В разные годы. Внешнеполитические очерки

Скрывать такие вопли отчаяния – близко к должностному преступлению».

С точки зрения некоторого оздоровления нации антиалкогольная кампания, возможно, дала результаты. Но в целом, особенно учитывая перегибы на местах, она была ошибочной. В октябре 1986 г. записал: в результате антиалкогольного указа бюджет недополучил 8 миллиардов рублей (тогдашних!).

Стал известен еще один пример честного подхода к делу – выкладки и прогнозы академика Н.Н. Иноземцева, также доложенные прежнему руководству. На конкретных цифрах он показал истинное положение дел в мировой экономике, а именно тот факт, что в результате научно-технической революции и растущего международного разделения труда капитализм не только сохраняет, но и увеличивает свой отрыв от нас. Николай Николаевич ранней кончиной поплатился за свою принципиальность, разделив судьбу многих либералов. Одно утешение: мало кто помнит тех, кто травил Иноземцева, а его имя осталось в советской истории.

30 мая: «Видел Горбачева в деле: четыре часа переговоров с Беттино Кракси (итальянским премьером) в Екатерининском зале. Конечно, это совсем не то, что прежде: уверенная речь, не заглядывая в бумажку, быстрая реакция, шутки. Говорит ему Кракси, что русские хорошо умеют вести переговоры. Он, иронически: “О, да! У нас есть мастера поговорить”. Невольно увиделось и другое: легко заводится. Некоторые фразы покоробили, например: “Такого легкомысленного руководителя партия, советский народ не держал бы и неделю”. Возможно, играл на “публику” – Тихонова (премьера) и Громыко (все еще глава МИД), к которым относился подчеркнуто предупредительно, давая высказываться. Этим Андрюша пользовался для протаскивания жестких позиций: “Ни один советский человек не понял бы, если бы мы восстановили дипотношения с Израилем”. Многое излагал М.С. с позиций политграмоты, хотя опять-таки не исключаю, что хитрил перед стариками. В любом случае, далеко не все может сделать, не поменяв “ястребов”. Сможет ли? Это не совсем то, чего хотелось бы, но явно лучшее, что может выдать на-гора КПСС, учитывая все сита, которые приходится пройти».

В записи первых впечатлений о Горбачеве не изменено ни слова. В этих же выражениях я рассказал о них, приехав из Кремля, товарищам по работе. Руководители КПСС обрели достаточно грустную славу, чтобы не вызывать первоначальной настороженности. Но в январе 1987 г. записал в дневнике: «Горбач наш – чудо, уникум, наконец, повезло. Это без натяжки».

Сам визит Кракси, которого сопровождал министр иностранных дел Джулио Андреотти, оказался не просто взаимной прицелкой. Итальянцы, известные своей проницательностью, раньше других поняли, какие перемены может принести смена лидера в СССР. С московской встречи они взяли курс на поддержку перестройки. Это выделяло Италию в глазах Горбачева. Среди итальянских руководителей он особенно ценил Андреотти.

Не могу отказать себе в удовольствии процитировать итальянский журнал «Панорама». Подводя итоги переговоров в Москве, он написал: «О лучшем режиссере для своего визита в СССР Кракси и Андреотти не могли и мечтать. Заведующий Первым Европейским отделом МИДа продемонстрировал свои способности и в том, что касается активации масс-медиа. Итальянский бриз всколыхнул московскую весну»[70]. Дело не во мне, атмосфера приема западных (и не только западных) гостей при Горбачеве была «небо и земля» по сравнению с прежним временем, даже если их не потчевали спиртным.

Торжествующая запись 2 июля 1985 г.: «Свершилось! Громыко убрали из МИДа, путем чисто нашим – наверх, в Председатели Верховного Совета СССР. Одобрил новое назначение пленум ЦК, длившийся, по разговорам, полчаса. Номинально – глава государства, реально – отодвинут на периферию политики. Говорят, что идею такого выдвижения рассматривал еще Андропов, но поскольку на это место в последний момент стал претендовать Устинов, Юрию Владимировичу, чтобы никого из двух товарищей не обидеть, пришлось взять функции Председателя на себя.

Андрей Андреевич покинул здание на Смоленской площади, не попрощавшись, как говорится, с коллективом. Гудбай сказал лишь секретариатским, тем, кто был в это время на работе. Рудольф Алексеев поведал мне, как на прощание сказал Андрею Андреевичу, что он думает о его некрасивой манере обращения с подчиненными. А вот реакция Вити Комплектова (замминистра) на уход Громыко отрицательная».

Когда московская интеллигенция взволнованно обсуждала в первые месяцы перестройки ее перспективы, недоумевали, почему остаются на высоких постах такие «антиперестроечные» деятели, как Щербицкий, Громыко, Талызин.

И дальше в моем дневнике: «Молодец М.С.! Честно сказать, думал, что не хватит у него пороху отказаться от президентства, делить – даже в этом небольшом смысле – власть. (Имеется в виду, что генсек Горбачев мог последовать примеру его предшественников и стать одновременно Председателем Президиума Верховного Совета.) Поступил он вновь “по-игроцки”. Громыко “ушли” всего через три с небольшим месяца после мартовского пленума (лучше – апрельского, провозгласившего перестройку) но сделано это элегантно, с уважением. Руки для проведения своей внешней политики развязаны, человек поставлен вроде самостоятельный и новатор. К тому же не из Москвы, т.е. иммунный к сложившимся связям. Условия для перетряски идеальные. Если бы Горбачев выбрал кого-либо из мидовских старожилов, то он так или иначе смотрел бы во дворец Верховного Совета. Умно, ничего не скажешь. Вообще, пока что Михаил Сергеевич не сделал, на мой взгляд, ни одной ошибки и не затягивает – не в пример Андропову».

Спустя несколько дней состоялось первое знакомство с Шеварднадзе. Став министром, он был одновременно переведен пленумом ЦК из кандидатов в полнокровные члены Политбюро. Очередь моя дошла в восемь вечера, час проговорили с глазу на глаз. В основном говорил я, быстро, временами возбужденно, и, может быть, с излишней откровенностью. Прошлись по странам Отдела, главное – предстоящий визит Горбачева во Францию. Вышел с ощущением, что контакт не установился. Мне он показался холодным и не работающим на одной волне, хотя мнения часто совпадали. Плюс сильно смущал акцент, весьма заметный. Сказал на прощанье: “Рассчитываю, что Вы будете говорить мне все, что думаете”.

“Что происходит на свете? А просто зима”, – слова, запомнившиеся благодаря песне Сережи Никитина (хотя пишу летом). Что происходит в стране и в ее причудливой частице – МИДе? Идет, как я понимаю, попытка сверху обуздать бюрократию, вернее, обломать ее разросшиеся остеофиты. Задача благороднейшая, но трудно осуществимая. Аппарат многоголов и хамелеонист, приспосабливается прекрасно ко всем превратностям, включая новые установки и лозунги. Уже краснобайствуют против краснобайства. Мао, тот натравил хунвейбинов, и то не смог. Дефект где-то в системе».

Убеждаюсь, что перестроечные настроения вызревали давно. Запомнился красочный рассказ одного из секретарей обкома: «Приезжаем при Брежневе в Москву на пленум – лафа! Работы практически никакой, знай слушай, что-нибудь интересное узнаешь. Поведут в 200-ю секцию ГУМа прикупить заграничного. Вечерами сам понимаешь что. Горбачев в наших пьянках никогда не участвовал, больше уединялся с кем-то из близких ему людей и говорили за страну».

Первое испытание для нашего отдела: визит Горбачева во Францию (2–5 октября 1985 г.). Миттеран передал приглашение сразу же после смены в Кремле, и Михаил Сергеевич быстро ответил согласием. Подготовка давалась тяжело. Никогда, наверное, так много не работал, включая вечера и субботы, а в воскресенье, забрав бумаги, на даче. Плюс еще нервничанье. Ковалев переживает, пожилой Александров-Агентов ( в то время внешнеполитический помощник Горбачева), в очередной раз сменивший шефа, тоже. А наши чубы трещат.

Отмечу отдельно двурушничество французской Компартии: на словах они за визит, даже приняли специальное постановление, а в закрытом порядке советуют не приезжать, чтобы не поощрять антисоветизм. Хорошо Юлий Михайлович Воронцов, наш посол во Франции, занял грамотную позицию: Гремеца, представителя ФКП, принесшего ему этот «подарок», выводил на чистую воду. Они, как обычно, выше всего ставят свои внутриполитические интересы: успех Миттерана мешал бы их планам размежеваться с социалистами, ослабить их, завоевать главенствующие позиции в лагере левых сил. Планы малореалистичные, а мы должны в угоду им жертвовать своими государственными интересами. Не на того напали.

Почувствовал Горбачев, что у Миттерана есть своя специфика, которую можно использовать и в чисто двустороннем плане, и под углом зрения будущей встречи с Рейганом. Настроен на то, чтобы визит в Париж показал Западной Европе, что мы дорожим сотрудничеством с нею.

А теперь результаты, как они отражены в дневниковых записях: «Ну, что ж, визит за плечами. Сброшена громада работы, оказавшейся, как обычно, во многих отношениях лишней. Прошел Париж – без дураков – превосходно. Наш – найкращий. С “Митей” (Миттераном) и другими деятелями разбирался шутя. Экспансивен, энергичен, бьет ключом жизнь. Французы его окрестили: Хрущев, но на более высоком уровне. Хотя и заводился, но грань нигде не переходил, выруливал постоянно на конструктив. Великолепная речь перед французскими парламентариями, лучшее, пожалуй, что пришлось слушать за многие годы. Прекрасное проведение пресс-конференции. И идея общеевропейского дома, сразу же нашедшая восторженный отклик».

«А какие слова перед дипсоставом, и в посольство ведь не поленился заехать! Четко видит наши проблемы, говорит о них примерно тем же языком, что мы в быковской бане. Милая жена, “тайное оружие Горбачева”, как выразилась о себе самой. По-моему, честолюбива и хочет играть собственную роль. Эдуард Амвросиевич, пока не очень находящий свое место. По возвращении из Нью-Йорка Альберт Чернышев, оставшийся от Громыко помощником у Шеварднадзе, сказал мне о нем: не владеет материалом, хотя беседу с Рейганом провел хорошо. Надо ему помогать, иначе в Политбюро не будут с ним считаться. (И о Шеварднадзе записываю первые впечатления, какими они возникли тогда.)

Словом, зашевелился СССР, разворачивается, дай Бог ему успеха. Еще раз повторю, политик и дипломат Горбачев превосходный. Смотри, как обломал Марше (генсек Коммунистической партии Франции), пришедшего с истерикой: “Западная Европа выступает как верная союзница Рейгана, Миттеран хочет поставить ядерные силы Франции на службу интересам Западной Германии”. Привыкли французские коммунисты к тому, что мы некритически подходили к их сентенциям, особенно если они сдобрены классовым соусом.

Не вешая лапшу на уши, говорил Горбачев французскому президенту и о наших внутренних делах. Выход из трудностей он видит в том, чтобы раскрыть, наконец, потенциал, который заложен в социализме. И здесь М.С., как мне показалось, не лукавит, всерьез верит в возможности нашего строя».

Ох, дорого это нам обошлось.

Что еще было мне по душе, так это призыв Горбачева использовать позитивный опыт прошлого. Он упирал на то, что программные документы разрядки, где СССР и Франция часто выступали соавторами, никто не отменял. А мы ведь эти крупицы собирали годами. И атмосфера к концу сложилась превосходная. На прощальном обеде Миттеран сымпровизировал: «Завтра Вы улетите, и я не знаю, как буду без Вас». Пришел праздник на советско-французскую улицу.

Как два старых заговорщика-единомышленника, порадовались мы успеху со Степаном Васильевичем Червоненко. Он долгие годы служил послом в Париже, пока я заведовал «Первой Европой», где была Франция. По его словам, и по ракетам средней дальности никакого движения не было бы, если бы не генсек. «Опасность видели и раньше, – говорил Степан, – и даже предлагали Брежневу что-то сделать, он вроде соглашался. Затем на него наседали Устинов и Ко, и он уступал. Хотел договориться и Андропов, не хватило времени. О Черненко и говорить нечего».

Работа по-новому. «Я вам вот что скажу», – так начинал разговор Алексей Николаевич Косыгин, когда я переводил ему или, подросши по службе, представлял МИД на его беседах. Так вот, никто из кремлинологов, ни наших, ни зарубежных, не угадал имя нового министра.

С приходом Шеварднадзе обстановка у нас изменилась кардинально. Затряслись барахольщики и демагоги. Подобранный Громыко руководящий состав обновился на три четверти. Позже Эдуард Амвросиевич рассказал, что такова была директива генсека: МИДу, чтобы он имел возможность раскрыть свой потенциал, нужно серьезное обновление, вплоть до замов. Не говоря уже о смене руководителя.

Подчеркну здесь: о Шеварднадзе-министре Горбачев неизменно – и справедливо – высказывался положительно, в том числе спустя годы после перестройки. «По большому счету Шеварднадзе был человеком-патриотом, с широким взглядом, много сделавшим для того, чтобы мы с Западом смогли понять друг друга. Я его ценю»[71](1998). Многое поменялось с тех пор в моих представлениях, и не в лучшую сторону. Добавлю, что, по моим наблюдениям, оба искренне верили в социализм.

С новым министром, поощрявшим дискуссии, языки развязались. В МИДе почувствовали свободу отстаивать свою точку зрения, привлекать экспертов, предлагать варианты. Сколько у нас появилось консультантов и научных советов! К сожалению, интеллектуальные силы сильно ослабли за годы невостребованности.

Главное же, крепло ощущение, что делаем дело действительно полезное для страны, то, о чем мечталось годами.

Работали, не щадя себя. Шеварднадзе засиживался допоздна, не давая себе передышки ни в субботу, ни в воскресенье. Как было не вспомнить добрые застойные времена: Громыко рано уезжал на дачу, за всех оставался один Корниенко, многих завотделов и их замов словно сдувало ветром. Суббота и воскресенье были святыми днями. Времени хватало на все: на спорт и на охоту, на баню и на разговоры о том, как же у нас все плохо. Теперь каждый должен был показать, на что способен.

Приведу один пример. «15 октября, – это пометка в дневнике, – что-то вроде мини-рекорда. Накануне вечером Корниенко дал нам переработать, как он выразился, от первого до последнего слова проект выступления Горбачева на Политическом консультативном комитете государств Варшавского договора в Софии.

Когда подбирали «писарей» для этого выступления, мой несменяемый начальник Ковалев сказал, что хочет предложить мою кандидатуру. Но к этому времени я уже двадцать лет безвыездно отработал в МИДе, написал кучу как нужных, так и бесполезных бумаг, объездил многие закрытые дачи, так что в этот бой не рвусь. С учетом личности собеседника прибегаю к сюрреализму: «Знаете, Анатолий Гаврилович, я был в той группе, что писала речь Брежневу для ПКК, и в это время он скончался. Позже меня привлекли к работе над выступлением Андропова, заметьте, тоже на ПКК, и Юрий Владимирович умер, так и не успев выступить.

Может, не стоит искушать судьбу?» Ковалев согласился мгновенно. Но речь все же меня достала.

Режим авральный. And we did it! Первым мучился Сергей Тарасенко, один из тех толковейших людей в МИДе, что пошли в гору при новой власти. Он сидел до четырех ночи и сделал полностью другой материал. Георгий Маркович жутко обрадовался: есть отличная основа, можно работать дальше. Тут настала моя очередь, и за три часа работы на благодатной тарасенковской почве проект, скажу без ложной скромности, еще раз преобразился. Вложил я в него многое из того, что копил годами. Правка Корниенко была далее косметической, он оставил не только все стилистические находки, но и политически важные места. Шеварднадзе проект понравился тоже, с его небольшими вставками документ направили Горбачеву. Г.М. был заметно рад, против обыкновения даже потеплел со мной и говорил о вдохновении».

С легким сердцем уехал на дачу, а там всегдашнее подмосковное утешение: свежий, ядреный воздух, три дружные елочки высотой ровно с забор, а на густой хвое желтые листья, как елочные украшения. В воскресенье – прекрасное осеннее утро. Туман рассеялся, и из-за высоких облаков пробивается круглое белое солнце. Пробежка на совершенно пустом стадионе, один старик подметает листву, и вовсю орет радио: «Нам ли стоять на месте?» Жаль, что долго стояли.

Очередная кадровая сенсация – выгнали Н.Лебедева, ректора МГИМО, кавалера ордена Ленина. Схема такая: пришедшая на него анонимка докладывается, несмотря на все новые веяния, Горбачеву. Тот пишет резолюцию: «Разобраться». Коля вынимает блокнотик: я ни при чем, вот те, кто давал мне указания. (Он как-то рассказывал мне о звонке ему Подгорного, тогда номинально главы государства. Тот снизошел сам набрать номер, чтобы сказать Лебедеву: «У меня внук к тебе поступает, так ты с ним построже, построже».) Пошли разматывать вплоть до очных ставок. В итоге Лебедев написал заявление об уходе по собственному желанию. Шеварднадзе не позволил даже этого, настоял на увольнении в резерв МИДа. При этом сказал Стукалину, заму по кадрам (вскоре его заменили): «И Вы ничего не знали? Я в Тбилиси знал». Удар одновременно по Гришину, чей сын через год после окончания МГИМО стал кандидатом, а через два – доктором. Да и Эмилия, дочь Громыко, там работает, на кого замахнулись, антихристы?!

Встреча с Рейганом. Послав Буша и Шульца на похороны Черненко и на встречу с новым генсеком, Рейган передал с ними предложение Горбачеву встретиться «как можно раньше».

Итак, ноябрь 1985 г., советско-американский саммит в Женеве, первый за последние шесть с лишним лет. Швейцария входит в Первый Европейский отдел, так что сподобился и я посмотреть на большое событие вблизи.

Запись по горячим следам: «К серьезному внешнеполитическому испытанию генсек подготовился блестяще: а) нашу памятку, которую мы считали продвинутой, он в некоторых немаловажных моментах еще улучшил;

б) прекратил в одностороннем порядке все ядерные взрывы, в июле подтвердил приостановку размещения СС-20, некоторое количество ракет даже снял с боевого дежурства, несмотря на сильное сопротивление военных (привет голландцам, но об этом впереди), ослабил оговорки насчет военного использования космоса (имеется в виду разрешение на некоторые виды лабораторных работ); в) очень сильно поднаторел в теме, вник до деталей; г) направил в Женеву накануне встречи наши лучшие мозги, в том числе из упомянутых выше “аппаратчиков-диссидентов”: Велихова, Сагдеева, Червова, Арбатова, Бурлацкого, Кобыша, Шишлина, Власова, Грачева. Они здорово взрыхлили почву, ломая привычные о нас представления, рвались в бой, как свора, спущенная, наконец, с поводка и получившая разрешение кусать. Американцы выкатывали глаза.

Саму встречу Михаил Сергеевич и его команда – Шеварднадзе, Яковлев, Корниенко, Добрынин, Александров-Агентов – провели образцово: не задираясь, достойно и аргументированно. Вроде потом Рейган сказал о Горбачеве: “Отменный парень”. Сами же американцы выглядели явно слабее, иногда наподобие Брежнева в его худшие времена. “Пускай теперь походят в нашей шкуре”, – пустил я шутку. Словом, если у американцев возобладает желание искать с нами общий язык, они знают, что могут это сделать на разумной основе. Мы их буквально закидываем предложениями: не вести гонку вооружений в космосе, сократить на одну четверть СНВ, запретить химическое оружие и ликвидировать его запасы, сократить численность войск в Европе.

Общественное мнение начинает понемногу поворачиваться в нашу сторону. Свой миролюбивый “имидж” мы восстанавливаем. Внутренняя ситуация действительно требует мира и разрядки, и мы их добиваемся всерьез. Характерно, что впервые на моей памяти газета “Правда” напечатала речь Рейгана в Конгрессе США без обычных комментариев. Заявление двух лидеров: “Ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей”, хотя и похожа на риторику, но сильно действующую».

«Теперь некоторые зарисовки из Женевы. Погода промозгло-холодная, тучи, ветер, снег. Танкетки, снайперы и прочие прелести на аэродроме, масса полиции в местах встреч, рука на спусковом крючке, швейцарцы не шутят. Широкий размах с нашей стороны – три бронированных автомобиля, продукты из Москвы. Меньше чем за сутки пожал руки трем великим мира сего: Горбачеву, Рейгану на приеме у швейцарцев и Миттерану в его кабинете в Елисейском дворце. (М.С. послал Корниенко и меня прямо из Женевы в Париж информировать французского президента.)

Наш лидер и Раиса были действительно великолепны. Рейган – симпатичный старик, временами отрешенный, скорее понравился, жена его Нэнси, точно нет». Все рукопожатие продолжалось секунд пять, но и за это время Рейган внимательно вглядывался в лицо каждому подходившему к нему. Мне он живо напомнил этим секретаря обкома, как и спокойно-уверенным видом. Недаром когда-то я записал в дневнике: «Он устраивает среднего американца, т.е. подавляющее большинство. При нем они чувствуют себя без комплексов, без вины и ущербности».

Итоги Женевы были сразу же вынесены на коллегию МИДа. При Шеварднадзе она стала заниматься действительно важными делами. С непривычки было даже как-то не по себе обсуждать, например, кандидатуры будущих послов.

Референт – всегда референт: делаю подробные заметки, кои воспроизвожу здесь непричесанными.

Сообщение Шеварднадзе: «Апрельский пленум ЦК дал установку на активную, наступательную внешнеполитическую работу. С пленума началась подготовка и к женевской встрече с Рейганом. Готовились основательно по разным направлениям. Посоветовались с друзьями – софийское заседание ПКК дало своеобразный мандат. Осуществили визит во Францию, встретились с руководителями целого ряда других стран, включая Индию. В подготовке приняли непосредственное участие почти все члены Политбюро.

Переговоры заняли в общей сложности 15–16 часов, в том числе встречи с глазу на глаз 5–6 часов. Михаил Сергеевич отдельно принял госсекретаря Шульца (это оказалось очень грамотным шагом, «папа» Шульц сыграл в советско-американских отношениях конструктивную роль. – А.). В центр внимания поставили вопросы безопасности: прекращение конфронтации и гонки вооружений, недопустимость ядерной войны, нераспространение ядерного оружия. Но кое-что собрали и в двусторонних связях. Не так уж мало, учитывая длительный застой. Было подписано Соглашение об обменах и контактах в области науки, образования, культуры; договорились о возобновлении с апреля 1986 г. прямого авиационного сообщения и об открытии Генконсульств соответственно в Нью-Йорке и Киеве (сейчас там посольство США, весьма комфортно себя чувствующее). Особенно важно, что удалось согласовать итоговый документ с большими заделами на будущее, в том числе продолжение советско-американского диалога, включая встречи на высшем уровне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Как снимали Хрущева: Стенограммы пленумов ЦК КПСС и другие документы. Архив Александра Н. Яковлева. https://alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-document/1002078

2

Брейтвейт Р. За Москвой-рекой. Перевернувшийся мир. М.: Моск. школа полит. иссл., 2004. С. 70. Судя по его книге, Брейтвейт не любит МИД и его не упоминает.

3

Добрынин А. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986 гг.). М.: Автор, 1996. С. 333.

4

В Политбюро ЦК КПСС… / Черняев А.С. и др. (сост.). М.: Альпина Бизнес Букс, 2006. С. 101.

5

См.: Арбатов Г. Послесловие к книге: Киссинджер Г. Дипломатия. М.: НИЦ «Ладомир», 1997. С. 838.

6

История внешней политики СССР (1945–1985). М.: Наука, 1976. С. 486.

7

Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945–1991. М.: РАГС, 1998. С. 323.

8

Там же. С. 327.

9

Арбатов Г. Указ. соч. С. 828.

10

Добрынин А. Указ. соч. С. 453 (Анатолий Федорович осуждает интервенцию); Корниенко Г.М. Холодная война. Свидетельство ее участника. М.: Международные отношения, 2001. С. 193–194; Гриневский О. Тайны советской дипломатии. М.: Вагриус, 2000. С. 305.

11

Отвечая на вызов времени. Внешняя политика перестройки: документальные свидетельства. М.: Весь Мир, 2010. С. 598.