Ветер океана звёзд. Часть 3

– Сударыня! Земляне бывают всякие. Но я, пожалуй, самый скромный экземпляр в коллекции. – Он тут же переключился на эстерайский: – А вот вы, должно быть, самый яркий экспонат в коллекции Нехлы?

Ог фыркнул. Лахт рассмеялась – лёгкий, серебристый смех со свистящим обертоном.

– Землян я не встречала, – призналась она, приглашающим жестом пропуская их в дом. Её глаза весело щурились. – Но теперь вижу: хоть и бледнолицый, а шутить умеешь! Почти как нехлианец. Заходи, заходи, герой! Ужин ждёт. – Она подчёркнуто кивнула на стол в уютной гостиной, где уже стояли наполненные бокалы и дымились тарелки.

Тамар почувствовал, как напряжение спало. Он переступил порог, окунувшись в тепло и запах еды. На керамических тарелках дымилось главное блюдо: лутринтцы – толстые, шайбовидные диски незнакомого растения, щедро обжаренные до румяной корочки и истекающие ароматным маслом. Они выглядели невероятно аппетитно и… знакомо?

– Лутринтцы я приготовила… по-русски! – с гордостью объявила Лахт, тщательно выговаривая незнакомое слово.

Тамар удивлённо поднял брови. Он точно знал: таких «овощей» на Земле не водилось.

– По-русски? – переспросил он, садясь за стол. – Интересно… как именно?

– Так делают ба-ла-жа-ны! – старательно произнесла Лахт, явно гордясь своим знанием экзотической кухни. – По вашему рецепту из… «Цифрового Близнеца». – Она смущённо улыбнулась, видя его недоумение. – Да, данных о вашей кухне там – Айзерон наплакал. Нашла лишь обрывки, картинки… Но очень хотелось угостить тебя чем-то… земным. Или почти земным. – Она вопросительно посмотрела на него, надеясь на одобрение.

Тамар (выходец из Беларуси, где баклажаны жарят, но не так) отломил кусочек. Вкус был жирным, насыщенным, непривычным, но очень хорошим. Он зажмурился от удовольствия.

– Лахт, – сказал он с искренним восхищением, глядя на неё, – это гениально. Вы не просто угодили. Вы совершили кулинарный подвиг! Земляне бы плакали от счастья… или от зависти.

Лахт засмеялась снова, её свистящий смех наполнил уютный дом. Ог согласно хмыкнул, наливая напиток. Лёд был сломан. Пластырь на его затылке мог подождать.

Помимо лутринтцев, стол ломился от других яств. «Батара» – сочные куски местной скотины, щедро обжаренные в ароматном розовом масле до румяной корочки, источали дразнящий мясной дух. Но настоящим сюрпризом стали «конзо-илати» – бурые, причудливо изогнутые завитки, до жути напоминавшие ржавые рыболовные крючки. И столь же острые на вид!

– Не бойся, не уколется, – подбодрила Лахт, заметив его колебания.

Тамар опасливо взял один «крючок». К его удивлению, на зубах он хрустнул, как самый изысканный земной снек, раскрываясь солоновато-пряным, с лёгкой жгучестью, вкусом. Нежная, почти воздушная текстура таяла во рту, оставляя приятное жирноватое послевкусие и… неожиданную сытость. Парень мысленно усмехнулся своей ошибке: глядя на их хрупкий вид, он ожидал, что проглотит целую тарелку без последствий, но эти обманчиво лёгкие завитки оказались калорийной бомбой. Он потянулся за вторым, затем за третьим.

Через десять минут, наблюдая, как Тамар с явным удовольствием опустошает тарелки, Лахт спросила с лукавой надеждой в голосе:

– Ну что, землянин? Пришлись ли тебе по вкусу дары Лирюлта?

В голове Тамара пронеслось: «Боже, после недель голодных пайков на том проклятом корабле… Да я бы сейчас проглотил хоть эстерайскую отраву, если б она так пахла и так насыщала!» Но внешне младший лейтенант Науменко сохранил подчёркнутую солидность. Он отложил приборы, вытер губы и посмотрел на Лахт с искренним восхищением:

– Ваше кулинарное мастерство, Лахт, – это… искусство. Каждое блюдо – открытие. Особенно эти «крючки» – конзо-илати? Гениально. На Земле за такой рецепт шеф-повару дали бы звезду. – Он не врал. Экзотика была, но вкус – глубокий, понятный, человечный. И, что немаловажно, желудок бунтовать не собирался, вопреки его тайным опасениям и предупреждению Лахт перед едой. Успокоившись, он мог теперь наслаждаться едой по-настоящему.

– В принципе, – откинулся он через полчаса в кресло, ощущая приятную тяжесть сытости и тепло разлитого по жилам местного напитка, – такая «служба» мне определённо по душе. Особенно гастрономическая её часть.

Ог и Лахт рассмеялись – их смех, звонкий у неё и хрипловато-свистящий у него, наполнил комнату теплом. Застольная беседа текла легко в мягком свете включённых ламп, смешивающемся с последними алыми лучами Нимрода, кравшимися за горизонт. За окном, в наступающих «Глубоких Сумерках», багровое зарево Ариэль цеплялось за край мира, окрашивая небо в лилово-чернильные тона. Её косой, угасающий свет ещё цеплялся за гребни волн Карпура, прочерчивая по тёмной воде короткие, дрожащие, искрящиеся дорожки – последние блики перед долгим полумраком. Они казались обманчивым обещанием света, бессильным перед неизбежно сгущающейся тьмой сумерек.

Когда Ог ненадолго удалился, Тамар, пользуясь моментом, задал вопрос, который вертелся у него на языке:

– Скажите, Лахт… Как вам живётся здесь? – Его взгляд скользнул по уютной комнате к окну, за которым лежала резервация и весь угнетённый Лирюлт. – Под пятой врага… Среди этих восстаний, волнений…

Лахт вздохнула, её живое лицо на миг помрачнело. Она отставила бокал.

– Мы… не знаем другой жизни, Тар. Мы родились здесь. Наши родители, их родители… Это наш дом. – Она обвела рукой комнату, но её жест, должно быть, обозначал Барахир и Лирюлт. – Единственный дом. Да, он… болен. Далеко не такой, каким должен быть. Каким мы мечтаем его видеть. Спокойным. Справедливым. Свободным. – Грусть в её голосе была глубже слов.

Тамар хотел спросить о будущем, о надеждах, но Лахт опередила его. Её голос стал тише, сдавленнее:

– Сейчас… особенно мрачно. Темнота сгущается. Наша с Огом молодость выпала на эти времена. Поэтому… – она опустила глаза, – детей не заводим. Пока.

– Боитесь? – тихо спросил Тамар, догадываясь о причине.

Лахт кивнула, подняв на него влажные глаза.

– Я – да. А Ог… – она слабо улыбнулась, – Ог говорит, что опасность будет всегда…

– И буду говорить! – весело прокричал Ог, возвращаясь в комнату. Он обнял жену за плечи. – Неважно, какие времена! Жить-то надо! Иначе так и умрём, не оставив после себя ни крика, ни смеха маленьких Ога и Лахт! – Его глаза горели привычным бунтарским огнём, но в них читалась и нежность.

Лахт скривилась, по-дружески толкнув его локтем. Тамар хотел найти слова поддержки, обнадёжить… Но что он мог пообещать? Будущее виделось туманным и грозовым. Провидцем он не был. Вместо пустых слов он послал Лахт самую теплую, самую понимающую улыбку, какую только мог собрать, – улыбку, в которой была и благодарность за ужин, и печаль за их долю.

Лахт, опираясь на крепкое плечо мужа, продолжила, возвращаясь к мрачной реальности:

– Парарт… типичный имперский полис. На вершине – эстерайская элита. Они правят всем: строят города, пишут законы, держат в кулаке власть. Их господство… оно как яд. Проникает везде. Рождает пропасть. Их аристократы – генералы, чиновники, владельцы всего ценного. А мы… – её голос заострился, – акваритяне, аполлинарцы, хараднийцы, нехлианцы… гнём спины на их заводах, ютимся в рабочих кварталах, на окраинах, в резервациях.

– Наши обычаи… наши боги… под запретом, – подхватил Ог, его свистящий голос потерял весёлость, став тяжёлым, как камень. – Законы они штампуют свои – удобные им, выжимающие из нас все соки. Мы просили… умоляли! – его кулак невольно сжался, – позволить нашим детям учиться не только грамоте раба. Чтобы они могли стать кем-то больше, чем каторжным рабочим. Отказали. А когда мы вышли с мирным протестом… – он замолчал, глотнув воздуха, – …их «Чёрная Ночь» разогнала демонстрацию. Не без крови. Так и родилось наше… дело. Из этой нужды. Из этой боли. – Он горько усмехнулся. – Спасибо, конечно, что кое-кому из нас разрешают жить среди них торгашами по мелочи. Великая милость при тотальной сегрегации! Они сносят наши храмы, а их собственная секта… – Ог понизил голос до шёпота, полного отвращения и страха, – …ходят слухи, что они творят такое, от чего волосы встают дыбом. Если хоть половина правда… дела хуже, чем мы думаем. И это… – он посмотрел прямо на Тамара, – ещё не всё. Есть кое-что новое. Что-то… зловещее.

Ог начал говорить медленнее, тщательно подбирая слова, будто нащупывая путь в темноте. Лахт мягко вплетала свои реплики в его повествование, дополняя и уточняя, их голоса сливались в тревожный дуэт.

– Смирианцы… – произнёс Ог, делая паузу, чтобы слово повисло в воздухе. – Они придут. Рано или поздно.

– Смирианцы? – Тамар насторожился, его взгляд метнулся между супругами. – Кто это?

– Сверхсущества, – ответила Лахт, её свистящий голос звучал мрачно. – Пришельцы из другой галактики. Из Экв. Они называют себя Творцами Мироздания.

Ог кивнул, подхватывая нить:

– Ты слышал о новых агрессорах? Тех, что атакуют систему Нимрод-Ариэль? Их главный враг сейчас – Эстерау. Единственная сила в Галактике, способная им противостоять. Мы знаем о них мало, но их имя… их технологии… – он сдавленно выдохнул, – …подтверждают, что их самомнение – не пустой звук.

– И они направляются сюда. К Лирюлту, – добавила Лахт, обхватив себя руками, будто от холода. – Их флоты уже концентрируются в системе. Год, пять, десять – не важно, они придут. И эстерайцы… они чувствуют это. Они сворачивают лагерь.

– Полностью уходят? – уточнил Тамар, сердце его учащённо забилось.

– Нет! – резко качнул головой Ог, подняв палец. – Улетают только эстерайцы. Возвращаются в метрополию, на родную Эстерау. Нам туда путь заказан. А здесь… – его голос стал глуше, – …здесь растёт паника. Народ чувствует: старые хозяева бегут, а новые – уже на пороге. Какая разница, скажешь ты? Одно ярмо сменит другое. Но люди… люди просто устали. Устали от вечного гнёта. От этой… неизвестности. Мы как звери в клетке, а вокруг леса – горит. Эстерайцы спешно покидают этот «лес» – Лирюлт. И среди этого хаоса… – Ог замолчал, его взгляд стал остекленевшим.

Лахт тихо продолжила, её голос дрожал:

– …начались исчезновения. Сперва единицы. Потом десятки. Сейчас – сотни. За последние три года. Люди пропадают. Аполлинарцы. Хараднийцы. Акваритяне. Нехлианцы. Без следа. Без причин. Мистически. Необъяснимо. Но слишком похоже. Слишком… систематично. Это не случайность. Не несчастные случаи. Это… – она сглотнула, – похищения.

– Мы просили помочь расследовать! – в голосе Ога прорвалась ярость. – Умоляли! Ответ всегда один: «Не ваше дело» или «Расследуем сами». Официальные сводки – туман. Виновных нет. Следствие топчется на месте. Потому что… – его губы искривились в горькой усмешке, – …кто же станет указывать пальцем на себя? Истина никогда не выйдет наружу.

Тамар молча переваривал услышанное. В голове складывался жуткий пазл.

– Давайте по порядку, – начал он, аналитически выстраивая цепь. – Смирианцы угрожают вторжением. Эстерайцы готовятся к отступлению, улетая к себе домой. И именно в этот момент резко участились похищения представителей ваших четырех рас. Как это связано? Чем похищение отдельных людей помогает эстерайцам в их глобальном отлёте? Что им это даёт?

– Мы не знаем! – Ог в отчаянии всплеснул руками. – Но факт в том, что волна похищений началась синхронно с первыми признаками их ухода. Одно тянет за собой другое. Мы чувствуем связь, но не видим нити.

Беспомощность и тревога, написанные на лицах Ога и Лахт, были искренни. Их история оставила Тамара с тяжёлым камнем недоумения на душе. Пропажи… Это слово эхом отозвалось в нём. Точно такие же таинственные исчезновения происходили и на Объединённом Флоте. То, о чём он спорил с Ромой, Вектором, Валерой и Армавиром, что они тщетно пытались понять. Теперь это здесь, на Лирюлте. И все улики – все пальцы – указывали на эстерайцев. Это было частью чего-то большего. Частью их войны. Но какой именно части? Как эти похищения вписываются в их стратегию? Ответов не было. Лишь леденящая догадка, что эти пазлы – земные и лирюлтские – складываются в одну чудовищную картину.

Мысленно Тамар поставил жирную галочку: доложить командованию. Вспомнились слова младшего сержанта на челноке – о «каких-то пришельцах», отвлёкших эстерайские корабли. Теперь у него были не слухи, а свидетельства. Он перебрал в уме известные три фазы эстерайской кампании против Земли: двадцатиоднолетний перелёт флотилии, заражение планеты и поимка улетевшего Флота с последующей транспортировкой пленных в Лаврентийский Перст, столицу Империи. Три кита их плана: Ударная флотилия, Флот Земли (как добыча), Основные силы Эстерау (как приёмник). Но теперь появился четвёртый, непредвиденный элемент – война со Смирианцами. И это меняло всё. Если основные силы Эстерау будут скованы отчаянной битвой за выживание на своём фронте против Творцов Мироздания… В душе Тамара, сквозь тревогу и непонимание, пробилась слабая, отчаянная искра надежды. Может быть, этот новый враг Империи отвлечёт достаточно сил, чтобы предначертанная землянам судьба пленников в Лаврентийском Персте… так и не состоялась.

Вектор и Эмма

Несколько дней миновало после тяжёлого, не укладывающегося в сознании прощания с Рейнаром Гару. Никто из них так до сих пор не пришёл в себя от его утраты и предательства Рейка Руна. Но жизнь, пусть и отмеченная первой потерей, брала своё, и на фоне эстерайской угрозы личные перипетии вспыхивали ещё ярче.

Теперь, едва Вектор пытался заговорить с Эммой, девушка словно деревенела. Лицо её приобретало землистую бледность, будто всё внутри неё замирало при одном его приближении. Стоило ему лишь заметить её и вознамериться подойти, поздороваться, перекинуться парой слов – как Эмма с виртуозной точностью находила укрытие – будь то группа громко обсуждающих тактику курсантов возле тренажёра виртуального боя, открытый технический люк в энергоотсек, где кипела плановая проверка, или даже внезапно зазвонивший смартфон, на который она отвечала с преувеличенной серьёзностью, тут же разворачиваясь и уходя.

Объяснение желания иной раз поздороваться с Эммой Бреннан Вектор находил в чисто человеческих приличиях и общественной необходимости. Да, это была формальность, но социально неотъемлемая. И чем больше Эмма игнорировала эту необходимость, тем сильнее разжигала в парне желание подбирать новые синонимы к трактовке необходимости приветствия. Вектор яростно убеждал себя, что ничего иного за этим не стоит, кроме желания добиться от девушки поведения по-человечески, не замечая, как его всё больше разбирают другие чувства, интерпретировать которые он совершенно не желал. И чем больше он пытался задавить в себе эти чувства, тем сильнее они росли. Это оказался до того трудоёмкий процесс, что Вектор замечал за собой физическую усталость, особенно после безуспешных попыток «случайно» пересечься с Эммой в столовой или у тренажёрного зала.

Дошло до того, что Вектора эта тупиковая ситуация вывела из себя окончательно. Несмотря на упорное, почти оскорбительное нежелание девушки замечать его, он подошёл первым и насильно вверг их в обмен приветствиями. Эмма ответила сквозь зубы, глаза её неестественно округлились от волнения, и она тут же замолкла, словно язык отняло. Это и было нужно Вектору – говорить собирался он.

– Я хочу предложить… – начал он, запинаясь. – Может, если выдадут увольнительную, сходим как-нибудь… В Весенний парк?

Эмма остолбенела на мгновение, а затем взглянула на него так, словно видела впервые. Лицо застыло маской, и было видно, как она буквально выдавливает из себя слова.

– Не знаю… Сейчас много дел. Могут в любой момент перевести на другое место службы.

– Нас не переведут, – попытался успокоить её Вектор, но тут же понял тщетность – её это не волновало. – Мы же с тобой там… Помнишь… Гуляли. Может, сходим? – не сдавался он, сопроводив неуклюжее предложение натянутой улыбкой.

Улыбка вышла фальшивой, и оба это ощутили. Эмма лишь изобразила извиняющуюся мину, оставаясь непреклонной.

– Прости, нет. Не смогу, наверное, – бросила она и, видя, что разговор исчерпан, поспешно ретировалась, оставив Вектора с понуро опущенной головой.

После этого навязанного разговора Эмма с удвоенным рвением вернулась к политике игнорирования. Она избегала его так последовательно, словно той достопамятной беседы и вовсе не существовало, а отсутствие приветствий снова достигло критической массы.

Однажды, погружённый в эти мучительные подсчёты (сколько раз за неделю она успешно его «не заметила»?), Вектор шагал по узкому сервисному коридору на седьмой палубе Академии, направляясь на склад. Подполковник Агасов поручил ему достать комплект минералов-медиаторов – кристаллов, способных ретранслировать псионическую энергию. В них собирались втравить кодирующие узоры для офицеров-телекинетиков на случай абордажных схваток.

Коридор, освещённый холодным светом аварийных ламп, был заставлен стеллажами с запасными частями и опутан вентиляционными трубами. Вектор так увлёкся внутренним диалогом («Может, она правда его не видит? Нет, видит, глаза округляются, как у совы на фарах…»), что не обратил внимания на предупреждающую жёлтую полосу на полу и открытый люк инспекционного тоннеля, ведущего к магистральным трубопроводам теплоносителя. Люк был прикрыт лишь лёгкой временной решёткой, помеченной табличкой «Осторожно! Демонтировано крепление!».