Секретный код ЧуньЯ в мире людей

3 – Лайки вместо дыхания / и гранит из песчинок состоит

"Дыхание – это жизнь. Лайк – это пыль на экране. Но когда пыли становится слишком много, ею уже не дышишь – ею давишься."

Планирование – священный ритуал взрослых. Леся раскладывала предстоящий день в голове, как пасьянс: работа, школа, магазин, звонок тетке (краткий!), хоть пять минут для каракулей… Каждое "дело" излучало свой оттенок энергии: тревожный (работа), раздражающий (школа), утомительный (магазин), тягучий (тетка), желанный (каракули).

Чун-ЧуЯ, притаившаяся в кармане куртки Вики (она обожала там спать, убаюканная ритмом шагов), почувствовала этот мысленный вихрь. Инстинктивно она расширилась, как невидимый шар, пытаясь охватить все пространство предстоящих событий, проникнуть в суть задуманного. Помочь? Научиться? Пока только тренировалась в этом сложном искусстве человеческих планов. Вики и её "вселенная планирования" была проще: школа, двор, друзья, мультики, тик-токи. Но даже здесь Чун-ЧуЯ тонула в разнообразии. У мамы же – настоящий эмоциональный Большой Адронный Коллайдер, где сталкивались частицы надежд, страхов, "надо" и редких "хочу". Чун-ЧуЯ плыла в этом потоке, ее крылышки трепетали от перегрузки. Благо, поле для тренировок было огромным.

Например, за ужином. Папа, поглощая борщ с салом и чесноком (его личный Эверест вкуса и пользы), с энтузиазмом вещал:

– Вот это сила, Леська! Чесночок – природный антибиотик! Сало – энергия! Наши предки знали толк!

Вики, в этот момент, ковыряла вилкой в тарелке, скептически разглядывая колбаску (ее скромный Олимп):

– Ммм… Как-то невкусно все это ваше полезное… – пробормотала она.

Чун-ЧуЯ, паря над столом, ловила волны. Вкус как таковой был ей чужд. Но она отлично чувствовала последствия. В памяти всплыл неприятный казус: смесь молока и селедки, обернувшаяся для Вики долгим заточением в "тронном зале". Чун-ЧуЯ осторожно направила этот образ-предупреждение в сторону девочки, как легкий бриз. Вика вздрогнула, отодвинула тарелку. Лицо помрачнело.

– Не хотела бы я снова так надолго остаться наедине с унитазом… – задумчиво и громко произнесла она. Борщ, в отличие от зефирки, для нее был совсем не желанным. Попытка стащить зефирку после ужина была решительно оставлена.

Но вместо облегчения от здорового выбора на Виту накатила волна обделенности. Ей казалось, весь мир ест зефир, а она – нет. Грусть, густая и липкая, как варенье, поползла от нее, тучей, набухая с каждой секундой. Чун-ЧуЯ, все еще расширенная в попытке охватить мамины планы, оказалась прямо в эпицентре этой Витиной тучки. Расширяться в такой плотной грусти было невозможно и опасно! Крылышки Чун-ЧуЯ забились, пытаясь разогнать мрачное облако, расчистить пространство. Но ничего не выходило! В отчаянии она махнула крыльями сильнее – и комочки сгустившейся грусти, как пушистые, но колючие шарики, полетели… прямиком в Лесю.

Связь матери и ребенка – удивительная вещь. Леся, только что составлявшая мысленный список дел, вдруг почувствовала себя… обделенной. И одинокой. И почему-то бедной. Тоскливая волна накрыла с головой.

– "Боже, как Вики умудрилась провалиться в такую бездну тоски за пять минут?!" – пронеслось у нее в голове, застилая все планы серой пеленой. Она машинально потянулась к телефону, лежавшему рядом. Экран мигнул, предлагая забытье в соцсетях.

Но тут Леся поймала себя. Взгляд упал на Вики, сидевшую с поникшей головой. Вместо того чтобы открыть ВК, Леся сделала усилие, отодвинула телефон и сказала, глядя на дочь:

– Вика, ты знаешь, ты у меня просто молодец! Все замечают, как ты постройнела, как здорово выглядишь! Какая сила воли – отказаться от сладкого! Вот этот зефир… – Леся показала на вазочку, – такой аппетитный, манящий… А ты удержалась! Горжусь тобой!

Викина тучка грусти дрогнула. Она подняла голову, в глазах мелькнул огонек. Она выпрямилась.

– Все просто! – четко и твердо заявила Вика, будто отдавая приказ самой себе. – Хочу быть сильной и ловкой! Хочу держать себя в форме! Больше не толстеть! –Облако грусти буквально рассыпалось в воздухе, как конфетти. Викина энергия снова стала чистой и целеустремленной.

Чун-ЧуЯ, усердно махавшая крылышками и не ожидавшая такого резкого поворота, не успела затормозить. С разгона она влетела в расслабленного и довольного папу, только что доевшего свою порцию "силы и пользы". От неожиданного эмоционального импульса (гордость за дочь + облегчение + сытость) папа аж подпрыгнул на стуле. Он наполнился еще большей гордостью и умилением, громко хлопнул себя по колену, обнял одной рукой Лесю, другой – Вики и громогласно провозгласил:

– Вот это я понимаю! Мои девочки! Красавицы и умницы! А кстати, где наш старший?!

А затем, как финальный аккорд своей радости, он… громко рыгнул. Прямо как рев сказочного дракона, довольного съеденной принцессой (в данном случае – борщом).

– Пардон! – смущенно, но все еще довольно крякнул он. – Благородная отрыжка довольного брюха!

На стол обрушилась буря эмоций: Лесино смущение, смешанное с усталой нежностью; смех Вики, уже чистый и звонкий; папино самодовольство и легкое смущение. Чун-ЧуЯ, оглушенная этим калейдоскопом, просто купалась в эфире. Любовь, терпение, радость, единение, глупое удовольствие от сытости и даже это дурацкое смущение – все смешалось в теплый, живой, настоящий коктейль. Она бы так и плавала в этой эйфории, забыв обо всем…

– ОТКУДА ЭТО?!

Голос Леси, только что мягкий и гордый, стал резким, как стеклорез.