Солдат трех императоров

– Разве они бывают легкими? – с поклоном ответил я. – Любой грех тяжек, если у человека совесть есть.

– Слова не мальчика… – чуть прищурившись, отчего на лбу появилась глубокая складка, произнес батюшка. При этом он не стал выглядеть злее, нет, удивительно, но от него прям льется тепло и доброта.

– Простите, святой отец, грешен… – вновь поклонился я.

– Господь простит, сын мой! – батюшка перекрестил меня. – От осознания до раскаяния один шаг. Раз понимаешь это, то не все так плохо. На службу хочешь?

Вот блин… А ведь хочу!

– Если можно…

– Кто же запретит? – кажется, даже удивлен батюшка. – Пойдем со мной.

И ведь пошел. Не знаю, возможно, что-то кипело внутри, да и вера у людей в эти времена довольно сильна. Помню, как, только появившись здесь, в первый день залез за стол без молитвы, так мне отец тогда такого леща влепил, что я как-то сразу все понял и осознал. А уж наше постоянное чертыхание из будущего и вовсе вылетело из меня моментально. Здесь вообще не говорят ничего просто так, слова имеют очень большую силу.

После службы, а был уже вечер, даже не успел подумать, что делать, где ночевать, как был приглашен батюшкой разделить пищу и кров со служками и им самим. Ужин простой, но меня все устраивало, привык я довольствоваться малым, а вот состоявшийся после разговор с глазу на глаз со служителем церкви заставил задуматься.

– Ты странный, отрок, – задумчиво произнес батюшка, когда после трапезы мы оказались на свежем воздухе, – вижу, развит ты серьезно, но разумом еще старше, возраст-то какой у тебя?

– Четырнадцать мне…

– Во! – батюшка как-то указующе ткнул в мою сторону пальцем. – И вот это!

– Что? – не понял я.

– Глаза у тебя… Странные. Четырнадцать, говоришь?

– Я кивнул.

– А глаза видели раз в пять больше возможного! – Это он как определил? Фига себе, святой отец… Да он энкавэдэшник, а не батюшка!

– Жизнь такая, святой отец…

– Какая по счету? – Ни фига себе вопросик!

– Что?

– Иногда появляются люди, которым кажется, что они уже жили на этом свете, – задумчиво, словно разговаривая сам с собой, вещал батюшка, – начинают что-то рассказывать, люди им не верят, боятся, начинают травить, и юродивые лишаются разума. Всегда думай, что и кому говорить, не берись делать то, чего не сможешь сделать самолично. Люди боятся всего нового и неизвестного, осторожнее.

– Я понял! – кивнул я.

– Значит, странствуешь? – Из чего это он сделал такой вывод?

– Да нет, в общем-то, – пожал я плечами, – знаю, куда иду.

– И куда же, или секрет?

Вот же блин, какой любознательный. Сам предупреждал не болтать, а выспрашивает.

– Куда должен, – едва сдержав улыбку, ответил я, – в армию, святой отец.

– Правильно идешь, вижу твой путь, только вот… – Блин, ему не Мессинг фамилия? – Не рановато ли? Что вдруг сорвался с места?

– Так вышло, – развел я руками. Рассказать или нет? А-а-а… Ничего не изменится от моего рассказа. – Так вышло, – повторился я, – или армия, или каторга.

– А ты виноват?

– Перед людьми вины не чую, – жестко сказал я. Это было правдой. Если бы вновь оказаться сейчас в той ситуации с ворюгами, все сделал бы так же. Нет, даже хуже. Постарался бы поймать и того, кто был тогда на противоположном берегу, и…

– Странный ты… – вновь задумчиво проговорил батюшка.

Мы долго с ним беседовали в тот вечер, пока святой отец не заметил, что я откровенно клюю носом. Он передал меня какому-то молоденькому служке с жидкой, едва начавшей отрастать бороденкой, а тот провел какими-то коридорами и показал маленькую комнатушку с топчаном. Тут даже были подушка и одеяло, и, раздевшись, я просто рухнул и мгновенно уснул. Не знаю, что больше меня утомило, путешествие по Волге или тяжелая беседа с батюшкой.

Проснувшись рано, привык давно, сходил до отхожего места и был приглашен на утреннюю службу. Отстоял, как и положено, а вот потом… Исповедь… Это страшное слово в этом времени. Пришлось нарушить устои и умолчать. Батюшка долго пытал, надеясь вывести меня на откровенность, но я четко контролировал свои слова и мысли. Да и как иначе? Рассказать, что я из будущего? И что хорошего это принесет? И кому? Нет, многие знания – многие печали, не надо такого знать никому, кроме меня. Рассказал только о том, что делал уже здесь, находясь в этом мире и времени, по итогу все же получил отпущение.

Попрощавшись с приютившим меня батюшкой, отправился на базар, прикупить продуктов в дорогу, да надо было обдумать дальнейший путь. На местном рынке, пообщавшись с торговцами, узнал о небольших караванах в Вологду и договорился, что меня возьмут с собой. Правда, предстояло пожить немного в Ярославле, караваны не ходят каждый день, раз в неделю всего, и следующий будет только через пять дней. Что же, меня это не опечалило, напротив, осмотрю подробнее почти родной город.

– Отпусти ее!

Грязные руки заросшего густым волосом мужика жестко удерживали девушку за горло. Мужик спрятался за нее, надеясь… А хрен его знает, на что он надеялся.

На третий день моего пребывания в Ярославле я влип в историю. На будущей набережной, недалеко от монастыря, какие-то упыри решились на банальный гоп-стоп. Грабили прихожан, не убивали, конечно, но действовали жестоко. Я случайно оказался рядом, услышал рев и поспешил посмотреть. Навстречу попались люди, в страхе убегавшие от чего-то, что их напугало. Остановил с трудом одну женщину, монашку, потребовал рассказать, что случилось. Та только охала и не переставала креститься, но все же вычленил из ее бормотаний нужную информацию. Пробежал по тропинке среди кустов ивняка и, спустившись вниз, застал картину маслом. Трое из ларца, почти одинаковых с лица, развлекались как могли. На земле, корчась от полученных ударов, лежали двое мужчин, довольно прилично одетых. Здесь рядом, в двух шагах, был монастырский родник, к нему постоянно приходили люди, и бандиты не нашли ничего лучше, чем устроить беспредел прямо тут. Место выбрали не просто так, сюда, как и сказал ранее, приходили разные люди, не только крестьяне и бедные. Вот эти, что получили люлей и лежат на земле, явно были при деньгах.

При моем появлении и окрике ближайший ко мне разбойник резко развернулся и кинулся с кулаками. Дурачок, хоть бы разглядел для начала, я его на две головы выше, да и в ширину почти настолько же. Осадил его простым пинком в живот, за счет того, что противник набрал приличную скорость, удар вышел в два раза сильнее. Разбойник даже охнуть не успел, а лишь отлетел от меня, как футбольный мячик, и замер, схватившись за живот. Второй, оглядев произошедшее, развернул плечи, в его руках я заметил нож. Какой-то кривой и явно старый, но это был нож. Он что-то прокричал, но я, сблизившись, обозначил движение левой рукой, на которое он купился, и взмахнул клинком. Вновь удар ногой, на этот раз по руке с оружием и одновременно быстрый, а главное, точный удар правой рукой в грудь. Проняло. Разбойник забыл, как дышать, таким ударом можно и сердечко остановить, ежели поточнее ударить, понимаю. Добавил по шее сложившемуся передо мной противнику, отправляя на землю, и шагнул к последнему. Этот оказался самым хитрым и схватил ближайшую к нему жертву, укрывшись за ней, и завопил, угрожая ее зарезать. Дело приняло дурной оборот, и что делать, я не знал, даже растерялся.

– Только дернись, гад, я ей глотку перережу! – истошно вопил бандит, старательно прячась за жертвой. Девушка молчала, кажется, она сейчас вообще сознание потеряет от страха.

– Говорю тебе, отпусти ее и беги, не трону! – повторил я.

– Давай сюда свои пожитки и вон тот мешок, что у Митяя был, давай сюда! – Вот же дурень, ему бежать нужно, а он о награбленном думает.

– Держи, – я поднял с земли мешок, что выпал у напавшего на меня вторым бандита, который, кстати, как и первый, подозрительно тихо лежит, и вместе со своим мешком протянул третьему разбойнику. Стояли мы близко друг к другу, и он вытянул вперед левую руку, которой и удерживал девушку. Та, видимо, совсем сомлела и просто осела на землю, открывая мне бандита. Тот понял свою ошибку, но было уже поздно. Бью я очень быстро, кулак прилетел прямо ему в нос, а мне вдруг стало страшно. Я не сдерживал себя и…

– Благодари Петра Аркадьевича, что заступился за тебя! – околоточный надзиратель, отпускавший меня из сарая, служившего камерой, наставительно отчитывал меня.

Обошлось. После того, как все бандиты лежали на земле тихими мышками и более не представляли угрозы, по законам жанра появились представители власти. Двое немолодых мужиков в заношенной, но чистой форме возникли словно из ниоткуда и принялись меня крутить. Я не сопротивлялся, но пытался объяснить, что не виноват. Никто не слушал моих пламенных речей, ладно хоть бить не стали, просто тащили куда-то, а я шел. Заперли меня в сарае, совсем недалеко от монастыря, буквально в квартале от места действия. Заперли и, казалось, забыли обо мне. Пришли под вечер и, объявив, что за смертоубийство я пойду под суд, оставили на ночь. Самое смешное, даже вещи мои были при мне, ага, и сабли на спине. Я перекусил пирожками, что лежали в мешке, и улегся было спать на солому, почерневшую от времени, в одном из углов сарая, но сон не шел. Как-то все неправильно идет, не складывается у меня здесь, что-то не то я делаю…

– Обязательно поблагодарю, – учтиво поклонился я надзирателю и почти сразу предстал пред светлые очи этого самого Петра Аркадьевича.

– Ну, здравствуй, спаситель!

Ни хрена себе обращение! Околоточный вроде как сказал, что это мне нужно благодарить, а тут наоборот.

– Здравствуйте, – как-то даже робко ответил я, посмотрев прямо в глаза мужчине. Очень прилично одет, черные волосы причесаны и блестят, как лаком намазаны. Тонкие усики и острый нос дополняли красивое лицо холеного мужчины, придавая всему его виду законченный образ человека из общества. Высшего общества.

– Я свидетельствовал о вашей невиновности, – начал мужчина издалека, – вы спасли мою дочь, да и меня самого.

Оказалось, Петр Аркадьевич был одним из двух мужчин, лежавших на земле в момент моего появления возле родника, вторым был личный кучер. Семья Глазуновых решила посетить родник, обычно эти делом занимался кучер, а тут, решив прогуляться, они направились туда всей семьей. Супруга Петра Аркадьевича также присутствовала при налете бандитов, но, испугавшись, лишилась чувств, и на нее тогда я внимания не обратил, там много народа было, а вот дочь была той самой девушкой, которую и схватил разбойник. Арестовали меня не просто так, последний, которому я со всей своей деревенской дури влепил в нос, помер, вот меня и готовились передать под суд. Но господин Глазунов, явившийся в околоток с раннего утра, рассказал, как было дело, и потребовал меня отпустить. Петр Аркадьевич был каким-то важным чиновником, и отказать ему никто не решился, да и ясно уже было (оставшиеся два других участника ограбления во всем признались), что я не виноват. Да, как сказали бы в будущем, я превысил уровень необходимой самообороны, но в общем-то претензий ко мне не было. Оружие я не использовал, поэтому все и обошлось так легко.

Петр Аркадьевич настаивал на моем посещении их дома, звал отобедать, на мой взгляд, был совершенно искренним. Я всячески отказывался, ссылаясь на то, что у меня вот-вот уйдет караван, а мне крайне важно на него попасть, но господин Глазунов даже слушать не хотел моих неловких возражений. Мне было крайне стыдно являться в господский дом в той одежке, в которой я находился. На мне не рванина, но и не костюм, это я использовал как последний довод, на что так же получил хороший ответ.

– Ты, может, и не в костюме, но гораздо чище многих, кто их носит, идем, и хватит уже придумывать предлоги. Я понимаю, что тебе неловко, но мне также крайне неловко оставить без благодарности твой поступок.

Ну, естественно, я пошел, куда звали, и даже не пожалел позже.

Дом Глазуновых находился на набережной реки Которосль, на высоком берегу. Здесь, наверное, живут самые богатые господа Ярославля. Вид из окон, наверное, впечатляющий. Двухэтажный особняк светло-серого оттенка утопал в зелени и цветах. Супруга Петра Аркадьевича, Наталья Сергеевна, стройная дама слегка за сорок, увлекалась разведением цветов и садом занималась лично. Это она мне сама позже рассказала. Вообще, меня поразила та простота, с какой они приняли в доме обычного крестьянина. Разговор во время обеда шел обо мне, господам было интересно, кто я и откуда, блин, здесь всем интересно одно и то же. Благодаря памяти из прошлой жизни я не ударил в грязь лицом за столом, хотя и волновался. Оказалось зря, здесь не было десятков столовых приборов, Глазуновы относились к этому проще, а может, специально устроили обед на простой лад. Перед тем как сесть за стол, я попросил указать место, где можно вымыть руки, чем заставил господ переглянуться. Ха, я вообще еще тот чистюля, мой новый батя даже упрекал меня в излишнем чистоплюйстве. А я что сделаю? Во-первых, привык, а во-вторых, здесь не помой руки, дристать потом будешь дальше, чем видишь, и волшебной таблеточки никто не даст, здесь даже угля активированного нет, поэтому гигиена и еще раз гигиена. За столом понравилось, все было вкусно и очень красиво обставлено, рассказывал я о себе легко, нечего скрывать. Девушка, за жизнь которой меня и благодарили, скромно сидела с другой стороны стола и старалась смотреть на меня крайне осторожно. Мало ли как родители отреагируют. Я так же, как только ее здесь увидел, заставлял себя не пялиться, красивая девушка, чего греха таить. Звали виновницу торжества Катериной. Девушка была старше меня на два года, это выяснилось случайно, ее мать спросила, сколько мне лет, и воскликнула в ответ:

– Надо же, вы даже младше нашей Катерины! На целых два года! Василий, – женщина почему-то обращалась ко мне на вы, – вы выглядите гораздо старше, простите, я понимаю, жизнь у вас тяжелая…

Я не обратил внимания на ее слова, объяснил, что с детства много работаю, а мои внешние данные – наследство от родителей. Даже вытащил бумажку от полковника, подорожную, где указывался мой возраст, и показал ее Глазуновым.

– Чем я могу отблагодарить тебя, Василий? – после обеда Петр Аркадьевич позвал меня курить на свежий воздух и задал неприятный вопрос.

– Простите великодушно, Петр Аркадьевич, но я уже получил больше, чем мог представить себе. Да и не совершил я ничего сверхъестественного. Вы приняли меня в своем доме, очень хорошо ко мне относитесь, о чем вы, какая еще мне нужна благодарность? – я старался быть искренним.

– Понимаешь, – чуть помялся Петр Аркадьевич, – я человек сугубо гражданский, за всю жизнь впервые оказался в такой ситуации и ничем не смог помочь своей семье. Сейчас я осознал, в какой опасности находились мои родные, и не представляю себе, смог бы сам, вот так, как ты, броситься на бандитов…

А ведь он реально, искренне мне благодарен.

– К сожалению, люди всякие попадаются, такова жизнь. Так будет всегда, ничего не поделаешь. Найдите для охраны какого-нибудь отставника, будет спокойнее, – предложил я.

– А ты сам не хочешь? – Ничего себе предложение!

– Я объяснил вам, куда я еду, уже, кстати, завтра. Извините, Петр Аркадьевич, но вы должны меня понять. Жить и ждать, что тебя в любой момент могут арестовать и как минимум отправить на каторгу… Нет, это не по мне.

– Очень жаль, правда, – разочарованно произнес Петр Аркадьевич.

В доме Глазуновых я пробыл полдня, переговорили обо всем на свете. После рассказов обо мне перешли к жизни деревни, о многом господа даже не догадывались. Интересно было наблюдать за их реакцией во время рассказа, такие эмоции не сыграть. Да что тут скажешь, слишком велико расслоение в обществе, никогда господам не понять простой народ и наоборот. Глазуновы хоть и принимали меня сейчас, выражали благодарность и всяческое расположение, но я понимал, что это только мне и только сейчас. Они так же далеки от проблем простого народа, как я от моей прежней жизни. Но эта встреча осталась у меня в памяти и дала мне возможность увидеть многое с близкого расстояния, вряд ли еще появится возможность вот так близко пообщаться с высшими мира сего.

– Вот здесь можешь спать, насчет питания… – высокий унтер-офицер указал мне на кровать в комнате, которую мне любезно предоставил.

– Деньги у меня есть, – успокоил я унтера, – целых пять рублей!

– Ого, хорошо тебя снабдил его высокоблагородие! Тогда вообще все хорошо. Вечером расскажешь, как там поживает господин полковник.

– Хорошо, обязательно расскажу, спасибо вам, господин унтер-офицер.

– Зови меня Алексеем Владимировичем, все же ты не рекрут, – произнес уходя унтер и добавил: – Пока.

Моя поездка в Вологду с караваном прошла гладко и спокойно, разве что долго. Трястись на телеге это не на авто проехать пусть даже по плохой, но дороге. Нет, здесь вроде как тоже цельный тракт, да только это одно название. Местным понятно, они лучше-то и не видели, а вот я страдал. Еще бы, лучше бы это была просто грунтовая дорога, чем вот такая, усыпанная выбитым булыжником. Когда ее укладывали, наверное, предполагали следить за ее состоянием, а на деле… Ворье в нашей стране было всегда и будет, ну никуда от этой напасти не деться. И ведь воруют не от нищеты, даже, сказал бы, наоборот. Чем богаче, тем больше воруют, аксиома.

Рекрутскую заставу найти было легко, достаточно было просто обратиться к первому попавшемуся городовому. Не только показали, а еще и сопроводили, куда нужно. Вот найти нужного мне человека уже было чуть сложнее. Стоявший на проходной фельдфебель грозно вращал глазами и рычал, заявляя, что мне тут не место, и чтобы я двигал куда подальше и не тревожил занятых государевых людей. Я даже устал с ним спорить, но служивый, пожилой дядька, никак не унимался, а под конец даже пригрозил задержать и выпороть.

– Господи, да неужели так сложно просто сообщить унтер-офицеру Чернову, что ему письмо привезли? Я же не прошу меня пропустить! – уже просто заорал я, отчаявшись достучаться до ретивого служаки. Вот ведь характер!

В этот момент из ближайшего домика вышли сразу трое солдат, все как один в возрасте, и один, остановившись и посмотрев в сторону ворот, где мы с фельдфебелем выясняли, кто из нас громче орет, направился к нам.

– Это кто тут у нас такой громкий? – задал вопрос подошедший солдат. Нашивками на форме он несколько отличался от фельдфебеля, что стоит рядом со мной.

– Да вот, господин унтер-офицер, пришел тут, орет как резаный, разрешите, я ему плетей всыплю, враз успокоится и начнет уважать!

– А просто передать то, что вас просят, вы вообще не можете? – тут же съязвил я. – Господин унтер-офицер, я просто просил господина фельдфебеля передать унтер-офицеру Чернову, что привез письмо…

– Ну, так передавай, – вдруг произнес подошедший. – Я и есть унтер-офицер Чернов!

О как, повезло наконец-то.

– Пожалуйста, – с этими словами я вручил письмо от полковника Милютина тому, кто назвался Черновым. А через пять минут уже сидел в его скромной каморке и пил чай. Чернов, кстати, погрозил упрямому фельдфебелю кулаком, когда пропустил меня на территорию.

Самого Чернова я, конечно, не знал, лишь со слов полковника. Они воевали вместе, даже ранили их обоих в одном и том же бою. Чернову тогда еще десять лет служить оставалось, а Милютин выходил в отставку, вот полковник и помог своему унтер-офицеру получить должность в рекрутской команде, шибко хорошие у них были отношения. Полковник толком не рассказывал, но то ли унтер ему жизнь спас, то ли еще что-то такое, в общем, Милютин так отблагодарил Чернова. Ну, а что, унтер-офицеру хорошо, всяко лучше, чем на войне, тем более он там уже был и сполна потрепал свою шкуру за царя-батюшку. Вот и послал полковник Милютин меня именно к Чернову с тем, чтобы тот помог попасть в полк. Там тоже есть человек, к которому у меня есть еще одно письмо.

Отдохнув, уже на следующее утро я обратился к Чернову с просьбой.

– Господин унтер-офицер, разрешите мне учиться вместе с рекрутами?

– Ты с ума сошел? – аж поперхнулся утренним чаем Чернов. – Как ты себе это представляешь? Ты еще пацан совсем, а там и мужики под тридцать есть. Живут они видел как? А в чем ходят? Нет, брат, господин полковник просил меня в письме доставить тебя в полк, это я и сделаю, а шаг печатать и фузею чистить будешь там, когда время твое придет. Я так понял, он хочет тебя в музыканты устроить, до достижения возраста, вот и будешь на барабане стучать или на трубе «свистеть». Не волнуйся, тебе и так шагистики хватит, вдоволь наешься! Да и не долго осталось, через месяц, может чуть дольше, поедем в полк. На днях вернется господин капитан, сообщит точно.

– А господин капитан не будет против, что вы меня тут к себе пристроили? – осторожно спросил я.

– Да не, договорюсь, не боись. Господин Алексеев нормальный человек, поймет меня правильно. Отдыхай!

– Да я же с ума сойду от безделья за это время, разрешите хоть тренироваться где-нибудь, я саблей хорошо владею, батька сызмальства учил.

– А вот это хорошо, покажешь свое умение, ежели господин капитан оценит, может, и к делу тебя приставит. Опять же, рекруты в основном от сохи, все неграмотные поголовно, о военном деле ничего не знают, можно их по сабле учить, всяко пригодится.

Вышло все еще интереснее. Когда я после завтрака занимался на небольшом клочке земли за домиками, где проживали наставники, меня кто-то увидел и рассказал Чернову. Тот прибежал сам посмотреть и обалдел.

– Да тут не рекрутов, а нас самих учить надо! Эко ты, паря, как ловко с сабельками навострился плясать, любо-дорого поглядеть!

И с этого дня каждый вечер я стал учить самих наставников. Тут Чернов мне шепнул, что это его уже отсюда не заберут никуда, протекция полковника Милютина работает, а вот остальных наставников могут в любое время отправить куда угодно, хоть в какой-нибудь полк, а хоть на войну. Так что никто не стал отлынивать, всем хотелось научиться половчее владеть саблей, никогда не знаешь, когда может пригодиться. Когда из поездки вернулся капитан Алексеев, а произошло это прямо во время одной из моих тренировок, то Чернову даже попало сначала, для порядка.

– Это что за чудо-юдо? Кто разрешил? – посыпались вопросы от неожиданно появившегося на учебном плацу капитана. Как назло, еще в этот момент Чернов отходил куда-то, а остальные наставники стояли и хлопали глазами, не зная, как объяснить происходящее.

– Разрешите доложить? – рявкнул неожиданно для всех я и, не давая им опомниться, сразу продолжил: – Будущий рекрут Кочетков, господин капитан! Провожу тренировку для личного состава!

У капитана от такого доклада головной убор поднялся над головой, а пышные усы растопырились, как шерсть у кота при виде собаки.

– Что-о-о? – взревел капитан.

Мужик здоровый, ростом ниже меня на голову, но в плечах удался на славу, он так смешно вращал глазами, замерев на месте. Широко расставив ноги, казалось, он сейчас достанет свою саблю и рванет в атаку, но вовремя явившийся Чернов спас всех от дальнейших разборок. Он по-простому подбежал к капитану, что-то прошептал ему на ухо, и выражение лица у офицера сменилось с разъяренного на заинтересованное. Однако он не был бы офицером, если бы не решил меня проверить. Это нижние чины, просто посмотрев на мою тренировку, сразу все поняли, а этот… В отличие от простых солдат, будущим офицерам воинские дисциплины преподавали очень хорошо. Естественно, капитан не поверил Чернову, заявившему о моих умениях, и потребовал учебный поединок. Его даже не смутила новость о том, что я еще подросток, а не рекрут, и тем более не солдат. Драться предстояло на настоящих клинках, ладно хоть полностью затупленных, иначе это был бы мой последний такой поединок. Не в том плане, что меня бы могли убить, наоборот. Капитан даже не понял, что и как произошло. Он встал в стойку, получил сигнал о готовности и, сделав выпад, обнаружил лезвие моей сабли возле своего горла. Слава богу, капитан действительно, как и описывал его Чернов, оказался умным человеком. Офицер сразу все понял и только восхитился моими умениями.

– Вот это подготовка! – он похлопал глазами и, надо отдать должное, без кичливости поздравил меня. Как-то не ожидая такого отношения, я несколько завис, прежде чем поблагодарил господина капитана. – Ты родился прямо с саблей, что ли?

– Простите, сей момент прошел как-то мимо меня, а занимаюсь да, давно, сколько себя помню.

– У тебя сабля словно привязана, это говорит о том, что ее вообще не выпускали из рук. Даже не знаю, что и делать с тобой… Если бы не возраст, то самый верный путь для тебя, братец, в наставники-учителя по фехтованию, причем не в каком-то заштатном полку, а в столице. Нет, нисколько не преувеличиваю, много повидал в жизни, но чтобы так владели саблей… У тебя непонятная система, отец придумал?

– Я не знаю, ваше высокоблагородие, батька просто учил, а уж какая там система, мне неведомо.