Красный Волк

Артём Никитин

Красный Волк

ПРОЛОГ

Земля, когда-то плодородная, иссушалась всё быстрее. Зелёные ростки желтеют и ломаются, шурша под ногами. Воду из колодца добывать всё тяжелее. Кёрту всего лишь одиннадцать, а он уже начинает узнавать, что такое война – бои в ближайшем пригороде не умолкают не на ночь. «Освободительная» армия корпорации Сайрекс стирает всё в пыль на своем пути, уничтожая всех, кто хоть как-то оказывает сопротивление. Множество моих знакомых из города, выходившие на мирные протесты против корпорации, стали стремительно пропадать, а остальные бежали ближе к побережью от войны. В небе всё чаще мелькают боевые дирижабли корпорации, они уже полностью взяли небо под свой контроль. Час от часу не легче. Я верчусь как могу, дабы прокормить себя и семью. У меня много навыков – отец научил. Я всё стараюсь применять их на практике, но с приходом паровых технологий, внедренных корпорацией, спрос на моих услуги упал. Пытаюсь ли я адаптироваться? Хоть убейте, но разобраться в них я не могу. Видел на свалке пару ранних моделей. Брал себе в гараж, но для меня это остается непостижимой вершиной. Остаётся надеяться, что всё это каким-то образом пройдёт мимо меня с сыном…

ГЛАВА I

Дом

Кёрт сидел на ржавом велосипеде, опираясь одной ногой о землю. По бокам от него находились двое его друзей, тоже на велосипедах. Справа – Томми, его лучший друг, худощавый мальчишка с веснушками по всему лицу и вечной ухмылкой, что делала его похожим на озорного лиса, а слева – Рико, итальянец по крови, с чёрными кудрями, дёрганный мальчишка, который уже не мог дождаться начала гонки.

А у стартовой линии, без велосипеда, стоял Марк – третий друг. Парнишка в оборванной одежде, короткостриженый. Он был тем, кто всегда организовывал игры, с секундомером в кармане и свистком из тростника.

– Готовы? – крикнул он. – Километр до старого дуба! На старт… внимание… марш!

Свисток запищал, и гонка началась. Кёрт рванул вперёд, его ноги закрутили педали с такой силой, что велосипед подпрыгнул на выбоине. Томми и Рико не отставали – их крики смешались с хрустом гравия.

Кёрт быстро оторвался от Рико, тот запыхался на подъёме, его велосипед скрипел, но Томми держался рядом, его лицо покраснело от усилий, ноги работали, как поршни. Кёрт чувствовал, как мышцы горят: бедра наливались огнём, лёгкие жгло, пот стекал по спине, но он выкладывался на максимум – ветер хлестал в лицо, мир сузился до дороги впереди.

«Ещё чуть-чуть»… – Думал Кёрт.

На полпути Кёрт мог легко уйти вперёд. Его тело, лёгкое, выносливое, не уставало так быстро, как у друзей. Но он увидел, как Томми пыхтит, его ухмылка стала гримасой, ноги замедлились.

«Давай, друг». – В пол голоса сказал он, замедляясь.

Став крутить педали медленнее и тяжелее выдыхать, он быстро оказался вторым, и Томми перегнал его на последних метра, прямо у дуба.

Когда подъехал Рико, Томии стал кичиться победой:

– Видали? Я – король дороги. Кёрт, ты больше не непобедим!

Он прыгал, размахивая руками, но Кёрт, специально отдавший победу и заранее спрогнозировавший такое поведение друга, который наконец победил после долгой череды неудач, лишь похвалил его, сопровождая это лёгкой ухмылкой:

– Молодец, Том. Ты стал лучше.

Марк, запыхиваясь, добежал до них:

– Эй, Кёрт, там тебя отец вызывал. Сказал, чтобы ты шёл домой.

– Ладно, парни, я пойду.

Он пожал руки ребятам и сел на велосипед, но мышцы ног до сих пор адски горели, поэтому он решил дойти до дома быстрым шагов, уволакивая за собой велосипед.

Ферма Каслов раскинулась на холмистом участке. Это была скромная усадьба: деревянный дом с покосившейся верандой, крытой соломой, где отец чинил инструменты по вечерам; сарай для скота – пара коров и несколько овец, что паслись на выжженном пастбище; амбар с запасами сена, теперь почти пустой; и колодец с скрипучим воротом. Они занимались земледелием, разводили скот, иногда даже продавали излишки посевов и всего, что даёт им живность, но теперь, с приходом войны в их уголок, всё изменилось.

Когда Кёрт заехал за калитку, закрывая за собой, отец вышел из амбара – высокий мужчина с огрубевшими руками, лицом, изборождённым морщинами от солнца, и глазами, что всегда казались Кёрту усталыми, но добрыми.

– Я вернулся! – Приподнял руку Кёрт.

– Хорошо, сынок. День завершается, а работы ещё много, помоги-ка маленько.

Первое задание, которое дал отец, было набрать воды из колодца, взяв вёдра из сарая. Он набрал несколько вёдер и стал перетаскивать их заполненными в амбары, где тощие коровы тут же принимались пить из корыт.

Отец позвал его снова. Он попросил разрыхлить поле для кукурузы, в надежде, что это поможет сохранить хоть сколько-то урожая в дальнейшем.

В таком темпе прошел весь его вечер. Окончив дела по ферме, они скромно поужинали и Кёрт поднялся на второй этаж, где была его комната, пытаясь уснуть.

Кровать скрипела при каждом движении, а тонкое одеяло совсем не согревало.

Он встал, босиком подойдя к окну, его ступни ощутили холод половиц, что пробирал до костей. За горизонтом, в пригородах, где отец иногда ездил на рынок, небо горело, но не как закат, а как огромный костёр. Вспышки оранжевого и красного света взмывали вверх, как дыхание дракона, и далёкий гул, низкий, вибрирующий, доносился эхом, заставляя стекло в раме дрожать.

Страх сжал его живот, как холодная рука, – он представил, как там, за горами, гигантские машины Сайрекс, те, что он видел на плакатах, плюются огнём, а люди, как муравьи, бегут и падают, их тела горят, как сухая трава. В его детском разуме война была не стратегией или политикой, а страшной сказкой.

«А если они придут сюда?». – Подумал он. И сердце заколотилось быстрее, представляя, как горит его дом и он теряет отца, друзей, всё что ему дорого.

На подоконнике, рядом с ним, лежали камушки, гладкие, серые, собранные у реки. Кёрт считал ими дирижабли Сайрекс, что пролетали над фермой: один камушек – один корабль. Их было уже десять. Он добавил последний сегодня, увидев тень в небе.

Он снова попытался уснуть, пока небо полыхало, а в голове кружились образы войны, детские и страшные, где герои падали, а монстры побеждали.

***

Утром, пока Кёрт ещё спал, его отец решил отправиться в продуктовый магазин на другом конце деревни. Он шёл по главной улице, приветствуя соседей и знакомых дачников, как вдруг, из-за угла показался бронетранспортёр корпорации.

«Они уже тут?». – Подумал он.

Страх парализовал его, он видел, как водитель сидел за рулем, уткнувшись в какой-то журнал. Как вдруг у калитки послышался женский плач. Он увидел, как двое крепких солдат корпорации уводят под руки плачущего ребёнка, ровесника Кёрта.

Материнский плач женщины, которая сейчас теряла своего ребёнка, разносился по всей улице. Сзади неё появился отец семейства с помятым лицом. Он пытался удержать жену и не пускал её за калитку.

И тут, за ними показался высокий мужчина с идеально зачёсанными волосами, лет тридцати.

– Господин Вольф! Прошу вас, не забирайте его, он же совсем мал! – Вопил отец.

– Именно такие нам и нужны. – Бросил инспектор.

Прежде чем зайти в броневик, он встретился взглядом уже с отцом Кёрта, увидев в его взгляде страх.

Мысли сбились в кучу, но ноги сами вели его обратно к дому. Оказавшись на втором этаже, он прикрыл окно, сел рядом с сыном и, положив руки ему на плечи, сказал жёстко, почти шёпотом:

– Так, Кёрт. Ты должен спрятаться и не выходить. Не издавай ни звука. Понял меня? Давай, как в детстве, помнишь как мы играли в прятки? Найди самое укромное место, я же знаю, ты можешь спрятаться так, что тебя потом не найти.

– Но… что происходит? Пап?

– Сюда идут люди, плохие люди. Это из-за них у нас засуха и прочие беды, поэтому, если ты не спрячешься, будет ещё хуже.

Вскоре Гул броневика вернулся. На этот раз он был ближе, тяжёлый мотор гремел, как гроза, подступающая к деревне. Собака залаяла вдалеке и тут же стихла, будто кто-то наступил ей на хвост.

Отец Кёрта стоял у калитки. Его руки дрожали, но он держал себя в руках. Из-за пыльной завесы показался тот же броневик, и колёса скрипнули, останавливаясь прямо у их двора.

Дверь с металлическим звоном открылась. Первым вышел инспектор.

За ним двинулись штурмовики в чёрных мундирах, чьи сапоги оставляли следы на сухой земле. Последним шёл церковник в алом облачении с чёрными вставками. В руках он нёс икону Герцогини с золочёным ликом.

– Иоганн Касл, верно? – произнёс Вольф, не отрывая взгляда.

– Верно, – кивнул отец. Голос его был сухим, как сама земля за окном.

– По документам, – Вольф провёл пальцем по листу на планшете, – семья состоит из двух человек. Вы и сын. Кёрт Касл, одиннадцать лет.

Отец не дрогнул. Он был готов к тому, что они прознают о его сыне. Он уже успел спрятать велосипед в сарай, а одежду и обувь сына в старый ящик.

– Документы устарели, инспектор. Моего мальчика нет больше. Он умер.

Вольф поднял взгляд от планшета. Его глаза сверкнули, как лезвие.

– Умер? – повторил он спокойно. – Когда?

– Полгода назад. Засуха. Лихорадка, – выдавил отец, стараясь не отводить глаз. – Я сам его похоронил. Там, за огородом.

Вольф медленно закрыл планшет, убрав его за пояс.

– Странно. В реестрах мёртвых его имени нет. А мы ведём учёт каждого тела. Даже тех, кого сжигали.

Отец стиснул зубы, ответив:

– У вас реестры. А у меня могила. Я не обязан доказывать вам смерть своего ребёнка.

Штурмовики напряглись. Один шагнул вперёд, но Вольф снова остановил его лёгким движением ладони. В его голосе не было ярости, только ровная, стальная настойчивость:

– Смерть ребёнка – не мелочь, фермер. Обычно люди рассказывают об этом со слезами. А у вас сухо. Холодно.

Отец поднял подбородок, глядя прямо в глаза инспектору.

– Когда земля забирает половину твоей деревни, слёз уже не остаётся.

– Тогда, могу ли я пройти в ваш дом? У вас наверняка должно быть свидетельство о смерти.

– Пройдите.

Оказавшись внутри, инспектор осмотрел дом. На вешалке висела только одежда взрослого. Никаких игрушек или намеков на то, что у него есть сын.

– Приступайте. – Махнул рукой Вольф.

Священник стал идти по дому, держа в руках икону Герцогини – золочёный лик женщины с диадемой, чей взгляд был вырезан так искусно, что казался живым. С каждой секундой свет свечей играл на поверхности золота, и лицо на иконе будто оживало.

– Герцогиня ведёт нас, – шептал священник, – Её кровь взывает из глубин. И там, где дитя скрыто, огонь укажет путь.

Сквозняк сорвал занавеску, икона дрогнула в его руках. Из-за золотой оправы вырвался тусклый, но реальный свет, как будто сама доска загорелась изнутри.

Сначала это был слабый отблеск, но затем он стал ярче, словно дыхание, и направился тонким лучом – вниз, к полу, в сторону старого люка у стены.

Штурмовики переглянулись. Один перехватил карабин, другой шагнул вперёд. Священник остановился, его глаза расширились, голос дрожал от экстаза:

– Здесь… она зовёт нас. Кровь её… здесь.

Отец Кёрта побледнел, словно сама земля ушла у него из-под ног. Он рванулся вперёд, заслоняя люк.

– Нет! Там ничего нет! Там… там пусто!

Но сапог штурмовика ударил его в грудь, вышибая воздух. Мужчина рухнул, захрипев. Второй солдат рывком откинул люк.

Тишина длилась секунду. Потом раздался слабый детский вдох, испуганный, но явный.

– Вот он, – рявкнул один из солдат, залезая в подполье. Из темноты вытащили Кёрта: худой мальчишка, в пыли, с глазами, в которых смешались страх и отчаяние.

– Папа! – закричал он, протягивая руки.

Отец рванулся, но приклады штурмовиков снова прижали его к полу. Солдаты выволокли мальчика, повели к дверям, икона всё ещё сияла, словно подтверждая: да, это он.

Штурмовики вывели мальчика наружу. Дверь хлопнула, и крики Кёрта постепенно тонули в гуле броневика. В доме остались лишь двое…

Его маленькое тело подпрыгивало на каждой выбоине, а руки мёрзли, несмотря на душный воздух внутри. Машина была огромной – стальной коробкой на колёсах, с толстыми стенами, что гудели от работы парового двигателя, и узкими окошками-бойницами, через которые пробивался свет. Он не знал, куда его везут, разве что-то про некий «распределительный центр», который упомянул инспектор.

Вместе с ним, в броневике, сидели другие сельские дети его соседей, которых он знал и нередко проводил с ними время, но сейчас им было не до разговоров. Все они были напуганы и смотрели в пол, захлюпываясь соплями.

Броневик продолжал реветь, выезжая на дороги ближайшего к деревне пригорода. Кёрт выглянул в окошко, и то что он увидел, повергло его в шок.

Пригород, некогда прекрасный и наполненный жизнью, ныне был разрушен в боях. Когда Кёрт посещал его с отцом, то всегда представлял, как в бедующем он переедет в город, где ему откроется новая, свободная жизнь, в которой он будет искать новое жилье, друзей, работу, но теперь, вместе с его мечтами, город был стёрт в пыль.

Фасады многих зданий, еле держащихся после штурма силами корпорации, были увешаны пропагандистскими плакатами. На них были изображены видные деятели корпорации, её символы, призывающие сложить оружие и не противиться объединению.

Помимо солдат и военной полиции, улицы города активно заполоняли паровые монстры корпорации. Какие-то из них были чисто боевыми моделями, а некоторые были созданы специально для карательных операций против повстанцев и запугивания мирного населения.

Проезжая очередную улицу, Кёрту видел, как карательный отряд выгонял на задний двор дома несколько человек. Рядом с ними уже стояла громадная четырёхногая машина. Передняя часть её корпуса выполнена в форме львиной головы, спина покрыта бронепластинами, похожими на чешую дракона, а сзади её отходил металлический хвост, состоящий из сегментов, заканчивающийся «кнутом» с гарпуном.

Когда все оставшиеся жители, коих было порядка дюжины, они были загнаны на задний двор, рядом с ними появился Судья-машинист – мужчина, облачённый в тяжелый костюм-мундир, с вставками из латуни и меди, его лицо было прикрыто маской, которая была вытиснена в форме человеческого лица, не имеющего мимики. Из маски выходили несколько трубочек, идущих к ранцу за спиной в форме котла. В момент, когда он управлял Химерой, его глаза, скрытые в тени маски, начинали святиться красным, а трубки на теле пульсировали паром.

Он дал команду машине и та задышала пламенем, сжигая заживо провинившихся, но к этому моменту Кёрт мог видеть лишь струю пламени и слышать последние вопли бедолаг – броневик уже проехал дальше, хоть водитель и уговаривал инспектора остановиться, насладившись зрелищем.

Кёрт быстро определил модель этого монстра, поскольку он хранил в тайне от отца офицерскую брошюру, рассказывающую о типах и особенностях разных паровых машин. Это была Chimären-Richter («Химера-Судия»).

Они использовались подразделением корпорации под названием «Das Richteramt», которое отвечало за выявление и уничтожение всех неверных режиму Герцогини на новообретённых землях.

И даже несмотря на то, что все сотрудники корпорации на протяжении всей своей карьеры, а кто-то и с юношества, впитывают пропаганду, направленную на формирование идеи единения народов Европы, многие слуги Das Richteramt не отказывают себе в фабрикации дел, подлоге фактов и попросту халатном отношении к делам, ради того, чтобы репрессировать как можно больше людей, что позволило бы им пробиться вверх по карьерной лестнице.

Не исключено, что все те мирные люди, сожженные Химерой, и вовсе были не при чём. Но Кёрт не думал о тех умерших. Его мысли были заняты отцом. Он надеялся и верил, что это всё ещё страшный сон, что он вот-вот проснётся и всё вернётся на круги своя. Покатушки на велосипедах, вечера в амбаре, бессонные ночи в спальне, но ещё одна паровая машина, показавшаяся в окне броневика будто снова вернула его из мечтаний в реальности.

Посереди города, у фонтана со статуей мужчины на коне, стоял Fenris-Brecher («Фенрир-Ломатель») – пятнадцати метровый штурмовой колосс. Пропагандой Фенрир позиционировался как символ неизбежного уничтожения «старого света», который должен был пасть, открывая эру единства и всеобщего созидания. Он использовался для подавления особо крупных восстаний и экспансии в государства, добровольно отказывавшихся принять культ Герцогини.

Его каркас выполнен из тёмной закалённой стали, а на некоторых пластинах выгравированы миниатюрные изображения Герцогини, а также её цитаты, учения и заповеди.

Всё это ещё больше наводило страха и ужаса на Кёрта. Закрыв глаза, он продолжил молча вслушиваться в гул мотора. Так, незаметно, прошло несколько часов, пока броневик не замедлился, и через окошко Кёрт увидел центр – огромное здание с башнями и флагами Сайрекс, окружённое стенами и стражей.

– Приехали, – сказал Вольф.

Когда его и остальных подростков вывели наружу, священник приподнял над ними икону Герцогини, говоря:

– Скоро начнётся ваша новая жизнь.

ГЛАВА II

ЦЕЛЬ

Белый свет бил в глаза. Комната была пуста, стены ровные, гладкие, как будто отлитые из одного куска. Ни окон, ни щелей. Только ровный, безжалостный гул вентиляции.

Кёрт лежал на узкой кушетке, руки и ноги зафиксированы кожаными ремнями. Металл под ним холодил спину. Он дёргал руками, но крепления не поддавались.

Дверь открылась мягко, почти бесшумно. Вошёл мужчина. Высокий, худой, в длинном белом халате, который казался на нём слишком тяжёлым. Это был профессор Харонс.

В руках он держал металлический лоток, в котором находился шприц с жидкостью.

Кёрт попытался отвести взгляд, но профессор поймал его лицо длинными пальцами, развернул к себе.

В воздухе раздался тихий щелчок, когда капля тёмной сыворотки выступила на игле. Харонс посмотрел на неё с каким-то холодным благоговением, как на святыню.

– Это не яд и не лекарство. Это очищение. После него ты забудешь, кто ты был. Забудешь голод, отца, свой дом. Всё, что мешает тебе служить, уйдёт. Ты останешься чистым листом.

Кёрт дёрнулся, ремни затрещали, но не поддались. Его дыхание стало резким, рваным.

– Не надо… я не хочу…

Он ввёл иглу в вену Кёрта. Холодная жидкость разлилась по телу, словно жидкий металл, обжигая изнутри. Мальчик зажмурился, выдыхая сквозь зубы. В голове вспыхнули образы: лицо отца, засохшие поля, тёплые руки, которые держали его в последний раз…

Но что-то пошло не так. Вместо полной покорности Кёрта накрыла волна ярости. Его сердце билось так, что ремни заходили ходуном. В голове не исчезали картины прошлого, они наоборот становились ярче, будто сыворотка не стирала, а выжигала их в сознании.

Кёрт заскрежетал зубами, взгляд его налился кровью. Он хрипел, срываясь на рык.

Харонс отступил на шаг, прищурившись. На лице старика впервые проскользнул интерес, почти восхищение.

Он сделал заметку на листе, не сводя глаз с мальчика.

– Возможно, это именно то, чего ждала Герцогиня.

Затем в комнату вошел церковник, что сопровождал Вольфа в деревне. Церковник остановился у изголовья Кёрта, поднял икону так, чтобы её взгляд упирался прямо в лицо мальчика.

– Слушай слова, дитя. С этого дня у тебя нет прошлого. Нет дома. Нет отца. Ты – сын Корпорации. Ты – кровь Герцогини.

Он начал медленно обходить кушетку, и с каждым шагом слова будто врастали глубже.

– Забудь голод. Забудь слабость. Забудь свои страхи. С этого дня ты будешь силой. С этого дня ты будешь оружием.

Кёрт пытался отвернуть голову, но икона будто тянула взгляд, не отпускала. Лик женщины в диадеме смотрел прямо в глаза, и в этом взгляде было всё – и холод, и власть, и обещание величия.

– Европа едина, – продолжал священник, его голос с каждой фразой становился мягче, почти убаюкивающим. – Её будущее в твоих руках. Ты – её кровь, её меч, её защита. Ты будешь жить не ради себя, а ради нас. Ради Сайрекс. Ради Герцогини.

Харонс внимательно наблюдал: дыхание Кёрта стало медленнее, зрачки расширялись, мышцы расслаблялись. Сыворотка смешивалась с мантрой, как яд с вином.

– Послушание – твоя сила, – шептал священник. – Служение – твой смысл. Герцогиня – твоя мать, Сайрекс – твой дом. Нет других истин. Нет другой жизни.

Икона сияла ровнее, золотые лучи били в глаза, и в голове Кёрта вспыхивали слова, как будто выжженные огнём: «Служить. Подчиняться. Быть оружием».

На миг он вспомнил отца, дом, трещины в земле, но образы тут же погасли, утонув в ритме мантры.

Церковник поднял икону над ним и закончил так же низко и размеренно:

– Теперь ты часть нас. Теперь ты – плоть Сайрекс.

Свет иконы дрогнул, ослепив Кёрта. В этот миг он потерял сознание…

***

На следующее утро комнату Кёрта посетил Харонс. Он медленно подошел к его кровати, стараясь не разбудить мальчика. Он мягко сел на кровать рядом с ногами Кёрта, после чего дотронулся ладонью до его лба, чем он разбудил его.

– Как ты? – Спросил профессор.

– Ужасно…

– Что ты чувствуешь?

Всмотревшись в его глаза, Харонс не увидел растерянности, которую он видел в лицах сотен других мальчишек и девушек, он видел страх, осознанность, непонимание.

– Можешь… не отвечать.

Харонс встал с кровати. В комнату вошли двое солдат с дубинками. Они увели Кёрта в соседнюю комнату, где их ждал мужчина с бритвенным станком в руках.

Кёрта побрили налысо, выдали ему серый комбинезон, но не до конца лишили идентичности. На форме было указано его настоящее имя и фамилия.

Сразу же после стрижки и выдачи комплекта одежды, его завели в аудиторию, наполненную такими же детьми, как и он. Все парни были подстрижены в ноль, лишь девушкам разрешалось иметь волосы хоть какой-то длинны. Многие из них оставляли максимум, который только можно было позволить – не ниже плеч.

Кёрт сел в третьем ряду, где было свободное место. Урок вел их наставник, мужчина лет пятидесяти, стройный, с гладким лицом, широкоплечий.

– Слушайте, дети Союза. Слушайте заветы Герцогини, что возродила Европу из пепла.

Он открыл книгу в чёрном переплёте. На обложке – меч, переплетённый с змеей. Надпись: «Weihbund. Священный Союз».

– Первая заповедь: Служи Герцогине как матери народов.

Кёрт почувствовал, как внутри что-то сжалось. Мать. Он не знал, что это. У него была только ферма, отец, трещины в земле. Никакой матери. И вдруг – она. Эта женщина, которую он никогда не видел, которую он не помнил. Она – его мать? Он не знал. Но он знал одно: она не была той, кого он потерял.

– Она – не правительница. Она – мать. Та, что родила вас заново.

Вдруг его кто-то подтолкнул локтем в бок. Кёрт повернулся. Слева от него сидела девочка на пару лет его старше. На комбинезоне он разглядел лишь её имя – «Эллен».

– Эй, ты чего завис? – Спросила девушка.

– Я? Ничего я не завис. А ты… Эллен?

– Да, как мог заметить. Я Эллен.

– Кёрт. Касл. Будем знакомы.

Он пожал мягкую ручонку девушки.

– Так ты тут впервые, да?

– Да, а ты?

– Пол года.

– Хм. Пол года. А только-только начали изучать эти основные заповеди? Даже я про них слышал.

– Мы повторяем материал, чтобы он запомнился раз и навсегда.

Когда последний отголосок голоса наставника растворился в холодном воздухе аудитории, Кёрт медленно поднялся. Слова о единстве, служении, крови, они не впитались, а царапали изнутри, как стекло. Он шёл к выходу, опустив голову, стараясь не выделяться среди потока детей в серых комбинезонах, стекавших к дверям.

По пути за остальным потоком людей, его остановился Эллен.

– Эй, Кёрт. Ты же здесь первый день. Уверен, что сможешь сам тут так быстро освоиться?

– Я не против знакомства, если ты так настаиваешь.

– Отлично, но я здесь не одна.

Рядом с ней стояли двое парней и ещё одна девушка. Эллен кивнула в сторону парней:

– Это Марек Линд и Рувен Кроу.

Марек был высоким, с короткими светлыми волосами, которые уже начали отрастать после стрижки. Рувен был моложе их всех. Тощий, с острыми скулами.

Потом Эллен показала жестом на девушку.

–Элла Фронт. – Представилась она.

Девочка была с волосами до плеч, волнистыми и светлыми. Довольно пухлая, имеющая лишний вес, в сравнении с остальными то.

Они вышли в центральный холл. Он был огромным, как ангар. По стенам были разбросаны мозаики. Знаменитая роща из сказаний о Герцогиня. Сама пророчица, стоящая в боевой стойке, в позолоченном платье, держа в руках меч, обвитый змей, который она направила на рычащего красного волка.

Они поднялись по бетонной лестнице на второй этаж. Окна здесь были узкими, как бойницы. За ними была лишь пустыня. Бесконечная, серо-жёлтая, с редкими остовами старых зданий, торчащими из песка, как кости.