Роман о первой… Дневники

Грозного вида офицер в форменной рубашке без знаков различия, но в брюках с красными лампасами, громогласно объяснял непонятливому посетителю хитросплетения воинских норм и законов.

– Да пойми ты, одно дело сопроводительное письмо выправить по месту призыва, другое – уволить со службы сверхсрочника. Это приказ нужен по министерству и всё такое, а у него даже выписки из части нет. Да и часть такая, что КГБ-шники сами от неё открещиваются. Что уж там у них произошло с выводом, ума не приложу. Но вот так получается, что парень твой в войска КГБ ушёл и пропал вместе с КГБ. Комитета нет, и парня твоего тоже. Так по документам получается.

– Петрович, – голос отца звучал глухо. – Командир, но если не ты, то ведь никто и не поможет.

– Ладно, – выдохнул генерал, наливая в гранёный стакан коньяк из стоящей на столе бутылки. – Есть одна идея. Маша! Соедини меня с летунами, начальник штаба там, кажется, Шмелёв. Батальон обеспечения аэродрома, тот, что на старой Московке.

Через час я стоял у ворот КПП воинской части № *

– Здравия желаю, я к начальнику штаба, моя фамилия…

Дежурный мельком взглянул на меня и потянулся к трубке местной связи.

Всё, что связано с армией в любой стране, принято систематизировать, приводить к уставному виду, чтобы каждый, попавший в её боевые порядки, сразу имел возможность оценить стройность и аутентичность воинских рядов, выучку и смекалку солдат и офицеров, решимость генералов, красоту парадной формы в дембельском её исполнении.

Майор Шмелёв был собран и лаконичен (насколько позволяла ему крайняя степень алкогольного опьянения).

– Фотогра… (ик), ф… (ик), – глоток из графина, долгий подход странника пустыни, заплутавшего в её нескончаемых просторах и случайно наткнувшегося на оазис. – Фото принёс?

– Так точно! Товарищ майор, – вытягиваюсь в струну.

– Тамбовский волк тебе товарищ, солдат. Давай сюда, – указывает на стол, заваленный бумагами, печатями, ключами и остатками пирушки. – Двигай в дежурку, там подождёшь, скажи – Шмелёв приказал.

Я развернулся и уже сделал первый шаг к двери, когда начштаба вновь заговорил, чётко, трезво, с нотками сожаления, что ли.

– Знаешь, зачем я это делаю?

– Никак нет, – замерев и не оборачиваясь, отзываюсь.

– Да потому, что мне похй, понимаешь, солдат – ПОХЙ! Я завтра на дембель, новой стране такие, как я, больше не нужны. Ей больше никто не нужен, ни ты и ни я, никто. Свободен, солдат. Будь здоров, не кашляй.

– Спасибо, товарищ майор, – я вышел за дверь, тихо прикрыв её за собой, словно дверцу новенького авто.

В дежурке было накурено, как в шофёрской курилке старого таксопарка № 5. Дневальный, унылый парень с прыщами на подбородке, нехотя буркнул: "Жди". Я присел на обшарпанный диван, обитый дерматином, и уставился в стену, разрисованную местной «редколлегией». В голове гудело от выпитого накануне, а сердце трепетало от предвкушения свободы.

Минуты тянулись мучительно долго. За окном темнело, где-то далеко за плацом раздавался лай собак. В дежурке пахло кислым потом и махоркой. Наконец дверь скрипнула, и появился Шмелёв. Он выглядел еще более помятым, чем прежде.

– Пошли, – буркнул он, махнув рукой.

В кабинете было мрачно и тихо. Шмелёв достал из сейфа бутылку водки и два стакана. Налил до краев, один стакан протянул мне.

– Ну, за дембель! – произнес он, чокаясь.

Я выпил залпом, обожгло горло, но на душе стало легче. Шмелёв смотрел на меня усталыми глазами.

– Иди, солдат, – сказал он тихо. – И забудь всё это, как страшный сон.

Через пару минут я уже покидал ВЧ №, унося в кармане новенький военный билет с лаконичной отметкой: «Уволен из рядов ВС, согласно приказу № 367/24.04.93. Начальник штаба майор Шмелёв В.В.».

Я свободен!!! Спасибо отцу, его старому армейскому командиру, ставшему генералом, и начальнику штаба ВЧ № майору Шмелёву В.В., которому стало наконец пох*й.

Глава 6.

После взрывной приватизации в новой России, прежние государственные таксомоторные предприятия прекратили своё существование или трансформировались в частные таксомоторные компании. Но в течение всех 1990-х годов основную долю рынка перевозок занимали частные лица, известные как "бомбилы". Некоторые занимались этим постоянно, другие подрабатывали вечерами. Любой владелец автомобиля мог стать таксистом.

Символом времени стала "Газель" (ГАЗ -3221), выпущенная в 1994 году, – ставшая настоящей легендой в сфере перевозок. Маршрутные такси, созданные на Горьковском автозаводе, стали чрезвычайно популярными, особенно в провинции, где они практически вытеснили другие виды общественного транспорта.

Начиная с середины 1990-х годов, частные предприниматели начали основывать коммерческие компании, которые стали новыми таксопарками. Возобновили работу диспетчерские службы. Таксометры постепенно утратили свою актуальность из-за дорожных заторов, и цена поездки стала определяться временем, затраченным на дорогу.

***

27 апреля 1989 год.

Дневник 1.

Привет, дневник! Прости, что так редко заглядываю к тебе в гости. Время летит, словно поезд-экспресс, и машинист намеренно не делает остановки, боясь отвлечься от маршрута, погрязнуть в обсуждениях и потрёпанных картах, пропустить нечто важное, ещё невиданное.

В моих личных заметках, в отличие от пустой болтовни, я ощущаю некую силу, способствующую самопознанию. Мне представляется, что к моей уникальной жизни этот анализ добавляет отголоски чужого опыта, давно минувшего и запечатлённого в словах.

Более того, я вижу целый калейдоскоп образов, окружающих меня, осознавая, что я больше не одинок в этом мире. Мои записи становятся мостом к пониманию себя и связи с общим человеческим опытом.

Каждая страница – это зеркало, отражающее не только текущие мысли и чувства, но и более глубокие, часто неосознаваемые стремления и страхи. Перечитывая собственные строки, вижу и осознаю ошибки, которые когда-то казались неизбежными.

Записи не дают заблудиться в иллюзиях или даже обмане, напоминая о том, кто я есть на самом деле и к чему стремлюсь. В них – моя история, мои победы и поражения, мои надежды и разочарования.

И, возможно, самое ценное – это ощущение связи с другими людьми. Осознание того, что мои переживания, мои сомнения и радости не уникальны. Читая чужие истории, я нахожу подтверждение своим чувствам, вдохновение для истории своей…

– Зачем тебе думать о том, что было до нас? – Ксюша устроилась в кресле напротив и с интересом рассматривает меня. – Мы же не перестанем удивляться только потому, что до нас это уже кто-то делал.

Я вздохнул непроизвольно, глубоко. После таких сравнений разбираться в истории особенно приятно.

Ксюша. Как она красива, когда солнце бесшумно касается её щеки. Замираю, любуюсь. Мы сидим друг против друга в её уютной комнате: я – на диване с томиком Дюма-отца, она – на золотистом облаке с милой улыбкой. Снова что-то говорит и машет руками, привлекая внимание, а солнечный зайчик, устроившийся на её щеке, ласкает бархатистую кожу, заставляя розоветь и лучиться.

– Я согласна, есть творцы, которые считают, что всё уже сказано, глядя на нас со своих высоченных пьедесталов. Они уже всему нас научили, ничего не утаив, не приукрасив. Зачем? В чём смысл?

Волнуюсь, набираю в лёгкие воздух, подготавливаю нужные слова. И верно, слова одинаковы для всех! Ими привыкли пользоваться каждый в собственных интересах.

– Но ведь мыслями стоит делиться, – говорю я.

– Делиться? Значит отдавать? Терять, порой не получая ничего взамен. Думаю, лучше продать или отдать в прокат. Вещи ценнее, когда они достались небесплатно. Никто и не вспомнит сказанных в суете слов, пусть и имеющих величайшую ценность для многих.

Я отложил книгу и откинулся назад, вздохнул и развел руками.

– А как же дружеская беседа?

– Чаще всего она похожа на трёп.

– Ага…

– Вот тебе и ага!

– Что ж, давай заберёмся, как Диоген, каждый в свою бочку.

– Тут ты перегибаешь, я лишь говорю, что каждое слово имеет свою цену.

Я слегка нахмурился, словно пытаясь понять, не шутит ли она. В её глазах мелькнуло сомнение, и я понял, что задета какая-то важная для неё тема.

– Ты правда так думаешь? Что каждое слово можно оценить? – удивился я. – А как же любовь? Как же искренность? Они тоже имеют свою цену?

Она задумалась. Этот вопрос застал её врасплох. Мне всегда казалось, что есть вещи, которые невозможно измерить деньгами или выгодой. Любовь, дружба, сострадание – разве это можно купить?

– Я не знаю, – помолчав, ответила она. – Наверное, ты прав. Есть вещи, которые бесценны. Но как отличить настоящую ценность от фальшивой? Как не обмануться?

Я улыбнулся.

– Вот видишь, ты и сама сомневаешься. А сомнение – это уже первый шаг к истине. Нельзя всё воспринимать буквально. Иногда нужно почувствовать.

***

– И что у тебя с работой?

Саня всё так же сидел на своём любимом месте, как и три года назад, только казавшийся раньше огромным подоконник в его комнате теперь смотрелся на фоне его возмужавшей фигуры мелкой скамейкой, сродни той, что используют при прополке огорода.

– Ну и здоров ты, друг, – искренне удивился я, глядя на узкие просветы в когда-то казавшемся мне большим окне в его комнате. – Ты как теперь в лодке помещаешься? Да ещё и с Томом…

– Лодка давно в прошлом. Что я, что Том – в институтах теперь. Секс, наркотики и рок-н-ролл захватили всё наше свободное время.

– Да ладно, чтобы ты, да без спорта? Не поверю.

– Да какой там спорт. Деньги теперь – спорт. Да ещё пожрать найти – спорт. Вот и спрашиваю тебя, что с работой. Хлеб нынче дорог, не говоря о шмотках.

– Это я заметил, пока из германо-белорусского плена возвращался…

– Оставаться тебе в Дойчланде нужно было. Всё-таки теперь это страна победившего капитализма, а у нас теперь – ничего нет: ни армии, ни милиции, ни денег.

– Ну, глядя на тебя, не скажешь так.

– А ты не смотри, если бы не мать, сдохли бы мы все с голоду, ну или я в бандиты пошёл.

– Не, нельзя тебе в бандиты, ты больно крупная мишень.

– Ага, посмейся, посмейся. Слышал я, таксопарки вслед за заводами приватизировали все, на запчасти разобрали да распродали, полгорода на рынках стоит, чем попало торгует.

– Прав ты, не спорю. Я хоть и не разбираюсь ещё пока, что тут у вас и как, в таксопарке был, там теперь всё поделено, люди все новые, бешеные какие-то, еле книжку свою трудовую нашёл. Безработный я теперь. Вот как.

– А я что тебе говорю. Может, связи какие в Германии остались, я бы на твоём месте руки в ноги, паспорт заграничный выправил, да смотался по старым-то следам. Глядишь, и вышло бы чего. Писал ведь я тебе в армию, нечего делать здесь теперь. Да куда там: Ксюшенька ждёт. Писал же…

– Замнём давай для ясности про Ксюшу, самому надо было убедиться.

– Убедился? Кушай теперь с маслом или без.

– Поел уже.

– Ладно. Идеи есть какие?

– В Кокчетав съездить нужно, забрать кое-что.

– Наркота?

– Шмотки.

– Из Кокчетава?

– Из Германии. Взводный там мой живёт. Мерседес домой гнал, пару-тройку сумок моих зацепил. Пока сверчком служил, прикупил кое-чего.

– Фирму нынче страшно волочь. В поезде разденут, недорого возьмут. А то и, гляди, выкинут по дороге. С тобой поеду. Мало ли чего в пути приключиться может. Двое – не один, а то давай и Тома с собой прихватим. Он, правда, учится с ночи до утра, второй курс, говорит, в меде самый трудный.

– Справимся без Тома, да и денег на дорогу не так чтобы вволю.

– Чего привёз-то из-за бугра? Скинуть-то будет чего, или так – сигареты, жвачка?

– Есть кое-что. Помнишь, как мы с тобой видеосалон открыть хотели? Пора деда твоего на телек раскулачивать.

– Видик приволок?! Кассетами можно будет побанчить, у Тома переписывать и в ларёк сдавать. Пару-тройку монет зарубим.

– Видеоплеер у меня, не получится записывать.

– Уф. Видик – уже неплохо. Если ты ещё что-то в этом же духе приволок, то на первое время хватит, ну а потом придумаем.

– Придумаем, на горбу у мамки сидеть не буду.

– Бабу тебе нужно, такую, как Королева. Может, стукнешься к ней как-нибудь. Она тогда в теме была, теперь-то точно в потоке катит.

– С Ксюхой ещё не всё решил, а ты мне – Королева.

– Она с тобой решила всё, ты против фраера её никак не катишь. Поверь, Казанова, никак!

– Ладно, проехали. Ты-то сам как? Художница?

– Замуж её родители выдали. Сразу после школы свадьбу сыграли. Даже не спрашивали толком, видно, так нужен был зять. Видимся время от времени. То да сё. У Тома в меде столько тёлок, живу с одной, Викой зовут. Сама из Тагила, ноги от ушей, попа и грудь такая… мммм. Познакомлю, время будет.

– Ты, как всегда, в своём репертуаре.

– Да не парься, найдём мы тебе кого-нибудь. Ирку недавно видел. Подросла! Нателла о тебе справлялась, позвонишь ей?

– Ты же писал, что она замуж за своего Отелло вышла?

– Как вышла, так и обратно зашла.

– Вот дела. Что за любовь такая? Вышла и зашла?

Глава 7.

В конце 80-х годов на рынке появились газовые баллончики для самозащиты. Продукция сомнительного происхождения, часто польско-турецкая, нелегально продавалась, пугая покупателей надписями о "паралитическом" или даже "нервно-паралитическом" газе.

С середины 90-х, производство газовых баллончиков наладили и в России. Сегодня магазины, торгующие товарами для охоты, предлагают широкий выбор продукции по цене от 1 до 100 «американских рублей». Различия заключаются в концентрации и типе действующего вещества. Это вызывает удивление, ведь для эффективной самообороны важен лишь один параметр – способность нейтрализовать нападающего.

Отзывы потребителей неоднозначны: от жалоб на то, что даже после применения половины баллона агрессор продолжал нападение, до восторженных рассказов о мгновенном обезвреживании противника одним распылением. В любом случае, в настоящее время слезоточивый газ является самым доступным, массовым и недорогим средством самозащиты.

***

10 мая 1989 год.

Дневник 1.

Все праздники провели вместе. Ксюшины родители укатили в отпуск, оставив квартиру в полном нашем распоряжении (Вику в расчет не беру, она тут же испарилась, правда, звонила пару раз). Сидели перед телеком, ходили в кино, оттачивали технику поцелуев. Кроме губ, шеи, груди, отыскалось ещё море неизученных мест, и я с толком воспользовался подаренным мне временем для их досконального изучения.

Иногда мне кажется, что короткая, но очень важная (определяющая) связь с Королевой до сих пор не разрушена. Я каким-то особым умением ощущаю близость этой женщины, словно мы только расстались, и в окружающем меня пространстве ещё присутствует её аура, недосказанность слов, аромат духов. Волшебная память тела.

Что это? Ментальная метка первой близости? Соединение душ, слившихся в скоротечном танце, похожем на физическую химию? Опытная вдумчивость ласк, запретная невидимость отношений, впитанный мною «ритуал» будоражили мысли, заставляя память являть на свет и суд новые и новые порции видений.

Скольжу в тягучей неге изобилия. Но голод не покидает меня. Я чувствую его тут же, как только закрываю за собой дверь Ксюшиного дома. Не обращаю внимания на выпады друзей, на заинтересованные и многообещающие взгляды девиц, и первым говорю открыто:

«Вы видели мою девушку, я не хочу и не могу пробовать что-то стороннее, мы одно целое…»

Вторым не отвечаю вовсе, всё по той же причине.

Первый опыт отношений не оказался отталкивающим или бесполезным. Связь с Королевой подпитывала и меняла мою жизнь, даже теперь. И я благодарен этой женщине за возможность разглядеть в мутном зеркале собственное лицо, понять важность истинных чувств.

Чем живёт она сейчас, чем дышит, как относится к моему бегству? Хочу ли я это знать? Пока не понимаю…

***

– В Кокчетав во сколько прибываем?

– Сань, ну ты как маленький, третий раз тебе говорю: по расписанию в семь утра должны приехать, а как на самом деле будет, не знаю.

– Вот, вот. Едем уже часов пять, а из области даже не выехали.

Друг повернулся к нашему попутчику (суховатому мужичку лет тридцати-тридцати пяти, одетому по последнему писку рыночной моды).

– Приятель, ты этим маршрутом часто передвигаешься? Тягомотина такая ещё долго продлится?

– Поезд обычный, пассажирский, каждому полустанку кланяется, – голос глухой, ватный, с субтильной внешностью не вяжется. – Тут либо спать сразу вали́ться, либо занятие себе отыскать. Машку-стюардессу за ляжку или в картишки, тихонько, с соседом по копеечке…

Поездки на поезде обладают особым очарованием: мерный перестук колёс, мелькающие за окном картины природы, своеобразный темп передвижения. Но самое важное в подобном путешествии, безусловно, – это люди, оказавшиеся рядом. Если повезёт с компанией, любые трудности будут нипочём. В противном случае – берегитесь.

– Может, сыграем партию в преферанс или сразу в очко? – неуклюже собирая карты в колоду, балагурил Михаил (так он представился) и, театрально изменив позу и голос, закончил анекдот. – Ну в очко-то мы проходили, в преферанс – это куда?

Тут же, откуда ни возьмись, на столике купе появились: шоколад, лимон, балык и, безусловно, коньяк, да не простой «Трёхбочковый клоповик», а именитый француз – в зелёном мутном стекле, с тиснёной на выпуклом боку буквой N.

– Досталось по случаю. Не откажите в компании.

В поездах, особенно в летний период, когда вагоны переполнены отдыхающими, растёт и активность мошенников и воров разных мастей. Это связано с большим количеством потенциальных жертв, теряющих голову в дальней дороге.

Пассажиры, расслабившись после работы и мечтая о курорте, часто демонстрируют признаки достатка, например, дорогие украшения. Они охотно делятся своими планами с незнакомцами, что позволяет злоумышленникам оценить их финансовые возможности. Впоследствии им могут предложить сыграть в карты или просто подержать колоду, чтобы завладеть вниманием и деньгами.

Часто игра начинается с непринужденной беседы, в ходе которой шулеры выведывают информацию о работе, планах и финансовом положении жертвы. Затем им предлагают сыграть в карты, например, в «дурака», или просто подержать колоду, сделать символическую ставку, которая постепенно начинает увеличиваться. Сначала жертве дают выиграть, но затем, если она не остановится, проиграет всё.

Картёжники, называющие себя «форма 36», обычно находятся в тамбурах или вагонах, зачастую без билетов, договорившись с проводниками. Они действуют группами, где один запугивает проводника, другой разыгрывает попутчика, а третий высматривает состоятельных пассажиров.

Эти преступники уверены в себе, зная, что многие проигравшие не обращаются в полицию, стыдясь признать свою глупость. Кроме того, из-за нехватки кадров не каждый поезд сопровождается милицией, хотя на проблемных направлениях, таких как воркутинское, это обязательно.

Для особо недоверчивых пассажиров мошенники используют сильнодействующие препараты, подмешивая их в напитки, предлагаемые «лохопе́там».

– Майкл, – размазав по гладко выбритому лицу невесёлую ухмылку, начал я. – Наверняка, наш с товарищем помятый вид ввёл вас в заблуждение. Пара молодых моржей едет в ночном поезде в сторону столицы травы и пластилина. Поезд, должно быть, прибыльный, ваши товарищи по труду уже при деле, а сами либо примелькались, либо были специально выставлены, ну, не вышло чего-то там. Только вот и здесь не срослось, день, видать, такой…

– Вы, молодые люди, попутали чего-то, – ката́ла поднял вверх руки. – Не хотите играть, вас никто не тянет. Давайте просто выпьем.

– Дозу-то верно рассчитал, Михаил? – продолжил я и, повернувшись к Сане, уже откупорившему пробку с француза, добавил: – Очень бы не хотелось в ящике домой вернуться.

– О чём вы, ребята? Какую дозу…

– Угощаешь? Первые сто пятьдесят – сам, – прервал я его. – Саня, плесни нашему другу на три пальца. Пусть отведает благородного напитка. Ну, чего завис, болезный? Давай! На здоровье!

За закрытой дверью купе вдруг послышался громкий женский голос.

– У́гры!

Михаил тут же поднялся, отодвинул дверь и, выглянув на мгновение в проход, повернул ко мне лицо.

– Жаль, фраерок, но времени на базар нет, – и, уже переступая порог купе, добавил: – Молод, но подкован не по годам. Увидимся ещё, бывай.

Катала исчез. Глухо грохнула массивная дверь тамбура, пахнуло смесью креозота, дерьма и табачного дыма – вечных спутников железной дороги.

– Вот это поворот, – отмер друг, так и сидевший у стола с бутылкой в руках. – Это чего сейчас было?

– Потравить нас с тобой хотели, друг, как тараканов и в колодец…

– Как отравить? Кто?

– Джентльмены железнодорожной удачи!

На полном серьёзе ответил я ему и захлопнул дверь купе.

Проспект Владимира Вернадского, в самом начале которого расположилось дряхлое, запылённое здание кокчетавского вокзала, разрезал город на две неравные половинки. Мы с Саней стояли в самом его начале, уставив взгляды в длинную, похожую на взлётную полосу, ленту асфальта, упирающуюся в громоздкий памятник, проявляющийся на фоне покрытого весенней зеленью холма несуразным, инородным пятном.

– Странно, – пробурчал я.

– Странно? – переспросил друг.

– Ага. Проспект имени Вернадского, а памятник поставили Ленину. Оригинально, – и уже прохожему: – Уважаемый, а где у вас посёлок Станционный?

Это был частный сектор. Старые деревянные дома с кривыми заборами и самодельными лавочками, разбитый асфальт, покрытый мхом шифер крыш, кроны плодовых деревьев, запах угля и животных.

– Деревня какая-то, – озираясь, пробурчал друг. – Взводный, правда, здесь живёт? Ты говорил, что он «Мерс» из Германии в кузове грузовика привёз. На «Мерс» можно было хату в Москве купить и ещё на отечественную тачку бы осталось.

– Может, нравится ему здесь.

– Что в этой сральне может нравиться, не понимаю.

– Не гунди, вещи заберём, да в обратный путь тронем, – тут я заметил знакомую вещь в Саниных руках. – Ты всё-таки прихватил сумку.

– А чего, я её в поезде должен был оставить? Этот гопник нас с тобой обобрать хотел, пока мы слюни по подушкам пускали, а могли и ласты завернуть, так это небольшая компенсация.

Он повертел передо мной баул Майкла.

– Два пузыря коньяка, я их осмотрел, пробки целые, видно, для дела прикупили, но не заправили ещё. Банка кофе растворимого, спортивный костюм, не фирма, конечно, но денег стоит. Нож, рубашка, пара кроссовок, да и сама сумка, вот, новая почти.

– Ты не думал, что вещи могут быть краденые? Подрезали у кого, а нас по приметам сумки прихватить могут. И ещё. Проводники с ними в сговоре. Помнишь, баба орала? Машка-стюардесса. Предупредила их о ментах.

– И чего делать?

– Оставим здесь. Взводному. Пусть что хочет, то и делает.

– А если нас на обратном пути поджидать будут?

– Сдались мы им, хотя обратно с хабаром поедем, могут и подождать.

– Вот, вот и я об этом. Может, у командира твоего оружие какое есть? Спросишь?

– У меня в вещах ящик нервнопаралитического газа. Вещь проверенная, оружие НАТО. Немцы в газах шарят, Первую мировую помнишь… Станционная, 26. Мы пришли.

Глава 8.

Кажется, отгремели времена шумных вокзалов, уставленных клетчатыми сумками, отступили в прошлое грязные рынки и бесконечные поездки «челноков». В памяти остались лишь отголоски той эпохи.

Крах Советского Союза повлек за собой перестройку привычного уклада жизни. Закрытие предприятий, скачки цен, дефицит товаров стали обыденностью. Многие лишились работы или столкнулись с задержками зарплат. Обесценивание денег вынуждало людей экономить на всем. В этих условиях государство приняло указ о свободе торговли, разрешив торговлю частным лицам практически везде. Тысячи людей вышли на улицы в поисках заработка.