Роман о первой… Дневники

Вооружившись огромными баулами, предприниматели отправлялись за кордон. Закон позволял физическим лицам ввозить в Россию товары на сумму до пяти тысяч долларов. Это стало настоящим спасением для многих, кто потерял работу в условиях разваливающейся отечественной промышленности и растущего потребительского спроса. В народе их прозвали «челноками».

Первые «челноки» ездили в одиночку, привозя ширпотреб: одежду, обувь, косметику, ткани, технику. Основными поставщиками были Польша, Турция и Китай.

«Челночный» бизнес был опасным и криминализированным. За «челноками» следили организованные преступные группировки. Стать жертвой бандитов можно было где угодно. Грабители требовали дань, угрожали, портили товар. Случались избиения и даже убийства.

***

1 июля 1989 год.

Дневник 1.

Я в отпуске. Причём свобода полная: вчера сдал последний экзамен и перешёл на третий курс. Оборотный склад, устами начальства, напутствовал лаконично, но как всегда ярко:

"Пи**уй уже, студент, отпуск – время святое!"

Ощущение странное. Мир вокруг меня замер. Впервые за два года я предоставлен самому себе.

Сегодня проснулся рано (сказывается впитанный за долгое время режим), лежу, боюсь шевелиться, прислушиваюсь к дыханию родителей и брата. Забытое ощущение, когда тебе никуда не надо. Я в клетке, запаян в узкую капсулу, мне нечем дышать. План побега рождается тут же.

Выныриваю из одеяльно-подушечного кокона, натягиваю спортивный костюм, крадусь к выходу.

Двор встречает меня утренней прохладой и ало-розовым рассветным месивом, бурлящим в полумраке ещё не очнувшегося после сна неба. В его пробуждающейся глубине рождалось чудо – могучее космическое светило готовилось явить миру свой яркий и жизнеутверждающий лик.

Мы снова были вместе: вдыхающий полной грудью влажный городской воздух наездник и легкий алюминиевый конь, застоявшийся в узком пыльном стойле дворового сарая.

Дорога оказалась свободной, голова наполнилась весёлым ветром, бликами окон мелькающих кварталов, искрами ранней росы, сверкающей на глади зелёных газонов, и щебетом птах, поднятых ввысь какой-то их птичьей надобностью. И я стал подниматься с ними, выше и выше, ускоряя ход, покоряя пространство и время.

***

– Блин, хе́*а их сколько!

– Кого?

– Да несунов этих грёбанных – сумочников. Торгашей-коммерсантов, что дерьмо всякое из Китая тянут. Скоро, в кого ни плюнь, на рынке в рядах стоять будут, друг другу дерьмо впаривать. Предприятия-то все позакрывали, а людям куда податься…

Саня опустил на грязный вокзальный пол огромный баул, размерами если и уступающий его натренированному греблей телу, то немногим, и тут же повалился на него, укладываясь спиной.

– Ставь сумки. Тут точно нет ничего хрупкого? Одни шмотки?

– Одежда, да так, кое-что по мелочи. Пойду за билетами. Спи спокойно, до поезда ещё есть время.

– Ты точно в порядке? Коньяк с нами пить не стал, но травы столько вдохнул, что я бояться за поезд начал. Ха-ха поймаешь и жор нападёт. Куда ломиться будем? В вагоне как в подводной лодке, хорошо, хоть стоп-кран есть.

– Не боись, дружище, солдат проводницу не обидит.

– Смотря как просить будет, взводный мне рассказал, как вы немок через забор перекидывали, а немки, я тебе скажу, любить умеют!

– Ja, ja, natürlich! В тематике секса разбираются. Я в "Спид-инфо" читал, там о немках много чего написано.

– Не ссать, солдат, прорвёмся…

Было легко и весело. От пьяного и по-доброму тёплого приёма в доме у командира, от сытного и очень вкусного обеда, от разговора о прошедшей службе и моих приключениях в Слонимской гарнизонной гауптвахте и от пахучей травы, добротно «забитой» в папиросы «Беломорканал».

– Куда едем, молодой человек? – кассирша.

– Э! Домой, – я.

– А конкретнее?

– В Россию, домой.

– Направление понятно, с точкой приземления не совсем…

– Двое нас. Я и мальчонка со мной, сирота. Хи…

– Два билета значит?

– Два…

– Едем куда? Видно, что не местные. Соседи?

– Точно, – улыбаюсь.

– До Номска два? Или в область, – отворачивается, что-то пишет.

– Один до, один в область… Хи…

– В область куда? – пишет, голову не поднимает.

– Хи… Варианты?

– Исилькуль, Русская Поляна?

– Мля!!! Русская Поляна! Без вариантов!

– Тридцать шесть тенге.

– Белорусскими зайцами берёте?

– Ужалился, отвали и не отсвечивай. Бабки клади, билеты вот.

Кассирша, подняв глаза от бумаг на столе, упёрла в моё лицо презрительный и строгий взгляд.

– Вот полтинник, сдачи не нужно.

Вокруг толпа. На полу, у стен, в проходах, прямо на тюках с товаром, друг на друге – печальная доля целого поколения. Жители некогда могущественной державы – инженеры, учителя, рабочие, потерявшие работу, вынуждены искать способы прокормиться и занялись торговлей – единственным доступным способом выживания.

"Челнок" – свежий термин, отражающий необычный социально-экономический феномен. Люди ринулись в область, представлявшую собой возвращение к забытому со времен "мешочников" ремеслу, прежде строго запрещенному под видом "спекуляции" – к свободной торговле. Под видом туристов они посещали за границей не памятники культуры, а оптовые рынки, а затем проводили дни и ночи на вокзалах и платформах, в вагонах поездов и автобусах, устраиваясь на отдых прямо на добытых потом и кровью товарах.

– Друг, подъём. Поезд будет через двадцать минут. Стоянка короткая, как стояк у начальника штаба. Билеты я взял, держи, спрячь у себя, пусть у тебя побудут, чёт я к себе сегодня без доверия.

– Дурь местная крепкая, не то, что у нас. Пока доберётся, пару-тройку раз подмешают чабрец.

– Почему чабрец?

– Том говорит, по структуре подходит.

– Специалист.

Вагон плацкартный, но на удивление чистый.

– Сань, смотри какая грудь у стюардессы! Размер четвёртый-пятый, тебе точно понравится.

– Да и остальное тоже ничего, старовата немного, но нам её на дискач не вести. Сойдёт! Подкатишь к ней попозже, вспомнишь молодость. Казанова ты или погулять вышел?

– Ага, на три года почти выходил, чуть дверцу не прикрыли, пока гулял.

– Только такие тётеньки просто так не откликаются. Бабло-то осталось? Пива, может, в банках прикупим?

– Денег нет, но думаю, что это не проблема. Кое-что есть в рундуках. Главное, чтобы вагон-ресторан работал и в нём пиво водилось.

– Так ты, что, правда крепкое не пьёшь? Что же с тобой в Дойче такого случилось, курить начал, а пить бросил.

– Не что, а кто!

– Как это?

– Случился со мной капитан Кушмунс – ротный наш. Мастер спорта по пятиборью и знатный экстрасенс!

– Закодировал, что ли? Как Кашпировский Чумака?

– Ага, закодировал. Аккурат на моё двадцатилетие. Ударом в солнечное сплетение. Три дня блевал, думал, сдохну.

– Ни хрена себе!

– Вот-вот, теперь только запах спирта уловлю, тут же дурнота накатывает, аж дышать трудно.

– Полезное умение у человека, такой сейчас нигде не пропадёт.

Устроились хорошо, полки достались обе нижние, и баулы мои разместились комфортно, заняв служебное купе проводников (за небольшой презент – баллончик с нервнопаралитическим газом), выданный стюардессе Алёне с пятым размером грудной клетки.

За пивом идти не пришлось, целый ящик нам доставили «на дом» (спасибо Алёне за рекламу) в обмен всё на тот же жутко контрабандный, сверхдефицитный и «убойно-паралитический» товар, так удачно выторгованный мной у знакомого поляка в далёкой и ныне единой Германии.

Знакомство отметили старинным тостом за прекрасную и присутствующую здесь даму, долгим поцелуем а-ля «Брудершафт» (Саня к трепетным проводницким устам приложился дважды). Поезд резко тронулся, постепенно набирая ход и унося нас в такое далёкое, но безусловно светлое будущее.

Глава 9.

Девушки, которых мы обнимали,

с которыми мы спали,

приятели, с которыми мы пили,

родственники, которые нас кормили и все покупали,

братья и сестры, которых мы так любили,

знакомые, случайные соседи этажом выше,

наши однокашники, наши учителя, – да, все вместе, —

почему я их больше не вижу,

куда они все исчезли.

Приближается осень, какая по счету, приближается осень,

новая осень незнакомо шумит в листьях,

вот опять предо мною проезжают, проходят ночью,

в белом свете дня красные, неизвестные мне лица.

Неужели все они мертвы, неужели это правда,

каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся,

неужели я не услышу издали крик брата,

неужели они ушли,

а я остался.

Здесь, один, между старых и новых улиц,

прохожу один, никого не встречаю больше,

мне нельзя входить, чистеньких лестниц узость

и чужие квартиры звонят над моей болью.

Ну, звени, звени, новая жизнь, над моим плачем,

к новым, каким по счету, любовям привыкать, к потерям,

к незнакомым лицам, к чужому шуму и к новым платьям,

ну, звени, звени, закрывай предо мною двери.

Ну, шуми надо мной, своим новым, широким флангом,

тарахти подо мной, отражай мою тень

своим камнем твердым,

светлым камнем своим маячь из мрака,

оставляя меня, оставляя меня

моим мертвым.

Иосиф Бродский -

Июльское интермеццо

1961

***

31 июля 1989 год.

Дневник 1.

Под защитой тента, натянутого от хлынувшего ливня, с аппетитом поглощаем салат из свежих каракольских овощей и припасенный шашлык. Изрядно утомленные, но полные приятных впечатлений, отправляемся на ночлег. Утром нас ждет первая на маршруте обширная долина.

Наш трек проходит в горах Тянь-Шаня, по хребту Терскей Ала-Тоо, который окаймляет с южной стороны котловину высокогорного озера Иссык-Куль. Местные жители называют этот хребет "Разноцветные горы, отвернувшиеся от солнца". Золотистые и багряные скалы, освещенные солнцем, создают великолепную палитру. Дополняют эту красоту синие оттенки величественных елей, покрывающих горные склоны, и зелень альпийских лугов.