Вереск. Мысли в тени

– Вы говорите о свободе воли как об аксиоме, – вдруг сказал он, отодвигая тарелку. – Но что если это иллюзия? Что если нами управляют сложные, но предсказуемые паттерны, которые можно смоделировать? И тогда «свобода» – это просто ощущение от работы алгоритма, который мы не осознаем.

– Лев, – мягко остановила его Ариадна.

– Нет, это интересно, – Максим почувствовал, как завязывается самая важная беседа за вечер. – Ты говоришь об «Улье»?

Лев посмотрел на мать, будто спрашивая разрешения. Та молча кивнула, ее лицо стало серьезным.

– «Улей» – это не просто соцсеть или система безопасности, – Лев понизил голос, хотя в доме, очевидно, не было никаких камер и датчиков, он сам позаботился об этом. – Это гигантская машина коллективного разума. Она не приказывает. Она… предлагает. Создает условия. Она знает о каждом из нас больше, чем мы сами о себе.

– И как же она этого добивается? – спросил Максим, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Она собирает данные. Все. Не только наши лайки и сообщения. Биометрию с браслетов здоровья, паттерны потребления в столовых, время, проведенное в разных частях города, маршруты передвижения, даже микровыражения лиц с камер на улицах и в транспорте. Все это сливается в единый профиль.

Он встал и принес свой планшет, запустив на нем какую-то самописную программу с минималистичным интерфейсом.

– Я… нашел лазейку. Не во внешний интернет, он наглухо заблокирован. Внутрь самой системы. Я не могу менять данные, только считывать. Смотрите.

На экране появился аватар одного из студентов, с которым Максим говорил в университете. Рядом – графики, цифры, проценты.

– Вот его индекс лояльности. 98.7%. Высший балл. А вот его социальный рейтинг. Он растет после посещения лекций Кирьянова и падает после прочтения книг из «сомнительного» раздела библиотеки. Вот карта его эмоционального состояния. Всплеск тревоги здесь – он получил «четверку» на экзамене. Всплеск удовлетворения здесь – его похвалил «Садовник» после беседы.

Максим смотрел на эти цифры, и ему становилось дурно. Это было похоже на вскрытие еще живого, дышащего человека.

– И… и у всех так?

– У всех, – тихо подтвердил Лев. – Просто у кого-то индекс лояльности 70%, и тогда «Садовники» уделяют ему больше внимания. Проводят «профилактические беседы». Предлагают пройти курсы нейрокоррекции для «снятия тревожности» и «повышения социальной адаптивности».

– Боже правый, – вырвалось у Максима. – Это же тотальный контроль. Не явный, а… предупредительный. Они не наказывают за проступок, они не дают ему совершиться.

– Именно, – в голосе Ариадны звучала горечь. – Они выпалывают сорняки сомнений еще на стадии ростка. И люди даже не знают, что они – всего лишь цветы в горшке, которые поливают, подрезают и направляют рост.

– Но это же только данные! – попытался Максим найти хоть какое-то оправдание. – Они могут использоваться и во благо! Для улучшения жизни!

Лев посмотрел на него с легкой жалостью, как на ребенка, который верит в сказки.

– Максим Леонардович, а вы не думали, куда пропадают те, чей индекс лояльности падает ниже 50%? Или те, кто проявляет «стойкие аномалии поведения»? – Он переключил экран. – Вот, смотрите. Архив. Сотни имен. С пометками «Переведен в филиал», «Направлен на реабилитацию», «Исключен из проекта». Их просто… стирают. Как ошибку в коде.

Он отложил планшет. В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых настенных часов.

– Мы видим только верхушку айсберга, – тихо сказал Лев. – Механизм сбора данных. Но куда ведут эти нити? Кто принимает окончательные решения? Что такое «реабилитация»? И что скрывается за грифом «Проект „Пчелиная матка“»? Мы не знаем. Пока не знаем.

Максим сидел, ошеломленный, глядя на свои руки. Весь его восторг от «Вереска», все его философские построения рушились в одночасье. Ему показали изнанку райского сада, и она была усеяна щупальцами всевидящего, бездушного монстра.

Ариадна положила руку ему на руку.

– Теперь вы понимаете, Максим Леонардович, почему вопросы здесь не в моде? – ее голос был печальным. – Добро пожаловать в настоящий «Вереск».

Затем она обменялась взглядом с сыном. Лев кивнул, давая разрешение на большую откровенность.

– Наше знакомство не было случайным, Максим Леонардович, – тихо сказала Ариадна. – Мы знали о вашем приезде задолго до того, как вы получили то письмо.

Максим почувствовал, как по спине пробежал новый холодок.

– Каким образом?

– Я отслеживаю все входящие и исходящие запросы высокого приоритета в системе «Улей», – пояснил Лев без тени хвастовства. – Запрос на ваше досье и приглашение имел высший уровень допуска. Это привлекло моё внимание.

– И тогда мы с Львом решили действовать, – продолжила Ариадна. – Он… скорректировал несколько параметров в моём профиле. Сделал так, чтобы алгоритмы «Улья» предложили полковнику Орлову именно мою кандидатуру в качестве вашего куратора. Как наиболее подходящую – достаточно осведомлённую, но при этом демонстрирующую образцовую, хотя и несколько скептическую лояльность.

– Орлов думает, что это его выбор, – ухмыльнулся Лев. – Но это был наш. Мы ждали кого-то вроде вас. Критика извне. Человека, который мог бы увидеть то, к чему мы здесь привыкли. И… помочь.

Максим смотрел на них, пытаясь осмыслить этот новый поворот. Он думал, что нашел единомышленников. А они нашли его первыми. И втянули в свою игру, даже не спросив.

Ужин закончился в гнетущей, но странно сплоченной тишине. Они сидели за столом, трое заговорщиков, связанных теперь не просто интересом, а страшной тайной и общим расчетом. Обычная кухня, запах домашней еды – и осознание того, что они сидят в пасти у гигантского, всевидящего механизма, и один из них уже научился слегка направлять его зубы.

Ариадна первая нарушила молчание. Она посмотрела на Максима, и в ее взгляде была не просьба, а предупреждение.

– Максим Леонардович, то, что вы узнали сегодня… это не теоретическое упражнение. Это знание – опасный груз. Оно может уничтожить не только вас.

– Я понимаю, – его голос прозвучал хрипло. Он чувствовал себя так, будто ему вручили гранату с выдернутой чекой. – Но что делать? Игнорировать?

– Пока – да, – твердо сказал Лев, не отрывая взгляда от своего планшета, как будто проверяя, не оставил ли он цифровых следов. – Мы должны вести себя абсолютно обыденно. Никаких лишних вопросов, никаких резких движений. «Улей» ищет аномалии. Мы не должны ими быть. Вы – восхищенный гость, я – увлеченный технарь, мама – критичный, но лояльный преподаватель.

– Мы должны наблюдать, – добавила Ариадна. – Собирать информацию. Искать… единомышленников. Осторожно. Очень осторожно. Любое неверное слово, любой неверный взгляд… – она не договорила, но ее смысл был ясен.

Они договорились не обсуждать это нигде, кроме как в доме у Ариадны. Вести себя как и прежде, работать на задачей от Кирьянова. Никаких лишних переписок и контактов через «Улей». Максимальная осторожность в словах и поступках.

Когда Максим вышел от них, ночь была тихой и невероятно красивой. Над городом сияли настоящие звезды, не заглушаемые световым загрязнением. Воздух был свеж и сладок. Но теперь эта красота казалась ему искусственной, декорацией. Каждый фонарь, каждое окно, каждый пролетающий дрон виделся ему всевидящим оком.

Он шел пешком, стараясь дышать ровно, пытаясь привести в порядок хаос мыслей. «Индекс лояльности». «Социальный рейтинг». «Садовники». Слова крутились в голове, складываясь в картину идеального, выхолощенного ада. Он думал о студентах с их благостными улыбками, о ученых, погруженных в свои стерильные исследования. Все они были шестеренками. А он? Он должен был стать смазкой для этого механизма. И теперь он стал мишенью для тех, кто решил этот механизм сломать, использовав его в качестве инструмента.

Внезапно его размышления прервал плавный, почти бесшумный звук подъезжающего автомобиля. Рядом с ним остановился темный, строгий электрокар с затемненными стеклами. Его сердце упало и замерло.

Переднее пассажирское стекло бесшумно опустилось. За рулем сидел мужчина в темной униформе без знаков различия. На пассажирском сиденье – женщина с идеально уложенными волосами и спокойным, нечитаемым лицом. Они не выглядели агрессивно. Скорее… профессионально-внимательными.

– Максим Леонардович? – обратилась к нему женщина. Её голос был ровным, вежливым, почти заботливым. – Извините за беспокойство. Система зафиксировала, что вы совершаете позднюю прогулку в одиночестве. Всё в порядке? Не нужна ли помощь?

Холодная волна прокатилась по его спине. Они знали его имя. Они отслеживали его местоположение. Они видели, что он один.

– Всё… всё в порядке, – он сглотнул ком в горле, пытаясь придать своему голосу непринужденность. – Просто прогуливаюсь. Прекрасный вечер.

– Действительно, прекрасный, – согласилась она, и её губы тронула лёгкая, безличная улыбка. – Не замерзли? Мы можем подвезти вас до дома.

– Нет-нет, спасибо, – он поспешно отказался, чувствуя, как подмышки становятся влажными. – Я уже почти дошел.

– Как пожелаете. Приятного вечера, – кивнула женщина. Стекло бесшумно поднялось, и машина так же плавно и бесшумно тронулась с места, растворившись в ночи.

Максим застыл на месте, как вкопанный. В ушах стучала кровь. Он обернулся, но улица была пуста. Словно ничего и не было.

Он почти побежал к своему дому, запинаясь на идеально ровных плитках тротуара. Руки дрожали. Он чувствовал на себе невидимый взгляд со всех сторон – из-за стёкол спящих домов, с верхушек фонарей, из-под земли.

Заперев за собой дверь, он прислонился к ней спиной, пытаясь отдышаться. Рубашка была мокрой от холодного пота.

Они знают.

Эта мысль билась в висках молотом. Они всё видели. Они видели, как он вышел от Ариадны. Они слышали их разговор? Нет, Лев проверял… Но они видят паттерны. Аномалию. Визит к одинокой преподавательнице. Долгий ужин. Поздняя прогулка в одиночестве с взволнованным лицом.

Это был не арест. Не угроза. Это был намёк. Вежливое, беззлобное напоминание: «Мы видим тебя. Мы всегда видим тебя. И мы заботимся о твоём спокойствии».

Он подошёл к окну и посмотрел на сияющий, безмятежный город-сад. Но теперь за его красотой сквозил холодный, металлический оскал системы тотального контроля. Рай оказался клеткой. И он только что осознал, что решётка захлопнулась и за ним. Более того, его уже нашли те, кто решил эту клетку разломать, и теперь ему предстояло выбрать сторону в войне, о существовании которой он еще утром даже не подозревал.

Той ночью он не сомкнул глаз. Каждый скрип, каждый шорох казался шагом «Садовников» на пороге. Он был больше не гостем, не философом. Он был пешкой в чужой игре. И игра началась.

Глава 5: Игра в кошки-мышки

Кабинет на вершине башни был погружен в привычную стерильную тишину, нарушаемую лишь почти неслышным гулом серверов и систем жизнеобеспечения. Гигантский экран-стена демонстрировал безмятежный полдень в «Вереске»: каналы искрились на солнце, в парках гуляли люди, летали дроны, словно рои дисциплинированных насекомых, выполняли свою работу.

Евгений Сергеевич Кирьянов стоял у панорамного окна, но смотрел не на идеальный город, а на голографическую панель с текущими биометрическими показателями. Данные пульсировали ровным, спокойным ритмом.

Бесшумно открылась дверь, и в кабинет вошел полковник Орлов. Он занял свою привычную позицию в нескольких шагах от Кирьянова, замерши по стойке «смирно», руки за спиной.

– Дмитрий Иванович, – не оборачиваясь, произнес Кирьянов. Его голос был ровным, лишенным эмоций, словно голос самого «Улья».

– Евгений Сергеевич, – отчеканил Орлов.

– Слушаю, Вас.

– Адаптация «Философа» проходит в штатном режиме. График посещений, лекций и встреч соблюдается. Отклонений в маршрутах или несанкционированных контактов не зафиксировано. Поведенческий паттерн соответствует профилю заинтересованного, увлеченного исследователя. Индекс лояльности стабилен, на среднем для нового рекрута уровне».

Кирьянов медленно повернулся. Его тяжелый взгляд упал на Орлова.

– Никаких отклонений? – произнес металлическим голосом Кирьянов.

Вопрос повис в воздухе, холодный и острый, как скальпель. Орлов не моргнул глазом.

– Визит был запланированным и согласованным. Продолжительность – два часа сорок минут. Акустические датчики фиксировали обсуждение философских трудов XX века, в основном критику технократии. Никаких аномальных тем или эмоциональных всплесков. Обстановка была дружеской. Его последующая прогулка и… небольшое беспокойство были списаны на усталость и интеллектуальное перевозбуждение. Стандартная реакция для его психотипа».

– Она справляется? Вы в ней не ошиблись? – Кирьянов сделал акцент на слове «Вы». – Её скептицизм всегда был на грани допустимого.

Орлов едва заметно поджал губы. Его взгляд на секунду стал непроницаемым.

– Она идеальный выбор, Евгений Сергеевич. Её скептицизм – это естественная маскировка. Он делает её работу убедительной для «Философа». Он видит в ней потенциального союзника, что заставляет его расслабиться и совершать потенциальные ошибки. Она – прозрачная стена, через которую мы наблюдаем за ним.

В его голосе прозвучала та самая металлическая нота, которая всегда означала, что тема закрыта. Кирьянов слегка кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто, что можно было принять за удовлетворение или за легкую усталость от этой бесконечной игры.

– Хорошо, Дмитрий Иванович. Продолжайте. Я хочу знать о нем всё. Малейшую мысль, малейшее сомнение. И запланируйте мой ужин с «Философом» на завтрашний вечер.

– Так точно, Евгений Сергеевич.

Орлов повернулся и вышел так же бесшумно, как и появился.

В это время в светлой, просторной аудитории Университета «Ноосфера» Максим Леонардович Кашинский проводил очередную лекцию. Тема была скользкой – «Пределы предсказуемости: может ли алгоритм управлять обществом?». Он старался говорить осторожно, облекая свои страшные догадки в гипотетические формулировки и академические термины.

Студенты слушали с привычным вежливым интересом. Ариадна сидела на последнем ряду, ее лицо было скрыто экраном планшета, на котором она что-то конспектировала.

Но Максим почти не видел их. Перед его глазами стояли графики с планшета Лева, мерцающие цифры индексов лояльности, бесстрастное лицо женщины в темном электрокаре. Бессонные ночи, проведенные в параноидальных размышлениях, давили на виски тяжелым обручем. Воздух, всегда такой свежий, казался ему спертым и густым.

Он говорил о свободе воли, но в ушах у него звучал голос Лева: «Свобода – это просто ощущение от работы алгоритма». Он пытался рассуждать о морали, но перед ним возникал образ Кирьянова.

Внезапно мир вокруг поплыл. Яркий свет замерцал, голоса студентов превратились в отдаленный, неприятный гул. Он почувствовал, как пол уходит из-под ног, а сердце начинает бешено колотиться, выскакивая из груди. Ладони стали ледяными и липкими.

«…таким образом, даже самая совершенная система не может… не может…»

Он попытался ухватиться за кафедру, но его рука повисла в воздухе, беспомощная. Последнее, что он увидел, прежде чем тьма поглотила его, – это встревоженное лицо Ариадны, резко поднявшееся от планшета, и ее быстрые, решительные шаги в его сторону.

Сознание возвращалось к нему медленно, против воли. Первым ощущением была белизна. Слепящая, абсолютная белизна потолка и стен. Вторым – тишина, нарушаемая лишь мягким, ритмичным попискиванием невидимых приборов.

Запах… не больницы в привычном понимании, а чего-то стерильного, но с легким, едва уловимым ароматом лаванды или полевых трав – еще одна деталь продуманного до мелочей «Вереска».

Он лежал на современной кровати-трансформере в палате, больше похожей на номер в дорогом отеле. На его груди были закреплены незаметные биодатчики, а на стене напротив мягко пульсировали графики его жизненных показателей.

В кресле рядом, освещенная голубоватым светом экрана своего планшета, сидела Ариадна. На ее лице была маска деловой озабоченности, но в глазах, мельком бросивших на него взгляд, он прочитал нечто большее – молниеносную оценку ситуации, смешанную с тревогой.

– Вам нужно отдохнуть, Максим Леонардович», – ее голос был тихим, но твердым, предназначенным только для него. – С вами всё в порядке. Переутомление, скачок давления. Вам ввели легкие седативные и витаминный коктейль».

Он попытался что-то сказать, но язык заплетался.

– Молчите, – ее взгляд стал острым, предупреждающим. Она наклонилась, будто поправляя ему одеяло, и посмотрела на него так, слово говорила: «Стены тоже слушают».

Она откинулась назад и сказала, для невидимых микрофонов:

– Берегите силы, Максим Леонардович. Вам прописали отдых. Пару дней вы побудете здесь под НАБЛЮДЕНИЕМ.

В этот момент дверь в палату бесшумно отъехала в сторону. В проеме возникла фигура человека в белом халате. Его лицо было спокойным и доброжелательным, улыбка – отлаженной и недвусмысленной. Но глаза… глаза были абсолютно пустыми, словно стеклянными. Они смотрели на Максима не как на человека, а на клинический случай, на совокупность биометрических показателей.

– А, наш пациент пришел в себя! – голос врача был таким же гладким и обволакивающим, как и всё в этом мире. – Никаких поводов для беспокойства. Несколько дней отдыха под нашим наблюдением, и вы будете в полном порядке.

Максим молча смотрел на него, потом на Ариадну, на идеальную, мертвенную белизну палаты. Он почувствовал себя подопытным кроликом, которого положили на стол для самого тщательного, самого пристального изучения. Стены здесь не просто слушали. Они видели насквозь.

Глаза Максима стали закрываться сами собой, он почувствовал приятную легкость в теле и тишину в голове.

Глава 6: Цифровая бездна

Вечерний «Вереск» за окнами дома Ариадны тонул в мягких сумерках, подсвеченный теплым, ненавязчивым светом фонарей. Воздух, поступавший через приоткрытую форточку, был свеж и мокрой хвоей.

Внутри царила иная атмосфера. Приглушенный свет настольной лампы отбрасывал длинные тени на стопки книг. Лев, сгорбившись, сидел за своим многомониторным терминалом. На экранах бежали строки кода, схемы сетевых маршрутов и шифрованные потоки данных, помеченные грифом «ТОЛЬКО ДЛЯ СИСТЕМЫ „УЛЕЙ“». Он щурился, его пальцы порхали над клавиатурой, почти не касаясь ее.

Ариадна, сняв официальный пиджак и очки, рассеянно помешивала чай, глядя в окно на идеальный, безжизненный покой улицы. Ее лицо было маской усталости, но глаза горели напряженной, лихорадочной мыслью.

– Он в «Гиппократе». Диагноз – «острое переутомление». – тихо сказала она.

Лев не отрывался от экрана, щелкнул переключателем.

– Я знаю. Вижу его биометрию. Пульс ровный, кортизол в норме. Накачали седатиками. Дремлет, как младенец. Идеальный пациент.

– Идеальная мишень, – поправила его Ариадна, обернувшись. – Орлов доволен?

– Полковник удовлетворен предоставленными данными, – голос Лева звучал иронично и механически. Он запустил аудиозапись. Из динамиков полился ровный, застольный разговор – обрывки фраз о философии, о книгах, о сложностях адаптации. Голоса Максима, Ариадны и Лева звучали естественно, но в их интонациях не было и намека на тот леденящий ужас, что царил за столом в тот вечер на самом деле. – Полная версия беседы, продолжительностью два часа сорок три минуты. Смонтирована безупречно. Алгоритмы «Улья» подтвердили аутентичность. Никаких аномалий.

– Он купился?

Лев наконец оторвался от монитора и посмотрел на мать. Его лицо в синеватом свете экрана казалось осунувшимся, старше своих лет.