Вкус плода воображения

Это была поздняя осень, когда зима уже начинала вступать в свои права и по ночам столбик термометра опускался ближе к нулю. Отца вызвали на международную масштабную конференцию в Москву, аж на целую неделю, и Познающий был предоставлен самому себе. Он и так не был под жёстким контролем, просто потому что не к чему было придраться: учился он на отлично, вечерами предпочитал сидеть дома, готовиться к вступительным в университет на следующий год; сам мог готовить себе еду и делал это с удовольствием. Отец улетел спокойно, зная, что сын не осмелится нарушить негласные правила поведения в их доме, даже будучи совершеннолетним.

Тщательно продумав план, как попасть в психиатрическую больницу, Познающий оставил дома свой мобильный телефон, надел и обул всё самое поношенное и взял денег ровно столько, чтобы хватило на общественный транспорт до лечебницы. Ключи от квартиры он спрятал на чердаке в своём же подъезде, сосед со второго этажа держал там не больше десятка голубей и доверял дубликат ключей только ему, на случай если сам не мог покормить птиц. Всё складывалось более чем удачно, оставался вопрос, где спрятать ключи от чердака? Но сообразив, что для этого подойдёт лестница, вернее – пять ступений перед выходом из подъезда, под которыми всегда темно, и уборщица не особо старается мыть там пол, он тут же помчался вниз.

Да, Познающий помнил всё до мелочей даже сегодня, спустя двадцать три года. Он тогда потерял целые сутки на то, чтобы добраться до больницы. Умышленно выйдя за одну остановку до конечной, иначе кто-то мог его запомнить, он пошёл вдоль тянущейся, чуть больше, чем на десять километров, лесополосы, но потом решил, что лучше всё-таки пойти через лес. Это был неоправданный риск, можно было запросто столкнуться с каким-нибудь голодным диким зверем, но к счастью этого не произошло. Он старался идти так, чтобы, пусть и отдалённо, но видеть трассу и к вечеру уже благополучно вышел из леса. Впереди было местное кладбище, достаточно большое с множеством очень старых могил, за которым маячило здание крематория. Познающий тогда впервые в жизни так долго бродил среди покосившихся крестов, гранитных плит, ища хоть какую-нибудь подсказку, вглядываясь в фотографии, читая имена, фамилии и даты, пока не стемнело окончательно. На многих могилах не было ничего, кроме выбитых дат, и фамилий, а иные и вовсе были только с датой смерти. Вот тогда ему по-настоящему было страшно, юношеское воображение рисовало чудовищные сцены издевательств и насилия над людьми, которые могли происходить в ближайшей больнице для душевнобольных. И это было вполне оправдано, если вспоминать историю даже минувшего двадцатого века, где в подобных учреждения на больных испытывали медицинские препараты, проводили опыты, жестоко насиловали и всячески издевались.

Ночь на кладбище видимо отпечаталась на его лице, когда он появился на пороге приёмного отделения психиатрической больницы, больше напоминающей отрезанную от внешнего мира тюрьму. Ужас в его глазах вызывал, в первую очередь, желание помочь, а потом уже выяснять – откуда вообще мог появиться юноша? Но сердобольность длилась не дольше пяти минут – в кабинете принимающего врача, помимо терапевта и фельдшера, был ещё и психиатр, и того ничего не могло выбить из колеи. Он дольше всех слушал молодого человека, который упорно твердил, что ничего не помнит, кроме своего имени, назвавшись Иваном. Уже тогда Познающий спинным мозгом чувствовал присутствие в больнице чего-то близкого, не представляя себе, что это не вещь или предмет, а человек. Это был явно не санитар за его спиной, который зло косился куда-то в сторону, но был готов в любой момент скрутить новоявленного пациента, если тот вдруг окажется слишком буйным. Познающего заставили снять одежду, всю, включая нижнее бельё, и всё тот же санитар принялся тщательно проверять уцелевшие карманы его брюк и куртки. Из коридора откровенно веяло холодом, пробирающим до костей, но никто не спешил прикрыть дверь. Несколько пар глаз бегло зафиксировали все синяки, ссадины и царапины, молча переглянулись, закивали, и Познающему тут же выдали казённые одежду и бельё. Он тоже молча всё принял, оценив, что его старая одежда, по сравнению с выданной, пусть и грязная, но не настолько застиранная и поношенная. Но, выбора у него не было. Радовало, что не прогнали сразу, он всё ещё не терял надежду узнать тайну отца, однако всё было не так уж и просто.

Его, как и положено в таких учреждениях, на сутки определили в небольшую палату с решёткой на окне и без входной двери, но с круглосуточным наблюдением. Впрочем, единственное отличие её было от остальных: стоящий на входе стол, за которым сидел так называемый «наблюдатель». Как выяснил потом Познающий, это был один из пациентов больницы, но из касты «помощников». Практиковалась ли такая помощь в других подобных заведениях или нет, это тогда никому не было интересно. Сами «помощники» добровольно шли на место санитаров: убирать за пациентами, мыть полы и посуду, помогать вязать буйных, если попросят. Взамен им выдавали не больничную робу, а нормальную одежду; кормили усиленнее, и даже давали сигареты. Познающему сразу не понравился местный «предводитель» этих самых «помощников» по имени Роман, хотя все его звали Рэмбо. За плечами у того были: война в Афганистане и Вторая чеченская кампания, на которой он получил контузию. Вернувшись домой беспробудно пил, и как результат – «алкогольный делирий». Или, как говорил сам Рэмбо: «Белка-белочка, она не такая уж белая и пушистая, как многим кажется, – намекая на «белую горячку» и поясняя. – Поэтому, многие здесь именно по этой причине, а не потому что психи!» Всё тот же Рэмбо был безжалостен к обычным пациентам и позволял себе вымещать на них злобу за своё неудачное прошлое, в котором не было ничего примечательного. Познающий не пытался докопаться до сути, влезть в душу к Рэмбо, ему достаточно было заглянуть тому в глаза, чтобы понять – ужас и ад войн выжгли всё человеческое в душе, и на пепелище прошлого просто не из чего построить настоящее, а значит и будущего у него нет. Очень хотелось тогда сказать, что психиаторов необходимо прикреплять к каждому военному, если того посылают в «горячую точку», но где же взять столько специалистов?…

Рэмбо, как-то неожиданно для самого себя, быстро потерял интерес к Познающему, а тот похвалил себя, пожалуй впервые в жизни, за умение пользоваться гипнозом в собственных интересах, без применения посторонних или специальных предметов, типа маятника или кулона на цепочке. Его не оставляла мысль о человеке, присутствие которого в этом спецзаведении, вызывало интерес у отца. Он всё больше склонялся к версии, что это именно человек, а не что-либо другое. Но, если с Рэмбо удалось легко справиться, то с режимом в больнице оказалось всё гораздо сложнее. К счастью из комнаты, находящейся под круглосуточным наблюдением, где лежало ещё двое мужчин, Познающего, через сутки, перевели в обычную палату. Обстановка в ней была точно как показывали во многих фильмах ужасов, словно это больница служила прототипом для сценариев. Если бы ещё, при просмотре фильмом, через экран передавались все запахи, назвать которые ароматными нельзя было бы даже если вылить на пол несколько флаконов дорогих духов. Давно некрашеные стены, и те, казалось, источали аммиачные пары вперемешку с запахом лекарств. «Возможно ли вообще тут находиться, – думал тогда Познающий. – Если не уметь абстрагироваться от этого ужаса?» Каждый из обитателей отдельно взятой палаты, выплёскивал наружу весь свой внутренний мир, всех своих «чертей», не выбирая выражений. Кто-то отчаянно стонал и причитал, кто-то шептал что-то невнятное, но при этом стучал ногой о железную ножку койки; двое лежали на вязках – привязанные за руки и за ноги вязочными бинтами к кровати. Один при этом был абсолютно нагой…

Естественно ни о каких благах цивилизации в палатах и речи не могло быть: ни телевизора, ни мобильных телефонов, и даже книги читать было запрещено. Не разрешалось говорить во время сонного часа, нельзя было никаких дезодорантов и средств личной гигиены; мыться каждый день – тоже нет, как и часто выходить в туалет, где, как и в палатах, отсутствовали двери; и на просьбу о прогулке по коридору всегда категоричное: «Нет!»… За отказ от еды, в любом состоянии –кормление через зонд, потому что лекарства на пустой желудок строго были запрещены, а местная кухня не особо старалась разнообразить меню. Познающего тошнило тогда от размазанной по тарелке каше, разбавленного компота из сушёных яблок, желеобразного омлета из яичного порошка, овощного супа: где из овощей были только лук и морковь… Но он ел, и каждый раз был в числе первых, слыша крик одного из работников: «В столовку!»

Спешить было нельзя, все шли гуськом, на пересчёт при входе в столовую, чтобы молча уткнуться в тарелку и съесть всё без остатка. Если, ни дай бог, кого-то не досчитаются, все знали – не дошедшего либо побьют и приведут насильно, либо назло другим покормят через зонд. Тех, кто на вязках, естественно, кормили соседи по палате, но это всегда было до похода в столовую.

Познающий еле смог выдержать и не выдать себя спустя пять дней, решив, что ещё немного и он сам сойдёт с ума от вечного пребывания между бесконечными «нельзя» и постоянным лежанием на больничной койке. Тюрьма казалась почти санаторием, а дом раем, но он не мог просто так взять и заявить, что находится тут по собственной воле. До прилёта отца с конференции оставалось тогда два дня. Познающий не хотел поднимать шум, веря, что сам сможет выкрутиться, но ошибался, зато выяснить тайну отца всё-таки удалось.

В один из походов в столовую он заметил идущую по коридору женщину, в обычном трикотажном спортивном костюме, с седыми длинными волосами, распущенными и поэтому прикрывающими лицо с обеих сторон. Но Познающий узнал её, каким-то внутренним чутьём, и не мог поверить – это была его мама. Он считал её умершей, он мысленно говорил с ней часами долгие месяцы, долгих пять лет, прося хоть однажды присниться и ответить на все его вопросы.

Когда она не вернулась из очередной командировки, работая фотокорреспонденткой в местной газете, и он замучил отца расспросами, тот не выдержал и признался: «Мама больше не вернётся, сын! Она ушла в другой мир. И мы с тобой не должны о ней вспоминать, иначе ей там будет трудно…Понял?!»…

Это была некая установка для них обоих. И они действительно больше не вспоминали между собой, ни её звонкое имя Злата, ни то, что было связано с нею лично. Дома был сделан ремонт, куплена новая мебель, и даже посуда. Были выброшены все женские вещи и фотографии. Познающий долго это всё не мог принять, молча злился на отца, продолжая пытаться связаться с матерью при помощи телепатии и спиритических сеансов, но каждый раз безуспешно. Зато все его провалы не прошли даром, он начал усиленно заниматься, чтобы развить в себе ещё больше сверхспособностей, но теперь уже в тайне от отца. И тогда, стоя в коридоре приёмного отделения психиатрической больницы, он не сомневался, что видит маму. Она, странным образом, попала в тот день в приёмное отделение из основного корпуса больницы, где находились пациенты на длительном лечении, иногда и больше десятка лет. Поговорить в тот день с мамой ему не удалось, Рэмбо моментально подлетел к ней, и со словами: «Злата, какого чёрта ты тут делаешь?» – повёл её в основной корпус, матерясь при этом на весь коридор, посылая куда подальше всех, кто должен за этой самой Златой смотреть. Познающему ничего не оставалось, как пойти и признаться, что он тут по собственной воле, и пока шло выяснение: как и почему, уже успел прилететь его отец с конференции. Серьёзный разговор с ним тогда не расставил все точки над «i», а только лишь отдалил их друг от друга, возведя высокую стену непонимания между ними…

Глава 3

Стася влетела в первый попавшийся бутик модной одежды и едва не сбила с ног продавца-консультанта. Тот сначала опешил, но промолчал и с невозмутимым спокойствием продолжил завязывать бант на шее одного из манекенов.

– Мне бы чего-нибудь на вечер, только, пожалуйста, не очень яркое и не очень открытое, – попросила Стася, растерявшись от обилия цветов и фасонов.

– Платье, костюм? У вас свидание или деловая встреча?

– Да без разницы, главное, чтобы красиво и по фигуре… у меня свидание… Э-э, с мужем.

– Есть какие-то предпочтения в цвете? – продолжил продавец, натянуто улыбаясь и рассматривая фигуру Станиславы.

– Молодой человек, давайте без лишних вопросов, иначе я сейчас развернусь и уйду! – Стася зло посмотрела на него, нарочно делая шаг в сторону выхода, но от дальнейших действий её отвлёк зазвонивший мобильный телефон в сумочке. – Ну вот так всегда, – обиженно сказала она, закончив разговор. В коем веке муж пригласил в ресторан и сам же сейчас позвонил, чтобы извиниться, что он опоздает. Нет, вы видели, что творится?! А вы, молодой человек, часто опаздываете на свидание?

– У меня нет девушки, – абсолютно спокойно ответил продавец, и тут же добавил. – Но к такой роскошной женщине, как вы, я бы не опоздал.

– Ладно, – Стася махнула рукой, потом кинула мобильный в сумочку и улыбнулась. – Чёрт с ним, в ресторан я всё равно пойду, пусть хоть совсем не приходит! Давайте, показывайте, что у вас есть тут самое красивое и сногсшибательное! Туфли я бы тоже купила, если найдутся.

– В соседнем бутике подберу вам мигом, не волнуйтесь. У вас ведь тридцать восьмой размер обуви?

– А вы мне определенно симпатичны, молодой человек. Да, тридцать восьмой.

Через полчаса Стася уже вышла из бутика одетая в дизайнерский брючный костюм цвета мокрый асфальт от люксового бренда Paper Moon. Пришлось согласиться на туфли на высоком каблуке – из-за длины брюк, поэтому шла она медленнее, чаще обычного глядя под ноги. – Красота требует жертв, – твердила Стася, вцепившись в поручень эскалатора, плавно движущего её вниз, совершенно ещё не понимая, как она сможет вести машину. Не очень хотелось переобуваться потом у ресторана, наверняка машину придётся оставить для парковки, а не парковаться самой. Место её муж выбрал подходящее – роскошный ресторан средиземноморской кухни в самом центре города, туда даже подъезжать было одно удовольствие.

К счастью, доехала Станислава без особых проблем, постоянно благодаря всех своих ангелов хранителей, посчитав, что одному это точно было бы не под силу. Гордо выйдя из машины, она не менее гордо поднялась по широким мраморным ступеням, предвкушая как обалдеет Сергей, когда приедет. Уже не сильно хотелось обижаться, думая, что они так редко выбираются куда-то вдвоём, и всё же она не могла до конца смириться с тем, что муж умудрился каким-то немыслимым образом задержаться…

Присев за заказанный столик Стася наконец-то выдохнула и позволила себе на несколько секунд закрыть глаза от удовольствия. Тут уже всё было в совокупности: суматошный день наконец закончился, выглядела она потрясающе; туфли оказались удобнее, чем казались в начале; дорогая обстановка уютного ресторана располагала к отдыху и наслаждению от еды.

– Простите за наглость, – послышалось со стороны, когда Стася уже листала меню и мысленно подсчитывала, во что ей обойдётся ужин, если Сергей вообще не сможет приехать. – Я вот прямо чувствую родственную душу.

Станислава обратила наконец внимание на мужчину, настойчиво продолжающего говорить, стоя в шаге от её столика.

– Вы это мне? – спросила она, при этом оглядываясь по сторонам. Зал был почти пуст. На ближайших двух столиках красовались таблички с красивой надписью «Prenotato», а под ней мелким шрифтом «Зарезервировано». Мужчина кивнул Стасе и улыбнулся доброжелательно, да и выглядел он вполне презентабельно. Если бы не низкий рост, его можно было назвать откровенно привлекательным.

– Ещё раз прошу прощения, если чем-то мог напугать вас, – начал он вновь говорить. – Сам от себя не ожидал, что смогу вот так вот обнаглеть, но… стою и не могу тронуться с места. Меня Матвей Константинович зовут, для вас просто Матвей. А вас?

– Станислава. Но, вы знаете, я вообще-то тут…

– Я постараюсь сейчас уйти, но должен вам сказать, что сделать это будет весьма проблематично – я заколдован, ни шагу сделать не могу. И чувство такое, что в прошлой жизни мы с вами точно были родственниками, возможно даже братом и сестрой. Не откажите брату в любезности сделать вам комплимент? Вы очень красивая женщина, и имя у вас очень красивое!

– Спасибо, – Стася слегка смутилась, подумав, что действительно нет ничего такого в том, что посторонний мужчина чуть ли не остолбенел от её красоты. Это лишний раз подтверждало, что все её усилия и жертвы не напрасны.

– Это собственно всё, – мужчина пожал плечами. – Я кажется немного прихожу в себя, но конечно же могу продолжить говорить о том, насколько вы прекрасны, но это будет сверх наглости. Поэтому, доброго вам вечера, здесь он точно может быть добрым – ресторан один из лучших.

– Спасибо, мне очень приятно, – Стася окончательно расслабилась и даже пожалела, что в этот момент Сергея ещё нет рядом. Она бы с удовольствием посмотрела на его реакцию.

– Кстати, рекомендую заказать «Морского дьявола», он ещё с утра плескался в море, а наш шеф-повар. Ой, я сказал: «Наш?» – мужчина прикрыл рот ладонью, да так искренне удивился, что Станислава не смогла сдержать смех. – Ну вот, выдал себя с потрохами, а всему виной ваша красота, и чувство, что мы знакомы уже не одну жизнь.

– Благодарю за комплимент, а насчёт вашего чувства – да, возможно, всё возможно, и в этом плане я не категорична.

– Вы ещё и очень мудрая женщина, – мужчина полез во внутренний карман пиджака и достал визитку. – Вот, возьмите, пожалуйста, и при малейшем желании или любой проблеме, вы можете звонить, не глядя на время. Считайте это моей родственной потребностью брата быть вам полезным, и сделать всё, что будет в моих силах, вне зависимости от обстоятельств.

Стася взяла визитку и положила на край стола, снова слегка смутившись от, как ей показалось, очень искреннего порыва совершенно незнакомого мужчины, дать ей почувствовать себя женщиной: хрупким созданием, изящным красивым цветком, порхающей бабочкой…

– Надеюсь, вы воспользуетесь когда-нибудь моим бескорыстным предложением помочь вам, или просто даже заказать столик в этом чудесном ресторане. Не смею больше отвлекать вас своим присутствием. Ещё раз желаю вам доброго вам вечера, Станислава!

– Спасибо! И вам, Матвей, доброго вечера! – она проводила мужчину взглядом, потом заказала себе салат с руколой и креветками, и карпаччо из артишоков. Долго изучая карту вин Стася наконец выбрала итальянское белое сухое вино сладкой версии сорта гарганеги, сделанное методом аппассименто – когда ягоды подвяливают в проветриваемых помещениях, чтобы сладость и ароматика в них оставались более концентрированными.

Довольная своим выбором она принялась рассматривать обстановку ресторана, пока его ещё не заполнили посетители, зная прекрасно, что не все проводят вечера дома у телевизора.

– Да, цены откровенно «кусаются», средний чек выйдет не меньше десяти тысяч,– подумала она. – Но и место не из дешёвых, и несколько залов, есть наверняка и парочка «закрытых» – для особых гостей.

Стены зала, в котором находилась Стася были выкрашены в нежно-голубой, их украшали мозаичные картины с изображение морских обитателей, и деревянные панно с мифологической тематикой; паркетные полы были застелены коврами, в тон стенам, с классическим дамасским орнаментом; бра и люстры в виде двустворчатых ракушек; по периметру зала большие кадки с огромными папоротниками; а в центре необъятных размеров круглый аквариум с разнообразными рыбами и рыбками, стоящий в громадной раскрытой морской раковине, и имитирующий собой жемчужину…