Фатализм без фанатизма есть судьба 2

– Вы, мол, Афанасий Спиридонович, хоть и всем собой хороши, а иначе зачем тогда мне с вами лапотником иметь дело, но всё же вы не совсем дотягиваете до того самого человека, кому бы мне хотелось всецело посвятить свою жизнь и быть рядом. – Возможно, и часто так между прочим бывает, вот такое поступило предложение этому или какому другому молодому человеку, сейчас пребывающему в глубоких раздумьях и думах, со стороны его сильно интересующей дамы сердца, гражданкой активистки женского общества «Хватит…А дальше как сами знаете и запишите», Виолетты Гавриловны.

А этот Афанасий Спиридонович, хоть и на многое готов пойти и даже стерпеть ради и со стороны Виолетты Гавриловны, но только в случае её понимания. А сейчас она так для него непонятно изъясняется, что он начинает чувствовать в её словах подвох и чуть ли в свою сторону не оскорбление.

– Это что ещё себе эта стерва, Виолетта Гавриловна, позволяет? – прямо в лице и в лицо Виолетте Гавриловне недоумевает Афанасий Спиридонович. Правда, в лицо всю эту свою личную критику и амбиции он не позволяет, будучи человеком сам себе на уме и расчётливым.

– Виолетта Гавриловна, – обращается к сей гражданкой личности Афанасий Спиридонович, – вы знаете, что я ради вас на всё готов. Но всё же хотелось знать, чего, собственно, от меня хочите или хотите? – Афанасий Спиридонович от охватившего его сердечного волнения даже сбивается в своём вопросе, а точнее в правилах использования словесов, как бы свойственно себе он выразился, и выразился чёрт тебя, Виолетта Гавриловна, прибрал бы уже.

Что немедленно этой, такой к Афанасию Спиридоновичу придирчивой и вечно делающей ему замечания самого бытового характера Виолеттой Гавриловной замечается, и ею используется в своих личных целях.

– Вот об этом я и говорю, Афанасий Спиридонович, не умеете вести вы себя в культурном обществе. Ведёте себя прямо как мужик. – Надувает губы и видно что ещё и злится на Афанасия Спиридоновича Виолетта Гавриловна, для кого Афанасий Спиридонович всё, всё делает, а ей ненасытной всё мало. И она, у Афанасия Спиридоновича начинает складываться такое мнение, сильно им и его добротой пользуется. И будь на его месте сейчас кто по менее чем он демократичней и по консервативней – Афанасий Спиридонович в своём круге предпринимателей, слывёт за большого либерала, для него нет авторитетов и он кому угодно рожу готов начистить, если у него возникнет малейшее подозрение не в чистоплотности ведения бизнеса с ним коллеги по бизнесу, а то, что он сам так ведёт свой бизнес, а его партнёр всего лишь с него берёт пример, то это другое дело – то он бы давно попрекнул Виолетту Гавриловну в уплетаемом за его счёт пирожном.

– Вы, Виолетта Гавриловна, знайте, чей хлебушек кушаете и чай попиваете. – Заметит Виолетте Гавриловне сей консервативный муж, как только она решит его упрекнуть не в подобающих манерах ведения разговора. – Говорите вы, Аполинарий Евгратович, полную чушь и не состоятельность. Как можно так говорить как вы: «Ложил я на вас всех», когда правильно говорить класть.

– И клал я на вас в том числе с прибором. – Не лезет за словом в карман сей достойный своих предков и своего предназначения вводить в смущение вот таких, как Виолетта Гавриловна барышень, муж Аполинарий Евгратович.

И Виолетта Гавриловна смущена и чуточку сбита с толку переднейшим заявлением Аполинария Евгратовича насчёт заглядывания ей в рот.

– И чей я кушаю хлебушек? – сурьёзно так и строго смотрит на Аполинария Евгратовича Виолетта Гавриловна, кому уже в рот не лезет из таких принципиальных взглядов на её совершенство сего достойного мужа и предпринимателя, Аполинария Евгратовича, пугающего на неё мировоззрения. Он стращал её и своих друзей тем, что он добьётся своего на её счёт и козёл такой, не уточнил нисколько, что это значило. Чем и заинтриговал Виолетту Гавриловну, согласившуюся на эту встречу с ним. И как ею сейчас же выясняется, то он собирался уморить её с голоду через вот такой свой жизненный принцип, попрекать хлебом тех людей, кто его не отработал.

Что с Виолеттой Гавриловной не сработает. Она умеет за себя и за свои принципы свободы постоять, крепко так спрашивая этого прижимистого и на всём экономящего типа.

– Артели Богдановых, к коим и я себя причисляю. – Очень умело выходит из так однобоко понимаемой Виолеттой Гавриловной ситуации Аполинарий Евгратович, тот ещё предприниматель, везде, к месту и не к месту протаскивающий рекламу своей артели.

– Что сказать, хорош в плане стратегии предпринимательства Аполинарий Евгратович. – Вот так смотрит на своего конкурента не только по бизнесу, но и в плане личных дел, Афанасий Спиридонович, теперь можно понять, что имеющий не одну только сердечную заинтересованность в налаживании близких связей с Виолеттой Гавриловной, на которую также зырится Аполинарий Евгратович, собираясь добиться от неё к себе привязанности. Вот и приходиться Афанасию Спиридоновичу наступить на хвост своим амбициям и быть во всём послушным и слушающим Виолетту Гавриловну.

– Ладно. – Скрипя зубами со всем соглашается с Виолеттой Гавриловной Афанасий Спиридонович, считая всё-таки за комплимент её слова о мужике, чем за что-то иное, чем нынче характеризуют мужскую часть народонаселения в этих её словах. – И чем там нас собираются кормить? – и опять Афанасий Спиридонович, будучи верен себе неисправимому увальню, изъясняется коробящими слух Виолетты Гавриловну словесами и их выражениями.

А у Виолетты Гавриловны, между прочим, не бесконечное терпение, и она может плюнуть в сторону Афанасия Спиридоновича и растереть, имея альтернативные предложения со стороны Аполинария Евгратовича. Но она не плюёт, представив себе ничем не лучше вариации отношений с ещё большим хамлом и не культурным человеком Аполинарием Евгратовичем. И она, тяжко вздохнув в сторону такой своей тяжёлой судьбинушки – почему меня одни мужланы окружают, неужели я только их и достойна – соглашается пойти на такие для себя жертвы, вытащить из трясины невежества Афанасия Спиридоновича.

– «Богач и бедняк», так называется пьеса. – Озвучивает Виолетта Гавриловна название того интеллектуального продукта, которым их будут кормить по словам Афанасия Спиридоновича, и само собой за его счёт.

И Афанасий Спиридонович, будучи не только потребителем этого интеллектуального продукта, а что самое главное, он за всё тута платит, имеет право на критический взгляд на предлагаемый для его потребления продукт умственного труда, как только думают люди не от мира сего, и из кого в основном и состоит коллектив театра.

И Афанасий Спиридонович смотрит на сей продукт с иронией и усмешкой. – И что спрашивается, я из этого не видел? – вот на такое смеет замахиваться мужик мужиком Афанасий Спиридонович, делая заявку на то, что он в плане разоблачения поставленной и выведенной на первый план этой пьесы проблематики борьбы интересов между богачом и бедняком, тут всех за пояс заткнёт.

А вот у Виолетты Гавриловны на этот счёт совершенно другое мнение. – Вы, Афанасий Спиридонович, смотрите на поставленную в этой пьесе проблематику только с бытовых позиций, тогда как здесь имеет место и значение для нравственного выбора наших героев и другие жизненные аспекты. И что бы нам всё понять, что думается и мыслиться нашим героям, нам предлагается занять их место. – Вот так заумно разглагольствует Виолетта Гавриловна тогда, когда хочет по мнению Афанасия Спиридоновича, его запутать и добиться своей правоты.

А так как это дело с театром для него новое, то он решает про себя разобраться, что тут к чему. И он начинает догадываться, что до его ума хочет донести Виолетта Гавриловна посредством этой пьесы.

– Она хочет, чтобы я поставил себя на место бедняка, раз место богача для меня не ново. – Рассудил Афанасий Спиридонович. – И в этом она готова мне помочь, пустив все мои накопления на траты по обеспечению её жизненных интересов. – Прямо волосы дыбом встают у Афанасия Спиридоновича от таких перспектив, и это притом, что у него волос на голове крайне мало. – Нет уж, Виолетта Гавриловна, у вас ничего не выйдет. Слишком дорого вы мне тогда обойдётесь. А может тогда её уступить Аполинарию Евгратовичу? – приходит запредельно провокационная и пакостная мысль в голову Афанасия Спиридоновича. – Я в один момент понижу конкурентные возможности Аполинария, чья капитализация в момент упадёт после того, как за неё возьмётся Виолетта Гавриловна.

С чем он посмотрел на Виолетту Гавриловну, очень привлекательно выглядящую с вот такой оставленной им стороны, и…был перебит её вопросом: «Ну так что скажите?».

– Насчёт чего? – растерявшись, ничего не понял Афанасий Спиридонович.

– Насчёт спектакля. – С удивлением даёт ответ Виолетта Гавриловна.

– Чему быть, того не миновать. – С фатальной обречённостью говорит Афанасий Спиридонович, вкладывая в эти свои слова свою судьбоносность.

Но вернёмся из этой своей частности к другой частности, к этому человеку, находящемуся на пороге ещё или уже обретающей через проблематику возникших у себя в голове вопросов и ответов на них свою личность, из которых так-то, в общем, и состоит общая картина.

А любая ситуационная картина и картинка жизни с её зарисовками включает в себя несколько обязательных элементов, делающих её отличительно от всех особенной. Так это стационарная часть, состоящая из общего плана – это площадь вокруг театра, со своим окружением в лице зданий, центральная часть картины – здание театра, которые собой определяют место действия, и её динамическая часть – люди её представляющие. А так как для объективизации картины и происходящего всегда необходимо задействовать несколько взглядов на всё текущее, всё изменяющее, то придётся посмотреть на всё тут пока что мерно текущее с разных ракурсов внимания и разумения.

Глава 3

Ракурс прежний

Так вернёмся к тому молодому человеку, стоящему на входе или выходе здания театра, переминающему с ноги на ноги, или может мнущемуся в себе, а может быть и того вовсе, перетаптывающим ногами под собой… Нет не только пыль от подошв своих ботинок, а точней будет туфлей, а судя по характеру его поведения и отношения к действительности и её окружающему, то этого молодого человека обуревают большие сомнения, ясно, что связанные с его тут местом нахождении, со своими гамлетовскими вопросами: «Ещё или уже?», временными нервическими спазмами и взрывами, которые его пытаются сбить и охватывают в моменты откровения в сторону приближения ответа на этот свой вопрос.

И вот сейчас он вдруг замер в одном оцепеневшем положении, не сводя своего взгляда с человека очень вдруг для него объявившегося в его визуальной видимости и очень близко ко входу того же самого здания, у которого он тут стоит и всё-таки переминается с ноги на ноги.

А вот такая близость этого человека к пункту назначения и цели своего здесь нахождения для уже этого молодого человека, даёт последнему право решить, что между ними есть нечто общее и даже какая-то связь. Как минимум, необходимость, а уж затем только желание попасть внутрь этого здания, и само собой не в качестве работника обслуживающего насущные нужды этого здания, к примеру, водопроводчика, а в качестве целевой аудитории театра, его зрителя.

При этом, как это всё видит молодой человек, переминающийся ещё минуту назад с ноги на ногу, а сейчас он замер в одном внимательном положении к наблюдаемому им объекту, тоже молодому человеку, кто в отличие от него более подготовлено выглядит, и его уж точно не волнуют гамлетовскими вопросы, он знает для чего сюда пришёл. И на это указывает шикарный букет в его руках. А вот эта его целевая и жизненная определённость и я знаю, чего от жизни хочу, ставит его на противоположную сторону по отношению к первому молодому человеку, переставшему давить пыль своих подошв под своими ногами.

И теперь он на него смотрит не с прежним пиететом одобрения к человеку одного общего мировоззрения, а с долей подозрения. А раз так, то первому молодому человеку, чьё имя пора бы назвать и больше нечего скрывать, это был Фома, не остаётся ничего другого, как в нём что-то так решило, как не то чтобы пожелать ему беды и много волнительных, на грани отчаяния моментов в этом своём безнадёжном ожидании (а так потому, что он ждёт Надежду), а скажем так, побороть свою гордыню и самонадеянность настоящими, а ненадуманными реалиями жизни, где на первое для тебя свидание никогда не приходят.

– Как и ко мне. – Сравнил вот так Фома общие с ним шансы на полноценное свидание. И Фома повёл себя справедливо и честно, поставив себя и этого типа с цветами на одну доску. И это притом, что этот тип заручился поддержкой и подкупом одновременно в виде цветов. В общем, изначально он ведёт себя нечестно. А вот Фома не такой.

– А почему ты решил, что она не придёт? – вслед за своим выводом задаётся вопросом к себе Фома.

– Не нравится мне такой твой настрой. – Корит себя Фома.

– Ну ладно, пусть она придёт. – А вот теперь Фома и не пойми кому делает уступки. И вообще ему чего-то сильно непонятно, о ком он сейчас тут бубнил. Об Алисе или же о подружке того типа с цветами, где он (Фома) появление или нет Алисы поставил в прямую зависимость от прихода подружки этого типа. И если, к примеру, она придёт, то и у него с Алисой всё встретится (а потом сложится).

Но почему тогда мне не хочется, чтобы у этого типа всё со своей подружкой срослось? – прямо недоумевает Фома, с неприятием смотря на этого типа с цветами. И Фома отчасти догадывается почему. Он в сравнении с этим типом невыгодно и не конкурентно выглядит, а кому спрашивается, хочется уступать конкурентное преимущество. И Фома в срезе таких своих взглядов на этого напыщенного хлыща начинает в своей голове вырисовывать образ той, на кого этот тип позарился, а та со своей стороны, устав от его назойливости к себе – ну пошли со мной и пошли – отмахивается от него согласием пойти туда, куда он её зовёт. При этом не особо прислушиваясь к тому, что он говорит – а зачем, если она не собирается приходить (как прямо в случае с Фомой) – и поэтому у Фомы есть большие шансы на то, чтобы увидеть жизненную истину: Тебе букет шикарных цветов никак не поможет, если нет исходных оснований тебя принять таким, какой ты есть. И тогда на кой чёрт все эти траты, и по сути Фома всё верно сделал, придя на свидание с пустыми руками.

– Ну, не совсем с пустыми руками. – Фома к себе не только самокритичен, но он также отдаёт должное себе. И у него в кармане завалялась жвачка. И если, к примеру, Алиса захочет надуть пузыри из своих щёк в результате какого-нибудь своего недовольства – ничего вы не понимаете в современных трактовках действительности языком пьес, и ржёте, как лошадь (и нечего меня на коня поправлять), когда всех плакать хочется, и наоборот – то он завсегда может ей жвачку предложить, заткнув ей рот.

– А всё-таки, какая и как выглядит зазноба сего милостивого государя? – в такой интересной, интерпретационной тональности, на манер разговора людей одного из прошлых веков, какого, вот те крест не знает Фома, задаётся вопросом он же, принявшись представлять эту Марусю, как Фома посчитал, что это имя наиболее ближе зазнобе этого надутого индюка, смотрящего несколько нагловато со своего более чем зависимого от прихода Маруси положения.

А Маруся, как принимается на её счёт воображать Фома, в отличие от этого милостивого государя, какого-нибудь Митрофана, вполне даже ничего. И тогда не трудно понять Митрофана, позарившегося на более чем интересную Марусю. Кого он и пригласил в театр в целях указать ей, что он не такой балбес, как по его внешнему виду можно решить и все думают, а он имеет в себе художественное воображение и интеллектуальный вкус.

– Вот посетите со мной это театральное мероприятие, и если не сразу, то постепенно войдёте во вкус моего понимания. – А вот себя объяснять и пояснять у Митрофана не очень получается.

Ну а Маруся, несмотря на некоторые нестыковки во взглядах друг на друга и будущее с Митрофаном, кого она себе смеха ради и ничего большего позволяет называть Митрофанушка, а того такое своё именование сбивает со всякой разумной мысли в сторону своего к ней преклонения, в некоторой степени понимает, что он хочет сказать, но в тоже время ей хочется куда сильнее над ним подтрунивать, где она почему-то всегда выбирает последнее. – А я слышала, что для этого зовут, как правило в бар. – Вот такую, иногда и быть может чаще, чем реже, горькую истину выдаёт Маруся.

– И кто это вам такое предлагал? – в один присест заводится Митрофан, запредельно ревнивый человек.

– Ну, раз вы мне не предлагаете, то значит, никто не предлагал. – А Марусе не занимать в ловкости ответов. И теперь Митрофану думай, что она таким образом хотела сказать – пригласить её в бар, чтобы там напиться до усрачки, как говорят в среде не интеллектуального быдла, а так-то прикоснуться к истине, или же она меня испытывает, провоцируя на вот такой, самый лёгкий ответ.

– В театре тоже есть бар. – Проявляет находчивость Митрофан. – Если пьеса не будет обладать живостью характера и источать один пессимизм, то мы, как часть реализации интеллектуального проекта под названием пьеса, может привнести в неё так не хватающего градуса эксцентрики и динамики.

И Маруся сумела оценить Митрофана как театрала.

– Интересно вы выражаетесь. – Говорит Маруся. – И как часто вы приходите на помощь постановщику пьес?

– Театральный сезон только начался, – немного в разрез с вопросом отвечает Митрофан, – и у меня ещё не было времени оценить новый репертуар театра.

– Ну а как прошёл прошлый сезон? – спрашивает Маруся.

– На ура. – Засветившись во взгляде, на повышенных тонах говорит Митрофан. И пойти Марусе разберись, что значит это его ура. Повод и притом значительный посетить театральный буфет, и тем самым поддержать театральную труппу, или она сама справлялась без этой помощи со стороны.

– Ладно, посмотрим. – Один в один говорит Маруся, как Алиса. И Фома полностью своё участие отрицает в такой её идентичности ответа Митрофану. Мол, если он стоял за всем этим представлением Маруси, вкладывая в её голову свои мысли, то значит, она тем же макаром пошлёт Митрофана за цветами, чтобы умаслить надежду на её приход, а затем сюда, ко входу в театр, чтобы также как он стоять и в волнении перескакивать с ноги на ногу, во все стороны бросая взгляды, позволяя себе в особо отчаянные моменты уж очень нелицеприятные выражения в сторону Маруси.

– Да чёрт бы побрал её! – начнёт возмущаться Митрофан, у кого руки сильно заняты букетом, за которым принялся охотиться ветер, вырывая по листочку из его цветов и ему приходилось как-то его защищать, а Маруси всё нет и нету, куда бы он не бросал свои намозоленные бесперспективностью наблюдения взгляды. – Договаривались не опаздывать, а она всё равно, как будто специально опаздывает.

А вот в этом её раздражительном размышлении закралась существенная ошибка, в плане указания времени прибытия на место встречи обеих сторон этого договора. Где нет чётких временных критериев определения времени, а одна только размытая формулировка: «Не опаздывать». При этом как понимает Фома, кто и выступает со своей стороны третейским судьёй и заодно оформителем вот такой договорной реальности между этими сторонами договора о встрече, то Маруся закрепила этот договор в устной и ироничной форме.

– Только в таком случае я и приду. А вы меня к этому времени ждите. – В общих словах примерно так дала согласие на встречу без опозданий Маруся.

А остолоп Митрофан, как только услышал в её устах признаки согласия, в себе в край поглупел, и не стал принимать в расчёт детали ею сказанного, в которых, как говорят, и скрывается дьявол.

А так как по всем временным расчётам Митрована на данный момент времени Маруся не держит перед ним слова, раз опаздывает, за что он в её сторону неумолимо сердится – пигалица вы, Маруся, вот кто – то вероятность её тут появления стремительно приближается к нулю. А вызывать на её голову гром и молнию, как-то глупо и неразумно, когда ты находишься в тех же самых природных широтах. И если гром разразится над её головой, то он также оглушит и тебя. В чём мог на себе убедиться Митрофан, не сумев в себе сдержать переполнившее его чувство недоумения и возмущения на вот таких похитительниц чужого времени, между прочим самого дорогого, что есть у человека, как Маруся.

– Знал бы я, что вы такая, я бы…– в гневливой грозности Митрофан собирается обрушить на Марусю самое честное своё слово признания её к примеру и по случаю в недостаточности для себя достойности, как вдруг её резкое появление прямо перед его глазами и лицом к лицу всё это в один момент пресекает, вгоняя его в оторопь оцепенения, как следствие того, что он был застан ею врасплох и услышан. А так как Митрофан в своей горячке выражал не самые приятные в её сторону выражения, то ему как-то не хотелось быть ею услышанным.

И, конечно, не тут-то было. И Маруся всё до единого из им сказанного услышала и приняла на собственный счёт, хоть он и не упоминал никаких личных имён, одни только местоимения. Но строить свою защиту на этом Митрофану не стоит. Ведь тогда ему придётся отвечать на более сложные вопросы со стороны Маруси. – И тогда, скажите на милость, кого вы ждали? – стреляя огнями глаз, вопросит Маруся. А так как Митрофан ничего на это не сможет ответить, то она сама за него ответит.

– Можете не отвечать. – С яростью говорит Маруся. – Вы из тех неуверенных и в тоже время самонадеянных людей бухгалтерского склада ума, кто, понимая, что шансы у него невелики на получение согласия на свидание, – а тратиться в пустую вы не привыкли, – делаете сразу несколько приглашений на встречу. Одна хоть да придёт. И мне только одно интересно. Как вы собираетесь из всей этой ситуации выпутываться при приходе на свидание с вами нескольких, так глупо в вас поверивших девушек?

А этот Митрофан, что за наглая и обманчивая личность, – под его внешней ничтожностью в очках скрывается расчётливый тип – расплывается в своей циничности, а что ему теперь терять, когда Маруся вывела его на чистую воду, и не отпирается.

– А что с вами дурами говорить. – Усмехается Митрофан. – Вы сами придумаете для меня оправдание в стремлении быть предпочитаемой перед соперницей. Вам нужно лишь дать для этого зацепку.

– И что для меня, дуры, вы предложите? – глядя в упор на Митрофана, горящим яростью взглядом вопросила Маруся.

– Бери уже цветы, – прямо тычет букетом в Марусю Митрофан, – пока другая не пришла и не заявила на них свою претензию. Букет то хорош. – Смакующе посмотрел на букет Митрофан.

– Хорош. – Согласилась для себя удивлённо с ним Маруся. Затем себя одёрнула от наваждения, и вернувшись к Митрофану, его опять вопросила. – А ей в случае моего отказа, что скажешь?

– Так значит, ты мой букет принимаешь. – Делает удивительный вывод из слов Маруси Митрофан. И ей в первую очередь хочется знать, это с какой стати. – Это с чего ты взял? – требовательно спрашивает она.

– Ты же указала условие своего неприятия от меня букета – в случае. Который собой определяет исключение из правил. А это значит… – На этом слове Митрофан раскатал обе свои губы, выставив их вперёд, как для их лобызания, тем самым указывая Марусе, что её ждёт и хватит тут уже ерепениться, ты дождалась своего счастья.

– Она ему даст со всего размаха по губам, или как? – пока что ещё не решил за Марусю Фома, рассматривая всю эту ситуацию в своём воображении.

– Что-то я слишком язвителен и зол в его сторону. – Рассудил в итоге Фома, объективно посмотрев на этого человека с букетом цветов. Кто выглядел не так самоуверенно, как представлялось Фоме, а вот несколько потеряно и жалко, то это факт.

– Подойти к нему и предложить свою помощь в реализации букета, если его подружка не придёт? – и опять в голову Фомы лезут не самые оптимистические мысли насчёт ближайшего будущего этого типа с пока что с букетом.

– А почему вы так мрачно на мой счёт решили? – с вызовом и с покраснением в своём лице вопросит Фому этот тип.

– А разве это уже неочевидно? – вопросом на вопрос ответит Фома.

И хотя этому типу с букетом более чем очевидно то, на чём настаивает этот в первый раз вижу проходимец, он всё-таки будет упрямиться до последнего.

– Неочевидно. – Вначале он проявит своё упорство в отстаивании своей точки зрения на своё свидание, а вот дальше он идёт на попятную, задаваясь вопросом. – И что по-вашему есть очевидность?

– Время. – Одно слово говорит Фома, сверху вниз смотря на своего собеседника. Кто в себе занервничал и начал мяться под давлением таких неопровержимых доказательств той очевидности, которую утверждал этот тип напротив. Но ему нужна детализация такой его аргументации. И указания на часы на своей руке ему будет недостаточно.

– Что время? – вопрошает человек с букетом.

– Его у вас нет. – С безграничной самоуверенностью это утверждает Фома, незнакомец в глазах его собеседника.

– С чего вы взяли? – ни черта не понимает человек с букетом, пытаясь подтянуть рукав своего пиджака и по своим ручным часам убедиться в обратном.