го. «Сразу подтянулись какие-то шустрые, как позже выяснилось, жуликоватые поляки с договором на жилье. Сначала проживали втроем в комнате в обычном шестиэтажном доме, так чуть с ума не посходили. Один по ночам колобродил, второй, видимо, руководствуясь примером из советского фильма29 взялся учить английский язык во сне. Ворочался, наушники из радиоприемника выскакивали и все жильцы, включая соседей за стеной, наслаждались „громкой связью“! Слышимость – чума! Квартиры в Москве по сравнению с ними – Хилтон».

«Затем появились за своими литовцы или латыши, но уже с грамотным юристом. Он немедленно объявил прежние контракты на жилье недействительными, ввиду отсутствия наших подписей, и мы перебрались в другое место».

За время пребывания в столице Квебека с кем только из новоприбывших ни довелось общаться. Особо запомнилась бежавшая с Кубы семейная пара из русской и кубинца, сразу начавшего выдавать себя за украинца. «Я ему говорю: «Да ты ж латинос!», а он отбивается: «У меня мама украинка!». Дело в том, что по прибытии в Монреаль новопоселенцам активно взялась помогать украинская диаспора, и, само собой, уделявшая «ридным» землякам больше внимания и, естественно, лучше их снабжавшая. «Правда, жаловаться не буду, и остальных дарами не обделяли! Подушку, одеяло, постельное белье какое-то, пиво в банках регулярно подбрасывали!».

В течение дня, в основном, развлекались, видимо из-за ностальгии, лузгая семечки: «Накупим в депонёре30 семечек, пристроимся группой у своего билдинга31 и грызем, и еще, по советской привычке, стреляем сигареты, удивляя местных!».

На интерес к неизвестному мне слову «депонёр», Эдик дал исчерпывающие объяснения: «Так здесь по-французски называется convenient store32, маленький магазин, обычно с одним продавцом. Чтобы забежать рядом с домом, купить сигареты, вино, пиво, чипсы. Мясо-рыбу не продают. Как в фильмах, где грабят маленькие магазинчики».

Часть свежих иммигрантов перебрались в другие провинции, кто-то подсел на наркотики, в общем, жизнь развела окончательно.

Затем Эдик с дагестанцем, «спокойный такой парень», отселились и недолгий период проживали вдвоем. Дальше-больше, всего поменял 10—15 мест, пока окончательно не определился с квартирой. А через какое-то время устроился на подработку.

Завершу повествование словами Эдика: «А дальше началась размеренная канадская жизнь, всё интересное закончилось!».

* * *

На новой Родине Эдик бросил пить, «но не сразу». «Сначала в Монреале как следует дал в штангу, с размахом и приключениями», как в Союзе, а потом уже не хотелось, да и не с кем. Его опыт отчасти подтверждает известную формулу «Много пить вредно, а мало – бессмысленно!». Так что натурализовавшимся канадцем поневоле изобретен и лично опробован верный метод борьбы с нездоровым пристрастием – спонтанная эмиграция.

Последнее десятилетие бодрый пенсионер повадился проводить по четыре месяца в Юго-Восточной Азии, убегая от суровых Квебекских зим и грея уже немолодые косточки на курортах Гоа и Паттайи. Оттуда Эдик регулярно балует меня фотографиями на экзотическом фоне, вызывая некоторую зависть. От души надеюсь, что в недалеком будущем мы всё-таки там увидимся и вволю поболтаем, вспоминая давние Московские и Гурзуфские приключения.