Аркана. Первая ступень

Пламя ревело, словно зверь в клетке. Ступени трещали под ногами, стены осыпались. Орфэль почти вслепую мчалась наверх, обжигая ладони о раскалённые перила.

И вдруг замерла. В дыму и гаре висел портрет. Рама трещала, краска пузырилась, стекло покрывалось паутиной трещин. На полотне – она, маленькая, вредная, с косой и нахмуренными бровями, сидела на сундуке. Рядом – Азарэль, с той самой улыбкой, что растапливала её детское упрямство.

– Нет! – хрипнула она, и голос сорвался в кашель. Её детство горело вместе с домом. Что скажет Азарэль, когда вернётся? Как посмотрит?

Она сорвалась с места, ворвалась в свою комнату. Сундук был уже распахнут. Внутри – сумка, собранная на чёрный день. Она выхватила её, привязала к поясу так, что ремень впился в кожу, и сунула внутрь компас. «Только бы спасти хоть это».

Рванула к лаборатории, но дверь взорвалась вместе с полом под ногами. Ударная волна отбросила её к стене. Дыхание вырвалось хрипом, глаза залило светом. Уши заложило, будто окунули в кипящую воду. С губ сорвался крик – пронзительный, звериный, истерический.

Горящие балки сыпались сверху. Полоска пламени лизнула волосы, запахло палёным. Кожа горела. Захлёбываясь кашлем, она поднялась на колени и, спотыкаясь, рванулась назад. Но верхнюю юбку придавила обрушившаяся балка.

– Нет! Нет! Дрянь! Пусти! – выкрикнула она, дёргая ткань. Зубы скрипели от отчаяния. Она дёрнулась, разорвала юбку и осталась в штанах, бросившись вперёд, как загнанный зверь.

«Азарэль… когда ты вернёшься… прости… прости…»

На улице кто-то закричал:

– Госпожа! Госпожа там!

– Лекаря! Живо!

Орфэль вывалилась за порог и рухнула на землю. Мир раскачивался, заливался кровавым светом пламени. В ушах гремел пожар, сердце билось неровно, тело не слушалось.

Чьи-то руки подхватили её под мышки и потащили прочь от огня. Холодная вода коснулась обожжённых губ. Она глотнула и закашлялась, выдыхая гарь.

– Жива… – донеслось рядом.

Голоса были чужие. Не её люди. Слишком резкие, грубые.

– Вот она, – сказал кто-то. – Жива.

– Взять её.

Сквозь дым и слёзы Орфэль распахнула глаза. Над ней вырастали тёмные силуэты в латах. Императорские солдаты. Их лица искажали мерзкие гримасы. Один склонился ближе, и стальная рука потянулась к её горлу, будто проверяя дыхание, но пальцы сжимались, как кандалы.

Глава 2. Последняя ночь.

Кровь и плеть.

Орфэль захлебнулась собственным криком, голос ломался на хрип:

– Я не знаю! Я не знаю, о чём вы говорите!

Ледяное ведро опрокинулось в третий раз. Вода пронзила тело, будто сотни ржавых, тончайших игл. Дыхание сорвалось, зубы стукнулись так, что изо рта потекла кровь. Она захрипела, кашляя и давясь, но никто не ждал, пока она отдышится.

Инквизитор шагнул ближе. Его тяжёлые сапоги гулко ударили по камню. От него тянуло потом, железом и прогорклым вином, вперемешку с кислым запахом гниющих зубов. Лицо у него было словно вылеплено из дрянной глины: жирные щёки блестели от пота, нос в красных прожилках, губы вечно искривлены. В уголке рта застрял кусочек засохшего хлеба, а челюсть работала, будто он продолжал его жевать.

– Смотри-ка, – прошипел он, нагибаясь так близко, что капли его слюны упали ей на щёку. Дыхание было влажное, кислое, приторное. – Внучка Азарэля плачет, как девка в первую брачную ночь. А ведь ты должна знать… Где эти живые стальные твари?

– Вы гнилые крысы! – сорвался её крик, больше похожий на визг. – Как посмели сжечь мой дом и пытать меня?! Без веских причин и живых доказательств! С алхимиками разобрались – на нас перекинулись?! Вы хоть понимаете, что вас ждёт, когда Азарэль вернётся?!

Пощёчина хлестнула по лицу так сильно, что в ушах зазвенело. Губа сразу залилась кровью, в глазах помутнело. Фэль жалобно всхлипнула, слёзы текли сами, но сопротивляться она не могла. Она заскулила, словно побитый котёнок.

Человек скривился, показав зубы с чёрными щелями между ними.

– Если будешь молчать, я брошу тебя к тем мужикам, что за решёткой. Там такие жадные рты и руки… Они тебя на клочья порвут, а я буду слушать, как ты орёшь. А может, присоединюсь – для разнообразия.

Орфэль дёрнулась. Из груди вырвался сиплый всхлип:

– Нет… Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать! О каких стальных тварях речь? О деревянных куклах, что площадь охраняют? Они даже лягушки не обидят! Стоят там уже двадцать лет! Дети с ними в догонялки играют!..

В этот момент в камеру ворвался его подчинённый:

– Господин Инквизитор! Вести о корабле, на котором был Азарэль Гром.

Инквизитор не повернул головы, лишь шмыгнул носом и вытер губы грязным рукавом:

– Говори.

– «Северную Зарю» разнесли пираты. Выжившие на лодках добрались до порта. Азарэля Грома среди них нет.

Девушка словно обрушилась внутрь себя. Она закричала так, будто сама погибала.

Тиран довольно прищурился. Морщины на жирной роже пошли складками, из носа вытекла тягучая струйка. Он слизнул её языком, не смущаясь.

– Если он жив, девка, он сам прибежит на твой крик. Так что завтра покричишь погромче.

Его голос стал тише, но каждая нота – угроза:

– Я дам тебе ночь. Ночь, чтобы подумать. Если утром ты не заговоришь… твоя казнь будет долгой. В темницу её!

Подчинённые схватили её за руки и плечи. Она не сопротивлялась – ноги не держали, силы кончились. Тащили почти волоком.

Коридор к темнице тянулся бесконечно. Стены сжимались, камень будто впитывал её жалобные стоны. Когда двери скрипнули, ударил смрад: густой, тошнотворный, от которого мутилось в голове. Гниль, моча, прелая солома и что-то солоновато-железное, напоминающее кровь. Камни блестели слизью, из щелей выскакивали крысы – наглые и жирные. С потолка капала мутная жидкость, оставляя бурые разводы.

Её бросили внутрь. Колени ударились о камень, разбиваясь в кровь. В углу кто-то зашевелился, слышался тяжёлый, сальный кашель и низкое, хриплое бормотание. Орфэль закрыла лицо руками. Запах давил так, что хотелось блевать, но даже сил на рвоту у неё не было. Она дрожала и понимала: ночь будет хуже пытки.

Снова ты.

Кости опять не хотели с ней дружить.

– Ха! – радостно рявкнул колодник, выдохнув запах давно усопшего чеснока. – Пятёрочка и шестёрка! Ты, госпожа, не просто неудачница – ты ходячее бедствие.

Он сиял так, будто выиграл корону, а не ещё один жалкий глоток иллюзии перед казнью. Бородатый, тощий, с глазами, похожими на завалявшиеся под норой сливы, он сидел на полу и шевелил пальцами, будто колдовал на кости.

Орфэль молча подобрала кубики. Серые волосы – теперь почти чёрные от грязи – упали на глаза. Она бросила.

Звяк. Один. Один.

– Сдаюсь, – буркнула она. – Природа против.

– Не сдавайся, госпожа, – ухмыльнулся дед. – У природы, как у стражи, память короткая. Может, простит тебя на третий раз.

Орфэль задержала на нём взгляд.

– Слушай… у тебя есть что-нибудь острое, длинное, тонкое?

– Тонкое? Длинное? – дед ухмыльнулся искоса. – У меня есть одно… но оно давно не режет, только болтается.

– Фу. – Она отмахнулась, будто от вонючей мухи. – Лучше бы язык прикусил.

– Ну, спросила – ответил, – проворчал колодник.

– У тебя есть ремень? – быстро спросила Орфэль.

– А? Ага. Ремень оставили.

– Дай пряжку. Я попробую замок взломать.

Колодник встрепенулся и протянул старый, едва живой ремень. Орфэль отломала перекладину и язычок от пряжки, наклонилась к замку. Пальцы двигались уверенно: слишком хорошо она знала, как устроены такие механизмы. Но впервые ей предстояло не строить, а ломать. Каждое движение отзывалось в груди тяжёлым стуком сердца, будто металл сопротивлялся не меньше, чем её собственная совесть.

На другом конце коридора скрипнула дверь. Тихо, как умирающий комар. Шаг – сначала едва слышный, словно кто-то касался пола мягкой шёлковой перчаткой. Потом ещё – ровнее, спокойнее. Шаги не торопились, но в этом спокойствии была уверенность: будто они знают, куда идут и зачем. Камень подхватывал звук и возвращал обратно каплями – шаг, пауза, шаг.

Колодник побледнел. Даже усы поджались. Орфэль отпрянула от замка, как от огня. Факел качнулся от сквозняка, и в проёме решётки показался мужчина.

Высокий. Чёрный плащ. В руке – кожаная сумка, до боли знакомая.

– Играете? – спросил он с ленцой, глядя на кости, будто заглянул не в камеру смерти, а в деревенскую таверну.

У Орфэль в животе всё сжалось. Она вцепилась в прутья, зубы стиснулись так, будто могли перекусить железо.

– Ты… крыса… проклятый колдун! Положи на место! А лучше мне отдай!

– Выглядишь ужасно, – сказал он с лёгкой грустью.

– Зато ты красавец среди крыс и дерьма! – огрызнулась она.

Лицо его было белым, как саван, и мёртвым, как маска покойника. Раньше оно казалось другим. Но то было всего лишь утром, а сейчас – будто в другой жизни.

Колдун обиженно хмыкнул.

– Стража! – Гром закричала так, что эхо подпрыгнуло под сводами. – Здесь он! Колдун! Зм… хк… Аспидус!

– Тише, тише, – протянул Змей с той самой вкрадчивостью, от которой у любого нормального существа волосы вставали дыбом. – Я пришёл дарить тебе свободу.

– Свободу? – Орфэль выплюнула слова вместе с сыростью камеры. – И как ты сюда пролез, чудовище?

– Тем же путём, каким мы уйдём. Ну… почти. – Губы его дрогнули в самодовольной улыбке. – Не бойся, я с тобой.

Орфэль метнула в него взгляд, полный чёрного яда, и прошипела:

– Вот это, сука, и страшно.

– Аспидус?! – неожиданно ожил сосед, словно его за язык дёрнули. – Да я лучше на гильотину лягу, чем к колдуну в услужение!

– Ну-ну, успокойся, друг мой, – мужчина наконец удостоил его взглядом: холодным и глубоким, как вода в колодце. – Я ведь не по твою душонку пришёл.

Дед, впрочем, рассудком не блистал. Он забарабанил оковами по решётке так, что та застонала, и заголосил:

– Стража! Колдун здесь! Вы слышите?! Сюда, быстро!

Щёлк. Колдун лениво щёлкнул пальцами – и бандит с глухим стуком рухнул плашмя на пол. Лицо застыло в дурацкой гримасе: то ли улыбка, то ли попытка одновременно плюнуть и молиться.

– Ты убил его?.. – прошептала Орфэль, чувствуя, как мурашки бегут по спине.

– Ммм… нет. Просто подарил возможность хорошенько отоспаться.

– Это Савка, – уныло сказала она. – Его казнят на рассвете… считай, ты отобрал у него последние часы жизни.

– Тем лучше, – отозвался он, и в голосе его сквозила издёвка. – Меньше переживаний.

Он вставил ключ в замок и провернул. Решётка заскрипела, словно жаловалась на жизнь. Колдун склонился в поклоне и протянул руку, как галантный всадник.

– Да уж, ни за что… – Орфэль выхватила у него сумку, даже не спрашивая, откуда ключи. На такие вопросы лучше не знать ответов.

– И что дальше? – прошипела она. – Выйду – и сразу на виселицу?

– Терпение, – сказал он мягко, будто уговаривал ребёнка не плакать. – Тут есть уголок, куда стража носа не суёт.

Он двинулся по коридору. Факелы чадили и гасли один за другим, каменные стены плакали влагой, а сквозняк играл с плащом змея, будто с крылом ворона. Орфэль шагала следом, держась на расстоянии – так, словно в любую секунду готова вонзить ему нож в спину.

Вскоре они оказались в тупике. Стена впереди была обрушена: валялись камни, щебень, мох пробивался из трещин. Между обломками зиял чёрный пролом, откуда тянуло влажным холодом и запахом плесени.

– Ты хочешь сказать… туда? – Госпожа Гром нахмурилась.

– А что, ворота нравятся больше? Там тебя ждут копья, арбалеты и усатый палач. Здесь всего лишь крысы, сырость и немного грязи. – Колдун склонился в преувеличенно вежливом поклоне. – Дамы вперёд.

Она прикусила губу, но спорить не стала. Холодные камни резали ладони, мокрый мох лип к пальцам. За проломом начинались катакомбы – низкие своды, давно забытые живыми и давно облюбованные крысами.

Пригибаясь, они брели по туннелю. С потолка срывались капли и падали прямо за шиворот, каждая – как отдельное издевательство. Вонь гнили въедалась в язык. Где-то далеко плескала вода, и от этого становилось ещё мерзее: будто под ногами лежало что-то живое и мокрое. Тело Орфэль горело и ныло, каждое движение отзывалось тупой болью.

– Откуда ты знаешь про этот ход? – эльф переводила дыхание сквозь зубы.

– Я знаю каждый уголок этой темницы, – с усмешкой ответил он. – Слишком часто бывал здесь… по разным поводам.

Они перескакивали через осыпавшиеся блоки, пролезали под паутиной, свисающей с потолка. Он шёл легко, будто по садовой аллее, а она сжимала зубы и гнала себя вперёд, не позволяя слабости взять верх.

Коридор вывел их к обрушенной кладке. Камни здесь давно разъехались, и между ними зияла узкая трещина, затянутая мхом и переплетённая корнями растений, пробивших стену сверху. Из щели пробивался тёплый красноватый свет, и вместе с ним тянуло запахом влажной травы и листвы.

– Вот он, – тихо сказал колдун.

Щель выглядела так, будто нарочно создана, чтобы сломать спину любому, кто рискнёт сунуться. Но Змедрисс шагнул уверенно: раздвинул корни и протиснулся, словно змея, оставив на плаще клоки мха и грязи. Для его широких плеч лаз был предельно тесен, но он всё же проскользнул.

Гром двинулась следом. Ей оказалось проще – фигура была уже, и камни не так беспощадно давили. Но всё же лаз не желал отпускать: корни цепляли волосы, ткань остатков платья хваталась за трещины, а влага стекала по ладоням. Она выползла быстрее, чем колдун, но с ощущением, что сама земля не хотела отпускать её наружу.

Мир ударил по глазам. Закатное солнце горело сквозь переплетение ветвей, лесная чаща дышала сыростью и прохладой. Земля под ногами была мягкой, воздух пах дымом далёкого костра и прелой травой.

Орфэль вдохнула так жадно, что грудь заболела. Воздух был ледяным и резким, он обжигал лёгкие, но этот ожог был сладок. Она зажмурилась, будто боялась: стоит открыть глаза – и всё исчезнет, и снова вернётся темница.

– Ну вот, – тихо сказал колдун, обтирая руки от грязи. – Мы на свободе.

Она не обернулась. Просто шагнула дальше, углубляясь в лес. Змедрисс двигался следом – будто тень, которая никогда не отстаёт.

– Зачем ты идёшь за мной? – её голос прозвучал глухо.

– Если я не пойду, – насмешливо отозвался он, – ты утонешь в первом же болоте.

Он догнал её, и взгляд его задержался на промокшей ткани, на том, как ветер играется с мокрыми складками. Протянул накидку:

– Возьми. В этой тряпке замёрзнешь быстрее, чем дойдёшь до крыши.

Орфэль скользнула взглядом по колючей ткани, но не взяла. Мокрые штаны липли к ногам, рукава тяжело висели – когда-то благородно-синие, теперь буро-красные, перемазанные грязью, гарью и кровью. Холод почти не трогал её: мысли были далеко, где-то между страхом и отчаянием.

Азарэль. Он не мог исчезнуть. Не мог погибнуть так – нелепо, бесследно. Сердце тянуло её назад, к темнице, к сгоревшему дому, куда угодно, лишь бы найти его.

Она остановилась.

– Спасибо за то, что вытащил меня. – её голос был тих, сдержан. – Но дальше наши пути расходятся. И надеюсь больше не встречу тебя.

Колдун хмыкнул.

– В столицу возвращаться рискованно, – сказал он спокойно. – Но я обязан проводить тебя до дома.

Орфэль резко обернулась, глаза сверкнули, как у зверя на охоте.

– Мой дом сгорел!

– Я говорил о другом, – мягко возразил он. – О доме в Кех’Юарте. Там, где ждут твои родители.

Её губы дрогнули.

– Это далеко, – выдохнула она. – Мне нужно в Ксар’Таэль. Найти Азарэля… если он выжил. Там есть те, кто может помочь.

Змедрисс чуть приподнял брови, потом усмехнулся уголком рта:

– Ксар’Таэль так Ксар’Таэль.

Он поднялся по склону и замер на вершине. Внизу, в дымке заката, ютилась деревушка, крыши которой отсвечивали красновато-золотым.

– Там, – кивнул он. – Предлагаю передохнуть, прежде чем начинать путь.

Глава 3. Первая деревня.

Чужой приют.

Лес редел. Густые стволы расходились, открывая подножие скалы. У самого каменного обрыва притаилась деревушка – старая, перекошенная, будто сама земля устала её держать. Крыши провалились, стены накренились, мутные окна смотрели на мир безжизненно. В редких проёмах дрожал тусклый свет – словно слабая жизнь в больном теле. Осенний лес окутывал всё жёлто-бурой листвой, над которой низко висело ночное, свинцово-серое небо. В воздухе пахло дымом, сыростью и прелой травой.

– И что дальше? – хрипло спросила Орфэль, утирая с лица мокрые пряди.

– Попробуем приют найти, – сказал Змедрисс. В голосе его звенела привычная насмешка. – Может, кто пустит в дом промокшую кошку и её прекрасного спутника.

Первый дом встретил их захлопнутой дверью и бранью. Второй – агрессивным мужиком с лопатой.

– Гостеприимный народ, – протянул Змедрисс, скривив губы в смешке.

Последний дом с огнём в окне стоял на краю деревни. Он отличался от остальных: крыша целая, стены подновлённые, хотя под рамой пробивались сырые грибы. Колдун постучал – дверь распахнулась почти сразу.

– Ох, гости! – воскликнула женщина. Лицо её светилось, словно мед на солнце.

Мужчина прищурился, поморщился и резко отвернулся, будто почуял запах дохлятины.

– Ты куда? – нахмурилась эльфийка.

– Мне здесь не нравится, – процедил он. – Пойдём куда потеплее.

– А ты мне не нравишься! – огрызнулась женщина и, резко махнув рукой, добавила уже мягко: – Пусть одноглазый катится лесом. А ты, золотце, заходи.

Фэль устало кивнула и, собрав в себе холодную сдержанность, произнесла:

– Простите за поздний визит. Надеюсь, не причиню Вам неудобства.

Змедрисс дотронулся до её плеча.

– Орфэль, подож…

– Не тронь меня! – резко отдёрнулась она.

– Ты неправильно понимаешь, – начал он, но её взгляд оборвал слова.

– Хватит! Убирайся.

Она шагнула внутрь и не обернулась.

Дом оказался тёплым и сухим. Пахло травами, смолой и свежей похлёбкой. Стены были низкие, из тёмного дерева, потрескавшиеся. С потолка свисали связки шалфея, полыни и зверобоя, чуть покачиваясь, как будто их кто-то недавно тронул. В печи потрескивали дрова, отбрасывая по стенам дёрганные тени.

– Что с тобой приключилось, дитя? – спросила хозяйка, назвавшаяся Луррой. Голос её был мягок, но взгляд цепкий, будто читала книгу, страницы которой не хочется листать.

Орфэль долго молчала. Села на лавку, сжала кулаки, глаза блестели в полумраке. Почти шепотом, но каждое слово резало тишину:

– Много чего. Дом сожгли. Пытали. Сбежала из темницы… Встретила врага всей своей жизни.

Лурра лишь кивнула, словно ожидала подобного ответа.

– Вот оно как… – коснулась плеча девицы. – Сейчас будет банька. Вода тёплая, с травами. Снимет боль, хоть ненадолго.

– Спасибо, – тихо выдохнула эльфийка. – Вас не пугает, что я могу быть опасным колодником?

– Да полно тебе. Видала я разное, – фыркнула Лурра. – А вот этот твой… хм… «спутник» – вот он точно беда на двух ногах.

Слово «спутник» она произнесла с такой ненавистью, что даже Орфэль отвела глаза.

– Я и сама не в восторге, – холодно ответила она.

Лурра кивнула удовлетворённо и пошла к окну. Наклонилась – и резко застыла.

– Ах ты ж леший окаянный!

– Что случилось? – Фэль подняла голову.

– Приятель твой! – Лурра плюнула в сторону окна. – Стоит за забором, как пугало. В дерево упёрся, меч натирает… и не мигает. Тьфу!

Девушка почувствовала, как холод пробежал по спине, хотя в комнате было тепло. Лёгкая дрожь смешалась с усталостью – и с предчувствием, что этот визит не окончится спокойно.

– Он не мой приятель…

– И слава лешему, – буркнула травница. – В моём доме ему делать нечего.

Снаружи раздался насмешливый голос:

– Я слышу, ведьма!

– Вот и прекрасно! – рявкнула старушка. – Слышишь? Убирайся к своим дьволам, окаянный!

– А я думал, у тебя хоть немного вкуса есть, старуха. – Парировал он, рассматривая колючие кусты.

Травница прыснула:

– Уж точно больше, чем у тебя манер!

– Манеры? – протянул он насмешливо. — А ты что, ждёшь от меня реверанса в дверях твоей лачуги?

– Лачуга, говоришь? – рявкнула она. – Вон из моей деревни, тогда и не придётся ноги марать!

Орфэль прикрыла глаза ладонью, чувствуя, как в этой деревенской кухне расплетается новая война.

В бане пар стелился под потолком тёплой дымкой. Девушка сидела в широком дубовом тазу: колени поджаты, руки обхватывают плечи. Вода была горячей, пахла травами и лавандой. На поверхности плавали тёмные стебли, светлые лепестки, редкие веточки – словно сама лесная чаща собралась, чтобы обнять её.

Дверь скрипнула. Вошла Лурра с глиняным кувшином.

– Ну-ка, покажи руку, золотко, – сказала она.

Орфэль нехотя вытянула обожжённую руку, в царапинах. Женщина плеснула настой на чистую тряпицу и приложила к коже. Щипало так, что Гром стиснула зубы и втянула воздух.

– Потерпи, красавица, – твёрдо проговорила травница. – Быстрее заживёт. Негоже молодой девушке с такими шрамами ходить.

– Боюсь, не все мои шрамы можно излечить, – выдохнула Фэль, стараясь не дёрнуть рукой. – Что это?

– Настойка моя, – пояснила Лурра. – Тут дягиль – чтоб кровь гнала. Ромашка – успокаивает. Зверобой, он всегда рядом, когда рана злится. И немного заговора. Всё вместе – и боль утихнет, и следов почти не останется.

Она аккуратно убрала тряпицу.

– Оставлю тебе настойку. В предбаннике вещи приготовила – чистые, утиральник тоже там.

Орфэль кивнула устало, но искренне:

– Спасибо.

Лурра мягко коснулась её плеча и вышла, оставив за собой только тихий скрип двери.

Фэль осталась одна. Она опустила голову в ладони, вдохнула травяной пар и впервые за долгое время позволила себе немного расслабиться. Вымыла волосы – смывала с них сажу, кровь, пот, словно стирала саму память последнего дня. Ещё раз ополоснулась, осторожно обработала ожоги и царапины настойкой. Потом, воспользовавшись моментом, выстирала исподнее.

В предбаннике было прохладнее, пар уже не давил на грудь. На лавке лежали аккуратно сложенные свежие рубаха и штаны. Она ожидала чего-то простого, грубого, холщового, но ткань оказалась ещё плотнее и колючее, чем представляла. Эта одежда была не для красоты и не для удовольствия – для работы и выживания.

Сначала девушка с сомнением провела ладонью по ткани. Потом выдохнула: выбора нет. Стиснув зубы, натянула одежду на себя, ощущая холод и тяжесть ткани, которая будто впивалась в плечи.

Сапоги остались грязными и потёртыми, с засохшей кровью и следами пути. Мысль их отмыть мелькнула и тут же пропала: всё равно придётся снова месить трясины и болотную воду.

В доме Орфэль накормили пирогом. Лурра сказала, что он с картошкой и луком, но тесто отчётливо отдавало мёдом и чем-то цветочным. Невольница ела быстро, почти не чувствуя вкуса, и проглотила всё до крошки. Хозяйка лишь кивнула, будто её это нисколько не удивило.

– Комната твоя за печкой. Постель свежая. Отдыхай. Я тоже лягу, ноги гудят, – сказала она.

Гостья ответила тем же кивком. В спокойствии травницы было что-то большее, чем простая доброта: оно напоминало землю – тяжёлую, тёплую и неподвижную, которая принимает всё и никого не спрашивает лишнего.

Шик-шик-шик.

Комнатушка за печкой годилась разве что для крыс да хлама. Лавка у стены, низкая кровать, матрас жёсткий, как дверная доска. Подушка плоская – будто из неё вырезали всё мягкое и оставили одну тряпку. Одеяло колючее, каждая нитка чесалась, словно его ткали из крапивы. На подоконнике стояла одинокая ромашка в глиняном горшке – наклонилась к свету и притворялась, что всё это, может быть, и есть дом.

Орфэль знала одно: спать здесь невозможно. Даже если сильно устал.

Но дело было не в матрасе и не в одеяле. Всё портил звук.

Шик-шик-шик.

Шик-шик-шик.

Ф-ф-фшик-шик-шик!

Камень точильный. Нож по обуху. Удар по металлу – с наслаждением. Будто сам дьявол точил когти у неё под ухом. Орфэль зажала голову подушкой, вдавила её в уши, но толку было меньше, чем от занавески против урагана.

Шик-шик-шик. Бо-о-ом!

Последний удар по медному тазу вышвырнул её из кровати. Накидка едва успела соскользнуть на плечи, а она уже шагнула на веранду.

Ночь вцепилась в лицо холодом. Лес скрипел ветками, листья шептались, будто обсуждали её. А на крыльце сидел Змей. Колдун. С улыбкой, которая, вероятно, у него и была «виноватой». В руках блестел длинный клинок, у ног валялся точильный камень.

– Какого дьявола ты тут шумишь?! – сорвалось у неё. Голос хриплый от недосыпа.

– Спасаю тебя, – сказал он.

– От чего? – прищурилась Гром. – От сна? Я сама справляюсь.

– От неё… – произнёс он так, словно это было разгадкой самой важной тайны.

– Кого? – отрезала она.