Полная версия
– Гулять, – машинально сказал он.
Бармалей, услышав знакомое слово, замолотил лохматым хвостом прямо по белому пальто.
– Гулять так гулять, – согласился Паскаль.
Пес кружил вокруг, обнюхивая кусты и периодически задирая лапу. К удивлению Серафима, на крупную псину без поводка и намордника не обращал внимания обычно нервный контингент: мамочки с колясками и бабульки, мимо которых они проходили.
Густой чистый звук накрыл, когда они почти покинули двор. Серафим оглянулся на звонницу и заметил, как из храма вышел пожилой мужчина и медленно направился к калитке. Едва он миновал скамейку, застывшая на ней фигура в черном поднялась… и пошла следом.
***
Тело лежало под деревянным мостом, на берегу речки, протекающей в овраге. На мертвеце была расстегнутая синяя куртка, из-под которой виднелась когда-то белая рубашка. Серые брюки задрались, обнажая волосатые ноги и черные носки, один из которых сполз. Темно-синий, в треугольниках, галстук находился немного выше, чем полагалось. Именно он и был орудием убийства. Детальку от конструктора, найденную в кармане куртки, уже утащили криминалисты.
Зайцев спустился по пологому берегу, недовольно покосился на стоящих сверху зевак, указал на них сержанту, мол, убери. Наклоняясь, чтобы не удариться о свод моста, подошел к телу. Присел на корточки, разглядывая галстук, из-под которого ползли синюшные пятна, сам себе кивнул. Нет, не будет на нем «пальчиков». И хотя берег мокрый, и криминалисты, наверняка, нашли следы обуви, не даст это никаких зацепок, а дело надо закрывать, пока журналисты не проведали, что в городе появился серийник. Уже и начальство звонило. Крайне недовольное.
Он поднялся, достал телефон, набрал номер.
«Коготок увяз, всей птичке пропасть!» – говорил отец, когда приходил домой слегка навеселе после очередного раскрытия сложного дела. А теперь увяз сам Зайцев. Крепко увяз, раз звонит этому странному типу.
– Что-то нарыл, товарищ подполковник? – послышалось в трубке. Ни тебе здрасти, ни до свидания!
– Я по другому вопросу, – взял быка за рога Зайцев. – Помощь твоя нужна. Точнее, не твоя, а твоего ангела из психушки.
– Неужели? – короткий вопрос был настолько переполнен сарказмом, что подполковнику показалось, будто трубка сочится им, как ядом.
– Не верь ушам своим, Паша, – грубо сказал он. – Поможешь или нет?
– Куда приезжать?
– В семьдесят вторую, через три часа.
– Не будем ждать ночи? – вопрос прозвучал интимно.
Паскаль умел бесить и делал это с удовольствием.
В сердцах Зайцев прервал связь, но тут же снова поднес телефон к уху, потому что звонили из Управления.
– Товарищ подполковник, есть записи с домовых камер. На них видно, как в день убийства Берданцева какой-то парень выскочил из леса и убежал в сторону метро. Личность устанавливаем.
– Хорошо, – ответил Зайцев и отключился.
Он подъехал к больнице следом за труповозкой. И уже издалека увидел черный Порше, притулившийся между каким-то китайским чудом и старенькой Шеви-Нивой. Дверца Порше распахнулась раньше, чем подполковник зарулил на свободное место. Труповозка скрылась за больничными воротами.
С Паскалем и его спутником встретились на тротуаре у кабинки охраны. Зайцев продемонстрировал «корочку», после чего они зашагали по территории больницы к зданию морга.
Подполковник зашел первым, пропал минут на десять, затем вышел и поманил спутников за собой. Уверенным шагом провел их на второй этаж, в конец коридора, за белые двери в просторный анатомический зал.
Их встретил невысокий лысый мужчина в круглых, как у Гарри Поттера, очках. На Паскаля он даже не посмотрел, а вот на Серафима уставился, как на пришествие Господне.
– Ты, Василь Филипыч, отведи нас к клиенту, а потом сходи, чайку попей, да проследи, чтобы не побеспокоили, лады? – ласково сказал ему Зайцев.
От его тона мужчина как-то странно сглотнул, кивнул и, более ни на кого не глядя, повел их в конец зала, где на каталке лежал еще одетый труп.
– Потом им займешься и мне все расскажешь, – придерживая патанатома за плечи, Зайцев вывел его из мертвецкой, закрыл за собой дверь и, вернувшись к каталке, взглянул на Серафима: – Ну?
Тот стянул алый берет, убрал в карман.
– Подожди, – сказал Паскаль и склонился над трупом, будто прислушивался.
– Что? – спросил Зайцев, напряженно следя за ним.
– Он пахнет чужим безумием, – пояснил Паскаль, отходя, чтобы дать место блондину.
Зайцев крякнул. И как прикажешь это понимать? Нет бы объяснить по-человечески! Он вдруг вспомнил залитого кровью Паскаля, который закрывал его, Зайцева, собой. И как бросалась на него, волна за волной, толпа отбитых на всю голову сектантов, но не могла пересечь невидимую черту… Объяснить по-человечески? Это не про Паскаля!
Серафим, уже успевший троекратно обойти тело, стоял в изножье, растирая свои музыкальные пальцы. Потом положил ладони на щиколотки мертвеца, поморщился, стянул вниз попавший под руку носок.
– Как зовут усопшего? – спросил он, не глядя на подполковника.
– По документам Олег Семенович Новгородцев.
– Его все звали Аликом, – подал голос Паскаль и снова замолчал, ничего не объясняя.
– А-а-алик… – задумчиво протянул Серафим, и от низкого тембра голоса, так не сочетающегося с субтильной внешностью, у Зайцева по спине побежали мурашки.
Синий пламень уже вихрился у груди мертвеца, выбрасывал протуберанцы к его лицу, касался носа…
– Просыпайся, Алик! – рявкнул Серафим, да так, что рука подполковника машинально метнулась к кобуре.
Мертвец со стоном открыл глаза. Его руки, похожие на больших белых пауков, судорожно забегали по груди, пока не нашли шею, и на ней затихли, укрыв красно-синюшные пятна.
– Где… я…? – прозвучал сдавленный голос. – Что… со… мной?
– Посмотри на меня, – призвал его Серафим, заставляя сконцентрировать на себе остекленевший взгляд. И, не поворачивая головы, добавил: – Задавайте свои вопросы, Алексей.
– Ты видел того, кто тебя убил?
– Нет… слышал шаги…
– Не так спрашиваешь, – Паскаль коснулся плеча Зайцева. – Дай я. Алик, ты видел себя, когда умер?
– Да…
– Кто был рядом?
– Мужчина…
– Во что он был одет?
– Спортивный костюм… синий… теплый жилет… кроссовки для бега…
– Сколько ему лет?
– Не старый… высокий…
– Ты видел его лицо?
– Нет… капюшон… закрыл… сверху… не видно…
– Сверху? – удивился Зайцев.
Голова трупа повернулась, взгляд вперился в него. Мертвец оскалил зубы, но еще до того, как рванул к подполковнику, Паскаль наклонился вперед и дунул в лицо умершему. Тело обмякло. Этого мгновения хватило Серафиму, чтобы обойти каталку, сжать ладонями голову трупа, а затем резко отпустить.
– В парке камеры есть? – спросил Паскаль, наблюдая, как Серафим тщательно моет руки, намыливает и снова смывает. В его движениях была завораживающая грация, будто он не руки мыл, а проводил ритуал.
– На входе есть, – кивнул Зайцев. – Проверим всех бегунов, раз кроссовки… Кстати, насчет камер – есть видео некоего убегающего из леса гражданина. Интересует?
– Это твоя благодарность? – усмехнулся Паскаль. – Серафима тоже приглашаешь?
Подполковник с сомнением посмотрел на блондина, вытирающего руки бумажными полотенцами. Тот с вызовом вскинул голову, как арабский скакун, собирающийся сбросить седока.
– Приглашаю, – дрогнул ноздрями Зайцев. – Слушай, а почему белый? Такой непрактичный цвет!
– Зато красивый, – серьезно ответил Серафим. – У Алика на работе подарок для дочки лежит – ждет ее Дня рождения. Мишка Тедди. Он переживает, что про него все забудут, и она его не получит. Вы распорядитесь?
– Распоряжусь, – кивнул подполковник, ощущая себя ни много, ни мало, душеприказчиком мертвеца. – Поехали в Управление.
***
В кабинете пахло кофе. Зайцев пил его только при сильной усталости, но держал хороший – для дорогих гостей. Эти гости не были дорогими, наоборот, если б не дело, сто лет бы их не видел! Но сейчас он открыл банку, насыпал порошок в две чашки, подумал, и насыпал в третью.
– Мне с молоком, пожалуйста, – попросил Серафим.
– Нету молока, – пожал плечами подполковник. – Только кофе и сахар.
– Тогда с сахаром, – печально вздохнул блондин.
Паскаль расхаживал по кабинету, разглядывая корешки папок за стеклянными дверцами шкафов, потом подошел к окну, выглянул, будто прикидывая, как отсюда сбежать.
Дверь кабинета открылась, в нее просунулась стриженая голова.
– Шеф…
– Скройся, – коротко приказал Зайцев, и голова скрылась, бросив ошарашенный взгляд на Серафима.
Стоящий у окна спиной к остальным Паскаль хмыкнул.
– Тебе кофе с сахаром или без? – раздраженно спросил подполковник.
И дернул же черт Сидоренко заглянуть к нему, когда тут этот… ангел. Теперь от вопросов не отмахаешься!
– Без.
Паскаль отошел от окна и сел на стул у стола Зайцева.
Поставив перед ним чашку, хозяин кабинета занял свое место, развернул монитор так, чтобы гостям было видно, и включил запись с видеокамеры, показавшую, как из леса выскочил человек и понесся прочь, словно спугнутый заяц. Мужчина поминутно оглядывался и дважды из-за этого едва не упал.
– Лицо считали? – спросил Паскаль.
– Да, сейчас пробивают по базе.
– Мне бы с ним поговорить.
Зайцев кивнул. Он тоже хотел бы, чтобы Паскаль с ним пообщался.
– А можно назад прокрутить?
– На сколько?
– Минут на пять.
– Хочешь на Берданцева посмотреть? Он в лес в другом месте зашел, там нет камер.
Паскаль качнул головой.
– Не на него.
Подполковник пощелкал клавиатурой. На мониторе снова появилась лесополоса, полузасыпанная свежим снегом. Из леса тянулись тени, перечеркивая ее зеброй.
– А это что? – вдруг спросил Серафим.
Он стоял за Паскалем, смотря в монитор из-за его плеча.
Паскаль кинул на него внимательный взгляд.
– И что же?
– Вот здесь, – блондин ткнул пальцем промеж деревьев, – здесь темно. А должно быть светло.
– Где темно? – Зайцев наклонился к монитору, едва не уткнувшись в него носом.
– Да вот же, вы что, не видите?
Паскаль перевел взгляд на монитор и недобро прищурился.
– Я ничего не вижу, – пожал плечами подполковник. Отодвинулся, посмотрел на Паскаля. – А ты видишь?
Тот кивнул.
– И что ты видишь?
Паскаль проследил глазами, как из леса, не торопясь, выходит человек, спокойно идет к домам и скрывается во дворах. Спустя несколько минут другой испуганным зайцем понесся в сторону метро.
– Есенина помните? – спросил он. – «Черный человек Водит пальцем по мерзкой книге. И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя на душу тоску и страх. Черный человек. Черный, черный…».
ГЛАВА 2: Переход
Эпизод 2.1: Переход
За столом сидела пожилая дама в шляпке с вуалью и аккуратном, хотя и не новом, пальто. Перед ней лежали перчатки, а рядом, в чашке, дымился чай, заваренный Аяксом.
Паскаль и Серафим, приехавшие в офис сразу после визита к Зайцеву, переглянулись.
– А мы уж вас заждались, – прогудел Аякс. – Вот, знакомьтесь, – Софья Павловна. О нас узнала от приятельницы, Галины Завидовой.
Паскаль повесил в шкаф свою черную куртку, слишком тонкую для пуховика, и устроился напротив клиентки. Он помнил дело Завидовой – мстительный супруг, недовольный тем, как быстро забыла о нем жена после его смерти, взялся всячески вредить в загородном доме, в котором она проживала: бить стекла, разбрасывать вещи, разливать воду. Когда Завидова на ровном месте поскользнулась и сломала руку, пришлось вмешаться.
Аякс поставил перед ним эспрессо, сел рядом. Серафим прокрался в кресло у окна и затих.
– Галочка о вас хорошо отзывается, – охотно сказала Софья Павловна, – очень, говорит, понимающие мальчики! Работают быстро и с гарантией. Но у меня такой случай… Я даже не уверена, что в здравом уме.
– Вы абсолютно в здравом уме, – заверил ее Паскаль, – более того, уверяю вас со всей ответственностью, что Альцгеймер вам не грозит, как и Паркинсон.
– Ох, как приятно! – разрумянилась дама. – В моем возрасте комплименты – такая редкость.
– Перейдем к делу, – улыбнулся Паскаль. – Расскажите нам все, даже то, что кажется несущественным или странным. Особенно то, что кажется несущественным и странным!
Софья Павловна была пенсионеркой, но последние десять лет продолжала работать билетершей на стадионе Динамо, благо жила недалеко, напротив Боткинской больницы. На работу ходила пешком, – для здоровья полезно, – по одному и тому же маршруту: Грушевая аллея, затем вдоль длинного дома на Ленинградке – московская достопримечательность, между прочим! – в подземный переход, что ближе к Петровскому парку. Утром в одну сторону, вечером в другую. Однажды увидела у выхода из перехода машину скорой помощи, мысленно пожалела страдальца, которому стало плохо, и забыла об инциденте. До тех пор, пока не стала замечать «скорые» сначала раз в месяц, а теперь вот, раз в неделю. Как человек неравнодушный, она подходила к фельдшерам поинтересоваться, что происходит. Те пожимали плечами, отводили глаза, кляли участившиеся магнитные бури. Единственное, что они сказали Софье Павловне совершенно точно, – у всех пострадавших внезапно стало плохо с сердцем.
– Может быть, действительно, бури, понимаете, мальчики? – говорила Софья Павловна. – Иногда как накатит, сама не пойму, жива ли я еще? Вспышки на Солнце вон какие, каждый день по телевизору предупреждают!
– Не смотрели бы вы его, телевизор этот, – посоветовал Аякс.
– Да как же без телевизора? – всплеснула руками женщина. – Ну никак невозможно!
– И что же произошло такого, что заставило вас к нам обратиться? – спросил Паскаль, возвращая беседу в нужное русло.
– Плохо мне там стало, – Софья Павловна побледнела. – Так плохо, что еле наверх поднялась. Думала, прямо там и упаду.
– Сердце? – заинтересовался Аякс.
– Сердце, – кивнула женщина. – Но я, после смерти мужа от сердечного приступа пять лет назад, всегда с собой нитроглицерин ношу. Мне Володенька перед смертью завещал носить, вот я и ношу. И в этот раз он меня спас!
– Володенька? – уточнил Паскаль.
– Нитроглицерин, – строго посмотрела на него Софья Павловна. – Я пришла домой и все-таки вызвала скорую. Нашли у меня сердечную недостаточность и положили в больницу на две недели. Там прокапали, подлечили, сейчас все хорошо. Вот только…
Она замолчала, комкая перчатки на столе.
– Вы попробуйте, какой я вам чай заварил, – успокаивающе улыбнулся Аякс. – Он как раз для сердца очень полезен!
Улыбка Аякса обычно вызывала у людей позыв упасть в обморок, но Софья Павловна послушно взяла чашку и сделала глоток. Румянец начал возвращаться на ее щеки.
– Вы боитесь снова туда спуститься, так? – спросил Паскаль, и она вскинула на него изумленный взгляд и кивнула. – Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как вы себя чувствовали, когда вам поплохело? Голова закружилась, привиделось что-то или стало холодно?
– Точно! – воскликнула Софья Павловна. – Мне сначала стало холодно и так печально, так печально, как будто у меня в жизни все плохо. А ведь это не так! Володеньку я любила, а многие проживут век, и так любви и не знают настоящей. И внучка у меня растет, Есенька. Такая болтушечка…
– Значит, вы начали думать о чем-то плохом, а потом? – мягко прервал Паскаль.
– А потом у меня сил не стало, ноги – как гири, руки – как плети. И сердце будто сжало что-то. Оно так затрепыхалось… знаете, как птичка в кошачьих когтях.
– Когда вы поднялись из перехода, как быстро пришли в себя?
– Да почти стразу! Глотнула свежего воздуха, таблеточку под язык и дальше потихоньку. Хотя, конечно, какой там свежий воздух на Ленинградке?
– Место, похоже, нечистое, – кивнул Паскаль, – но нам надо проверить. Давайте мы перезвоним завтра?
Софья Павловна кивнула и полезла в сумочку в виде саквояжа. Достала несколько купюр, положила на стол, взяла перчатки.
– Этого хватит, чтобы вы все проверили? – спросила она, поднимаясь.
Паскаль и Аякс переглянулись.
– Вы это заберите, дорогая моя, – Аякс сгреб широченной ладонью все купюры, кроме одной, и аккуратно вернул их в саквояжик. – Может, там и нет ничего. Пойдемте, я вас провожу. Понравился чай?
– Да, очень, а на каких он травках?..
Они ушли, мило разговаривая.
– Ну иди, вспоминай, как это – работать… – позвал Паскаль и, усмехнувшись, добавил: – …Стажер.
Серафим гибко поднялся из кресла и сел на место Софьи Павловны. Прикрыл веки, нервно отбросил светлые пряди за плечо. Поднял руку, на миг задержал ее над купюрой, а затем накрыл ладонью.
Паскаль снова включил кофе-машину. Пока она работала, проведал Бармалея. Лежа на спине, раскинув лапы и свесив язык, пес сладко спал. Сейчас, когда густая шерсть свесилась вниз, стали видны так и не заросшие шрамы на задних лапах.
Паскаль отвернулся, вернулся к столу, сел на свое место и посмотрел в глаза существу напротив.
***
Когда Аякс вернулся в студию, бледный и взлохмаченный Серафим пил крепкий и сладкий эспрессо из чашки Паскаля. Сам Паскаль стоял у окна, засунув руки в карманы, разглядывая лежащий у его ног город.
Аяксу на мгновение привиделась черная, без конца и края, пустыня. Огромная, живая, пульсирующая сердцем. И некому было расчистить в ней тропинки и открывать пути, ибо тот, кто должен был это делать, затерялся во тьме времен…
Подойдя к Паскалю, он остановился рядом. Высокие, внушительные, плечом к плечу, они могли бы принести этому городу погибель, но символизировали обратное.
– Поехали? – спросил Аякс. – Пока доедем по пробкам, час-пик как раз закончится.
На диване завозился Бармалей, и Паскаль, потерев едва заметный шрам над левой бровью, приказал, не оборачиваясь:
– Ты – дома. Жди.
После чего посмотрел на Серафима:
– Побудь здесь, ангел мой, приди в себя. Можешь поспать, если бегемот тебя на диван пустит.
– Чтобы потом с себя шерсть счищать? – возмутился Серафим. – Нет уж, спасибо.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Паскаль и двинулся к выходу.
Вынул из шкафа куртку, накинул на плечи. Аякс кожанку доставать не стал. Вышел – в чем был: в черной толстовке с изображением оскалившегося волка.
Едва дверь за ними захлопнулась, Серафим задумчиво посмотрел на диван. И вздрогнул, упершись взглядом в желтоватые оскаленные клыки.
– Ну и пожалуйста! – чуть растягивая гласные, громко сказал он. – Не очень-то и хотелось!
***
Арестованный испуганно скрючился, будто прямо сейчас его начнут бить и забьют до смерти. Вот только угроза исходила вовсе не от подполковника, у стола которого он сидел, а от него самого. Пробегала по венам боль, тягучая, как смола, тянула, выворачивала мышцы и суставы. Нужна была доза, но где ж теперь ее взять?
– Ну, Виктор Михайлович, что с вами решаем? – выдержав паузу, спросил Зайцев. – Пишем чистосердечное или возвращаемся в камеру «на подумать»?
– Я не убивал Дениса! – воскликнул Виктор и обхватил голову руками. – Я даже не подошел к нему, как только увидел…
Он вдруг тоненько застонал.
– Товарищ начальник, мне доза нужна, плохо мне…
– Мне тоже плохо, когда подозреваемый не сознается в убийстве, которое совершил, – усмехнулся Зайцев. – Давай, Витя, тогда еще раз: расскажи, как следил за Денисом.
Виктор задышал выброшенной на берег рыбой.
Зайцев спокойно ждал, временами поглядывая на присутствующего при допросе оперуполномоченного Слесаренко.
Белобрысому, круглолицему Сергею Слесаренко на месте не сиделось. Хотелось действовать, а не вести куртуазные беседы, но вперед начальника он лезть не смел. Вместо этого ерзал на стуле, крутил в пальцах ручку, поглядывал в окно. Он был хорошим опером, из тех, кого ноги кормят, а вот в кабинетах работать не любил. «Не набегался ишшо!» – говорил Зайцев.
Понимая, что молчать подполковник может хоть до завтрашнего утра, Витя заговорил. Да, дозы не получит, но в ломке хочется лечь, и чтобы тебя никто не трогал, а не сидеть на стуле, глядя в слепящее око настольной лампы и рыбьи глаза мента напротив.
– Я за Денисом просто так пошел, от нечего делать. А когда он в лес подался, сообразил, что это он за закладкой. Нет, ну он, конечно, мог прогуливаться или отлить решил, но уж очень целенаправленно топал, да еще оглядывался с подозрением. Один раз чуть не увидел меня. Он между деревьями петлял, а я за ним, видел его хорошо – листья опали уже, лес далеко просматривается. А потом он исчез. Я ближе подошел, из-за дерева выглянул, там низинка такая, и он в земле копается. Ну, точно, думаю, закладку ищет…
Виктор замолчал и судорожно сглотнул.
– Ты говори, Витя, говори, – подбодрил его Зайцев.
– А потом я отвлекся малость – люди какие-то с собакой шли. На них посмотрел. А когда повернулся, Денис уже лежал. Как-то странно лежал… Я не понял, гражданин начальник, как он так быстро ширнулся, решил подойти… – Витя снова сжал голову руками. – Лучше б не подходил!
– Ты и подошел сзади, да, Витя? Только чуть раньше! – Ласково сказал Зайцев. – Подошел, увидел дозу, перед глазами все поплыло… Дальше сам не помнишь, как шею ему свернул. Забрал дозу, сбежал, укололся. Так дело было?
В глазах Виктора стояли слезы.
– Не убивал я, гражданин начальник, клянусь! Я – наркоман, тварь дрожащая, но не убийца!
– Ну что-то же случилось между тем моментом, как ты от него взгляд отвел, и тем, когда увидел его мертвого с лицом набекрень?
– Я не знаю, что произошло! – заорал вдруг Виктор и сполз со стула, трясясь, как в припадке. – Не знаю, не знаю, не знаю!
– Увести, – приказал Зайцев.
Слесаренко вызвал конвой. Дождался, когда арестованного заберут, посмотрел на подполковника.
– Листья опали уже… – задумчиво сказал Зайцев. – Смекаешь, Сережа?
– Так… осень же, шеф, – растерялся опер.
– То-то и оно, – непонятно ответил Зайцев. – Ну как думаешь, убийца он или нет? Что тебе сыщицкая чуйка говорит?
– Мне интересно, что вы думаете, Алексей Михайлович, – схитрил Слесаренко. – Убивал аль нет?
– Не убивал, – качнул головой тот.
– Да как же? – изумился Сергей. – Место, откуда он следил за Берданцевым, установлено, свидетели его видели убегающим в сторону метро, а вы говорите – не убивал!
– Говорить мало, доказать надо. Его отпечатков на теле нет, – Зайцев поднялся. – Поехали отсюда в родное Управление, у нас своих дел полно. Только время потеряли.
– А я думал, мы его расколем, – вздохнул Слесаренко. – Курыгин не расколол, а тут мы на белях конях.
Курыгин был следователем, который вел дело об убийстве Берданцева. Отчего Зайцев испытывает к этому делу такой интерес, он так и не понял, но отказать старшему товарищу в проведении допроса не смог, поэтому предоставил свой кабинет.
– Пойдем уже, конь белый, – хмыкнул подполковник и направился к двери.
– Кстати, о белых, – Слесаренко пристроился рядом. – Шеф, а это кто у вас был не так давно весь в белом? Артист, что ли, какой?
– Клоун, – помрачнел Зайцев. – Цирк уехал, а клоуны остались.
***
На город опускались сумерки. К вечеру похолодало, и из разверстого зева перехода через Ленинградку поднимался белесый болезненный пар. Резкие порывы ветра размазывали его по асфальту тонким слоем масла по ломтю бородинского.
Паскаль бросил машину во дворах позади арены. Они с Аяксом подходили издалека, справа чернел змей Петровского парка, подмигивая редкими огнями фонарей. У входа в переход, не сговариваясь, разделились: Аякс остался наверху, а Паскаль спустился вниз.
Он вошел в амальгаму еще до того, как нога коснулась последней ступени. Гортань перехода сузилась, будто сглотнула, а затем раздалась. Исчезли серая плитка на стенах, заплеванный пол и низкие потолки. Паскаль стоял в просторном зале, образованном световыми потоками разной степени яркости, мимо двигались радужные пузыри – сами того не ведая, люди обходили его стороной.
Оглядевшись, Паскаль повел плечами, будто разминался, и негромко произнес:
– Вот я открываю Дуат, расчищаю тропинку для твоей души. Вот я даю тебе пройти на Запад и маню Полями Иалу. Вот я призываю тебя: приди ко мне с яростью, но выйди в мире!
Каждое из сказанных слов обретало форму, падало в мерный гул толпы тяжелой золотой монетой, звенело о солнечный диск дном ладьи Ра, царапало лик луны кошачьими когтями и рассыпалось по черному небосводу звездами Осириса. Она лежала под ногами, Та-мери, возлюбленная земля. Она ластилась к подошвам, как юная дева – к любимому. Она давила на сердце, как бронзовый скарабей на грудь мертвеца, запечатывая лживые слова. Паскаль видел ее до самого горизонта, чернильной линией разделяющего нижний прах с верхним, и тоска накрыла его. Ему стало холодно и так печально, будто у него в жизни все было плохо, будто и жизни самой не было, лишь бесконечный переход от света к тьме, от жизни – к смерти.
