Поцелуй с тенью

В задней части дома было темно, не считая мягкого сиянья, льющегося из гостиной – ее освещала гордо красующаяся в окне наряженная и горящая елка. Света было как раз достаточно, чтобы оглядеться и убедиться в отсутствии собаки в боевой стойке.

Я быстро захлопнул и запер за собой дверь.

И тут воздух пронзил адский вой.

Твою мать! У Эли все-таки была какая-то одержимая демонами псина, и скорее всего она прогрызет мне штанину и разбрызгает мою кровь по всему дому. А потом ее благополучно обнаружат копы.

Я схватился за ручку и уже готов был сваливать, когда в комнату влетел маленький пушистый комок и застыл на месте.

Кот. У Эли был кот.

Наши взгляды встретились в темноте. Он был довольно мелкий, несмотря на длинную черно-белую шерсть. Если ситуация вынудит, я могу просто дать ему пинка.

– Не связывайся со мной, – предупредил я.

В ответ он повернулся боком, выгнулся и раздулся, как скунс.

Я невольно улыбнулся. Может, кот и был маленький, но выглядел он как боец, чего я не мог не оценить.

У меня никогда не было домашних животных. Известно, что серийные убийцы часто начинают с мелких зверей, и я не хотел подвергнуться соблазну в том случае, если окажусь больше похож на отца, чем думал. Я волновался, что если заведу животное, то либо вообще не буду ничего к нему чувствовать – то есть ни инстинкта, схожего с родительским, ни умильной агрессии, которые, кажется, завладевают всеми обладателями питомцев, – либо все мои самые жуткие страхи подтвердятся и при каждом взгляде на него в голове будет проноситься: «жертва».

Секунда проходила за секундой, а я, как приклеенный, стоял на половике и ждал, когда меня охватит приступ жестокости. Но все, что я чувствовал, – это лишь легкую тревогу. У котов же есть когти, да? А что, если он набросится на меня и оцарапает до крови? Даже пары капель крови достаточно, чтобы идентифицировать личность.

Тут кот внезапно сдулся и посеменил ко мне.

Ох, черт. Что он делает?

Я сделал шаг назад и прижался к двери, странно загипнотизированный сиянием его глаз в темноте. Это маленькое лохматое существо было бы так просто убить, но у меня не было никакого желания причинять ему вред. Это же был хороший признак, верно? Или просто это было для меня настолько новым опытом, что моя естественная реакция элементарно заглушалась?

– Не царапаться, – сказал я коту.

Все еще оставалась вероятность, что какая-то чудовищная жажда крови закипает глубоко во мне, но пока не проявляется: что, если он нападет на меня и инстинкт убийцы полностью завладеет моей личностью и заставит сделать что-то ужасное? Я приучился не доверять себе, а это были идеальные условия для того, чтобы я, наконец, понял, насколько мы с отцом одинаковые. Раз и навсегда.

Тем временем кот невозмутимо подбежал к моей ноге. Я по-прежнему не мог шелохнуться и искренне ждал, когда поговорка про «дай ему палец – он руку откусит» воплотится в жизнь. Но вместо того чтобы укусить меня, он обнюхал мою штанину, а потом ткнулся в щиколотку с таким урчанием, будто у него внутри заводится двигатель.

У меня вырвался облегченный вздох, и я присел на корточки, чтобы разглядеть кота поближе. Он был вроде как… милый? С белыми пятнами вокруг глаз, из-за которых создавалось впечатление, будто у него есть брови. Сейчас они были сведены, потому что он прикрыл глаза и снова ткнулся в меня лбом, чтобы его погладили. Мне что-нибудь когда-нибудь казалось милым? Хотя, наверное, более правильный вопрос был: позволял ли я себе когда-то подобную мысль?

– Извини, если я облажаюсь, – сказал я, подняв руку, чтобы погладить кота между ушами, а потом провести по спине, как это делают люди по телевизору. Я впервые гладил домашнее животное, и у меня дрожали пальцы. К счастью, это было из-за выброса адреналина, а не из-за острого желания придушить пушистого любимца Эли.

Кризис миновал. Во всяком случае, на этот раз.

За эту неделю я узнал о себе две принципиальные вещи: я не хочу причинять вред Эли и ее коту. Может, я все-таки не психопат. Их не заботит ничто и никто, кроме них самих. Но это не исключало социопатию. Большинство социопатов способны испытывать привязанность к некоторым отдельным людям. Эти люди становятся редкими исключениями, тогда как к остальным социопат не испытывает абсолютно ничего. Я был привязан к маме, отчиму и Тайлеру. Это – мои люди, а о других я почти не думал. Но было ли это из-за расстройства личности или из-за того, что больше никто не заслужил моего доверия?

Я покачал головой и выпрямился, игнорируя недовольное мяуканье кота, возмущенного тем, что я перестал его гладить. Я сюда пришел не с котом общаться. Я был ограничен во времени, и чем дольше я тянул, тем выше становился риск обнаружения. О своем психическом здоровье я могу порассуждать потом.

Мне нужно было снять видео и поставить камеру.

Пришло время выяснить, насколько серьезным было желание Эли прийти домой и наткнуться в темноте на незнакомца в маске.

3

Эли

Все в этом чертовом городе с ума посходили. Во всяком случае, этой ночью ощущение именно такое. Мы видим достаточно жутких случаев и в нормальные смены, но сегодня все по-другому. Я уже сбилась со счета, сколько за последние семь часов видела пациентов, пострадавших от собственных или чужих рук из-за какой-то дикой глупости, которую даже ребенку не придет в голову предпринять.

В соцсетях что, появился какой-то новый опасный тренд, о котором я не знаю? Или перезапустили ту старую передачу, где пацаны врезаются в разные препятствия в тачках из супермаркетов? Что-то должно объяснять такой уровень глупости. Это не может быть простым совпадением.

Сейчас у нас было временное затишье – вполне обычное для такого времени суток. Я сидела, свернувшись на стуле в комнате отдыха, пытаясь устроиться поудобнее с чашкой кофе. Моя смена прошла только наполовину, и если вторая часть ночи будет такой же, то мне понадобится весь кофе мира, чтобы остаться на ногах.

Таня проскользнула в комнату и пошла прямо к окну, вперив взгляд в ночное небо. Она так хотела на него взглянуть, что как будто меня не заметила.

– А сейчас даже не чертово полнолуние, – сказала она себе под нос.

Я выпрямилась на стуле.

– Значит, это не только мои пациенты?

Она повернулась и покачала головой. Длинные косы упали ей на плечо.

– Нет. Сегодня в этот город что-то вселилось.

Мы обеспокоенно поглядели друг на друга и отвели глаза. Такое иногда случается – всплывают старые паттерны поведения, – и это заставляет думать, что люди гораздо теснее связаны друг с другом, чем думают. Иногда в течение недели наблюдается взлет автомобильных аварий, хотя никаких погодных или дорожных проблем нет. А иногда к нам поступает гораздо больше жертв домашнего насилия, а в другие недели – одна за одной следуют пулевые ранения.

Мы с Таней несколько раз об этом говорили и чего только не предполагали. Может, у всех людей существует что-то типа единого сознания, как в пчелином улье, или, может, дело в магнитных потоках, или наше подсознание улавливает одни и те же слабые сигналы из окружающего мира.

Я даже один раз упомянула об этом при одном копе, который часто к нам наведывался, и вместо того, чтобы посмотреть на меня как на сумасшедшую, он согласился и сказал, что они с коллегами тоже замечают нечто подобное. Они задерживали целые группы людей, не имевших друг с другом никакой очевидной связи, но при этом за одну неделю совершивших буквально идентичные преступления. А на следующей неделе такая же толпа людей делала что-то другое.

Потом я рассказала об этом Тане, и мы обе настолько струхнули, что решили вообще избегать эту тему, как будто разговоры о ней могут запустить новую волну странностей.

– Как Бринли? – спросила я. Таня работала с ней накануне ночью и приглядывала за ней, как и я в ночь до этого.

Таня оттолкнулась от подоконника и пошла к кофемашине.

– Хорошо. Слава богу. Думаю, ты права, она сможет выдержать. Та первая плохая ночь просто выбила ее из колеи.

– Нет лучше проверки на стойкость, чем крещение огнем, – заметила я.

Таня налила себе кофе, повернулась ко мне, оперлась бедром на столешницу и сделала первый глоток.

– Но было бы проще, если бы пациенты распределялись между большим количеством людей.

Тут я оживилась.

– Кстати, ты собираешься на ярмарку вакансий в следующем месяце?

Наша больница регулярно организовывала свои стенды на школьных ярмарках вакансий и мероприятиях для работодателей, чтобы привлечь больше людей в ряды медсестер. Мало кто на самом деле оставался здесь работать, но повышение общего числа желающих воспринималось как успех.

Таня кивнула.

– Пойдем вместе? Это считается за смену, и ты сможешь в кои-то веки увидеть белый свет. – Она взглянула на меня из-за ободка кружки, приподняв бровь. – В последнее время у тебя какой-то нездоровый цвет лица.

Я закатила глаза.

– Надеюсь, людей на ярмарке ты будешь завлекать как-то иначе.

Она фыркнула.

– Так ты пойдешь или нет? Не вынуждай меня идти с кем-то типа Донны.

Мы обе поморщились. Донна была одной из медсестер, которая работала вместе с Бринли на прошлой неделе. Она совершенно не умела обращаться с пациентами и не обладала врожденной этикой, необходимой для работы с людьми. Ее появление на ярмарке вакансий скорее могло отвратить людей от этого рода деятельности, чем привлечь к нему.

– Да, пойду, – сказала я.

Таня с облегчением вздохнула и отпила еще кофе.

Между нами повисла пауза, но мы обе чувствовали себя комфортно. Иногда мы сидели и болтали между ночными пациентами, обмениваясь сплетнями. Но бывали и такие ночи, как эта, когда мы обе уходили в себя и пытались просто перевести дух посреди тяжелой смены.

Пейджер на бедре у Тани запищал, и она тихо выругалась, увидев сообщение:

– Результаты анализов, – сказала она, допила остатки кофе и вышла из комнаты.

Когда она ушла, я проверила свой пейджер. Я тоже ждала результатов по крови двух моих пациентов и удивилась, что меня не вызвали. Может, стоит подговорить мою подругу из лаборатории, Верн, поставить меня к ней в очередь?

Краем глаза я заметила дату на экране пейджера и выпрямилась на стуле. Сегодня был четверг. А это значит – новое видео от Безликого. Он выкладывал их каждый вторник, четверг и субботу, как по часам. Как я вообще могла забыть?!

Я кинулась со стула к своему шкафчику. Было маленьким чудом, что комната отдыха осталась в полном моем распоряжении, и я не хотела упускать возможность посмотреть новое видео в одиночестве.

– Ну же, – бормотала я, поворачивая торопливыми пальцами замок на шкафчике. Дверь могла открыться в любую секунду, и это значило, что мне придется либо ждать следующего затишья, либо конца смены, чтобы посмотреть видео.

Я открыла шкафчик и вытащила телефон из сумки. Молниеносно поднесла его к лицу, нажала на иконку любимого приложения и начала печатать в поисковой строке. Его страничка открылась на моем экране в следующее мгновение, и у меня внутри разлилось тепло, когда я увидела знакомые обложки: Безликий в разных позах и разной степени раздетости.

Черт, этот мужчина выглядел хорошо.

У меня участилось дыхание, пока я пялилась в телефон, а соски под формой затвердели. Я реагировала на него, как собака Павлова, только вместо того, чтобы пускать слюни в ожидании еды, я намокала в другом месте, предвкушая удовольствие. Это не могло быть нормально – что у меня так подкашивались ноги при одном взгляде на него: я чувствовала себя распаленной и готовой на всё. Надо было прекращать мастурбировать на его видео, потому что так заводиться уже становилось проблемой. Особенно в моменты, как этот, – когда у меня не было времени дать разрядку своему возбуждению и весь остаток ночи меня мучили мысли о нем.

Наверное, мне стоило положить телефон на место и посмотреть видео позже, желательно в уединении собственной спальни, где мне всегда доступен вибратор, но тут вмешались мои пальцы и сами нажали на последнее видео, как будто обрели сознание. Судя по тому, что он выложил его несколько часов назад, а собрал уже больше сотен тысяч просмотров, видео было отличное.

Я уставилась в телефон и стала смотреть. В начале заиграла таинственная музыка. Какое-то время я видела только темноту, но потом телефон приподняли, и на него попала лежащая на кровати маска Безликого. Камера еще приподнялась, и – черт возьми! На кровати оказалось одеяло как у меня!

Я нажала на паузу и издала страдальческий стон. Ох, нет. Нет, нет, нет. Не стоило начинать смотреть это здесь. У меня так свело между ног при виде его маски, лежащей как будто бы на моей постели, что этот спазм мог облегчить только мой самый большой вибратор или долгий и жесткий трах.

Брось сейчас, пока еще держишься, пронеслось у меня в голове. Если просмотреть видео полностью, это закончится нескончаемой пыткой. Но даже зная, какое невыносимое возбуждение я буду чувствовать до конца смены, я не удержалась, снова поднесла телефон к глазам и нажала на воспроизведение.

Музыка возобновилась, и на экране появилась мужская рука: ногти коротко подстрижены, татуировка обвивает запястье и продолжается на каждом пальце. Камера еще немножко приподнялась. У меня вырвался прерывистый вздох, когда в кадре показалось мускулистое предплечье, покрытое венами и татуировками. Я не понимала, почему эти предплечья удерживают мое внимание такой мертвой хваткой. Потому ли, что я легко себе представляла, как заиграют эти мускулы, когда он своей сильной рукой сожмет мне запястья над головой? Или даже лучше – как эти длинные пальцы с еле сдерживаемым усилием сомкнутся на моем горле?

Рука скользнула на маску, поводила пальцами вокруг глазниц и убрала ее, пока мучительно низкий мужской голос пел о всяких непотребствах, которые делают в спальне. Музыкальное сопровождение Безликого всегда было безупречно – оно могло превратить даже простое видео типа этого в клиторальную ласку. На этот раз все было даже хуже, потому что я не могла избавиться от фантазии, будто он снимает это в моей спальне.

Внезапно камера дернулась, и я резко втянула воздух. Это был он. Он отражался в зеркале во всей своей красе, без рубашки; в одной руке он держал телефон и снимал себя, а другой расстегивал ремень. Я нажала на паузу, чтобы как следует всё рассмотреть. Он был самим совершенством – может быть, не для всех, но для меня. Такой формы можно достичь лишь часами тренировок: где надо, он был стройным и подтянутым, а где надо – огромным и накачанным.

Мне хотелось пройтись языком по широкой долине между его грудными мышцами, склониться перед его кубиками и провести непозволительное количество времени, изучая глубокую дельту его косых мышц.

А больше всего мне хотелось, чтобы его руки сменились моими, я бы сама расстегнула его ремень, достала внушительный на вид член (если можно судить по выпуклости у него в штанах) и весь остаток ночи вытворяла бы с ним вещи, от которых покраснел бы сам Дьявол.

Шум в коридоре напомнил мне, что время ограничено. Я снова завела видео и досмотрела несколько последних секунд, в течение которых он медленно вытаскивал ремень из петель и наматывал на свой кулак. Он глубоко, сдавленно дышал, его грудь вздымалась. Почему это было так охренительно сексуально?

Наверное, потому что ты представляешь, как он будет затягивать этот ремень на твоих запястьях, маленькая ты похотливая сучка.

Черт, я запала на этого парня, хотя даже не знала, как он выглядит под маской или как звучит его голос. Он никогда не разговаривал на своих видео.

Впрочем, в этом и могла состоять его притягательность. Извращенный секс с горячим, безликим мужчиной, который молчит! Дайте два! В последнее время у меня был перебор с мужскими голосами.

Что-то в углу зеркала привлекло меня, и я нажала на паузу прямо перед окончанием видео. Фон у него всегда был темный и размытый, но я готова была поклясться, что сейчас смотрю прямо на свой комод, заваленный косметикой, разными коробочками и разбросанными заколками для волос.

Видимо, все было совсем запущенно, раз я дошла до того, что в каких-то мутных очертаниях распознаю собственную мебель и вещи.

Как бы то ни было, это теперь было мое любимое секс-видео. Потому что вне зависимости от того, было ли это просто совпадение или воображение играло со мной злую шутку, но было чертовски легко представить, что это снимали у меня в спальне. Господи, а что я буду вытворять с собой после этого в ближайшие дни и недели! Интересно, этот парень хотя бы представляет, какой эффект он оказывает на людей? Он бы испугался, если бы узнал, насколько я его хочу? Или завелся?

У меня запищал пейджер, настолько бесцеремонно вырвав меня из моих грез, что я чуть не уронила телефон. Прежде чем пихнуть его обратно в шкафчик, я добавила видео в любимые и в спешке оставила комментарий: «У меня такое же одеяло. Это могли снимать в моей спальне. Уле-е-ет, сучечки!» Я знала, что куча людей, с которыми я успела пообщаться в комментариях Безликого, умрут от зависти, когда увидят это. Поскорее бы почитать ответы.

■ ■ ■

Девять изматывающих часов спустя я припарковалась на своей подъездной дорожке, выключила двигатель и прислонила лоб к рулю. Ночь была дерьмовая. Абсолютно, предельно дерьмовая. И увенчалась она потерей пациентки с сердечным приступом, которую мы считали стабильной. А еще она была совсем молодая – едва за пятьдесят. Ее муж и дети-подростки толпились вокруг койки в момент второго приступа, и в их глазах был настоящий ужас, когда мы начали выталкивать их из палаты, чтобы попытаться – безуспешно – спасти ее жизнь.

Именно в такие ночи больше всего хочется уйти. Я пошла в медсестры, чтобы спасать жизни, и каждая новая смерть ощущалась как личная неудача. Как будто я была виновата в том, что они не выкарабкались – из-за какого-нибудь упущенного мной симптома или анализа, который я не догадалась провести.

С логической точки зрения я понимала, что это не может быть так. Я совсем не в одиночестве занималась пациентами. Я работала с бесчисленным количеством медсестер, специалистов и докторов. Такие эмоции наверняка были связаны с неизбывной скорбью по маме, но это не улучшало ситуацию и не смягчало чувство вины, которую я испытывала с каждой потерей пациента.

Я мысленно поставила себе галочку упомянуть об этом на очередной сессии с психотерапевтом и вышла из машины. Как только я открыла дверь, Фред с мяуканьем выбежал мне навстречу, я подняла его и тискала дольше, чем обычно, пытаясь прийти в себя и заставить свой мозг сосредоточиться на более веселых мыслях.

Я отпустила его, как только он начал вырываться, и сразу пошла на кухню. Вино взывало ко мне. Я воздерживалась от алкоголя с тех пор, как послала то печальное сообщение Тайлеру, но если мне когда-то и нужен был алкоголь, то сейчас.

Я резко остановилась, увидев, что часы на духовке мигают и показывают 12:00. Наверное, ночью в какой-то момент отключилось электричество. Дома было комфортно и тепло, и коммунальная служба не прислала мне сообщения, как обычно бывает в таких случаях. Так что, наверное, был просто какой-то совсем короткий сбой, который даже не стоил уведомления.

Я пожала плечами и пошла к холодильнику. Фред упорно терся у моих ног, как будто был твердо намерен свалить меня на пол. Он не отлипал от моих щиколоток, пока я наливала себе большой бокал вина. Он сегодня был какой-то нехарактерно приставучий. Наверное, я опять задержалась на работе дольше, чем ожидалось, и моя стандартная двенадцатичасовая смена превратилась в шестнадцатичасовую. Завтра у меня был выходной, так что я могла все ему возместить.

Но в тот момент мне нужно было время наедине с вином, телефоном и вибратором.

Можно было предположить, что все эти страдания и кровь, которые я видела в течение дня, должны были отвлечь меня от моих желаний. Но я настолько к такому привыкла, что это срабатывало только в моменте. Но когда у меня снова появлялась секундочка для себя, образы той маски, которая вполне могла лежать на моем собственном одеяле, снова занимали все мои мысли. Похоть – это естественный ответ тела на травматические события. Оно вновь хочет почувствовать себя живым после того, как настолько близко оказалось к смерти. И я уже очень давно перестала с этим бороться.

– Я знаю, дружок, – сказала я, наклоняясь, чтобы почесать Фреда за ухом. – Дай мне где-то десять минут.

В моем состоянии это точно не заняло бы больше времени.

Я выгнала его из спальни, включила свет и застыла.

На моей кровати что-то лежало.

На моей кровати лежало что-то, чего я там не оставляла.

Вино начало дрожать в бокале, потому что у меня затряслись руки. Но я не могла поставить его, потому что была не в состоянии пошевелиться. Я застыла в совершенной неподвижности, парализованная растущим страхом. Кто-то был в моем доме? Он до сих пор здесь? Черт, поэтому Фред был такой настойчивый? Он хотел предупредить меня?

Я не буду жертвой, подумала я, заставила себя сдвинуться с места, сделать несколько шагов, поставить бокал вместе с телефоном на тумбочку и быстро присесть, чтобы достать из нижнего ящика пистолет, который я там держала.

Одинокая жизнь в большом городе и ежедневная возможность видеть все самое худшее, что он может сотворить с женщиной, сделали меня параноиком. У меня был пистолет в машине, и еще один в доме, помимо того, который я сейчас держала в руках. Я спала с бейсбольной битой у кровати, а еще с газовым баллончиком и метательными ножами на тумбочке, до которой мгновенно можно было дотянуться. Два дня в неделю я брала уроки рукопашного боя с бывшим морпехом, который не давал мне спуску, потому что я была единственной женщиной на занятиях. Если сейчас кто-то был в моем доме, покинет он его в мешке для трупов.

Я прислушалась, поднявшись на ноги и подойдя к кровати. Я ничего не слышала, но это не значило, что кто-то не мог прятаться в шкафу или ждать под кроватью, чтобы схватить меня за лодыжку, когда я подойду. С такими мыслями в голове я остановилась на расстоянии вытянутой руки от постели и вытянула шею, застыв на месте уже второй раз за минуту. На моей кровати лежала маска.

И не просто какая-то маска.

Его маска.

Я столько пялилась на нее в последние несколько месяцев, что могла узнать с первого взгляда.

Я не сошла с ума и не воображала того, что было на видео. Это действительно был мой комод в углу зеркала, потому что он снимал секс-видео, на которое я пускала слюни всю ночь, в моей чертовой спальне!

Твою мать. Что происходит? И какого черта мне теперь делать? Звонить копам? Проверять, до сих пор ли он здесь?

У меня поплыло перед глазами из-за участившегося сердцебиения. А что, если… А что, если вся эта кровь у него на видео была не фальшивая? Что, если для него это не было той же маленькой эротической забавой, что и для всех нас? Что, если он был серийным убийцей, прятавшимся у всех на виду и завлекавшим своих жертв с помощью контента?

Я что, была следующей? Это что, было началом какой-то извращенной игры в жмурки?

Я замотала головой. Если так, то почему я не обратила внимания на другие разные спальни, где он снимал видео и издевался над своими жертвами? Ничего такого не было. Не считая видео, которое он снял сегодня здесь, у него всегда был один и тот же фон – диван, стена в красном освещении, огромная кровать с черными простынями. Это, последнее, было исключением из правил.

Почему я? И почему сейчас?

И почему меня это так офигенно возбуждало, хотя на самом деле мне стоило с криками выбежать из своего дома?

4

Джош

Ох, как я облажался! Я чертовски облажался!

Камера, которую я аккуратно пристроил в комнате Эли, показывала, как она стоит в паре метров от кровати. Ее светло-синяя униформа была смята после марафона в больнице, а пряди волос выбились из косы и падали на лицо. Ее темные глаза стали огромными и наполнились чистым смятением, когда она увидела мою маску.

Эли подняла пистолет, который крепко держала обеими руками, и оглядела комнату.

«Здесь кто-то есть?» – прокричала она, громко и отчетливо.

Меня ни к кому в жизни так не тянуло. Казалось, она готова выстрелить во все, что движется. Хорошо, что я не остался, а то бы уже лежал и истекал кровью у нее на полу.

Я быстро прокрутил в голове всю прошедшую ночь, пытаясь вспомнить, не оставил ли каких-нибудь следов или улик. Я был так осторожен, что вряд ли копы сумеют что-то найти, когда Эли наконец очнется и позвонит им. Даже когда я снял футболку, чтобы записать видео, балаклаву я оставил, так что меня не должен выдать и выпавший волосок. Я даже задержался, чтобы вновь запереть ее заднюю дверь и скрыть свои следы в тающем снегу.

Я поставил камеру в ее комнате не для того, чтобы смотреть, как она переодевается или спит, или какого-то подобного дерьма, но теперь, когда я подумал об этом…