Арканум. Путь нигрэдо

А.М.Берт

Арканум. Путь нигрэдо

Пролог

– Ну и кто тут идиот? – В темноте послышался голос. Спокойный, ленивый даже. Но в этом спокойствии сквозил холод, от которого хотелось выцарапать себе уши.

– Я, господин, я! Я идиот! – Фигура в углу сбилась с дыхания, отползая по полу. Доски под ней стонали, как старый гроб. – Я не знал… клянусь, я не знал!

Свеча трепетнула, и в её свете шагнул силуэт в чёрной коже. Доспех заскрипел, как будто двигался зверь. Лезвие блеснуло – и снова исчезло в полумраке.

– Ты не знал, – повторил хозяин голоса. Тень от его силуэта ложилась на прижатого к стене эльфа, словно хищника, играющего с добычей. – Скажи, когда незнание хоть кого-то спасало?

Слова упали тяжело, как камни в могилу. Жертва сжалась, чёрные волосы упали на лицо. Он скулил, задыхался, но взгляд не отрывался от палача.

Клинок дернулся.

Но удар не пришёл. Хищник наклонился ниже и прошипел холоднее стали:

– Живи. Не смей подыхать. Встретимся снова – умрёшь.

Он развернулся и исчез. Дверь хлопнула о стену, метель вломилась внутрь, заливая дом мглой и снегом.

Глава 1

Говорят, по трактирам и рынкам до сих пор шепчут одну байку. Про колдуна. Ненасытного, шального, без страха и стыда. Мол, взбрело ему в голову устроить праздник – только не для живых, а для мёртвых.

Пришёл он ночью на кладбище, встал меж могил да и принялся поднимать тех, кто давно лежал спокойно. Поднял и погнал за собой, как скотину. А потом – как будто мало того – повёл всю эту гниль прямо в город. Народ в ужасе, сторожа бросили посты, а он, поганец, будто жених на свадьбе: пляшет, поёт, платочком машет. Веселится.

Когда эта мертвая процесcия добралась до городской площади, он вдруг исчез. Словно и не было. Только земля осталась чёрной, будто её огнём выжгли.

Имя его, говорят, – Змедрис Аспидус. Настоящее ли это имя или прозвище – кому какое дело. Слыхали все.

Гром.

Дождь лил без передышки целый день и, похоже, собирался лить ещё столько же. Гром гремел так, что дрожали ставни и казалось, будто небо вот-вот свалится прямо на крыши. Какое сейчас время суток, догадаться было невозможно: утро, день или уже вечер – чёрное небо не подсказывало. Впрочем, у кого были часы, тот мог узнать точнее.

Город выглядел так, будто его застали врасплох. Кто успел – давно забился под крышу. Кто не успел – бежал, пригибаясь и прикрываясь чем попало. Среди бегущих была девушка в длинной чёрной накидке. Из-под капюшона выбивались мокрые стальные волосы, которые от дождя стали почти чёрными. Таким же цветом волос могли похвастаться её отец и особенно дед, и все знали: это фамильный знак.

Про их семью говорили много и разное. Одни уважали их за мастерство, другие предпочитали держаться подальше, будто мастера металла и впрямь способны устроить что-то пострашнее любой грозы.

Девушка свернула в знакомый переулок, подошла к лавке и толкнула тяжёлую дверь. Колокольчик звякнул так громко, что даже дождь за дверью показался тише. Внутри пахло стружкой, горячим железом и маслом.

– Орфэль! – Кузнец Тома поднял голову от верстака. Усатый, в кожаном фартуке, он всегда встречал её одинаково радушно, без всяких предрассудков. – Госпожа Гром явилась! Опять инструменты не выдержали?

– Привет, Тома… – Сказала Орфэль, переводя дыхание и стряхивая капли с плаща. – И циркуль, и ножовка… и весь набор инструментов вдобавок.

Она стянула капюшон. На свет показались заострённые ушки и бледное лицо с посиневшими от холода губами.

– Погода радует, – сказала она, хотя было ясно, что радует её только крыша над головой.

– А то ж! Осень пришла, – ответил кузнец, вытирая руки о фартук. – Думал, тебе такие грозы в радость.

– Люблю дождь и ветер, Тома. Но лучше, когда смотришь на них из окна.

Она подошла к прилавку. Тут уж Тома не заставил себя ждать: прежде чем она успела раскрыть рот, на досках лежали острые скальпели, тонкие пинцеты, миниатюрные пилочки и медные шестерёнки в холщовом мешочке – всё аккуратно упакованное в ткань. Было видно, что кузнец давно привык к её заказам и знает их лучше, чем она сама.

Орфэль кивнула и потянулась за монетами.

– Думаю, только на тебе и господине Громе я и держусь, – усмехнулся здоровяк, приглаживая бороду.

– Зато мы ценим твою работу, – заметила Гром и спрятала мокрую прядь за ухо.

– Всё равно тоскливо будет, когда вы уедете, – вздохнул кузнец.

На это она подняла глаза и совершенно серьёзно спросила:

– С чего ты взял, что мы уедем?

Кузнец тут же смутился, пожал плечами и заговорил тише, будто стены тоже имели уши:

– Народ говорит… многие алхимики и мастера пропадают. Ещё весной их было полно – каждый третий что-то крутил и вертел. А теперь лавки заколочены. Стража шляется туда-сюда. Не за булочками же они гуляют.

Монеты в пальцах Орфэль звякнули так громко, что кузнец даже дёрнулся.

– Болтливые языки, – сухо сказала она, – вот от чего Империя никогда не избавится.

Тома пожал плечами, но стоял на своём:

– А ты сама гляди. Было полно умов, а теперь будто сквозь землю ушли. Люди шепчут, Империя землю чистит – от лишних голов.

Эльфийка молча сунула инструменты в сумку, затянула ремни и лишь тогда ответила:

– Я не склонна верить первому слуху. Но город и правда пустеет.

Кузнец кивнул, довольный хотя бы этим признанием.

– Осторожнее будь, госпожа Гром. Вы с дедом на виду. А кого видно – тех и подчищают первыми.

Она снова натянула капюшон.

– Спасибо за инструменты, Тома.

– Не благодарите, – отмахнулся он и снова спрятался за привычную усмешку. – Лишь бы ещё кому продавать было.