Оливковые истории

Родителей дома не оказалось, они, как всегда, уехали на выходные дни на дачу, предоставив Рите полную свободу, чем она и воспользовалась: было много алкоголя, дурные речи и неадекватное поведение, что заставило Соню покинуть этот праздник уже через пару часов пребывания в этой невыносимой тусовке, но только жгучее чувство тревоги не покидало ее мысли.

Следующая неделя началась с ужасного телефонного разговора, а точнее телефонного крика – впервые за все это время отец прервал молчание и решился позвонить Алле, но не для того, чтобы поинтересоваться судьбой и здоровьем дочери, а для того, чтобы обвинить Соню в страшном и бездоказательном эпизоде. Оказалось, что после дня рождения Риты из квартиры отца пропала большая сумма денег и мамины драгоценности, а узнав, что единственным гостем на этом празднике была Соня, отец предположил… Нет! Он просто был уверен, что его младшая никчёмная дочь – лживая воровка!

София испытала такой приступ негодования, что сдержать свои эмоции и гнев просто не смогла, она мчалась к отцу, чтобы наконец высказать все, что наболело за эти долгие годы, казалось, это чувство несправедливости просто перекрыло ей воздух. В этом состоянии она была так похожа на отца, но из-за чувства ярости даже не осознавала своих поступков и говорила без передышки, точнее кричала истошно и болезненно, как будто кто-то сорвал плотную крышку, позволив вылиться перебродившему содержимому. Выбежав из офисного здания, где работал отец, Соня рухнула на асфальт и разревелась, абсолютно опустошенная и изнеможденная от этой тяжелой встречи. Уже по дороге домой сердце стало биться ровнее, тело остывало от огненной бури и в голову возвращались адекватные мысли.

–«Аллочка! Зачем я это сделала?! – уже поздним вечером негодовала Соня, – Зачем я так подло поступила со своей сестрой?! Меня как будто подменили, это дикое чувство несправедливости и лжи… но я все равно ничего не изменю, ведь отец не полюбит меня даже узнав правду об этом дне рождения, а вот Рите я создала неприятности… я не хотела!» Соня действительно не желала навредить сестре, но она даже не подумала о последствиях, ведь ей так хотелось оправдать себя в глазах отца, хотя бы в этой ситуации.

–«Я позвоню сестре, извинюсь, она все поймет и простит! И отец простит Риту – она ведь его любимая дочь!»

Алла сочувственно смотрела на племянницу, оставив свое мнение и комментарии при себе:

–«Конечно позвони! Все наладится! Не переживай!»

Но София переживала и поэтому снова и снова набирала телефонный номер, но в ответ слышала только длинные гудки и голос автоответчика, на который она наговаривала свои оправдательные сообщения. В груди нарастала паника и противное интуитивное чувство, что случилось что-то непоправимое, что-то хуже, чем просто семейный скандал или наказание. Лишь около полуночи на том конце провода послышался суровый голос отца.

–«Я хочу поговорить с Ритой!» – истерично закричала Соня.

–«Ты не сможешь больше этого сделать никогда!» – сухо произнес отец, но не положил трубку, а как будто замер не зная, что сказать.

Тогда София продолжила свой озлобленный монолог, крича, что отец не имеет права вмешиваться в отношения сестер и он обязан дать ей возможность объясниться с Ритой, но дрожащий голос произнес одно единственной слово, которое оборвало этот бессмысленный спор.

–«Передоз!» – прозвучало холодно и страшно.

Алла вбежала в комнату, где, вцепившись в телефонную трубку стояла Соня, оцепенев от ужаса и задыхаясь от первой в своей жизни панической атаки.

Ночные городские трассы были пустынны в столь поздний час и такси неслось с огромной скоростью из южного в северный округ, приближая Соню к самому страшному эпизоду в ее жизни. Но пока девушка не знала, как именно выглядит это жуткое слово «передоз», представляя себе Риту, лежащую на кровати, бьющуюся в конвульсиях и с идущей пеной изо рта.

– «Ее же спасут? Это ведь можно вылечить, этот передоз?» – с мольбой в глазах спрашивала она у Аллы, а потом снова заливалась в истерике, – Это я во всем виновата! Если бы я не рассказала про эту вечеринку, да лучше бы отец меня считал воровкой!»

Дверь в квартиру была приоткрыта, внутри слышались мужские голоса и несмотря на глубокую ночь во всех комнатах горел свет.

– «Проходи, полюбуйся!» – жестоко прозвучал отцовский бас.

Соня робко шагнула в прихожую, собираясь пройти в их с сестрой комнату, но взгляд невольно направился на кухню, где на полу лежала Рита, неподвижная, с посиневшими губами и желтовато-бледным лицом. Не было никаких судорог, ни пены изо рта, ни дыхания, лишь зловонный запах мёртвого тела, смешанный со сладкими духами и невыносимой жарой наполнял все пространство квартиры. К горлу подкатила тошнота, Соня снова задыхалась от повторной панической атаки и ужаса, который завладел ее хрупким телом и истерзанным разумом. После внушительной дозы успокоительного София опустилась на холодный пол рядом с телом сестры и безостановочно шептала слова прощения, в то время как следователи прослушивали голосовой автоответчик, давая понять, что этих оправдательных сообщений Рита уже не слышала, она умерла, так и не узнав почему младшая сестра предала ее. Соня обратила внимание, что Рита была одета именно в ее темно-синюю толстовку, а на столе лежала тетрадь со стихами и аккуратно выведенной надписью «Я вас всех очень люблю» и два отвратительных шприца. Кто-то был с ней в этот трагический последний момент, кто-то просто не захотел спасти Риту, испугался… или намеренно убил ее передозировкой.

Зазвонил телефон, и Соня на автомате схватила трубку:

–«Слушаю» – прошептала она.

–«Рита! Риточка! Что там у вас произошло?!» – слышался встревоженный голос мамы, – Целый день не могу дозвониться ни до тебя, ни до папы!»

Отец вырвал телефон из рук Софии и остервенело нажал кнопку «отбой», пробормотав что сам сообщит жене о случившейся трагедии.

–«Ты не виновата!» – успокаивала Алла любимую племянницу по дороге домой, – Ты же сама говорила, что Рита уже давно вела себя странно, сильно похудела, изменилась… Жаль, что никто кроме тебя этого не заметил, не принял вовремя меры, не помог…»

–«Но я ведь тоже проигнорировала ее перемены, тоже не помогла! Я была так занята своими отношениями, своей новой жизнью, что совсем забыла о ней, а Рита, возможно, нуждалась в моей поддержке!» – Соня снова плакала, но уже полностью обессилив и смирять с всепоглощающим чувством вины.

– «Сначала – мама… теперь – Рита… Я приношу людям несчастье…»

Знойное июльское утро было наполнено горем, страданием, ложью и запахом мертвых тел, Софию снова преследовало это жуткое ощущение и тошнота. Казалось, никто не замечал зареванную девушку с огромным букетом белых роз, прятавшуюся за стенами морга Боткинской больницы, никто, кроме сурового взгляда отца. Восемнадцать лет назад из этого морга он забирал тело любимой жены, а сегодня – тело любимой дочери, и в обоих случаях к этим трагедиям, пусть косвенно, но была причастна София. Снова кто-то более необходимый, более значимый и любимый покинул этот мир, а никчемная Соня все еще рядом, но ему не нужна. София бросила в могилу горсть сухой земли и от удара о гроб раздался невыносимо пронзительный звук, слившийся со стуком ее сердца, изнывающего от боли и собственной ничтожности.

На следующее после похорон утро Соня покидала и этот дом, оставив теплые слова благодарности и любви на белом листе бумаги.

«Любимая моя, Алла! Не представляю как смогу отблагодарить тебя за теплоту, любовь и заботу, мне было так спокойно и уютно в твоем доме, но я должна все забыть и начать свою историю с новой главы, оставив всех героев в прошлом. Но только не тебя, мы увидимся… просто чуть позже. Люблю».

София нашла в себе силы преодолеть ненависть к собственной персоне, непроходящие угрызения совести и появившуюся на пороге депрессию, девушка включила «рабочий режим» на максимальную мощность окунувшись с головой в учебу и необходимость зарабатывать себе на жизнь.

Глава 10

-«И вы так и не общались после смерти Риты?» – растроганная до глубины души этой трагической историей, спрашивала Алекса.

–«Я не видела его более пяти лет… хотела стереть из памяти все прожитые годы, избавиться от чувства вины, ненависти и мне почти удалось, но однажды я поехала на Ваганьковское кладбище – это было за день до годовщины смерти Риты, стояла адская жара и я снова испытывала проблемы со здоровьем, связанные с паническими атаками. Почему-то в знойную погоду мне всегда становилось хуже, как будто в голове была нерушимая связь между летним жарким днем и ее смертью, воспоминаниями и стрессом. Я с трудом дошла до участка, где была похоронена сестра и уже там начала задыхаться, людей вокруг не было, мне становилось страшно, и паническая атака усиливалась, добавляя тахикардию и полуобморочное состояние, я даже подумала, что вот так символично оборвется и моя жизнь – на могиле Риты, как расплата за тяжелые грехи. Но Господь оказался милостив послав мне спасение – у ограды появилась мама Риты, оказывается она уже была здесь и отходила выбросить сухие ветки, а вернувшись обнаружила меня в таком состоянии, что пришлось вызвать «скорую помощь».

Конечно, она поведала об этом инциденте отцу…»

–«Как он отреагировал? Испугался за тебя? Приехал?» – с тревогой переспрашивала Александра.

–«Приехал… Только не знаю, не понимаю зачем?! От его неожиданного появления меня тогда снова накрыло волной тревоги и все в одночасье вернулось на старые рельсы. Мы стали изредка общаться, созваниваться и даже иногда встречаться, но все это сопровождалось неприятной натянутостью, обидой, одолжением и изматывающим стрессом. После нескольких минут такого общения я чувствовала себя выжитой и изнеможденной, внутри скребло все то же чувство «недостойности» и предвзятого отношения к моей никчёмной персоне. Его не радовали мои успехи, достижения, независимость, все воспринималось с пренебрежением и недовольством, но теперь он почему-то считал возможным делать мне замечания, диктовать свои условия и желал беспрекословного уважения к своей личности. В общем все наши редкие встречи наполнялись бесконечными конфликтами, ссорами, гневом и нарастающей внутренней обидой. Он как вампир выпивал из меня все соки, оставляя в бесчувственном, отрешенном состоянии депрессии, поглощающем чувстве вины и неисчезающих мыслях о том, что я никогда не буду достойна его похвалы, внимания или просто доброго человеческого отношения. Меня спасала только моя семья, в которой я старалась не озвучивать эту личную неприятную историю моих взаимоотношений с родственниками, но даже здесь отец пытался «насолить» мне, влезая с ненужными советами в воспитание моей дочери, критикуя моего супруга, и я почему-то терпела его унижение, оскорбления, это бесконечное хамство и ярость, пока однажды не увидела, как он своей огромной крепкой ладонью отшлепал моего ребенка. Я взорвалась! Казалось, в тот момент я способна была загрызть его от той ненависти, которую испытала, от того чувства силы, от безумства с которым набросилась на него… мне кажется тогда он впервые испугался, что я способна ему противостоять, ведь никогда ранее я не показывала свою волю, позволяя столько лет обижать себя и близких мне людей, включая Аллу, маму Риты, мою дочь…

Я настроилась на сражение, которое чуть не стоило мне жизни, ведь мы были переполнены обидой и ненавистью друг к другу, а эти чувства приносят человеку горе и болезни».

–«Тебе наверное не хочется об этом вспоминать? Или расскажешь, как это случилось?»

–«Он заболел первым, но, к счастью, опухоль была не агрессивной и полугодовое лечение дало положительный результат, ему не потребовалась ни операция, ни химиотерапия, но пришлось перенести почти сорок фракций лучевой терапии, которые тяжело ему давались. Я «следила» за его самочувствием на расстоянии, стараясь не приближаться, не нервировать, не мешать, лишь обозначив свою позицию, что в любой ситуации готова прийти на помощь, отодвинув наши взаимоотношения. За время его лечения мы несколько раз пересекались на даче, когда я приезжала навестить маму Риты, а его отпускали из больницы на выходные домой. Я старалась быть внимательной и услужливой, расспрашивала о процедурах, интересовалась ни нужна ли ему моя забота, готовила полезную пищу, хотя на душе было по-прежнему паршиво, ведь отец натянуто принимал мое сочувствие и ухаживания, стараясь казаться независимым, строгим и вселять в меня еще большее чувство вины даже за свою болезнь, и ему это прекрасно удавалось. Мне было так больно… сама не понимаю почему… Может от того, что даже в таком положении он все еще отталкивал меня, злился, не желая увидеть во мне искреннюю любящую дочь, ведь я действительно за него переживала. Моя ненависть исчезла, а вот чувство обиды возросло в таких масштабах, что места в моей душе для счастливых положительных эмоций просто не осталось. К осени его лечение было закончено, анализы и самочувствие были в норме и болезнь отступила, я с облегчением выдохнула, наконец найдя время для собственного здоровья. Я думала, что мое постоянное плохое самочувствие было связано с бесконечным стрессом, переживаниями и расшатанной нервной системой, но все оказалось гораздо хуже…»

– «Тебе было страшно?»

–«Очень! Страх до оцепенения, но не за себя – за дочь, за мужа, ведь больше всего на свете я боялась оставить собственного ребенка без матери, зная, как это невыносимо больно жить без искренне любящего тебя сердца. К тому же Полиночка нуждалась в постоянном медицинском наблюдении, еще до болезни отца в нашей семье случилось несчастье – нас с дочкой на пешеходном переходе сбила машина, наверное, после смерти Риты это было самое страшное, что мне пришлось пережить».

Тот голый ноябрь был аномально холодным, серые дороги маскировали наледи, а яркое морозное солнце ослепляло встречных водителей и именно на таком опасном участке случилось то злополучное происшествие. София, держа за руку дочь, шагнула на «зебру», предварительно убедившись, что приближающийся автомобиль максимально сбавил скорость и практически остановился, но водитель неожиданно снова нажал на педаль газа, когда пешеходы были уже на середине пути, и своим мощным капотом разбросал Соню с Полиной по разные стороны проезжей части. Ребенок получил серьезные травмы, которые еще несколько лет не позволяли Софии забыть эту аварию, ведь девочке требовалось постоянное наблюдение, обследования и длительное лечение, вдобавок София снова винила себя, что шагнула на тот обледенелый перекресток и не уберегла Полину, а собственные полученные увечья она старалась максимально, насколько это было возможно, игнорировать.

Стресс, переживания, угрызения совести, депрессия и обида стали постоянными спутниками Сони и длинной извилистой дорогой привели ее к страшному диагнозу. Казалось, София даже не удивилась этому жуткому слову – онкология, понимая, что сама – своими собственными руками, а точнее мыслями, образом жизни и восприятием ситуаций накопила эти злые клетки, и только острый хирургический нож и самый сильный яд помогут ей избавиться от той огромной обиды, которая поселилась внутри и распоряжалась ее жизнью.

–«Кому ты рассказала о диагнозе?»

–«Только самым близким – Алле, мужу и Полине, мне не хотелось делиться, не хотелось видеть жалость к себе или выслушивать чужие причитания, ведь это была моя личная битва, мое исцеление в первую очередь сознания и только потом уже тела. Я не сожалела об изуродованной внешности, наоборот просила отрезать как можно больше, чтобы вычистить меня от этого зла, вытравить его курсами химиотерапии и спалить, даже живые ткани вокруг, лазерными лучами.

Шестнадцать курсов я принимала ядовитый химический коктейль, пуская его по своим тонким венам и ощущая как он сжигал меня изнутри, иногда мне казалось, что я умираю, настолько невыносимо тяжело переносилось введение – в такие дни я думала о Рите, наверное в похожих наркотических муках она покидала этот мир и я должна была испытать это «ломку», чтобы заслужить ее прощение.

Тяжелая и обширная операция оставила на моей груди только торчащие ребра, обтянутые постаревшей кожей, я потеряла много крови и мучилась от нестерпимой боли – тогда я думала о маме, которую «резали» из-за моего несвоевременного появления на свет, она тоже истекала кровью и не справилась… и это я должна была вынести, чтобы вымолить и ее прощение… По чудовищному стечению обстоятельств моя операция была назначена в день годовщины ее смерти, и я струсила, попросив перенести на другую дату.

Я приняла двадцать пять сеансов лучевой терапии – я думала об отце, который прошел в одиночку этот путь исцеления, я обязана была понять, что чувствовал он, чтобы хоть немного приблизить его помилование.

Семь лет я ежедневно принимала противоопухолевые лекарства и ежемесячно ставила болезненные уколы в живот, каждые полгода проходя обследования – я думала о дочери, именно столько лет Полина получала лечение и наблюдалась у врачей после той злополучной аварии, и этот путь я старалась преодолеть, чтобы и она простила меня.

Шаг за шагом я шла к собственному прощению, чтобы наконец позволить себе жить, а не существовать в страданиях, в бесконечном ощущении вины и безысходности.

–«А отец узнал, что ты заболела или ты так и не рассказала ему?»

–«К сожалению узнал, хотя я всячески старалась этого избежать и полностью прекратила с ним общение, надеясь, что гнев и гордость не позволят нам встретиться, но, как я уже рассказывала, у него была идеально развита интуиция и видимо она привела его на порог моей квартиры в те праздничные новогодние дни».

Очередной курс химиотерапии выпал на тридцать первое декабря, но Софию совсем не смущало данное обстоятельство, ведь она уже научилась справляться с последствиями введения ядовитой смеси, да и на Полину можно было полностью положиться. Проводив супруга в длительную командировку, а Аллу с семьей на дачные каникулы, Соня осталась вдвоем с дочерью, настроенная прекрасно встретить Новый Год даже в сложившихся обстоятельствах. Праздничная ночь прошла спокойно и даже весело, ведь, как всегда первые сутки действовала премедикация, и самочувствие было вполне сносным, а вот к вечеру следующего дня Софии стало заметно хуже, но она старалась не подавать вида, чтобы не напугать ребенка и продолжала самоотверженно нарезать новогодний салат. Погода за окном была пасмурной, ветренной и переменчивой, атмосферное давление сильно опускалось, а вместе с ним нарастала жуткая слабость и дурнота. София, дорезав очередной ингредиент и полностью обессилив, рухнула на разложенный в гостиной диван, разочарованно услышав настойчивый звонок в дверь. «Кого там еще принесло?!» – выругалась женщина и из последних сил поползла в прихожую. От неожиданности София отшатнулась и чуть не упала, потеряв равновесие и ощутив нестерпимый прилив слабости и жара, но все-таки соскребла остатки гордости и как можно увереннее произнесла:

–«Доброго дня, папа, проходи!»

От увиденного отец временно потерял дар речи, ведь вместо стройной блондинки с яркой привлекательной внешностью на него смотрела старуха: длинные волосы выпали еще после второго курса химиотерапии, обнажив некрасивый овальный череп, истощенное лицо земельного цвета грустно дополняли потускневшие глаза без ресниц и бровей, а исколотое капельницами тело было похоже на кукольную марионетку, качающуюся на длинных нитках. София, проигнорировав шоковое состояние отца, вернулась на свой разложенный диван, давая понять, что не расположена к его расспросам, беседе, а тем более спорам и объяснениям. Внучка немного разрядила обстановку, напоив деда крепким чаем и угостив сладкими новогодними подарками, но в целом атмосфера оставалась напряженной, ожидающей окончания этого ненужного, странного и несвоевременного визита. Когда дверь за отцом захлопнулась София ощутила такое облегчение, что к организму вернулись силы, и она наконец смогла закончить приготовление невероятно вкусного салата.

–«Не знаю, какие чувства и мысли посетили отца в тот день, может жалость… он начал иногда звонить, справляться о самочувствии, предлагать помощь, послышалось, что чуть теплее стал его тон, чуть внимательнее вопросы, а может просто показалось моему больному отравленному воображению…»

Глава 11

Лечение вытравило болезнь, а вместе с ней эмоции, желание любить, нравиться и испытывать счастье, ведь изуродованное тело стыдно было обнажить даже перед собой, не говоря уже о молодом супруге, который, к счастью, все еще находился за пределами России и смог избежать этих безобразных эпизодов, когда лысую женщину выворачивало на изнанку, когда она бредила в наркотическом опьянении, когда ползала по квартире истошно крича от нестерпимой боли… муж не видел всех «прелестей» длительного лечения, и София была этому искренне рада, благодаря судьбу, пославшую его длительный и необходимый отъезд. Удивительно, но Полина тоже не спрашивала про отца, сконцентрировавшись исключительно на мамином выздоровлении и собственной жизни, поэтому новость о том, что родители разводятся, казалось, нисколько не впечатлила ее, скорее немного разочаровала…

–«Я почувствовала эти нотки перемен еще в больнице, когда мы общались после операции по видеосвязи – он отводил глаза, натянуто улыбался и старался скорее закончить разговор, и я поняла, что у мужа кто-то появился и не испугалась спросить его напрямую. Он не стал отрицать, лишь просил прощения за то, что оказался слабым, за то, что не смог преодолеть испытания, за то, что в этих чудовищных обстоятельствах позволил себе полюбить другую. А мне стало даже легче, свободнее на душе, ведь в тот момент мне не хотелось любить, принимать близость, скорее я нуждалась в одиночестве, в преодолении депрессии и перезагрузке, я была не способна дарить ему счастье и заботу. Лечение очистило меня до состояния белого тонкого листа, и теперь я должна была заново наполниться позитивными и правильными составляющими, научиться любить себя и растить собственное благополучие».

Кому-то могло показаться это странным и невозможным, но София нашла в случившемся разводе множество положительных моментов, и в скором времени Полина осуществила свою мечту, поступив в один из древнейших университетов Европы – в Университет Саламанки, временно переехав жить к отцу в Испанию. Тогда девочка думала, что временно… но влюбившись в эту красочную страну, в доброжелательных темпераментных испанцев, в традиции, историю и менталитет… Полина осталась там навсегда.

Рядом с Софией снова была только Алла, все также стараясь поддерживать, помогать и дарить тепло этой сильно повзрослевшей девочке, ведь отношения со отцом так и остались натянутыми, но теперь безразличными для Сони.

Заполнять пустоту оказалось не просто, ведь избавившись от обиды и ненависти, София обрела тоскливое чувство одиночества, которое ныло по вечерам, как брошенная скулящая собака. Все чаще ужин сопровождался бокалом вина, пока принятие пищи и алкоголь не поменялись местами, и теперь уже бутылка спиртного чуть дополнялась легкими закусками, ненадолго приглушая давящее одиночество. София не справлялась со своей задачей наполниться чем-то достойным и благородным, она медленно превращала белый лист в бесконечно серое безликое пространство. С каждым выпитым бокалом и бездарно прожитым днем нарастало ощущение беспомощности и отвращения к себе, а в зеркале отражалась неухоженная, располневшая от уколов и вина женщина с безразличным помутневшим взглядом, и только очередное плановое обследование заставило Софию немного освежить свою внешность и выбраться из алкогольной дыры, чтобы сесть за руль в адекватном состоянии.

Стены больницы напомнили о прожитых процедурах, к горлу подкатила тошнота и Соня с трудом сдерживалась сидя в очереди хирургического отделения, когда из ординаторской вышел молодой врач, от которого веяло восхитительной туалетной водой, заставившей мгновенно забыть все омерзительные ощущения. Это было как в молодости… тот манящий потрясающий запах, указавший Софии на ее судьбу – на ее будущего мужа, и сейчас эта терпкая волна с древесными нотками приковала ее взгляд к широкой спине в белом халате, удаляющемся в длинном коридоре больницы. В груди что-то проснулось, отозвалось на этот приятный аромат и заставило оглядеть себя с ног до головы, от чего вдруг стало так стыдно, что Соня еще выше надвинула медицинскую маску, стараясь быть незаметной для окружающих.