Сыграй, для меня!

Погорельская Екатерина

Сыграй, для меня!

Глава 1. Когда гаснет свет.

Небо было затянуто серыми, тяжёлыми тучами, как будто сама природа скорбела вместе с теми, кто собрался на старом кладбище. Ветер лениво трепал края чёрных пальто и фатов, приносил с собой сырость и запах увядших хризантем. Моросил мелкий дождь, тонкой вуалью оседая на лицах людей, собравшихся здесь не по своей воле, а по долгу, по памяти, по страху.

Все стояли молча. Только всхлипы женщины на заднем плане прорывались сквозь тишину. Мужчины молчали, угрюмо опустив взгляды, будто опасались встретиться глазами друг с другом.

В центре процессии стоял гроб, обитый чёрным бархатом, украшенный золотыми узорами. Он был открыт. Внутри лежал Витторио Манчини – легенда, глава итальянского мафиозного клана, человек, имя которого заставляло содрогаться даже самых закалённых.

Перед гробом стоял его сын – Рафаэль Манчини. Высокий, статный, с резкими чертами лица. Его тёмные глаза горели не только скорбью, но и чем-то ещё – неясным, острым, как лезвие ножа. Он не плакал, но пальцы его дрожали, когда он поднял руку, чтобы коснуться холодной ладони отца.

– Папа… – прошептал он, почти беззвучно. – Ты всегда говорил: никогда не показывай слабость. Даже в смерти… И вот ты лежишь здесь. Непобеждённый. Но мёртвый.

Он взглянул в лицо отца. Оно было спокойным, почти благородным. Словно Витторио просто заснул. Рафаэль вдруг ощутил пустоту. Ни страх, ни боль – а именно зияющую дыру, куда словно провалилось всё, чем он был.

Сзади к нему приблизился дядя Джулиано, старший брат Витторио.

– Ты должен быть сильным, Рафаэль, – негромко сказал он. – Теперь всё на тебе. Семья, бизнес, имя. Всё.

Рафаэль кивнул. Он чувствовал взгляды: людей клана, союзников, врагов, даже полиции – все ждали, какой шаг он сделает теперь. Он знал – слабость недопустима.

Священник, одетый в чёрную сутану, поднял руки и начал произносить заупокойную молитву. Молитва звучала глухо, неотрывно. Как набат.

Когда молитва закончилась, два гробовщика подошли к гробу. Один из них тихо произнёс:

– Пора…

Рафаэль в последний раз взглянул на отца. В груди что-то сжалось.

– Ты учил меня держать удар. Учти, я запомнил. – Его голос был почти шёпотом, но в нём чувствовалась клятва. – Я сохраню имя Манчини. И никто не посмеет забыть, кто ты был.

Механизм тросов заскрипел. Гроб начал медленно опускаться в землю. Женщина в первом ряду – тётка Мария – всхлипнула и перекрестилась. Кто-то опустил голову, кто-то – шепнул: requiescat in pace.

Рафаэль стоял как статуя. Ветер бил в лицо, пальцы были мёртвы от холода. Но он не двигался.

Он знал – с этой минуты он стал другим. Наследником. Главой. И, возможно, смертником.

Рафаэль стоял у свежей могилы, пока люди начали расходиться. Кто-то опускал голову в молчаливом уважении, кто-то просто отворачивался и уходил, будто это был конец спектакля, а не жизни человека, державшего под контролем полгорода. Только один человек остался рядом с ним – дядя Джулиано.

Он был полной противоположностью своему брату. Худощавый, с чуть вьющимися седыми волосами, он выглядел скорее профессором, чем человеком, когда-то державшим в руках пистолет. На нём был серый, поношенный плащ, и в руках – чёрный зонт, который он больше держал из вежливости, чем по необходимости.

– Он был великим, – сказал Джулиано тихо, глядя на надгробие. – Но слишком жестоким даже к себе.

Рафаэль медленно повернул голову.

– Он был тем, кем нужно было быть… в том мире, где не прощают ошибок.

– А теперь этот мир твой, да? – Джулиано слабо усмехнулся. – Ты уже решил?

Рафаэль молчал, а потом кивнул.

– У меня нет выбора.

Джулиано вздохнул, словно слышал эту фразу раньше. Словно она была проклятием, передающимся по крови.

– У каждого есть выбор, Рафаэль. Даже у меня он был. Я ушёл. Я больше не носил оружие, не ходил в дорогих костюмах, не решал чьих-то судеб на совещаниях в подвале. Я выбрал другой путь – музыку, покой… свободу.

Рафаэль скривился, глядя на чёрную землю.

– А ты не думаешь, что свобода – это роскошь, которую мы не можем себе позволить? Я сын Витторио Манчини. Ты брат Витторио Манчини. И как бы ты ни играл на скрипке – фамилия звучит громче любой симфонии.

– Но она не должна звучать как приговор, – мягко ответил Джулиано. – Ты можешь изменить правила игры. Сделать это по-своему.

Рафаэль всмотрелся в дядю. У того в глазах была печаль – старая, глубокая, знакомая тем, кто много терял. Но была там и вера. Непрошибаемая, как у человека, который знает, что его путь хоть и тяжёлый, но правильный.

– Ты думаешь, я справлюсь?

– Нет, – честно ответил Джулиано. – Но ты попытаешься. А значит – ты уже лучше, чем был твой отец.

Рафаэль отвёл взгляд. Его сердце сжималось от ответственности, страха, боли. Он вспоминал, как сидел на коленях у отца, как тот учил его целиться, вести переговоры, давать понять, кто в комнате главный.

"Мир не уважает доброту, сын. Мир уважает силу."

А теперь он – тот, кто должен держать клан. Решать, кому жить, а кому – нет. Он чувствовал, как на плечи уже ложится невидимая тяжесть.

– Я не могу быть другим, – тихо сказал Рафаэль. – Я должен продолжить его дело. Иначе всё, что он построил, исчезнет.

– Или станет чище, – добавил Джулиано. – Ты не обязан быть копией. Будь собой. Хотя бы попробуй. Это всё, что я прошу.

Рафаэль кивнул. Впервые за день – медленно, тяжело, но с решимостью. Он протянул руку дяде, и тот пожал её.

– Спасибо, – сказал Рафаэль. – Но путь, который я выбрал… может быть, ты не одобришь его.

– Рафаэль, я не одобрил путь и своего брата. Но это не мешало мне его любить.

Они, молча, стояли под дождём, глядя на холм земли. Могила Витторио была свежей. Но в воздухе уже витал запах новой эры. И она начиналась с молодого человека, который не знал, что его ждет впереди. Только то, что назад дороги больше нет.

К ним неспешно подошёл водитель – высокий, молчаливый мужчина в тёмном пальто и кепке, которую он слегка придерживал, чтобы не сорвал ветер. Его имя было Педро. Он служил семье Манчини больше двадцати лет. Верный, незаметный, как тень, он знал все повороты не только дорог, но и судеб, переплетённых в паутине мафиозной империи.

– Синьор Рафаэль, – произнёс он, остановившись на краю дорожки, ведущей к воротам кладбища. Голос его был хриплым, будто от старых сигар или слишком большого количества невысказанных слов. – Машина готова. Когда прикажете, мы поедем.

Рафаэль повернулся, отвлёкшись от тяжёлых мыслей. Он кивнул, но не сразу ответил.

В его глазах мелькнула усталость. Не физическая – душевная, та, что появляется, когда за один день приходится стать другим человеком.

Он медленно вдохнул сырой воздух и выдохнул.

– Сейчас, Педро. Подожди немного.

Педро лишь коротко кивнул, не задавая вопросов. Он уже знал – Рафаэль больше не тот мальчишка, которого он возил в школу. Это был новый глава семьи. И с этого дня он заслуживал молчаливого уважения, даже если в душе Педро всё ещё хранились воспоминания о другом времени.

Рафаэль посмотрел на дядю Джулиано, который всё ещё стоял, задумчиво глядя на крест, высящийся над могилой.

– Он не хотел, чтобы я был таким. Но он и не оставил мне выбора, – сказал Рафаэль, скорее себе, чем дяде. – Странно, да? Мечтаешь быть свободным, а становишься заложником фамилии.

– А кто сказал, что свобода – это просто? – Джулиано слегка улыбнулся. – Уходить проще, чем оставаться. Ты остался.

Рафаэль молча пожал его руку – крепко, коротко. Пальцы дяди были холодны, но в них ощущалась жизнь, воля, музыка – то, чего самому Рафаэлю не хватало.

Он отвернулся и пошёл к машине. Дождь усилился, капли падали на лакированный кузов «Мазерати», припаркованной у ворот. Педро уже открыл заднюю дверь, пригнувшись в почтительном жесте.

Рафаэль на секунду замер, глядя на отражение в чёрном стекле. Молодой человек в строгом пальто, с острым взглядом и следами усталости под глазами, смотрел на него в ответ. Он не узнал себя.

"Это только начало," – подумал он.

Он сел в машину, и та плавно тронулась с места, унося его от кладбища, от смерти, но прямо навстречу новой жизни – опасной, сложной, полной теней и сделок, от которых зависели судьбы.

Педро в зеркале взглянул на него, мельком, почти незаметно.

– В особняк?

Рафаэль кивнул.

– В особняк. Время встретиться с теми, кто ещё не решил – за меня они или против.

Машина мягко скользила по мокрому асфальту вечернего города. За окнами пролетали неоновые вывески, расплываясь в зеркальных каплях дождя. Серые фасады домов и глухие переулки были молчаливыми свидетелями того, как медленно, но уверенно тень Витторио Манчини переходила на плечи его сына.

Рафаэль сидел, чуть наклонившись вперёд, скрестив пальцы в замке. Его взгляд был прикован к тусклому отражению в стекле. Мысли путались: лица, голоса, сцены из прошлого. Слова отца звучали эхом в голове:

"Доверие – валюта дороже золота. Предатели пахнут заранее. Учись чуять."

Он помедлил, затем резко потянулся к внутреннему карману пальто и достал чёрный смартфон. Кожа на чехле уже потерлась по углам – знак, что этим телефоном пользовались не для разговоров о погоде.

Рафаэль пролистал контакты, нашёл нужное имя – Кристофер Риццо – и нажал «вызов».

Гудок. Один. Второй.

– Слушаю, – ответил хрипловатый голос, сразу, без приветствий.

Рафаэль не стал улыбаться. В этот момент всё внутри него было холодным и собранным, как перед выстрелом.

– Кристофер, – твёрдо сказал он. – Собирай людей. Сегодня.

– Все? – коротко спросил тот на том конце провода. В его голосе не было удивления, только напряжённая готовность.

– Только проверенные. Никого со стороны. Я не хочу лишних ушей. Есть разговор.

В трубке повисла секунда тишины, затем:

– Через сколько?

– Через час. Особняк. Пусть будут в зале, а ты – первым.

– Понял. Будем.

Рафаэль отключился, медленно опустив телефон на сиденье рядом. Он откинулся на спинку кресла, закинув одну руку на подлокотник. Его взгляд потемнел.

"С этого момента я – не сын. Я – имя. Я – решение. Я – тот, кто остался."

Педро посмотрел на него в зеркало заднего вида, словно уловив напряжение.

– Всё в порядке, синьор?

Рафаэль чуть кивнул.

– Пока – да. Посмотрим, что скажут остальные.

Снаружи город продолжал жить своей жизнью. Но в сердце его теперь начинала пульсировать новая власть, рождающаяся в молчании, за закрытыми дверями.

А Рафаэль знал: в ближайший час он либо утвердится как новый дон… либо исчезнет как слабое звено.

Машина медленно свернула с главной улицы, оставив позади шумный центр Палермо и углубилась в частный сектор, где старинные виллы спрятаны за высокими заборами и каменными стенами, поросшими плющом. Город словно стих, будто сам воздух затаил дыхание – предчувствие чего-то важного, тревожного.

Особняк Манчини появился в свете фар, как призрак из прошлого. Громадное здание с колоннами, мраморной лестницей и коваными воротами возвышалось над округой, внушая уважение и страх. Здесь когда-то устраивали званые ужины, решались судьбы конкурентов, звучал смех и свинцовые приговоры. Теперь дом ждал нового хозяина.

Педро остановил машину у чёрных решётчатых ворот, и они медленно разъехались, как будто признавая власть нового дона. Тихо урча мотором, машина въехала во внутренний двор. Фонари по периметру освещали фасад, где горело лишь несколько окон. Тишина была почти мрачной.

Рафаэль не торопился выходить. Он смотрел на дом, как смотрят на соперника перед боем.

– Прошёл год, как я здесь был в последний раз, – пробормотал он. – И всё кажется… меньше. Или это я стал больше?

Педро обернулся к нему.

– Дом остался прежним. А вот вы, синьор, изменились.

Рафаэль чуть усмехнулся, но в его глазах не было радости.

– Отец всегда говорил: "Если особняк не дрожит при твоих шагах – ты ещё не хозяин." Посмотрим, дрожит ли он сегодня.

Он открыл дверь и вышел. Мягкий ночной ветер тронул полы пальто, капли дождя ещё звенели в кустах. Ступени крыльца под ногами будто вздыхали, когда он поднимался – не спеша, но твёрдо.

У дверей его уже ждал один из охранников. Мужчина в строгом костюме, с рацией на поясе, опустил голову в знак уважения.

– Добро пожаловать, синьор Манчини. Все уже внутри.

Рафаэль кивнул, не останавливаясь, и прошёл в дом.

Воздух в холле был напоён деревом, кожей и едва уловимым ароматом дорогих сигар. Лестница наверх – белый мрамор с ковровой дорожкой. Вдоль стен – старинные портреты членов клана. Витторио, ещё молодым, смотрел на него с одного из них, с лёгкой усмешкой на губах и острым, цепким взглядом.

"Я здесь, отец. Теперь – это всё моё. Твоя тень, твой трон, твои враги."

Рафаэль вдохнул глубже и прошёл вглубь дома, туда, где за дубовой дверью его уже ждали. Люди. Решения. И начало новой эры.

Рафаэль толкнул тяжёлую дубовую дверь, и она с глухим скрипом распахнулась, словно впуская в себя нового хозяина. Комната встретила его мягким светом настенных бра, запахом виски, сигар и чего-то неуловимо металлического – возможно, предчувствием.

Зал для собраний был просторным, с высоким потолком, обитым тёмным деревом. По периметру стояли массивные кресла, в которых уже расселись люди. Каждый – не просто член клана, а один из старых волков, проверенных годами, кровью, молчанием. У каждого – за плечами своя война, своя верность.

Рафаэль остановился у порога, провёл взглядом по лицам: Кристофер – с усталым лицом и пронзительным взглядом, Альберто – с золотым перстнем, покручивал в пальцах зажигалку. В углу сидел Луиджи, молча, словно статуя. Все ждали.

Он шагнул внутрь. Его ботинки глухо стучали по полу, словно метроном, отмеряющий начало новой главы.

– Добрый вечер, – произнёс он, голосом, который эхом отозвался от стен. Ни спешки, ни лишней бравады. Просто твёрдо.

– Рафаэль… – первым отозвался Кристофер, поднимаясь с места. – Прими наши соболезнования. Мы все… уважали Витторио.

Остальные закивали, кто-то встал, кто-то только наклонил голову. Рафаэль слегка кивнул в ответ, глядя им в глаза.

– Спасибо. Мой отец… – он сделал паузу, будто нащупывая правильные слова, – …он был не просто главой. Он был силой. Молчаливой, но непреклонной. Он умел внушать уважение без угроз, и страх – без поднятого голоса.

Он прошёл к креслу в центре, туда, где раньше сидел Витторио, и остановился рядом, не садясь.

– Теперь он ушёл. А мы остались. Но остались не, чтобы жалеть, не, чтобы бояться. Мы остались, чтобы идти дальше.

В зале стало чуть тише. Луиджи приподнял брови. Альберто убрал зажигалку в карман.

– Ты хочешь сказать… – начал кто-то с краю.

Рафаэль поднял ладонь, мягко, но властно.

– Я не прошу о доверии. Я его заслужу. Как заслуживал он. – Он перевёл взгляд на Кристофера. – Но я не позволю, чтобы имя Манчини стало просто надписью на мраморе. Мы – не прошлое. Мы – то, что будет.

Он подошёл ближе к столу, положил ладони на дерево, наклонился чуть вперёд.

– Сегодня мы собрались не, чтобы вспоминать. Сегодня мы начнём писать новую историю. И я задам вам один вопрос, только один: вы со мной?

Наступила пауза. Взгляды пересеклись, кто-то колебался, кто-то уже кивнул.

Кристофер встал и громко сказал:

– Я – с тобой.

За ним – Альберто:

– С тобой, Рафаэль.

И один за другим они начали подниматься. Старые волки. Седые, шрамированные, но ещё живые. В их глазах – не слепая вера, но уважение к новому шагу.

Рафаэль тихо выдохнул. Первый круг замкнулся. Дом принял его. Люди приняли.

Теперь начнётся всё по-настоящему.

Рафаэль обвёл взглядом собравшихся. В комнате воцарилась тишина, густая, как сигаретный дым. Каждый ждал, затаив дыхание. Он медленно выпрямился, отступил от стола, сложил руки за спиной. На его лице проступила холодная сосредоточенность, почти ледяное спокойствие – опасный признак для тех, кто знал Манчини.

– Мы должны наказать убийцу моего отца, – произнёс он чётко, без надрыва, но так, что у некоторых по коже пробежал холодок. – И я уверен: это дело рук клана Лоренцо.

Легкий гул прошёл по залу. Луиджи прищурился, Кристофер склонил голову, Альберто сжал кулаки. Рафаэль сделал шаг вперёд, в глаза ему попал тёплый свет лампы, но в его голосе уже ощущалась ледяная решимость.

– Они думали, что смерть Витторио ослабит нас. Что Манчини – это только имя старика, который сидел в кресле. Они ошиблись. – Он выдержал паузу. – Сегодня у них свадьба. Великая, шумная, показная. Они празднуют, как будто уже победили. Как будто мы не придём.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было радости – только сталь.

– Я думаю… – он сделал шаг к столу, положил ладонь на карту города, развернутую на кожаной подложке, – …сделать им небольшой подарок.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил Кристофер.

– Я не собираюсь стрелять в толпу гостей. Это было бы слишком просто. Нет. – Рафаэль провёл пальцем по карте, останавливаясь на особняке Лоренцо. – Я хочу, чтобы они поняли: их праздник – это наша сцена. Их музыка – наш сигнал. Их кольца – наши кандалы.

Альберто медленно поднялся со своего места.

– Синьор, если ты дашь команду… мы устроим им ночь, которую они запомнят до конца своей короткой жизни.

Рафаэль поднял взгляд и посмотрел ему в глаза.

– Нет. Не команду. Я иду с вами. Это не просто ответ. Это – месседж. Кровью, дымом и тенью: Манчини вернулись.

– Это опасно, – вмешался Луиджи. – Ты – лицо семьи.

Рафаэль кивнул.

– Именно. Лицо, которое они должны запомнить, прежде чем умрут.

Он вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку. Открыл. Внутри лежала запонка – одна из тех, что носил Витторио. Он сжал её в кулаке.

"Ты всегда говорил: «Действуй с холодом в сердце и жаром в крови». Сегодня я буду именно таким, отец."

– Пусть у них будет белый торт. Белые цветы. И чёрный дым над крышей. – Он повернулся к людям. – Готовьте машины. Мы едем на свадьбу.

Молчание сменилось глухим одобрительным шумом. Решение принято. И теперь пламя войны было только вопросом времени.

Скрип половиц в коридоре эхом отдавался в оружейной. В подземелье особняка пахло маслом, железом и старым деревом. Освещение – редкие лампы под потолком – бросало резкие тени на стены, где висели ряды оружия, аккуратно разложенного по типам: пистолеты, карабины, дробовики, ножи разных форм и размеров, кастеты, мотки верёвки, дымовые шашки и даже два старых, но рабочих огнемёта времён отца.

Рафаэль вошёл первым. Его пальцы скользнули по рукояти старого "Беретта", полированного как зеркало. Он знал это оружие – его отец носил его во внутреннем кармане костюма почти двадцать лет.

– Беру его, – сказал он тихо, будто отдавая дань памяти. – Сегодня он будет говорить за нас.

Кристофер прошёл мимо, с безошибочной уверенностью доставая тяжёлый "Desert Eagle". Его движения были быстры, слаженны – он не просто выбирал, он знал, что именно ему нужно.

– Думаешь, Лоренцо догадываются? – спросил он, проверяя обойму.

– Надеюсь, нет, – ответил Рафаэль, – иначе сюрприз будет не таким… изысканным.

Альберто, кряхтя, снял со стены помповое ружьё и усмехнулся:

– Я на свадьбах не был со времён собственной. Тогда, правда, вместо ружья у меня был шампанское.

– И ты тоже был целью, – пробурчал Луиджи, затягивая кобуру на поясе. – В смысле женщины.

– Ха, хорошая шутка, – бросил Альберто. – Только на этой свадьбе я собираюсь подарить молодожёнам нечто… оглушительное.

Верёвки были аккуратно сложены на полке. Один из парней, молчаливый Карло, взял моток, проверил прочность узла и сказал:

– Если кто-то останется в живых – он будет молиться о смерти.

Рафаэль поднял бровь:

– Мы действуем чисто. Страх – это инструмент. Но страх должен быть разумным.

Он взял нож с выгравированным гербом Манчини – тонкое лезвие, почти хирургическое. Вспомнил, как отец учил: "Никогда не угрожай ножом. Используй. Или не доставай вовсе."

– Всё взяли? – спросил он, уже направляясь к выходу.

Кристофер кивнул, поправляя куртку:

– Машины ждут.

Рафаэль взглянул на оружие, которое теперь держали его люди. Этот арсенал был не просто набором смертоносных предметов. Это было заявление. Предупреждение. И – месть.

– Тогда поехали. Пусть их белая свадьба запомнится багровым закатом.

И мужчины двинулись вниз по лестнице, в ночь, которая уже ждала их, расправляя чёрные крылья.

Дверь кабинета с глухим щелчком отворилась. Рафаэль шагнул первым. За ним, словно тень, скользнули Кристофер, Луиджи, Альберто и остальные. Тяжёлые ботинки глухо стучали по деревянному полу коридора, будто отсчитывая последние секунды до начала чего-то необратимого.

Свет в доме был приглушён. Проходя мимо портрета Витторио Манчини, Рафаэль на секунду остановился. Он всмотрелся в лицо отца – мужественное, властное, суровое. Карие глаза на полотне будто смотрели прямо на него, без осуждения, но с ожиданием.

"Ты хотел, чтобы я стал сильным, отец. Вот он я. Только скажи, если ошибаюсь." – подумал Рафаэль, стиснув челюсти.

– Всё будет чисто, Рафа, – тихо сказал Кристофер, заметив его паузу. – Мы делаем это не ради крови. Ради порядка.

Рафаэль кивнул, не отводя взгляда от портрета.

– Ради порядка. Ради Манчини.

Они двинулись дальше. С каждым шагом напряжение росло. Воздух словно сгущался, наполнялся чем-то тяжёлым и металлическим. На первом этаже прислуга расступилась, опуская взгляды. Даже старый дворецкий Марио, всегда спокойный, на этот раз стоял, вытянувшись, словно знал, что в доме начинается война.

Альберто, проходя мимо, пробормотал себе под нос:

– Вот она, старая школа. Шепчутся, когда мафия идёт по дому. Всё, как раньше.

– Только теперь мы – «как раньше», – буркнул Луиджи, поправляя лацкан пиджака.

Рафаэль распахнул дверь особняка. Ночной воздух ударил в лицо прохладой. У крыльца стояли машины. Чёрные, блестящие, с затемнёнными окнами. Водители уже выстроились у дверей, готовые открыть их в любой момент.

На секунду Рафаэль задержался на пороге. Он вдохнул ночной воздух, вгляделся в звёзды. И, не оборачиваясь, произнёс:

– Помните. Это не просто месть. Это восстановление порядка. Мы не бандиты. Мы – Манчини.

Молчаливое согласие повисло в воздухе как клятва. И тогда Рафаэль спустился по ступеням решительно уверенно. Его люди последовали за ним, один за другим, словно в замедленном марше.

Ночь, наконец, приняла их в свои объятия.

Глава 2. Тени под пальто.

Двери особняка за их спинами закрылись с тяжёлым звуком, будто ставя точку в главе под названием "покой". Рафаэль вышел первым, его чёрный плащ развевался на ветру, лицо оставалось каменным, как у человека, принявшего внутри себя уже слишком много боли – и превратившего её в ледяную решимость.

Фонари во дворе отбрасывали золотистый свет на гравийную дорожку, ведущую к воротам. Возле дома выстроились в ряд три чёрных автомобиля – гладкие, как ночная змея, с затемнёнными окнами. Моторы уже работали, гулко урча, будто звери, готовые сорваться с цепи.

Кристофер прошёл мимо Рафаэля, взглядом осматривая периметр, и хмыкнул:

– Всё тихо. Как будто сама ночь затаила дыхание.

– Пусть держит, – сухо ответил Рафаэль. – Мы её сейчас испортим.

Альберто хлопнул дверцей, устраиваясь в переднем сиденье одной из машин:

– Никогда не думал, что снова окажусь в деле. Но, чёрт побери… чувствую, как кровь закипает.

Луиджи кивнул:

– В этом-то и беда. Чем больше кровь закипает – тем меньше шансов, что вернёшься.

Рафаэль остановился у задней двери лимузина. Обернулся. Его взгляд пробежался по лицам тех, кто стоял с ним: старые соратники, новые союзники, молчаливые бойцы. Каждый знал, куда они едут. И зачем.