Жить, пока бьется твое сердце

– Да это всё чушь! – кричал один. – У нас сосед тоже пил неделями, вот и поехал кукухой!

– Да ну вас! – отмахнулся другой.

Максим хотел пройти мимо, но взгляд зацепился за что-то дальше, за остановкой. Мужчина шатался посреди дороги. Его движения были неловкими, резкими. Он хватался за прохожих, как будто не мог устоять. И вдруг – с резким, звериным рыком – вцепился зубами в плечо женщины.

Её крик пронзил улицу. Толпа взорвалась. Люди закричали, кто-то бросился бежать, кто-то застыл на месте. Женщина пыталась вырваться, но мужчина держал её с нечеловеческой силой, кровь уже пропитывала её куртку.

– Бежим! – крикнула Софья, сжимая руку Максима так сильно, что он почувствовал её дрожь до костей.

Они рванули с места. Дыхание сбивалось, сердце грохотало в груди. Шум толпы накатывал со всех сторон – крики, топот, плач. Макс и Софья свернули в подворотню, прячась между гаражами. Металлические стены пахли ржавчиной, откуда-то капала вода.

– Это же… – начал Максим, но голос дрогнул.

Софья вцепилась в его рукав, глаза блестели от ужаса.

– Я видела! – её голос сорвался на шёпот. – Он его кусал… как будто хотел сожрать!

Она дрожала всем телом. Макс, сам едва держась, обнял её, прижимая ближе, словно хотел отгородить от всего мира. Но внутри у него тоже холодело. Они оба знали: это был не просто случайный «пьяный». Это было что-то другое. Что-то страшное.

Вечером город словно обезумел.

С улицы доносились крики, вой сирен и гул бегущих толп. В окнах мелькали красные отблески мигалок, улицы казались разорванными на куски паникой и страхом.

Максим сидел на подоконнике, уставившись вниз. Люди бежали, спотыкались, падали, поднимали детей на руки и исчезали в тьме. Никогда прежде он не видел, чтобы весь город двигался так – как будто сам воздух требовал спасаться.

Телевизор в гостиной был включен. Из динамиков гремел сухой голос диктора:

– «Оставайтесь дома! Не выходите на улицу! Избегайте контактов с заражёнными!»

На экране мелькали тревожные заголовки, панорамы пустых улиц, вспышки хаоса.

Софья сидела рядом, сжав колени и прижавшись к спинке дивана. Её глаза не отрывались от экрана, хотя сама она казалась далёкой.

Ночь принесла новый удар. Телефон вдруг завибрировал на столике. Макс схватил его – на экране высветилось: Мама.

– Мам! – закричал он в трубку.

Ответа не было. Только шум. Крики, рваное дыхание, визгливые голоса, где-то на фоне – выстрелы.

– Мам! Мам, ты меня слышишь?! – голос Максима ломался, превращаясь в крик, больше похожий на отчаянный вой. – Скажи хоть слово… скажи, где ты!..

Ответа не было. Лишь треск помех и тяжёлое дыхание, а потом – тишина. На экране мигнуло холодное: «Вызов завершён».

Максим уставился в телефон, словно надеялся, что тот оживёт и снова выведет её голос. Но дисплей был мёртв и пуст. Слёзы сами покатились по щекам, он судорожно втянул воздух, а сердце колотилось так, будто пыталось вырваться наружу.

Комната будто съёжилась, погрузившись в гнетущую пустоту. Даже дыхание стало тяжёлым, болезненным. Только телевизор продолжал надрывно орать, перебрасывая один жуткий кадр за другим: окровавленные улицы, люди в панике, падающие тела.

Максим закрыл лицо руками и прошептал глухо, как молитву:

– Мам… пожалуйста…

Софья подошла к Максиму и обняла его со спины. Её голос прозвучал еле слышно, но твёрдо:

– Мы справимся… слышишь? Мы должны справиться.

Максим кивнул, но слова застряли в горле. Он понимал: родители могли не вернуться.

Он закрыл шторы, проверил замки на дверях и только тогда впустил Соню в свою комнату.

– Останься здесь. У меня дома безопаснее, чем одной.

Софья кивнула. Она положила худи на спинку стула и устало села на кровать.

– Здесь… тише, – произнесла она, вслушиваясь в далёкие сирены.

Макс сел рядом, чувствуя, как пустота квартиры давит всё сильнее. Тишина не означала безопасность.

Не было привычного гула машин под окнами, не слышался лай собак, даже скрип старых дверей подъездов, обычно раздававшийся где-то вдалеке, исчез. Воздух за стеклом казался густым, как будто сам мир задержал дыхание.

Утро встретило их мёртвой, вязкой тишиной.

Во дворах зияли пустые детские площадки – качели замерли на месте, их ржавые цепи не издавали ни звука, даже когда дуновение ветра должно было качнуть их. Скамейки были заметены тонким слоем серого снега, не тронутого ни одной ногой.

Город будто умер за одну ночь. Многоэтажки стояли мрачными коробками с тёмными окнами; редкие шторы колыхались, но это движение скорее пугало, чем успокаивало. Асфальт был пуст, ни единого следа шин, ни единого голоса. Даже птицы – вечные жители этих дворов – исчезли, словно их выжгли вместе с жизнью.

Максим долго смотрел в это безмолвие и поймал себя на мысли: будто кто-то нажал на невидимую кнопку «стоп» и выключил весь мир вокруг.

– Страшно тихо… – шепнула Соня, не отрываясь от открытого окна.

Максим вздохнул и отступил от окна. Пустота давила сильнее любых сирен.

– Нам всё равно нужно выйти. В магазин, хоть за хлебом.

Они вышли на лестничную площадку и сразу замерли.

Под ногами на сером бетоне блестели бурые следы, будто кто-то тащил по полу тёмное пятно. С верхних этажей медленно стекал тонкий ручеёк крови. Он тянулся вниз, каскадом перепрыгивая ступени. Каждая капля падала с глухим «кап-кап», и этот звук отдавался эхом по всему подъезду.

– Боже… – выдохнула Софья, прижав руку к губам.

Запах тоже был невыносим: резкий, сладковатый, как от свежего мяса, вперемешку с удушливой кислотой. От него мутило, хотелось закрыть нос и убежать.

– Быстро вниз, – хрипло сказал Макс, стараясь не смотреть на лестницу выше.

Они спускались с пятого этажа, торопясь, но каждый шаг отдавался слишком громко. Подъезд казался пустым, но эта пустота только пугала сильнее. И всё время – один звук: капли крови, падающие где-то над ними.

На первом этаже они толкнули тяжёлую дверь и вышли во двор. Снег под окнами уже был испачкан – белое полотно исполосовали багровые разводы. Ветер шевелил бумажки, разносил по двору пепел и клочья мусора.

Магазин внизу встретил их разбитой витриной. Стекло хрустело под ногами, света внутри не было. Они бросились внутрь, торопливо накидывая в пакеты всё, что попадалось: хлеб, консервы, воду.

И вдруг – резкий топот. Из глубины магазина кто-то вылетел, словно спасаясь. В панике он врезался в Максима, сбивая его с ног. Макс упал на холодный пол, локоть вспыхнул болью. Незнакомец, с лицом перекошенным от ужаса, даже не извинился – он выскочил на улицу и растворился в пустом дворе.

– Макс! Вставай! – закричала Соня, подхватывая его за руку. – Быстрее!

Они вылетели из магазина, не разбирая дороги, и снова вбежали в подъезд. Дверь захлопнулась за их спинами.

Теперь запах мяса и кислоты накрыл их особенно резко, будто усилился за время их отсутствия. Лестница всё так же сочилась кровью сверху, а гулкий кап-кап был единственным звуком во всём доме.

Максим и Соня переглянулись. Страх сжал горло так, что казалось, невозможно вымолвить ни слова.

– Домой… – едва слышно сказал Макс, и они кинулись наверх, стараясь не смотреть на красные следы под ногами.

Они вбежали на свой этаж, и каждый шаг отдавался гулким эхом, будто вся лестница слышала их бег. На площадке пахло ещё сильнее – густой, сладковатый запах мяса и жгучая кислая нота накрыли обоих, заставив спотыкаться от тошноты.

Максим дрожащими руками вытащил ключи, долго не мог попасть в замочную скважину. Казалось, что капли сверху стали падать чаще, и в тишине подъезда их ритм был страшнее любого крика.

– Быстрее, прошу тебя… – шептала Соня, озираясь по сторонам.

Наконец дверь щёлкнула. Они влетели в квартиру, и Макс тут же закрыл за собой все замки, щеколды, проверил цепочку. Только после этого позволил себе отойти от двери.

Но легче не стало. В коридоре было слишком тихо, тишина гудела в ушах. Через щели под дверью в квартиру всё ещё проникал запах крови и железа, и казалось, будто он впитывается в стены.

Максим бросил пакеты с едой на кухонный стол и опёрся руками, пытаясь успокоить дыхание. В висках стучало так, что мир качался перед глазами.

Соня прошла дальше, но шаги её были неуверенными. Она села на край стула, наклонилась вперёд и спрятала лицо в ладонях. Долго молчала, только её плечи подрагивали.

Макс медленно подошёл.

– Всё… всё хорошо. Мы дома, – попытался он произнести, но сам не верил в эти слова.

– Хорошо?.. – прошептала она с дрожью в голосе. – Там, на снегу… кровь… а этот… ручей… – она судорожно втянула воздух. – Я думала, что сойду с ума, пока мы спускались.

Соня подняла голову. Её глаза блестели от слёз, ресницы слиплись.

– Всё время этот звук, понимаешь? Кап-кап-кап… – её голос сорвался. – Будто оно течёт прямо за нами!

Она резко встала, обхватила себя руками и начала ходить по комнате.

Макс не выдержал, подошёл и остановил её, взяв за плечи. Соня всхлипнула и уткнулась ему в грудь.

– Я старалась держаться, – прошептала она, сжимая его футболку, – но мне так страшно, Макс… это самая ужасная ночь в моей жизни.

– Мы справимся, – сказал он глухо, почти сквозь зубы. – Слышишь? Пока мы вместе – мы справимся.

Он крепко прижал её к себе, не давая отстраниться. Соня дрожала, но чуть расслабилась в его объятиях.

За окном город по-прежнему молчал. И только где-то за дверью, в глубине подъезда, продолжал звенеть звук падающих капель.

Утро встретило их не светом, а гулкой тишиной. Максим едва успел открыть глаза, как резкий стук в дверь заставил его подскочить. Сердце сразу ухнуло вниз, дыхание перехватило.

– Кто там?.. – спросил он почти шёпотом, надеясь, что ошибся.

Несколько мгновений – только тишина. Потом знакомый голос, хриплый, сорванный:

– Это я, Миша! Откройте!

Они переглянулись с Соней. Макс торопливо снял цепочку, провернул ключ, и дверь приоткрылась.

Михаил буквально ввалился внутрь – запыхавшийся, с порванной курткой, грязным лицом и глазами, полными ужаса. Он хлопнулся на пол, тяжело дыша.

– Там… кошмар… – выдавил он, сглатывая. – Люди… они… это не люди больше.

Соня присела рядом, тронула его за плечо.

– Миша, что случилось?

– А мой отец… он пытался помочь… они его схватили, потащили в темноту. Я… я не смог… – голос Миши сорвался. Его руки дрожали. Он говорил прерывисто, задыхаясь от собственных слов:

– Я бежал сюда. Не знал, куда ещё…Я видел… соседа прямо у подъезда… они его разорвали, понимаете? На части! Как стая зверей!

– Господи… – прошептала Соня.

Макс сжал зубы, чувствуя, как внутри всё холодеет. Ему хотелось сказать что-то, но слова застряли. Он только кивнул.

– Правильно сделал, что пришёл, – наконец произнесла Соня тихо. – Вместе мы справимся.

Но спокойствия в её голосе не было – только страх.

Они втроём начали баррикадировать дверь. Подтащили к ней шкаф, наклонили стол, наложили сверху стулья. Макс срывал пот со лба ладонью, но руки всё равно дрожали.

– Так хоть немного спокойнее, – выдавил он.

– Думаете, мы долго так протянем? – спросил Миша, глядя на загромождённый вход.

Соня крепко обняла себя руками.

– Не знаю… но у нас нет другого выхода.

Вечером тишина в квартире стала невыносимой. Любой шорох за стеной звучал так, будто кто-то был внутри. И вот – за дверью раздалось. Сначала тихие шаги. Медленные, шаркающие. Потом – тяжёлый удар в дверь.

Соня резко зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Михаил вцепился пальцами в край стола, глаза расширились.

Шаги снова. Шарканье, будто кто-то босыми ногами тянулся по полу. Потом протяжный стон, низкий и глухой, словно из другого мира.

Максим схватил железную трубу, которую нашёл в кладовке. Держал её так крепко, что костяшки побелели. Сердце стучало в горле, дыхание сбилось.

За дверью кто-то медленно водил руками по металлу, скребя ногтями, будто проверяя, есть ли проход. Потом снова стук – глухой, тяжёлый. Шкаф дрогнул, и Соня прижалась к Максу, едва сдерживая всхлип.

Секунды тянулись как вечность. Шаги начали удаляться, всё медленнее, всё тише. И наконец – тишина.

Они не шевелились ещё долго, боясь даже вдохнуть. Лишь когда за стеной не осталось ни звука, Миша выдохнул со свистом, словно вернулся с края пропасти.

Максим всё ещё сжимал трубу, и только сейчас понял, что руки у него трясутся так, что он едва удерживает её.

На следующий день в квартире стало невыносимо тихо. Тишина теперь была другой – не пустой, а давящей, липкой. Максим открыл кран на кухне, прислушиваясь к гулу труб. Вода зашипела, плеснула грязными брызгами и стихла.

Он попробовал ещё раз – тишина.

– Всё, – выдохнул он.

Соня, сидевшая за столом, подняла голову. Её лицо стало бледным, губы пересохли. Она посмотрела на пустой стакан рядом и прошептала:

– Нельзя так долго. Мы умрём от жажды раньше, чем от этих… – она не договорила, но Макс понял, кого она имела в виду.

Он молчал. Слова застревали в горле. В груди копился холодный ком – понимание, что сидеть здесь бесконечно невозможно.

В комнате треснул радио-приёмник. Хрип, шум, прерывистые фразы:

– «Эпидемия… срочная эвакуация… оставайтесь… дома… помощь…»

Голос то пропадал, то возвращался, разрываемый статикой. Слов почти не было слышно, но смысл был ясен: помощи ждать не стоит.

Максим уставился на старый приёмник, словно надеялся вырвать из помех хоть одно внятное предложение. Но эфир вновь утонул в гуле.

Он медленно опустил руки на стол, переплёл пальцы.

– Значит, всё. Мы сами за себя.

Соня молча подошла ближе и сжала его руку. Её пальцы дрожали, но в движении чувствовалась решимость. Она посмотрела ему прямо в глаза – в них отражался страх, но и твёрдое «мы вместе».

Максим кивнул, хотя сердце стучало так, что отдавалось в висках. За окном по-прежнему лежал снег, но теперь он казался чужим, мёртвым. Небо висело низко, серое, будто город накрыли крышкой.

Их мир сузился до этой квартиры, а дальше – неизвестность, от которой мороз по коже.

Ночью к подъезду резко подъехала машина. Тишину двора разорвал визг тормозов, а свет фар прорезал темноту, выхватив из мрака фигуры людей. Они кричали, махали руками, звали кого-то, будто надеялись, что здесь ещё живые.

Максим, Соня и Миша прильнули к окну, затаив дыхание. Сердце у каждого билось в горле.

И вдруг из темноты, из тени домов, метнулись силуэты. Заражённые. Их крики были нелюдскими, звериными – рваные, хриплые, наполненные жаждой. Люди у машины открыли огонь. Грохот выстрелов разнёсся по всему району, эхо ушло вдаль, будто само небо вздрогнуло.

Секунда – и всё превратилось в ад: крики, визг, треск стекла, удары тел о металл. Потом… тишина. Жуткая, давящая.

На асфальте под окнами остались тела. Некоторые ещё шевелились, стонали, но вскоре всё стихло окончательно. Первой во двор вышла стая собак. Они осторожно подошли к мёртвым, принюхались и начали рвать плоть.

Соня резко отвернулась, прижимая ладонь ко рту. Миша зажмурился и выдавил хриплым голосом:

– Мы не можем так сидеть вечно. Нужно искать безопасное место. Максим не отрывал взгляда от двора, где шевелились тени собак.

– А где оно? – спросила Соня, голос её дрожал.

Никто не ответил. За окнами был только мрак, наполненный смертью.

Утро принесло не облегчение, а новую пустоту. Солнце едва пробивалось сквозь серое небо. Они решились выйти.

Подъезд пах кровью и затхлой сыростью. На улице воздух был густым, пропитанным гнилью и гарью. Снег потемнел, испещрённый буро-красными пятнами. На тротуаре валялись сумки, обувь, игрушки – всё, что люди теряли в панике.

– Будто война, – прошептал Макс, оглядываясь.

Они шли медленно, стараясь ступать тихо. Каждый шаг по хрустящему стеклу и снегу отдавался громом в ушах.

Витрины магазинов были выбиты, внутри – пустые полки, вывороченные прилавки. На улицах стояли перевёрнутые машины, окна домов зияли пустыми проёмами. Иногда казалось, что кто-то смотрит из темноты, но стоило присмотреться – там не было никого.

У аптеки лежало несколько тел. Лица у них были изуродованы, глаза остекленели. Снег вокруг давно пропитался кровью и почернел. Соня отвернулась, зажав нос рукавом, но запах гнили и химии всё равно пробивался сквозь ткань.

Внутри аптеки царил хаос: полки опрокинуты, лекарства рассыпаны, осколки стекла скрипели под ногами. На полу валялась аптечная сумка с разорванными упаковками. Максиму и Соне удалось наскрести бинты, обезболивающее и несколько таблеток от жара.

– Хоть что-то, – выдохнула Соня и спрятала лекарства в рюкзак.

Они вышли обратно на улицу. Город встречал их мёртвой тишиной: ни шагов, ни голосов – лишь ветер гнал по асфальту обрывки газет и полиэтиленовые пакеты, заставляя их шуршать, будто кто-то шептал из темноты.

Когда они проходили мимо одного подъезда, Соня резко остановилась, схватив Максима за руку.

– Смотри…

За мутным, в пыли и трещинах стеклом стояла фигура. Сначала казалось, что это просто человек – высокий мужчина в тёмной одежде. Но чем дольше они смотрели, тем яснее становилось: что-то в нём было не так. Лицо бледное, словно вымытое от крови. Губы посинели. Тело раскачивалось взад-вперёд, как у сломанной куклы.

Потом он поднял голову. Глаза – мутные, лишённые блеска, будто затянутые серой плёнкой. Но они точно смотрели на ребят. Замерли на них, вцепились взглядом, от которого мороз пошёл по коже.

Соня тихо выдохнула:

– Господи…

Фигура продолжала смотреть ещё несколько долгих секунд, а потом вдруг медленно ожила. Спиной, не меняя темпа, ушла в глубину тёмного подъезда, растворяясь в мраке.

Максим почувствовал, как холодный пот выступает на лбу. Он не понимал, что страшнее: если бы этот… человек бросился на них – или то, что он просто ушёл, будто ждал чего-то.

– Быстрее, – прошептала Соня, крепче сжимая его руку.

Они почти побежали, стараясь не оглядываться, но ощущение взгляда в затылок преследовало их ещё долго.

Возле старой школы, полуразрушенной и закопчённой, они заметили мальчишку лет двенадцати. Он сидел прямо на холодных бетонных ступеньках, обняв колени, уткнувшись лицом в грязный рукав. Сначала они подумали, что он мёртв, но слабое движение плеч выдало в нём жизнь.

Возле старой школы они заметили мальчишку лет двенадцати. Он сидел на ступеньках, обняв колени, и казался совсем крошечным на фоне облупленных стен и выбитых окон. Его одежда была в грязи, рукава порваны, а на щеках – следы слёз, смешавшихся с пылью.

– Эй… ты один? – осторожно спросил Миша.

Мальчишка медленно поднял голову. Красные, опухшие от плача глаза смотрели на них пусто, как будто он не до конца понимал, где находится. Он чуть кивнул, но не произнёс ни слова.

– Пойдём с нами. Вместе безопаснее.Соня шагнула вперёд, опустилась рядом, пытаясь разглядеть его лицо.

Он медленно поднялся. В этот момент Максим заметил на его куртке тёмные пятна – засохшая кровь. Но мальчишка тут же прижал рукав к телу, словно пряча его. Макс хотел спросить, но сдержался.

Они добрались до заброшенного магазина. Дверь была выбита, внутри царил хаос: пустые полки, разбросанные коробки, осколки стекла под ногами. Воздух был затхлым, пахнул плесенью и металлом.

– Тут можно переночевать, – сказал Максим, оглядываясь.

Они устроились за прилавком. Соня легла рядом с Максом, её тихое дыхание немного успокаивало. Мальчишка устроился чуть в стороне, отвернувшись, будто стеснялся. Он ни слова не сказал за всё время, лишь сжимал колени руками.

Ночь была гулкой. Снаружи завывал ветер, доносились далёкие крики. И вдруг раздался резкий вскрик.

Максим подскочил и увидел: мальчишка прижимает руку к груди, а из-под задранного рукава виднелась свежая рана. Следы зубов. Кожа распухла, края посинели.

– Чёрт… – выдохнул Миша, поднимаясь на ноги.

Соня побледнела, её глаза наполнились ужасом.

– Это укус… он заражён… Мальчишка разрыдался. Слёзы потекли по грязным щекам, он протянул к ним руки.

– Я не хочу умирать… Они… они всех забрали… маму… папу… Я бежал, они кричали, а потом… он укусил меня… Я не знал куда идти…

Максим застыл, не в силах ответить. Всё внутри сжалось от безысходности.

Соня прошептала:

– Мы не можем просто бросить его. Но… и рисковать тоже нельзя.

В тесном магазине повисла тишина, в которой каждый слышал только собственное сердце. Решение висело над ними, острое, как нож.

– Мы не можем его брать! Ты сама видела, он заражён. Через час он кинется на нас, и всё – конец, – резко сказал Миша, отступая назад.

– Замолчи! – вспыхнула Соня. Её голос дрогнул, но глаза горели. – Это ребёнок! Ты слышал, что он сказал? У него никого не осталось. Если мы его выгоним – это всё равно что убить.

– Лучше так, чем потом он перегрыз нам глотки, – Миша шагнул ближе, почти крича. – Ты не понимаешь?! Мы погибнем все, если оставим его рядом.

– Хватит! – перебил их Максим. Сердце билось так, что казалось, его слышно в темноте. Он обвёл друзей взглядом и тяжело вздохнул. – Спорить бесполезно. Решение должно быть одно.

Он посмотрел на мальчишку, свернувшегося у стены. Тот тихо всхлипывал, закрыв лицо руками.

– Я решу, что с ним будет, – сказал Макс твёрдо. – Но не сейчас. До утра он остаётся здесь. А утром… утром я приму решение.

Внутри повисла тишина. Миша сжал кулаки, но промолчал. Соня опустила глаза, губы дрожали. Только мальчик тихо шмыгал носом, вцепившись в собственные колени.

Максим отвернулся и закрыл глаза, но понимал: до утра сна всё равно не будет.

На рассвете всё стало очевидно. Мальчик уже не был прежним: его глаза потемнели, под ними пролегли синеватые круги, движения превратились в дёрганые, неестественные. Он сидел, раскачиваясь, и тихо бормотал что-то невнятное.

Максим смотрел на него из темноты, сжимая кулаки. Каждая секунда тянулась вечностью. Он понимал: ждать больше нельзя.

Миша и Соня, измученные тревогой, наконец задремали, свернувшись у стены. Их дыхание стало размеренным, и только тогда Макс решился. Он встал, поднял трубу и подошёл к мальчику.

– Пойдём, – тихо сказал он, стараясь не разбудить друзей. – Нам нужно поговорить.

Мальчишка поднял голову, будто что-то понял, но не сопротивлялся. Послушно встал и, пошатываясь, пошёл за ним к выходу.

На улице рассвет ложился бледным, холодным светом на пустые улицы. Небо было серым, и казалось, что даже солнце не решается появиться полностью. Ветер гнал по асфальту обрывки газет и пакеты, изредка поднимая их в воздух, будто невидимые руки пытались отвлечь его от неизбежного.

Максим остановился за углом, подальше от магазина. Он крепче сжал трубу. Сердце билось так, что стучало в висках, дыхание сбивалось

– Прости… – выдавил он хриплым голосом. – Я не могу иначе..

Мальчишка поднял взгляд. В этих тёмных, полупустых глазах мелькнула тень понимания – или Максиму так показалось. Следующей секунды он уже не помнил: только движение руки и глухой удар, прокатившийся по пустой улице, эхом отражаясь от стен.

Крик ребёнка был коротким, рваным, как последний вдох.

Внутри магазина Соня резко распахнула глаза. Миша тоже подскочил, вслушиваясь. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Они понимали, что происходит снаружи, но никто не решался заговорить, не говоря уже о том, чтобы выйти. Соня закрыла рот руками, слёзы выступили на глазах. Миша лишь сжал кулаки, отвёл взгляд в пол.

Снаружи всё стихло.

Максим сидел на холодном асфальте рядом с телом мальчика. Труба валялась у его ног, руки дрожали. Он не плакал – не мог. Взгляд его был пустым, направленным куда-то в серое небо. Он не чувствовал холода, не слышал ветра, не ощущал времени. Лишь тяжесть в груди, гул в ушах и странное чувство, будто вместе с этим ребёнком он убил часть себя.

Прошло несколько минут, но он не шевелился. Он просто сидел, пока рассвет окончательно не разогнал ночь, а город вокруг не показался ещё более мёртвым.

Утро окрасило стены магазина тусклым светом. Соня сидела, прижавшись к стене, и украдкой смотрела на Максима. Он вернулся под утро, молча прошёл мимо них и опустился на пол, будто подломившись. Всю ночь он не сомкнул глаз, и теперь его лицо было мертвенно-бледным.

Она решилась. Осторожно подошла и присела рядом.

– Макс… – её голос дрогнул. – Ты сделал то, что должен был… Не вини себя, слышишь?

Он медленно повернул к ней голову. Его глаза были пустыми, без привычного блеска. Соня почувствовала холод внутри, словно смотрела не на того человека, которого знала раньше. Он не произнёс ни слова. Только кивнул – коротко, сухо.