Огненная Земля

В руках у Роя я увидел изысканный графин синего цвета и миниатюрный бокал. Он не стал ставить его на стол, а решил налить лимонад на весу.

Я медленно выпил лимонад Роя и понял, что я не понял, что я выпил, так я был взволнован.

– Яблочный, Джек. На здоровье.

Не успел я поблагодарить Роя, как послышались знакомые голоса у двери.

– А вот и мы! – Это был голос Томаса.

– Я был рад видеть отца, Томаса и Харви.

– Как тут мой путешественник, не утомил капитана своими вопросами? – поинтересовался отец.

Не успел ответить, а лишь только открыл рот, как меня опередил капитан:

– Ну нет. Молодец парень. Любознательный.

– Как там они называются? Ари, ави, пивастры! – обратился Харви к Рою.

Стоящие внутри стали заливаться смехом. Рой не стал исключением. Утирая слезы от смеха, он ответил, сдерживая хохот:

– Арабесковый пилястр, Харви!

– Отец, а что есть на «Грейт Британ»?

– Два передних салона, Джек, как и кормовых. В прогулочном не помню сколько спальных мест.

– Тридцать шесть, Джон, на нижней – тридцать.

– Три палубы, – подхватил эстафету Томас, – две верхние – для пассажиров, нижние – для грузов.

– Там пассажирские две разделены на два отсека: носовой и кормовой, – перебил Томаса Харви.

– Харви, разделенные двигателями и котлами в миделе[3], – добавил Томас.

– Такой машине и акулы не страшны! – воскликнул я, а потом спросил: – Отец, ведь когда ты на корабле, на любом, акула же не может напасть? Прогрызть корабль? – интересовался я.

– Отец засмеялся и ответил:

– Только если она будет очень голодна. Тогда может! – улыбаясь, отвечал отец.

– В сорок пятом же, слышал, Джон, про Эдгара Харелла? – обратился Харви к отцу.

– Да, было дело. Японские торпеды потопили крейсер «Индианаполис». Члены экипажа стали прыгать в воду. Судно ушло под воду. Молодые ребята там были. Юнцы совсем. А в Тихом океане, Джек, водятся белые и тигровые акулы. Не многим удалось спастись. Они молодцы – смогли соорудить плот из пустых алюминиевых коробок. Использовались коробки эти для боеприпасов. Плот заметили с неба и спасли парней. Смекалистые оказались моряки.

На некоторое время воцарилась тишина, как вдруг Харви вышел в центр и воскликнул:

– Господа! Предлагаю заслушать историю о моей ноге. Вы спросите, зачем мне это. Поднимался я к вам, а тут мальчонка и спросил у Джона, почему хромой я. Расскажу.

Все стоящие вокруг в один голос прокричали:

– Фартовый!

– Да, именно! Понимаю, что не впервые рассказываю, но все же расскажу для мальчонки. – Харви насупился и начал свой рассказ: – Так, значит. Дело было в Ирландии, в деревушке Кинсейл. Причалили мы туда на пару дней, и я тогда был свободен как ветер в поле. Я еще не был связан счастливыми оковами любви и брака. И совсем не собирался вставать на эту скользкую дорогу обязательств и ответственности. Тогда я и подумать не мог, что холостяк по доброй воле откажется от этого прекрасного звания и станет рабом во имя любви к деревенской пышногрудой румяной ирландке Мэри и обзаведется семьей и детьми. Вот, значит, иду, гуляю, а тут по дороге девушка на лошади скачет. И уверенно так сидит в седле, так же как я уверенно в руках стакан рома держу, мимо меня проскакала, а я ей вслед: «Давно на коне?!» Как такая глупая фраза залетела в голову, я и сам не понял. Понял только, что надо бы произвести впечатление. Вот я и произвел. Мэри с семьей неподалеку держала конюшню и была не из робкого десятка, предложила мне вместе прокатиться на жеребце по имени Фартовый. А я еще и брякнул, что я знатный наездник, что в седле двадцать лет. Привела она меня в конюшню – вот и знакомство с родителями вышло. Выбрал я коня по имени Фартовый, черный такой, лохматый. Он явно был мне не рад. Плюгавенький такой. А я тогда весил прилично, как и сейчас, впрочем. Седло она на него накинула и говорит: «Ну что, садитесь, пожалуйста, вы же такой знаток». Я и полез. Что не сделаешь ради любви. Фартовый весь согнулся, когда я на него залез, а я ему, как там в кино говорят: «Но-о, но-о!..» А я в первый раз в седле оказался… Вот и скинул он меня. Фартовый я, что встретил Мэри, пусть теперь и хромой.

Отец похлопал Харви по плечу, пожал ему руку и всем остальным и сказал:

– Спасибо, друзья, за прекрасный вечер. – И, прислонившись к стене корабля, негромко произнес: – И тебе, «Грейт Британ», сегодня за теплый прием. Нам уже пора. Виктория уже волнуется. Попрощавшись со всеми этими прекрасными людьми и выдающейся «Грейт Британ», я ощутил внутри столько теплоты и искренности! Как же они любили море, я не могу передать. Как же они любили море!.. Харви простой, мечтательный, с большим открытым сердцем, а Томас немногословный, большой и серьезный, а Рой пижон, тщеславный и скромный одновременно… И мой отец – душа компании, надежный, отзывчивый и добрый… Еще говорят, что я маленький, а сами, сами большие дети… Прямо как море с конфетой…

В объятиях Атлантического океана и звездного неба мы шли с отцом по Огненной Земле, не проронив ни единого слова. Неспешным шагом по направлению к дому… Хотелось ли мне в тот момент о чем-то рассуждать или что-то спрашивать у него, я с уверенностью отвечу: нет. Мы сели на старенькое крыльцо у дома, и оба продолжали молчать. Я смотрел куда-то вдаль, да и отец тоже, небо роняло звезды, ветер трепал волосы, а сверчки пели нам свои песни. Когда отец ушел, я еще долго сидел на крыльце. Я был тогда не один. Я остался наедине со своими мыслями и мечтами, совершенно отчетливо понимая, что это была лучшая беседа в жизни.

Глава 11

Этим ранним августовским утром меня разбудил звонкий голос моей взбалмошной и нетерпеливой соседки Эвы.

– Эй, там, давай просыпайся уже! Так долго спят только бездельники и лодыри! – вопила Эва. – Джек, лежебока! Подъем! – не унималась она.

Я бы сравнил Эву с шаровой молнией. Они могут залетать в жилища людей через открытые форточки, двери, влететь через дымоходы. Даже сквозь закрытое окно могут ворваться, расплавив оконное стекло, оставляя за собой идеально круглой формы отверстие. Вот и моя нахальная подруга не стала дожидаться ответа и залетела ко мне в комнату, оставив грязные следы на полу от своих башмаков. Я сел на кровать и стал наблюдать за рыжеволосой подругой.

– Говорю же, лежебока! Я уже пару часов на ногах, – выпалила, запыхавшись, Эва.

Я зевнул и спокойно сказал:

– Эва, башмаки. И, к слову, я когда к тебе захожу, ты обычно спишь.

– Ты слишком рано приходишь. Все еще спят, – спорила она.

– Ну нет. Обычно к десяти или к одиннадцати… – улыбнувшись, ответил я.

Эва поняла, что я поймал ее и ей не отвертеться, а признавать свою неправоту она не любила. Она как упертый баран. Поэтому, недолго думая, она ловко перевела тему на часы, лежащие по правую руку от меня на прикроватной тумбе из натурального темного дерева. Эва не спеша взяла их в руки и стала рассматривать. На обратной стороне она прочла:

– Роберт Роскелл. Откуда взял? – обратилась она ко мне.

– Дедушка Дуглас подарил их мне на день рождения. Это карманные серебряные часы известного часовщика Роберта Роскелла. Сейчас дедушка с трудом нас уже узнает, он совсем старенький, плохо видит и слышит, а вот про часы помнит. Раньше они с бабушкой жили в Кестоне в Лондоне, а потом переехали в Форт Август. Очень уж им понравились эти места.

А это где, Джек? – задумчиво спросила меня соседка. – Форт Август.

– Это в Шотландии. Форт Август на юго-западном конце Лох-Несс. Озеро такое. Поговаривают, что там, в этом озере, водится чудовище. У них там домик.

Как отец ни уговаривал его с бабушкой Люсиль перебраться к нам на Фолкленды, они ни в какую. Дедушка, как и мне сейчас отец, прививал в свое время отцу любовь к морю. Он смог дослужиться до шаутбенахта[4]. Был уважаемым человеком на флоте. Я с трудом смог запомнить это слово – «шаутбенахт». Как я понял из рассказа дедушки, что вот этот самый чин шаутбенахта переименовали в контр-адмирала. И всем стало проще. Ведь сложно даже выговорить – вот, наверное, и переписали.

Эва удивленно смотрела на меня, а потом сказала:

– Да уж, еще чудища мне не хватало. Хотя ты же есть – уже не страшно. Что-то рановато я. Ты будешь похуже чудища. На твоих серебряных без четверти восемь. Праздник, наверное, еще не начался. – Эва смущенно развела руками.

Мы услышали стук в дверь.

– Тук-тук, можно войти? – послышался голос мамы.

– Конечно заходите, – важно ответила Эва.

– Я вижу, ты позабыла, подруга, что комната-то моя.

– Ой, хозяин нашелся, – отвечала недовольно Эва.

Мама с трепетом погладила меня по волосам и, улыбаясь, сказала:

– Джек, ты мужчина – с дамами так не говорят.

– Мам, это не дама, это бандитка. С ней нельзя по-дамски.

– Ну-ну, Джек, – улыбалась мама. А потом, положив одну руку мне на плечо, а другую Эве, сказала: – Раз вы такие ранние пташки, пойдем завтракать. Завтрак готов. Следуйте за мной, – улыбаясь, обратилась мама к нам.

За столом Эва набивала щеки, словно Робинзон Крузо, который вернулся голодный на землю после долгих скитаний и увидел ростбиф.

– Как же ты проголодалась, Эва! – смеясь, обратилась мама к Эве.

– Немного проголодалась, – жуя, отвечала Эва.

– Есть еще порк пай[5] Молли, в ее пекарне знатные пироги, пожалуй, лучшие на островах. Хочешь? – предложила мама Эве.

– Конечно! Пироги я люблю. Особенно мясные. Когда я отказывалась? – отвечала Эва с набитым ртом.

– Не помню такого! – сказал ей в ответ я.

– Что-то сегодня мне не спалось – вот я и пришла, – причмокивая, сказала Эва.

– Молодец, что пришла. Мы тебе всегда рады, – добрым голосом обратилась мама к Эве.

– Какая муха тебя укусила в такую рань явиться в наш прекрасный дом? – с возмущением выпалил я.

– Не спалось мне, говорила же… Вот и подумала разбудить тебя спозаранку… – пролепетала Эва.

– Мам! Повадится еще, а потом в комнату мою переберется, а мне куда? На задний двор к твоим дрокам[6]? – ворчал я.

– Очень даже симпатичный кустарник. И, к слову, достаточно неприхотливый в отличие от тебя. Но такой же колючий и независимый и не любитель соседствовать с цветочными клумбами, сынок, – с ухмылкой ответила мама.

После маминых речей про дрок Эва показала мне язык и захохотала.

– А отец твой где? Опять в плавание ушел? – оглядываясь по сторонам, спрашивала Эва.

– Да, ночью. Тебе привет слал.

– Эва громко зевнула.

– Вот теперь мой живот точно полон! – сказала рыжеволосая Эва, дожевывая яблоко.

– Ну и отлично! – обрадовавшись, сказала мама.

– Все запасы подъела! – продолжал возмущаться я.

– Невежа! Тебе же сказали, что с дамами так не говорят, – дразнилась Эва. – Пошли посмотрим, что в городе творится, что там они придумали, – обратилась ко мне она.

Эва же не могла нормально выйти из дома – она вылетела из него, на ходу поблагодарив и попрощавшись с мамой.

Мы услышали вслед напутственные слова, как это обычно бывало умам, и направились на Росс-роуд, на главную, пока еще безлюдную, сонную улицу Порт-Стэнли.

– Эва, ты что-то знаешь про 14 августа 1592 года? – обратился я Эве.

– Делать мне нечего, хранить в голове столько информации, – отвечала мне она.

– Отец рассказывал мне, что еще в далеком 1592 году, 14 августа, выдающийся путешественник Джон Дэвис открыл Фолкленды в самом сердце Атлантического океана. Еще он был главным навигатором Елизаветы I. И каждый знает здесь, на архипелаге, это знаменитое имя, кроме тебя, Эва. Темнота дремучая! – захохотал я.

– Да знаю я! – буркнула мне в ответ она. – Руку свою давай тощую и побежали, – пробормотала мне она, и, как обычно, не успев ответить, я был схвачен плотной рукою бегущей рыжеволосой аргентинской подруги.

Сегодня большой праздник – День Фолклендских островов, и мы с радостью и гордостью бежали, держась за руки, на Росс-роуд мимо домов с цветными стенами и яркими крышами, по злаку туссока[7], вдыхая терпкий морской воздух Атлантического океана на родной Огненной Земле прохладным, ветреным, но все же приветливым августовским утром. Тогда мы были детьми, полными надежд, ярко воспринимающими все вокруг, радующимися всему. Мы были детьми Фолклендских островов.

Глава 12

– Ну вот, мы на месте! – запыхавшись, горделиво воскликнула Эва.

– Да, мы без всякого сомнения на Росс-роуд, – согласившись, ответил я.

Росс-роуд была прибрежной улицей Стэнли, на которой находились главные достопримечательности. Мы с Эвой решили посетить внушительное сооружение из кирпича и местного камня, явно требующего уважения к своей персоне, с вальяжными витражными окнами, кафедральный собор Крайст-Черч. Ворота были не закрыты, и мы решили воспользоваться случаем и зашли.

– Сколько там натикало на твоих дедушкиных? – спросила Эва.

– Ровно девять! Наверное, еще закрыт собор. На улице ни души, – ответил я.

– Ладно, не дрейфь, пошли. Говорю же, лодыри кругом! – с уверенностью заявила мне Эва.

Самоуверенная соседка вцепилась в дверную ручку и стала ее тянуть на себя.

– Ничего не получается! – не унималась Эва.

– Да говорю же, все спят еще. Закрыто! – выкрикнул я.

В этот момент кто-то сзади схватил нас за воротники и потащил к выходу.

– Воришки. Небось украсть что-то хотели. Знаю я вас, плут на плуте и плутом погоняет! – раздался за спиной противный голос ворчащего.

– Отпустите нас, я сказала! Вы не имеете права! Мы не воришки. Мы на праздник пришли, а все закрыто.

– Вот выведу вас за территорию и отпущу, – сказал смотритель.

– В этот момент я вырвался из его рук, остановился и обратился к смотрителю. Это был старенький дедушка в шляпе с длинным носом и седыми бакенбардами.

– Сегодня же праздник. Я Джек, а это Эва. Мы правда пришли на праздник, не выгоняйте нас, пожалуйста. А если так, мы сами уйдем. И мы не воришки. Мой отец – моряк, и у Эвы моряк, нам не разрешено воровать.

Старик посмотрел на меня, а потом на Эву. Я так и не смог понять, какого цвета были его глаза: голубого или серого. Они были выцветшими и белесыми. Но они были добрыми. Он отпустил Эву.

– Не воришки, значит, – бормотал под нос себе он.

– Наконец-то! – воскликнула Эва.

– А что тогда в такую рань явились? И слоняетесь, – обратился старичок к нам.

– Не спалось нам – вот и слоняемся, – парировала Эва.

– Не нам, а тебе, – обратившись к Эве, ответил ей я.

– Старичок стал копошиться в кармане своих брюк. На них уже была не одна заплатка, но они не намерены были сдаваться и продолжали служить ему верой и правдой. Смотритель достал из кармана ключ внушительных размеров, немного ржавый и потертый, и обратился к нам:

– Раз не воришки, я вам открою. А так с десяти часов будет открыт храм для прихожан и гостей сегодня. Еще куда заберетесь, мелюзга! Я Логан Барнз, местный смотритель. Отлавливаю воришек и другой наглый люд.

Он подошел к массивной двери, вставил ключ в замочную скважину и повернул несколько раз по часовой стрелке.

– Для надежности, чтобы не пробрались воришки! – бурчал старичок.

Дверь заскрипела, словно маленькое разъяренное дитя, которое мы разбудили, и ворчливо впустила нас внутрь.

– Идите за мной! Не самовольничайте! Это не лавка с мороженым. Это собор. Проявите уважение, – обратился к нам смотритель.

Мы с Эвой переглянулись и молча проследовали за ним. Мы шли по красному бархатному ковру за ним и слушали его поучения:

– Ничего небось не знаете. Ну хоть не воришки. Надо чтить историю и знать ее. А вы неучи. Вот садитесь и слушайте. Может, умнее станете.

Мы сели рядом с ним на генуфлекторий и внимательно стали его слушать. Нам совершенно не хотелось перебивать его. Я чувствовал, что ему было важно поделиться с нами своими убеждениями и желанием поведать нам историю собора. Пусть он и был сварливым и занудным стариком, но он был на своем месте.

– Там, где вы сидите, это не для отдыха. Не для того, чтобы ноги не уставали, это нужно для учения и послушания. Вот и…

Не дав договорить, Эва перебила смотрителя, впрочем, как и всегда.

– Отец рассказывал мне, что в соборе хранится знамя с подвязками лорда Шеклтона, – обратилась к нему Эва.

– Да, это действительно так. Это старейший рыцарский орден – благороднейший орден. Поднимите головы. Флаг видите?

– Белый прапорщик[8], – ответил я.

– Одно время его называли флаг святого Георгия. – Смотритель развернулся к нам, пусть сидя это было ему и не очень удобно, и негромко сказал: – Ну что, ребятишки. Хватит с вас на сегодня просвещения. Я провожу вас. Мне еще там надо проверить… Не залезли ли туда воришки… Ничего ли не стащили… Поздравляю вас с праздником. Сегодня большой день. Совершайте добрые дела.

– Мы поблагодарили смотрителя и направились к двери. Эва не оставляла попыток ее отворить, но все они были безуспешны.

– От себя отворяй, Эва, – смеясь, говорил я.

– Так, не дави. Сейчас, – отвечала она.

Эва послушала умного меня, у нее все-таки получилось, и дверь отворилась.

Перед нами предстала уже не спящая улица Росс-роуд, а бодрая и наполненная людьми. У многих в руках были флаги, цветы и зонтики. Шел небольшой дождь, и дул суровый атлантический ветер. Это было обычным делом на Огненной Земле. Я привык, как и, пожалуй, наверное, любой житель на островах. Но мурашкам я обычно всегда проигрывал. Не мог я с ними совладать. Я часто задаюсь вопросом, как в таких суровых условиях жителям столицы удается содержать свои дома и приусадебные участки в таком изящном виде. Все деревья и газоны были аккуратно подстрижены, садовые кустарники и цветы выглядели ухоженными.

Сегодня я смог найти ответ на этот вопрос. Это было очень просто объяснить. Ведь хочется что-то делать только тогда, когда у тебя открытое сердце, а иначе и не хочется ничего. Пример тому – моя удивительная мама, вечно копошившаяся с большим удовольствием в нашем саду, любительница кустарников и причудливых растений, как и все жители Фолклендов, любившие свою родную землю… Другого объяснения происходящему у меня просто не было.

Глава 13

– Джек, пойдем к Ратуше, там имбирное печенье обычно раздают в каждый праздник Фолклендов! Я уже проголодалась, – обратилась ко мне Эва.

– Эва, тебе только поесть. Больше тебя ничего не интересует, – посмотрев на нее, недоумевая, сказал я.

– Да ладно тебе, пойдем, – с глазами, полными надежд, и с замыслом отведать печенье обратилась ко мне моя прожорливая соседка.

– Вот как можно быть такой ненасытной, но в то же время такой тощей? В голове не укладывается, – бормотал ей я.

Эва в ответ только гримасничала, а потом рванула вперед мимо людей, деловито прогуливающихся по тротуару, не видя в них преграды на своем пути, так ловко она их оббегала.

– Давай наперегонки! Догоняй! – на ходу прокричала она мне.

– А раньше нельзя было предупредить? – качая головой, стоя на месте, сказал я, смотря ей вслед.

Я бросился ей вдогонку и, затормозив на своих двоих, уже стоял перед Ратушей. Эва оказалась права и уже присоединилась к ребятам, стоящим за печеньем. Голодных ртов, желающих поживиться за чужой счет, а конкретно за счет доньи Молли Браун, держащей пекарню на Таун-Холл, названную ее отцом в ее же честь Charming Molly's Bakery, было предостаточно. Но сегодня был особенный день. Сегодня же 14 августа, праздник же.

– Сегодня можно угощаться, Джек! Иди бери печенье! – радостно жуя, говорила мне Эва.

Не успел я решиться, как Молли сама позвала меня. Ее голос был мелодичным и спокойным. Было видно, что Молли готовилась к сегодняшнему дню. На ней был бордовый праздничный костюм, на котором расположились маленькие, изящные, пудрового цвета розочки, а на голове красовалась соломенная шляпа с большим белым бантом. Я бы даже сказал, что седые волосы совершенно не портили ее, а, наоборот, украшали ее образ. На шее у нее было жемчужное ожерелье, на запястье красовался жемчужный браслет из той же серии, а на руках я заметил несколько массивных колец, обвивающих ее пальцы, внутри которых были разные камни. Я узнал изумруд и топаз. На груди расположилась достаточно внушительных размеров брошь из коралла и стекла, в виде бабочки.

– Здравствуй, дорогой. Бери печенье, мой хороший. Сама пекла. Вон Эва не из робкого десятка, не такая скромная, как ты, Джек. Уже за третьим идет! – с искренностью и добротой обратилась ко мне Молли Браун.

Я улыбнулся и взял печенье, аккуратно лежащее на маленьком круглом столике, стоящем на улице.

В отличие от Эвы, которая жадно поглощала его, набивая рот, а потом перемалывала его, как мельница с жерновами, я откусил кусочек и, наслаждаясь его песочным мягким вкусом, обратившись к Молли, сказал:

– Правда, очень вкусно!

В этот момент я услышал родной и знакомый голос мамы, стоящей у меня за спиной.

– Ну где же они еще могут быть, Молли, как не возле тебя. Сегодня на завтрак я угощала сорванцов твоим пирогом. Все слопали, крошки не оставили, настолько он был вкусный, – делилась мама с Молли нашими утренними подвигами с Эвой.

– Вот и замечательно, Виктория! На здоровье, – немного смущенно ответила маме Молли.

– А еще есть? – обратилась Эва к Молли Браун.

– Наклонившись, Молли достала из-под стола маленькую коробочку с имбирным печеньем в форме сердца и угостила Эву, а потом и нас с мамой.

– Эва, ты же лопнешь! – негодовал я.

– Не хочешь – не ешь, мне можешь отдать, – жуя, отвечала мне Эва.

Рядом с Молли, на маленьком столике, расположился старина патефон. Он работал изо всех сил, иногда отдыхая, заедая на долю секунды, но потом брал себя в руки и вновь продолжал играть и радовать окружающих звуками прекрасной музыки. Миниатюрный патефон делился каждой удивительной нотой, хранившейся в его большом играющем сердце, с каждым из нас. А мы, в свою очередь, благодарили его своими улыбками, светящимися глазами и, конечно же, танцами в честь праздника сегодня.

Вот и Лайонел Баркер, стоявший неподалеку, пустился в пляс.

Он был достаточно плотным, холеным, но не заносчивым, а достаточно отзывчивым и добросердечным. Он носил усы и бороду, что делало его лицо очень добродушным. Мы часто обращались к нему за советом и помощью касаемо почтовых марок, когда писали письма и отправляли их отцу, и он никогда не отказывал.

На первом этаже в Ратуше расположилось почтовое ведомство. А Баркер был там государственным чиновником-почтмейстером. Лишь у него одного был набор специальных марок и свой штемпель. Неподалеку от Ратуши расположились суд, телеграф, библиотека, несколько контор. Жители Порт-Стэнли, большие любители корреспонденции, являлись частыми гостями на почте на Таун-Холл.

Он помахал мне рукой, и я в ответ с улыбкой ответил ему тем же. Рыбные лавки, бакалеи были полны жаждущих трапезы. Чего только не было сегодня здесь, в Порт-Стэнли! Вот прямо перед нами пожилая пара танцевала вальс, а прямо в десяти шагах от них танцевали юноша и девушка жгучее аргентинское танго. Прямо за ними я заметил знакомое лицо. Я мог, конечно, что-то перепутать, но не в этот раз. Я подошел ближе и не ошибся. Прямо по курсу стоял с букетом в руках и флагом высокий смуглый черноволосый мужчина с усами, в светлой одежде Хосе Мануэль Торрес собственной персоной. Двумя словами, отец Эвы.

Недолго думая, я бросился на поиски своей соседки.

«Где же она? Где же она может быть? – остановившись, задумался я. – Ну конечно. Джипси-Коув».

Я со всех ног бросился в бухту Джипси-Коув, которая расположилась неподалеку, в десяти минутах ходьбы от Росс-роуд, чтобы сообщить Эве новость об ее отце. И я не ошибся в своем маршруте. Я заметил Эву, сидящую на большом камне, в окружении удивительных созданий. Я отдышался и, подняв голову, увидел перед собой необыкновенную картину. Передо мной предстала с белым песком и бирюзовой водой каменистая местность с отвесами и округлыми склонами. А что самое удивительное, вокруг моей удивительной соседки горделиво расхаживали магеллановские пингвины.

– Эва! Эва! Новости есть! Поднимайся давай! Поспеши! – с волнением прокричал я.

Эва неспешно соблаговолила повернуть голову в мою сторону и без доли сомнения в голосе ответила.

– Давай вещай. Не тревожь меня понапрасну. – Ее голос прозвучал со спины.

– Повернулась бы хотя бы, невежа! – возмутился я.

– Щас, разбежалась, – ответила Эва.

– Эва, Эва! Повернись! Тогда скажу! – не унимался я.

– Чего тебе? Давай не томи уже! Вещай! – развернувшись, с недовольным видом пробурчала она.

Я знал, как это важно было для нее, и не стал больше тянуть время, а просто посмотрел на нее.

– Твой отец здесь! Я видел его на празднике! – волнуясь, выпалил я.

Эва, выпучив глаза, вскочила и, ничего не ответив, бросилась в сторону Росс-роуд. Я остался на месте и смотрел ей вслед. Ее рыжеволосый силуэт совсем скрылся из виду: так быстро она бежала. Я почувствовал, что в тот момент радость от встречи с отцом она захотела испытать одна. Я ощутил всецело это всем своим нутром. Я не смел мешать ей и подумал, что лучше будет мне подойти позже. Так я решил, чтобы не смущать ее. Ведь я хорошо знал Эву и прекрасно понимал, что свои чувства она часто прячет, так ей проще и легче. Она колючий еж, но очень ранимый и чувствительный. Поэтому так будет лучше для всех. А то расплачется и скажет, что опять я в чем-то виноват. Сегодня хоть в праздник немного отдохну от ее ворчания и полюбуюсь пингвинами на берегу.