Записки нечаянного богача – 4

Анюта оседлала коленку Мутомбо, и переживала, что не хватало рук ухватиться за руль – он в автобусах вообще не рассчитан на пятилетних девочек. Такой штурвал и я бы, наверное, с трудом удержал, а чёрный громила управлялся, кажется, одним пальцем левой руки, правой бережно придерживая дочку. Надя, сидя рядом, на месте экскурсовода, оставила попытки снять её с водителя и просто смотрела по ходу движения сквозь огромное панорамное лобовое стекло.

Саванна поражала размахом. От темневшего слева до наливавшегося красным справа краёв горизонта тянулись равнины с редкими перелесочками. Вдали виднелись горы, но без снежных шапок – не такие высокие. Наверное, с одной из них и сыграла в молнию Мотя, в том смысле, что «бац – и в землю». Ну, конкретно в том случае – сперва в нечаянного туриста.

Подъезжали почти по тёмному. Слева уже начинали мерцать крупные звёзды. Справа догорал закат, величественный и яркий – никогда и нигде такого не видел. А перед нами возник силуэт огромного странного дерева, который сперва удивил, а по мере приближения начинал даже чуть пугать. Ствол размером, наверное, больше заднего дворика нашего дома в Москве, заканчивался настоящим лесом. Казалось, что на толстой округлой колонне росли какие-то отдельные, другие деревья. А вокруг ствола, сколько хватало глаз, стояли хижины, какие-то кибитки и палатки. За ними, если глаза не подводили впотьмах, были запаркованы автобусы и автокемпинги. Почему-то вспомнились слова «Нашествие» и «Эммаус». Я поёжился. Вот тебе и приехали бабулю навестить. Тут как бы не половина Танзании собралась.

Перед нашим автобусом, что гудел рассерженным слоном, расступались люди. Без криков, пинков по колёсам и плевков, как можно было бы ожидать в цивилизованной Европе. С каким-то даже почтением. Многие склоняли головы. Аня, которой Мутомбо доверил гудеть, светилась ясным солнышком. Мы с Головиным мрачнели, кажется, с каждым новым оборотом колес. Его можно было понять: обеспечивать охрану в такой толпе и суматохе – врагу не пожелаешь. Что именно напрягало меня – я пока и сам не знал. Только дерево на спине чесалось так, что хоть на стену лезь.

В едва открывшуюся дверь только что замершего возле огромного баобаба автобуса запрыгнул старикашка, чёрный и сморщенный, но подвижный, как ртуть. Или обезьяна. «Сморчок!» – тут же неприветливо буркнул внутренний фаталист. «Рафи́ки» – удивил скептик. Вот откуда он, а, значит, и я, помнил, как звали старого суетного мандрила, макаку-колдуна из диснеевского «Короля льва»? А кривая палка в руках с какими-то трещотками-погремушками на верхушке других ассоциаций не вызывали. «Асантэ сана скаш банана!» – сообщил реалист, чем добил окончательно.

Сморчок заголосил, увидев Мутомбо, Мвэндвэ и Мотэ Мдого. Прав был, кстати, вчера Головин – других букв, что ли, не было? Анюта, почуяв неладное, соскользнула с колена чёрного богатыря и запрыгнула на мои. Я обнял её, положив подбородок на макушку – так она с самого раннего детства быстрее успокаивалась.

– Чего он вопит, пап? – спросила дочь громким шёпотом, не сводя глаз со звонкого деда.

– Откуда ж я знаю, солнышко? Может, нарушили чего, скорость превысили или встали под знаком, где нельзя, – спокойно ответил я редкой даже для меня ахинеей. Сзади одновременно и очень похоже фыркнули Тёма с Бадькой. Натурально, одна сатана.

На переливы колдуна что-то прогудел наш великан-водитель, к нему подключились тётя с племянницей, а в финале что-то явно весомое добавил морпех. Сморчка это явно удовлетворило – он сбавил тон и темп значительно и начал что-то вполне конструктивно, вроде бы, вещать, поочерёдно тыча пальцем в местных. Потом остановился, нашёл глазами меня и совершенно вежливо и спокойно добавил ещё что-то, снова от души насыпав сонорных согласных. Поклонился и вышел, опираясь на свою палку с погремушками.

– Чего заходил-то? – поинтересовался я у морпеха.

– Как это по-простому-то, – начал было тот, но как-то неуверенно, даже странно для такой фигуры в таком мундире и при таких регалиях.

– Илюха! – чуть громче, чем, наверное, следовало бы, отчеканил Головин.

– Командующий парадом довёл диспозицию и порядок построения на плацу! – мгновенно вылетело из Умки. Вот оно, военное прошлое.

– Пенсионер объяснил, кто за кем выходит, и кому где стоять, – тут же перевёл приключенец для нас, гражданских. И продолжил изучать происходившее за окнами.

Чёрное море из местных, увешанных и украшенных Бог знает чем, колыхалось, но при должном внимании в его движении различались какие-то правила и закономерности. Можно было заметить четыре основных больших группы, на которые делилась эта единая толпень. И фигуры, вроде Мутомбо, которые возвышались рядом с какими-то особенно ярко наряженными – начальством, наверное. И живой коридор, что начинал вырисовываться: от нашего автобуса до самого ствола гигантского дерева.

Получалось, что сперва автобус покидали местные и Илюха. Следом за ними – Лорд и Тёма с жёнами. Последними, или, приятнее сказать, заключительными – Волковы. И Мотя. Так и началось. Отельера с нарядными женой и здоровяком-родственником волны чёрного моря встретили криками и улюлюканьем – я такое только в программе «Клуб путешественников» видел, с Сенкевичем, давно, очень. Мутобмо шагал по коридору с гордо поднятой головой, то и дело кому-то кивая или крича. Умка с Манькой шли за его широкой спиной чинно, под ручку, как по главной улице родного города на Первомай или Рождество. Головины и Ланевские пытались идти похоже, но Лорд с Милой выглядели слишком удивлёнными, мягко говоря, а Тёма – излишне напряжённым. Его опасно сощуренные глаза явно видели каждого из присутствовавших на этом странном празднике насквозь. И даже глубже.

Когда по ступенькам спустился я с Анютой на плечах, стало значительно тише. Только голоса повторяли один за другим одну и ту же фразу, что-то вроде «мбуа муиту муепе». Подав руку, помог спуститься Наде, которая во все глаза глядела на небывалое: толпы негров, обряженных в тряпки, рога и перья, костры и хижины посреди саванны. Пожалуй, она, да и я бы, чего уж там, предпочли смотреть такие страсти по телевизору. А когда в двери показалась стройная фигура Моти – толпа завопила так, что нас чуть не задуло обратно в автобус. Или у шамбала так сильны родственные связи, что за любую вернувшуюся с этих ихних европ переживают, как за свою, или она тут не просто бабкина внучка и Манькина племянница. Поди, принцесса какая-нибудь королевская тутошняя. Ох и влип я опять…

Врезали барабаны. Сперва будто гром раздался – разом грянули все. Потом часть, из самых больших, стала отбивать ритм, довольно динамичный, а вторая, из тех, что поменьше, добавляла в него красок и веселья. В густой темноте африканской ночи, подсвеченной, казалось, сотнями костров и факелов. Высокие крепкие фигуры, блестя глазами и зубами, потянулись с четырёх сторон к дереву, замирая возле ствола. Стоявшие ближе к коре вытянули ладони вверх, те, что оказались дальше от дерева – опустились на колени и четвереньки. В жилистых мощных чёрных руках появились овальные щиты, выстроившись над их фигурами.

– Раз ступенька, два ступенька – будет лесенка, – прошептала Аня мне в самое ухо. Я только кивнул. Лесенка – это нормально. Лучше, чем песенки-танцульки и прочие громы-молнии. Хотя бы понятнее.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь видел, как дерево рождает человека? Мы вот увидели.

Барабаны было затихли, но лишь для того, чтобы начать снова бить, всё ускоряя темп. Когда скорость навскидку дошла до частоты пульса «сто сорок ударов в минуту», а громкость поднялась до таких высот, что Аню аж подкидывало у меня на плечах, над всей саванной раздался оглушительный лай. Тут подскочили и мы с Надей.

– Это голос Куду, – перекрикивая всю эту собачью свадьбу объяснила Мотя по-английски. – Так звучит антилопа в саванне, так зовут духов великих предков. Я третий раз в жизни слышу подобное, но сейчас что-то потрясающее. Здесь все четыре рода Куду: шамбала, тэйта, акамба, каре-каре** – такого не было очень давно!

Я озирался, стоя среди бесновавшейся толпы негров, что в кои-то веки собрались полаять хором. Дочь прижалась к затылку, обхватив руками мою голову. Жена вцепилась в руку так, что не оторвёшь при всём желании. И вдруг на ночную Африку рухнула мёртвая тишина.

Старуха, точь-в-точь как во сне, видении или чего там за бред мне привиделся, вышла прямо из коры. Да, темно, да, шумно, да, наверняка этому должно было найтись какое-то логичное и рациональное объяснение. Но пока не нашлось. Пока старуха появилась из дерева на высоте примерно трёх метров и спокойно шагнула на первый щит, что держали на вытянутых руках два самых здоровых мужика. И пошла вниз, к нам. В полной тишине.

Остановившись на третьей от земли ступеньки Мать Куду заговорила. Я опять узнал только имена, её и внучки. И ту же фразу про «мбуа мауиту муепе»***, что шептали друг другу местные, пока мы проходили мимо них коридором. Наверное, она имела какое-то отношение к нам, но спрашивать было не с руки, да и не у кого – судя по глазам Моти, она вряд ли бы ответила. В них снова стояли слёзы.

Бабка махнула рукой, в которой я с удивлением разглядел тот самый блескучий деревянный половник. Но сейчас он был церемониальным жезлом – все, на кого указывала Мсанжилэ, подходили и усаживались на землю возле её «живого крылечка». Подошла и Огонёк. Но не опустилась на вытоптанную площадку, а поднялась на одну ступеньку выше и села там. Мать Куду продолжала говорить и дирижировать толпой. И хоть бы кто слово лишнее сказал или вздохнул чересчур громко не по сценарию. Мне разок доводилось организовывать культмассовые мероприятия, с тех пор я зарёкся и близко с ними дела иметь. Бабка «держала зал» мастерски. Голос её летел над толпой, заставляя то тревожно хмуриться, то радостно улыбаться. Но всех, одновременно. А тут как бы не тысячи их были.

– Историю рассказывает, – выдохнул из-за плеча Умка. Мы снова едва не подпрыгнули – как он там оказался, никто не заметил. А Илюха продолжал спокойно:

– Сказочно выходит. Далёкие Боги Севера прислали одного из своих лучших детей, чтобы спасти бестолковую девчонку шамбала, что отвернулась от семьи. Белый Волк смог договориться с духами и отнял жертву у земли и камней, когда они уже готовы были разорвать её. И закрыл Маленький Огонь от гнева родной земли, приняв удар на себя.

– А как на самом деле было? – еле слышно спросила Надя.

– Да примерно так оно и было, честно говоря, – вздохнул морпех. – Поцелуй здешнего рельефа ты на нём сама вчера разукрашивала. Во, тихо! Ну-ка… – и он замер, вслушиваясь в голос ведьмы над ночной саванной.

– Говорит, от Качвано Пэндо шамбала никогда больше не увидят ничего хорошего. Дух горы, говорит, обозлился с голодухи и будет мстить теперь почём зря.

Над толпой зазвучали испуганные возгласы и плач

– Во даёт бабка! – воскликнул вдруг Умка, когда Мсанжилэ выдала очередной эмоциональный пассаж.

– Что там, что там? – зачастила Аня, едва не съехав с меня. Но с тревожными отцами-нечаянными богачами такие номера не проходили – своё я держал крепко, хоть и бережно.

– Я, говорит, смогла убедить горного бога, что шамбала проучат как следует дурную девчонку, а ему подарят жирафа. Он согласился принять жертву. Но злой без меры, они же, горные – все такие. Ни в чём краёв не видят, – адаптированный художественный перевод морпеха – и тот завораживал. В оригинале бабкина речь наверняка заставляла камни рыдать, и даже из воды могла высечь искры.

– Не будет в тех краях жизни племенам, ей ли не знать, конечно, – он даже кивнул, соглашаясь не то с ней, не то с собой. – Поэтому округу Качвано Пэндо она предлагает подарить Белому Волку, в знак благодарности и признательности за спасение будущей Матери Куду.

–Так-так-та-а-ак! – откуда рядом взялся Головин – я тоже не понял. Но руки он потирал с таким видом, будто горушка и землица вокруг, что встретила меня так неласково, должны были вот-вот стать именно его вотчиной. – Про трубку не пропусти кимберлитовую!

– А про неё ни слова не было, Башка, – вроде как даже растерянно ответил морпех.

– Жлобьё чёрное, – помолчав, горько заключил приключенец.

Дальше проследовали какие-то, видимо, прения, где четверо стареньких дедушек, украшенных винтовыми рогами самцов антилоп, что-то вежливо, но настойчиво пытались донести старухе. Она на них даже не смотрела, сойдя на ступеньку ниже и положив руку на правнучку. Хотя мне почему-то казалось, что минимум пра-правнучку. Старички, побубнив, разошлись. Со стороны казалось, что вес они если и имели – то только в тех группах, откуда пришли. Рядом с бабкой терялись, как сиротливый октябрёнок на фоне мавзолея. Чёрная старуха внушала, конечно.

Её клич пронёсся над саванной, подхваченный толпой. Живые тёмные волны снова начали бушевать и улюлюкать так, что закололо в ушах

– Илюх, а это про каску Зины – это чего они вопят? – чуть сморщившись от шума спросил я у морпеха.

– Касказини – Север. Мбуа муиту – волк. Муепе – белый. Сообразишь? – вот чего они все щурятся на меня, что он, что Тёма?

– Я подумаю. А вы подумайте, что помимо «Мэ» есть ещё и другие буквы, – ответил я.

– Иди к Мсанжилэ, Розенталь, – удивил меня познаниями Умка. И я пошёл

* Мвадуи – одна из крупнейших в мире кимберлитовых трубок, находится в Танзании.

** Шамбала, тэйта, акамба, каре-каре – этнические группы (племена) народности банту.

*** Mbwa mwitu mweupe kutoka kaskazini – белый волк с севера (банту).

Глава 7. Очередные нежданные хлопоты

– Страшно, пап! – тихонько прошептала на ухо Аня, склонившись, будто пытаясь спрятаться за моей головой. В которую запоздало пришла мысль, что дочку можно было и оставить с Надей.

– Зря, Анют, – пожал я плечами, говоря абсолютно спокойно. Стараясь, по крайней мере. – Куду – это антилопы, козы такие местные. А мы – Волковы. Когда такое было, чтоб волки коз боялись?

– Ну да, – подумав, ответила дочь. Уже громче и без той прежней вибрации в голосе. И заёрзала на моей шее, очевидно, пытаясь принять нужную позу. В каких принято северным волчьим принцессам принимать дары чёрных антилоп – я не имел ни малейшего представления. Но, судя по тому, как улыбнулись Мсанжилэ и Мотя – Анна Дмитриевна сообразила лучше меня.

– Мать Куду просит тебя показать знак, Белый Волк! – перевела с бабкиного на английский Огонёк. И повела плечами под накидкой, пояснив для туговатых по вечернему времени туристов, что речь шла о дереве Лихтенберга, что по-прежнему чесалось нещадно.

Я шагнул ближе к их чёрному крылечку, снимая с шеи дочь, и поставил её на овальный щит-ступеньку рядом с Мотей. Толпа было загудела, и даже мужики под щитами что-то загомонили, но старая ведьма крикнула коротко – и тишина навалилась обратно. Дочь замерла испуганным зверьком под чёрными тонкими ладонями Огонька. Я подмигнул им обеим, стараясь успокоить и самому успокоиться. Заголяться на людях привычки никогда не имел.

Повернувшись спиной к баобабу, снял куртку и стянул футболку. Посмотрел на барахло в руках – и ничего лучше не придумал, как бросить под ноги. Ни плечиков, ни вешалки, ни завалящей спинки стула, чтоб развесить культурно, вблизи не было. Да и вдали, наверное.

Сзади загудели мужскими восторженными голосами воины-«ступеньки». И что-то снова скомандовала бабка.

– Покажи знак Мулунгу людям шамбала, Белый Волк с Севера! – голос Моти звенел.

Я обернулся к ним. И за спиной поднялся настоящий шторм. Чёрное море бушевало, выло, визжало и гремело. И продолжалось это несколько минут, пока снова не начали гулко стучать большие барабаны, повинуясь жесту Мсанжилэ. Народ шамбала затих, как по команде.

Я опять подмигнул дочери, что стояла с разинутым ртом и глазами, показывая, что всё в порядке и бояться по-прежнему нечего. А потом сморщил нос и клацнул зубами – мы так с детства с ней играли. Аня подняла верхнюю губу и зарычала, а потом рассмеялась, как всегда, когда я изобразил испуг от её «страшного рыка». Мотя и бабуля за нашими с дочерью играми смотрели во все глаза, с интересом, но каким-то довольно тревожным. Видимо, в семьях Куду не было принято рычать и щелкать зубами. Козы, что с них взять.

Дерево на спине начало будто бы пощипывать. С каждым низким басовитым ударом барабанов вокруг, казалось, шевелились волосы на голове и всём теле. Вечер оказался критично богат на эмоции и впечатления, и заканчиваться пока не планировал. Казалось, что недавняя буря, что устроили шамбала позади меня, наполняла какой-то необъяснимой силой, энергией. Вспомнилось, что почти так же я себя чувствовал на берегу Индигирки, когда Зинаида Александровна, большуха рода Кузнецовых, прокричала свой алгыс, пожелание добра, адресуемое только самым близким, которое следом за ней повторил и я. Воспоминания о ней, о Васе-Молчуне и его дочке Дайяне, о счастливых людях, ставших тоже моей семьёй, запустили в хоровод крупные мурашки по всему телу. Аня с Мотей, как и бабка позади них, не сводили с меня глаз. И если у дочки они были гордо-счастливыми, то Мсанжилэ с внучкой явно выглядели испуганными. Присмотревшись внимательнее, я заметил знакомый жёлтый блеск в зрачках Анюты. И порадовался, что она больше не пугалась этого, как тогда, а яхте у Второва.

И тут оборвался бой барабанов. Тишина африканской ночи до боли надавила на уши. А я заметил, как засеребрились украшения на ведьме и её внучке. И даже овальные щиты охотников будто бы стали поблёскивать. Поднял голову – и увидел, как над кроной великана-дерева поднимается огромный диск Луны. Казалось, она заслоняла полнеба – никогда не видел её так близко, хоть рукой дотянись. «Давай!» – хором выдохнули внутренние голоса. И мы завыли.

Полсекунды, наверное, потребовалось Лорду, чтобы «включиться» – его вой присоединился к нашему. Тоненько тянула, задрав нос к небу, Анюта. И почти сразу же вся саванна снова заполнилась лающими звуками голосов Куду, издаваемыми всеми четырьмя племенами.

Потом было застолье. Хотя, нет. Столов не было и в помине, народ сидел на земле, вокруг каких-то больших половиков, заставленных едой и напитками. От костров тянуло жареным, варёным и печёным. Мы, как пояснил Илюха, оказались в самой что ни на есть царской ложе, вместе с бабкой и четырьмя старичками-вождями, один из которых оказался тестем морпеха и дедом Моти, и теперь не сводил с неё блестевших глаз. Иногда глядя на меня, кивая и поднимая большой палец. Ни русского, ни английского он принципиально не знал.

Мотя выступила блестяще. Едва перестала саванна гавкать после нашего воя, Огонёк начала вещать, громко и звонко. Судя по тому, что овации сорвала оглушительные – публике понравилось. Илюха рассказал, что Мотэ Мдого повинилась перед всей большой семьёй за недостойное поведение и стремление покинуть родные края. Осознание и просветление пришли к ней в тот самый момент, когда Белый Волк выскочил из непроходимого кустарника, взлетел птицей и поймал её на руки у самой земли, героически скончавшись, и тут же воскреснув, потому как великий Мулунгу средь бела дня и чистого неба прислал молнию, знак-след от которой все видели своими глазами. Это, оказалось, считалось у шамбала величайшим достижением в жизни, и человек, выживший после удара молнии, признавался едва ли не святым. Не то, что в дремучей Европе, где, бывало, даже сжигали тех, кто чудом спасся, гордясь при этом тем, что помогают Богу, по недосмотру не добившему бедолагу небесным огнём с первого раза.

В соответствии с традициями и верой шамбала, жизнь Мотэ Мдого принадлежала теперь Белому Волку, и она лишь выразила робкое желание остаться дома и поступить в ученицы к бабушке. Которую просто называли бабушкой, а сколько ей было лет – вроде как даже старички-вожди не помнили. Я, разумеется, тут же прилюдно заявил, что инициативу эту всячески одобряю и поддерживаю, и даже попросил Мсанжилэ не сильно лютовать, передавая опыт молодому поколению. Услышав, что турист с дикого края не будет забирать любимую внучку в свои заснеженные края, Мотин дед полез обниматься и залил слезами мне всю обновку – безрукавку из, видимо, настоящего леопарда. Я, признаться, подобный фасон не одобрял – что-то в нём было тревожное, из девяностых. Но дарёному танку в дуло не смотрят – обрядился в оказавшуюся коротковатой шкуру и деда от всей души поблагодарил, отдарившись своей курткой, в которой тот тут же «утонул». Головин покатывался со смеху, уверяя, что я стал больше похож на гарлемского сутенёра, чем сам гарлемский сутенёр. Скептик с фаталистом в это время затеяли этимологический диспут на тему: «кацавейка и поддергайка – сходства и отличия». Было познавательно.

К моему, да и Тёмы с Серёгой удивлению, на половиках кроме традиционных блюд и напитков попадались вполне привычные глазу бутылки с американской газировкой и виски, ирландским и шотландским. Удивили бутылки с иероглифами, кажется, китайскими. Умка, отведав из такой, помолчал и выдал:

– Сильна́ советская власть, живёт дело партии. Аж цитатник Мао Цзедуна вспомнил.

Сидели вполне культурно, и от похожего сабантуя в Белой Горе отличия были только по климату, кухне и динамике мероприятия – местные то и дело срывались поплясать у костров, колотя в барабаны и тряся копьями и прочими подробностями. Праздник набирал обороты.

В разгар очередного танца с прыжками к нам подсели два молодых парня, одетых, как и все здесь, в национальное. Только у одного на носу были тонкие очки, смотревшиеся чуждо и дорого, а у другого подмышкой портфель, из крокодиловой, правда, кожи. Внутренний скептик напрягся, отметив, что для аборигенов у юношей излишне правильный прикус и маникюр.

– Уважаемый Белый Волк, – сообщил тот, что в очках, по-английски, снова на языке богатых, тут же заинтересовав Лорда и Бадму, навостривших уши, – для корректного оформления сделки с земельным участком нам необходимо знать Ваши имя и фамилию, адрес и ИНН.

Ну, то есть про ИНН – это уже я сам так перевёл, очкастый спросил «TIN-number», да так привычно, будто был юристом или нотариусом. «Или копом!» – влез внутренний скептик. «Или вражеским шпионом!» – добавил фаталист.

– Господа, я имею честь представить вам моего финансового поверенного: Сергей Ланевский, – важно ответил я, стараясь в меру сил попадать в их акцент и насквозь казённые фразы. Лорд возник рядом, умудрившись даже на половик этот местный присесть как-то вальяжно и по-дорогому. Они втроём продолжили общаться на богатом, исключительно беся Головина – он то и дело громко шептал Бадме: «Чо он сказал? А чего тот ответил?». Язык он, надо полагать, в силу специфики профессии и прошлого знал неплохо, так что скорее всего просто дурака валял.

Из крокодилового портфеля появились какие-то бумаги, сложенная карта и вполне современного вида планшет, сбивший снова с толку внутреннего скептика. На экране господа в шкурах продемонстрировали картинки и какие-то таблицы с описаниями и длинными рядами цифр, похожими на кадастровые номера – вот уж не думал, что в этом захолустье ими тоже пользуются. Лорд внимал, кивая изредка. Судя по застывшей на лице маске, где сочетались аристократические скука, скепсис и чувство своего глубокого превосходства над окружающими – Серёга был шокирован не меньше нашего, но виду не подавал. Попросив планшет, он откуда-то, из «облака», видимо, подтянул и скачал, если я правильно заметил, мой паспорт и ещё какие-то документы, много.

Когда через некоторое время шкурные джентльмены покинули нас, попрощавшись в соответствии, кажется, с дворцовым этикетом династии Виндзоров, Ланевский проводил их задумчивым взглядом. А потом протянул руку, взял с половика бутылку в иероглифах, так запомнившуюся Илюхе, и отхлебнул прямо из горла, дважды.