Оливковые истории

Из трудового лагеря они уезжали вместе, крепко держась за руки и нежно обнимая друг друга, вдоволь наевшись ароматной клубники, выпив много вина и портвейна, а самое главное обретя искренние чувства и привязанность.

Это было счастливое время для них обоих, таких разных внешне, но невероятно схожих в душе и своих стремлениях. Они вместе ставили цели и задачи и успешно добивались результата; непреклонные в своих амбициях и суждениях они уверенно поднимались и росли, а вместе с их достижениями укреплялось взаимопонимание, уважение и любовь. Любая компания с радостью принимала их в гости, разделяла поездки и путешествия с этой невероятно гармоничной и веселой парой; где бы ни находились эти влюбленные сердца, там всегда слышался звонкий смех, гитарные напевы и увлекательные беседы.

В торжественный день их бракосочетания приехало столько друзей и знакомых, что даже площадь перед Бабушкинским ЗАГСом с трудом смогла вместить всех желающих. Свадьба была скромной, но счастье на лицах молодых перекрывало все возможные сомнения и трудности этого брака.

Алекса перекладывала черно-белые снимки, с которых широко и открыто улыбались отец и мама Сони. Да! Она действительно была очень маленького роста, даже в туфлях на высоком каблуке она еле дотягивалась до груди отца, осторожно надевая обручальное кольцо на его крепкую руку. Соня достала еще несколько фотографий: совместное путешествие родителей в Ялту, семейное фото с котом, несколько карточек с родственниками и друзьями.

– «Это все, что у меня сохранилось – охрипшим голосом произнесла София, – ты наверное тоже безмерно устала, может нам стоит немного вздремнуть, а завтра, я обещаю, что продолжу свой рассказ!»

Алекса кивнула, хотя ей не терпелось услышать продолжение истории о старшей Софии, но физические силы были на исходе, глаза слипались от нестерпимого желания заснуть, а голова с трудом переваривала тяжелую информацию. Соня принесла две большие подушки в чистых выглаженных наволочках и мягкие флисовые пледы, в которые сестры уютно закутались и моментально заснули на разложенном тканевом диване.

Глава 5

– «Я немного похозяйничала у тебя, – залепетала Алекса, когда заспанная старшая сестра вышла на кухню, – кофе и сэндвичи уже готовы!»

На столе был сервирован скромный завтрак, а яркие ароматы свежесваренного кофе и свежевыжатого апельсинового сока как будто соревновались между собой, насыщая утреннее пространство. День обещал быть жарким, и Соня предложила переместиться на пляж, заверив сестру, что знает невероятно красивые и уединенные места белоснежного пляжа Кастельдефельс. Расположившись в тени на толстом покрывале, девушки с нетерпением ждали момента, когда снова смогут окунуться в историю прошлых событий.

Это было начало весны тысяча девятьсот восьмидесятого года, Москва медленно избавлялась от февральских сугробов, просыпаясь, расправляя могучие плечи и готовясь к особенному событию – к Олимпиаде, первый случай, когда крупное спортивное соревнование мира доверили не просто представителю Восточной Европы, но и социалистической стране. Это время стало для москвичей большим испытанием, ведь столица просто обязана была провести эти Игры на высшем уровне, несмотря на спад в экономике и нестабильную ситуацию в городе и в стране в целом. Москву старательно избавляли от сомнительных элементов, переселяя неблагонадежных граждан «за сто первый километр» и сделав въезд в столицу ограниченным. Чуть ранее в городе было проведено несколько рейдов по ликвидации нелегальных таксистов, по устранению организованной преступности и изъятию огнестрельного оружия, находящегося у криминальных группировок. Школьников планировали массово отправить в пионерские лагеря, а вот на студентов ложилась большая ответственность: из них готовили волонтеров, фельдшеров, носильщиков, продавцов и переводчиков. Но были и положительные моменты у этого мероприятия: на полках продуктовых магазинов наконец появились товары, даже их изобилие, началось строительство спортивных объектов и инфраструктуры, город стал чище, наряднее и спокойнее. Необходимо было в кратчайшие сроки построить современные гостиницы, новый телерадиокомплекс и ликвидировать продовольственный дефицит. И все было выстроено и подготовлено хоть и с чудовищной бесхозяйственностью… Лишь одно, но глобальное событие омрачило предстоящие Олимпийские игры – уже в разгар подготовки к Олимпиаде, перед самым Новым Годом, в конце декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, Советский Союз ввел войска в Афганистан и, в знак протеста, более пятидесяти делегаций стран мира отказались приехать в Москву.

В период этих масштабных событий, где-то на окраине расцветающего города – в трехэтажном доме на Палехской улице, маленькая обессилившая женщина маялась низким давлением, нестерпимой болью и душевными терзаниями. Отец, воспользовавшись появившимся ассортиментом в магазинах, всячески старался угодить супруге, покупая различные лакомства и деликатесы, но Софию не радовало ни разнообразие на столе, ни забота супруга, ни долгожданная поздняя беременность, ни наступление календарной весны. Конец марта выдался нестабильным в плане погоды: снег сменяло ослепляющее солнце, ветер сбивал с ног, принося влажность и уныние, а грязные окна дарили лишь черные пейзажи, наполненные слякотью и гололедом.

В зеркальном отражении давно исчезла задорная миниатюрная девчонка, заряженная счастливыми эмоциями и звонким смехом, и только уставшее полное тело с отеками и страданиями на лице, грустно висело в облаке мутного стекла. София корила себя за то, что не испытывала ожидаемой радости от своего положения, не рисовала в своих фантазиях счастливых милых моментов, связанных с появлением ребенка, не растворялась в эйфории будущих материнских забот. Супруги искренне старались достойно преодолеть эти трудности и, примерив роль ответственных и счастливых родителей, войти в новый жизненный этап, до которого оставалось всего лишь шесть весенних недель. Измотанные зимними холодами и пасмурным небом, все ждали обнадеживающего солнца и тепла, но погода давала порадоваться лишь на мгновение и вновь засыпала будущий олимпийский город мокрым снегом.

В один из таких промозглых серых дней Софию потревожил телефонный звонок, она с трудом поднялась из кресла и неторопливым шагом дошла до кухни, но телефон замолчал и тут же зазвонил снова, заставив женщину мысленно выругаться и поднять трубку.

Известие на том конце провода было гораздо печальнее, чем сюжет за окном, и горячие слезы Софии, смешиваясь с ледяными каплями дождя, отобрали последние силы. Супруг успел подхватить ее, прежде чем маленькая женщина грузно опустилась на твердый пол пятиметровой кухни и хрипло прошептала: «Мама умерла!»

Вместе с мамой умерла надежда, любовь и опора, София была уверенна, что именно мама поможет ей после рождения ребенка, будет опекать и подсказывать, направлять и советовать, исправлять ошибки и сглаживать острые углы, научит ее любить и заботиться о малышке. Ведь так было всегда: мамина теплая ладонь гладила растрепанные волосы, вытирала слезы печали и прижимала к своему доброму отзывчивому сердцу, исцеляя любые болезни и даря надежду и уверенность. Сейчас эта зловещая новость о потере самого родного человека отзывалась в сердце так остро, что сопротивляться ей не было сил.

Все хлопоты, связанные с погребением, отец конечно же взял на себя, ведь София была жутко подавлена, а ее самочувствие вызывало тревогу, в связи с чем муж настаивал на госпитализации, но супруга наотрез отказывалась лечь в больницу до похорон матери. Погода как будто намеренно испытывала ее на прочность, и температура за окном снова опустилась до глубоких минусовых отметок, воздух пронзительно срывался на вой в своих порывах, а черные деревья ложились на землю, не способные сопротивляться мартовскому ветру.

Изможденная маленькая женщина стояла у могилы матери в старом зимнем пальто, грубые пуговицы которого не застегивались из-за огромного живота, пытаясь прикрыть грудь пуховым платком, но ветер яростно срывал его, оголяя заплаканное лицо и душу. Деревенское кладбище, расположенное на высоком берегу реки, было занесено сугробами, снег заваливался в короткие сапоги и беспощадно морозил отекшие ноги. Здесь – за городом, как будто никто не слышал о том, что наступила весна.

Родные места больше не дарили силы и вдохновение, не напоминали о беззаботном детстве и счастливой молодости, лишь на мгновение, заметив облупившийся указатель «колхоз Борец», в глубоком сознании повеяло ароматом клубники и теплотой их первой встречи… где это счастье, которое тогда казалось безграничным, где та уверенность и легкость, почему сейчас так холодно и больно, и даже его родные объятия не спасают от зловещей стужи?!

Теплый воздух автобусной «печки» не способен был оттаять обледеневшее пространство и продрогшее до кончиков волос тело, и только дыхание супруга согревало ее ледяные ладони и не позволяло впасть в отчаяние. Лишь оказавшись в родительском деревенском доме София ощутила, как тает корка льда на ее обмороженных щеках, а красное сухое вино, пробежав по венам, уверенно избавило от лютого холода, подарив счастливое чувство расслабленности и приятного жара. Так давно София не испытывала подобных ощущений, удивительно, но на мгновение ей стало безразлично происходящее и, улыбаясь, она медленно провалилась в сон.

Возвращение в сознание оказалось жутко болезненным и тяжелым, почувствовав рвотные позывы и давящую боль, София с трудом открыла глаза, но размытые очертания не позволяли оценить ситуацию и обстоятельства. Лишь спустя несколько минут, в узкой полосе света, пробивающегося из коридора в темную палату, ей удалось различить силуэты супруга и персонала в белых халатах. Тихо застонав, женщина вновь впала в бессознательное состояние, успев опорожнить свой желудок на затёртый линолеум и заставив суетиться недовольных людей в освещенном коридоре.

Более пяти суток высокая температура не сбивалась ни капельницами, ни уколами, антибиотики также не давали ожидаемого эффекта, но врачи безразлично разводили руками и отговаривались заученными фразами, про вирусную инфекцию, с которой ослабленный беременностью организм плохо справляется:

– «Что Вы паникуете?! Еще пару дней и вирус пойдет на спад, она здесь не единственная больная в нашем отделении!»

Но для отца она была единственной не только в стенах этой жуткой деревенской больницы, но и на всем Свете. Спустя два дня температура действительно спала, но это не улучшило состояние супруги, она совсем не вставала с кровати, с трудом вдыхая больничный воздух, лишь тихо стонала и умоляюще смотрела в его голубые глаза, наполненные искренними переживаниями и беспомощностью. Еще через несколько дней отцу удалось добиться перевода Софии в столичную клинику, где наконец ей был поставлен правильный, но неутешительный диагноз – пневмония! Сильное переохлаждение, затяжной стресс и безграмотное лечение дало свои плоды, но сейчас появилась надежда на выздоровление, ведь Боткинская больница уже тогда славилась выдающимися специалистами и достойным оснащением. Женщине предоставили отдельную палату и выдали соответствующие назначения, благодаря которым уже к вечеру на ее лице появился слабый румянец и зверский аппетит. Впервые за последнюю неделю отца окутало сладкое чувство спокойствия и крепкого сна.

В послеобеденные часы посещения он уже дежурил у входа в отделение, ожидая, когда медсестры дадут разрешение пройти в палату к супруге, но к его удивлению, Софии не было ни на больничной койке, ни в коридоре.

– «Ну вот, а Вы переживали, уже бегает где-то Ваша жена!» – обратился к отцу седой крупный мужчина в белом халате, но эту оптимистичную речь нарушил испуганный взгляд молодой санитарки.

– «А Вы не в курсе? – почти прошептала она, не соображая чьей реакции опасается больше: главного врача или обеспокоенного супруга, – после обеда пациентку увезли в реанимацию, у нее внезапно началась родовая деятельность…»

Отец уже не слушал дальнейшее повествование бледной девушки, а бежал по длинному коридору вслед за седым главным врачом, и лишь холодная распашная дверь с надписью «РЕАНИМАЦИЯ» заставила обоих остановиться.

– «Вам дальше нельзя! Ожидайте!»

Ожидание – странное слово… Да! Всего лишь слово! Но на что способны эти несколько букв: ожидание дарит надежду, дарит возможность перенестись в будущее, нарисовав различные исходы этого мучительного процесса; ожидание – действие без определенного отрезка времени… мгновение… час… год… или вечность; ожидание – приговор, способный отобрать силы, эмоции, жизнь…

Сейчас это короткое слово медленно убивало не только Софию, но и ее супруга, застывшего в этом ожидании на железной банкетке Боткинской больницы.

– «У Вас родилась девочка, – разнеслось грубое шипение главного врача по мрачному пространству больничного холла, – она очень слаба – недоношенная, мы переведем ее в детский стационар», – и увидя абсолютное безразличие к этой информации и предвкушая следующий вопрос, с искренним сочувствием произнес:

– «К сожалению, Ваша жена впала в кому, мы делаем все возможное, чтобы стабилизировать ее состояние, но на фоне вирусной инфекции у нее развилась пневмония и отек, на данный момент она подключена к аппарату искусственной вентиляции легких… нужно ждать…» Снова ждать!

Отец снова сидел на ледяных каменных ступенях Боткинской больницы, смиренно принимая хлопья мокрого снега и бездушного порывистого ветра, казалось, он и сам впадает в кому от произошедшего и осознанного трагизма этих событий. Молодой, уверенный, крепкий мужчина плакал… от бессилия, от невозможности забрать ее боль себе, от отчаяния и ненавистного слова «ожидание».

Дни тянулись серым мрачным периодом, не давая ни положительной ни отрицательной динамики – «состояние стабильно тяжелое» – такие страшные, но оставляющие надежду слова. И он верил, ждал, что София сожмет его руку и по тонким венам побежит долгожданное исцеление. Только поздним вечером отец покидал больничные стены, давая себе небольшую передышку и ранним утром снова «заступал на дежурство» у кровати жены. Эти мучительные часы ожидания возвращали его к счастливым клубничным моментам трудового лагеря, к Ялтинским нежным ночам, к веселым новогодним праздникам и к миллиону прекрасно прожитых дней, заполняя сердце жгучей досадой, что все это может остаться только в его воспоминаниях.

Все эти долгие годы София оставалась для него самой необходимой, уютной и заботливой, согревая, успокаивая и вселяя надежду в любых обстоятельствах, всегда задорная и упрямая… всегда, но не сейчас. В глубине ее закрытых глаз он видел бессилие и искреннюю усталость.

«Где ты, стройная красавица с бронзовым загаром и густыми русыми волосами, кокетливо выпускающая тонкую струйку дыма и игриво поднимающая бокал белого вина?! Почему сейчас твои нежные губы не пахнут клубникой, а синеют от удушливых трубок, почему я не уберег тебя?!» С такими тяжелыми мыслями отец покидал палату реанимации в очередной поздний весенний вечер.

Следующее утро разбудило его неожиданно яркими лучами и плюсовой апрельской температурой за окном, придав немного уверенности и позитивного настроя. С того самого дня похорон ее матери погода оставалась пасмурной и хмурой, и только сегодня, впервые с начала календарной весны, небо порадовало ослепительными солнцем и теплом, а отрывной календарь напомнил о великом празднике Благовещения, отобразив красным цветом седьмой день апреля. Отец скупо улыбнулся, ощутив долгожданный прилив надежды: «Благие вести! Сегодня будут благие вести!» С этими мыслями он почти бежал по ступеням подземного пешеходного перехода, проходящим под оживленным Ленинградским проспектом, остановившись лишь на мгновение, чтобы купить букет бордовых роз на длинной ножке с толстыми шипами. София любила кустовые розы нежно – персикового цвета, фиалки и белые тюльпаны, но отец считал, что такие мелкие цветы не способны выразить его огромное искренне чувство к ней.

Койка Софии в реанимационном отделении была пуста и отец с облегчением и нескрываемой радостью бросился к сестринскому посту, чтобы уточнить в какую палату перевели его жену, но навстречу ему вышел все тот же седой врач, жестом пригласив беспокойного мужчину в свой кабинет. Воздух подозрительно застыл, насыщая тишину помещения горьким вкусом и изнуряющим предчувствием беды, фразы повисли в пасмурном пейзаже, как парализующее затишье перед цунами и в эти секунды отец ощутил как обжигающая волна окатила его тело, как в голове прогремели страшные «взрывы», как пронзили его открытое сердце злые электрические молнии, заставив навсегда замолчать нежный доброжелательный ритм, переключив его на бездушный автоматический режим.

В зловещей тишине старого кабинета было слышно, как с исколотых шипами ладоней отца падали крупные капли крови, пряча в своих ручьях невыносимо жгучие слезы.

– «Я настаиваю на вскрытии!» – вдруг громко и сухо, как будто произнесенные абсолютно другим человеком, прозвучали слова отца.

Больше никто не видел его слез, ведь в этом новом автоматическом режиме сердца не было чувств сожаления, сострадания и сентиментальной печали, сердечную мышцу окутала стальная колючая проволока, настроив программу на справедливое наказание всех причастных к смерти его любимой Софии.

Теперь он верил только в свою правоту, в собственные аргументы и интуицию, не принимая во внимание чужое мнение и советы. Он должен был настоять на госпитализации Софии еще до похорон матери, должен был заставить врачей деревенской больницы пересмотреть лечение, ведь он был прав, но не уверен… не убедил… иначе любимая женщина была бы жива. С этого дня никто не мог оспорить его мнение, с ним можно было только согласиться или отступить. Любые попытки вступить в спор или поставить под сомнение его точку зрения вызывали немыслимую агрессию и гнев, как будто отец боялся, что, уступив и усомнившись в себе, он снова может допустить трагедию.

Пустая квартира на Палехской улице казалась невыносимо одинокой и только телефонные звонки то и дело выдергивали отца из состояния задумчивой печали.

– «Здравствуйте! – прозвучал женский голос на том конце провода, – я могу Вас поздравить…»

– «Поздравить?! – с недоумением произнес отец, ведь последние несколько дней из телефонной трубки раздавались лишь искренние соболезнования, – С чем?»

– «Ваша девочка больше не нуждается в стационарном наблюдении, и Вы можете ее завтра забрать, мы подготовили все документы к выписке…» Девушка озвучила список необходимых вещей и время, в которое нужно приехать за ребенком, о котором он ни разу не вспомнил. Отец огляделся – в квартире не было ничего для новорожденной малышки, кроме небольшого пакета со старыми вещами, собранными подругами Софии. Он вытащил скомканное байковое одеяло и несколько крошечных вещей, небрежно бросив их на диван и позволив себе также небрежно заснуть в этом полном беспорядке и одиночестве.

Стеклянная дверь грудничкового отделения давила чувством растерянности – какие эмоции он испытает, увидя свою… нет… их с Софией дочь?! Возможно девочка похожа на любимую жену, которой больше нет, и это вызовет горечь, сожаление и печаль; может у нее отцовский взгляд и крепкие ручки; может она мила и очаровательна и заставит забыть о плохом; а может он с ужасом осознает, что эта кроха и есть причина смерти Софии…

– «Присаживайтесь, девочку сейчас принесут, – произнесла улыбчивая медсестра, забирая пакет с вещами, – она у Вас боец, выкарабкалась!»

Все это время маленький беззащитный человечек боролся за свою жизнь, без поддержки, любви и внимания, не ведая о том, что своим несвоевременным появлением на Свет невольно стал косвенной причиной трагедии. А если бы малышка не выжила, то ее похоронили бы рядом с двумя свежими могилами… От этих жутких мыслей на лбу выступили капли холодного пота и отец сильно занервничал, но в этот момент послышался скрип двери, и медсестра передала ему на руки маленький кулек в старом байковом одеяле. К счастью, малышка крепко спала, успев привыкнуть к равнодушию окружающих, не реагирующих на ее истошный плач, к холодной пустышке и грубым рукам санитарок. Отец не испытал умиления, прилива чувств и сентиментальности, скорее стыд и боль от того, что не мог избавиться от невыносимых мыслей: «Зачем ты родилась? Почему все так сложилось?»

Такси остановилось у серого панельного дома и отец аккуратно выбрался из машины, стараясь не разбудить малышку, все еще боясь заглянуть в ее крохотное личико, которое почти полностью закрывал огромный чепчик и резиновая пустышка. Расплатившись, он зашел в сырой подъезд и поняв, что ребенок вот-вот проснется, почти вбежал на второй этаж к старой ободранной двери и поспешил нажать кнопку дверного звонка, висевшего на тонком проводе. По ту сторону двери раздалась громкая свирель и малышка закряхтела, заерзала у него в руках, выплевывая пустышку и морщась от холодного воздуха, заставив отца испытать странное паническое чувство.

– «Кто там?» – послышался долгожданный голос за дверью.

– «Это муж Софии».

Глава 6

Алла бежала за автобусом, загребая кедами дождевую воду и размахивая тяжелыми сумками, лишь вскочив на ступеньку, она прижалась спиной к стеклянной двери и выдохнула, но запотевший циферблат на руке вновь заставил ее суетиться. Опоздание влекло за собой очередной неприятный разговор с соседкой, которая так любезно выручала девушку и требовала к себе должного уважения и соблюдения определенных договоренностей. Но нежно-голубое детское платье в белый горошек, аккуратно сложенное на дне мокрой сумки, стоило всех неприятных разговоров в мире, а вместе с нарядом Алла везла важное и радостное известие, в том числе и для соседки Антонины Семеновны. Не дожидаясь пока пожилая женщина начнет свой недовольный монолог, Алла достала белую коробку с магической надписью «Птичье молоко» и громко закричала:

– «Сонечку берут в ясли!»

Антонина Семеновна от неожиданности и громкого крика чуть не выронила торт и даже забыла все негативные слова, которые собиралась сказать Алле по поводу ее очередного опоздания.

– «Как же это? Сонечке только год и месяц, а Белла обещала, что не раньше осени рассмотрит наше зачисление!»

Антонина Семеновна так привыкла к Алле и маленькой Соне, что говорила о них, как о родной семье, используя местоимения «наша» и «мы», ведь уже целый год эта добродушная женщина помогала Алле с малышкой, бесконечно ворча, но искренне переживая за этих милых девчонок. Алла и сама не верила, что ей удалось уговорить заведующую детского сада Беллу Валентиновну принять Сонечку в ясли сразу после майских праздников. У девушки назревала студенческая сессия, она разрывалась между учебой, подработками и воспитанием годовалой племянницы, но ни разу не пожалела, не усомнилась в правильности своего решения.

Чуть больше года назад, впервые увидев это личико, укутанное в клетчатое одеяло и чепчик явно не подходящий по размеру недоношенной крохотной девочке, Алла мгновенно прониклась любовью к дочери своей трагически ушедшей старшей сестры и никогда, ни на секунду, в ее голове не пробежала мысль о том, что эта малышка может быть в чем-то виновата, тем более в смерти матери. Эти несколько минут в темном коридоре сырого подъезда решили судьбу маленького человека – отец без каких-либо сомнений передал кряхтящий сверток на руки восемнадцатилетней Алле и до сегодняшнего дня ни разу не появился на пороге этого старого дома, напоминая о себе лишь регулярными денежными переводами и присвоенной фамилией и отчеством в свидетельстве о рождении, а имя, казалось, даже и не могло быть другим – только София, как ее мама. Алле было тяжело, но она никогда не жаловалась, ведь появление новорожденного ребенка вернуло ее к жизни после той трагической весны, в которой она потеряла близких людей: маму и сестру.

Первый месяц оказался самым сложным – Сонечка и Алла привыкали друг к другу, учились заботиться, понимать, подстраиваться, и соседка Антонина Семеновна так вовремя появилась в их жизни. Опытная женщина давала бесценные советы, помогала в период болезней и трудностей, да и просто поддерживала добрым словом и ощущением заботы. Антонина Семеновна давно коротала свои дни в полном одиночестве, но знакомство с Аллой заставило ее вновь почувствовать собственную необходимость, чувство утерянной теплоты и желание жить, а с появлением малышки она помолодела и даже окрепла физически, ей шли на пользу длительные прогулки с коляской и искренние умиляющие эмоции, которые излучала маленькая Соня. Вот так, три одиноких сердца, казалось абсолютно ненужные никому на этом Свете, объединились в маленькую дружную семью и сейчас Антонина Семеновна даже расстроилась, услышав новость про зачисление в ясли и предположив, что снова может оказаться невостребованной. Алла, уловив печальный взгляд, поспешила обнять ворчливую старушку, уверяя, что они всегда останутся близки и необходимы друг другу.

Из-за обшарпанного угла коридора выглянула пухленькая малышка и с радостным звонким смехом бросилась в объятия Аллы, прижимаясь к ее мокрым от дождя волосам.