Поле битвы

«Чёрт, везёт же мне! Так бы до Ирана!» – мгновенно оценив ошибку, урками совершённую, подумал Черепан, червонцы пересчитанные в карман плаща аккуратно опустил, широко, по-доброму, улыбнулся бандюганам, из-за пояса вальтер верный и, минуту назад казалось, уже ненужный, рванул. «А ведь только-только выбросить хотел – сберегла судьба!» – умилился Черепан и, вскинув правую руку («Как в тире!» – мелькнуло приятное, веселящее) – бегло по живым мишеням. Первыми выстрелами положил матёрых, зоны лагерные прошедших. Двое где стояли, там и легли, третий успел крутануться, дёрнуться за близкое дерево, к стволу спиной прижаться, осознать, в какой капкан судьба немилосердная завела, и кинуться зигзагами прочь от места страшного, гибельного. Прыткий, гад, оказался – мишень бегущую Черепан свалил только с пятого выстрела. Малолетки глупые, вместо того чтобы в лес, пока Черепан расправлялся с матёрыми волчарами, врассыпную кинуться, застыли паралитиками – рты разинуты, глазки выпучены. Один, с рукой в гипсе, вздрагивавший всем телом при каждом выстреле, успел обмочиться. Его, упавшего на колени, голоском тонким взмолившегося: «Дяденька, миленький, не убивай, один я у мамки остался!», Черепан, загнав в рукоять вальтера запасной магазин, пристрелил – брезгливо, без сожаления – последним. Контрольными, в затылок, прошёлся по малолеткам на поляне, матёрого вожака стаи добил выстрелом в сердце. Не поленился, сходил к прыткому бегунку. Жив оказался уркаган, взмолился о прощении: дескать, не виноватый он, это братва столичная послала в Дорохово на разборку, захрипел о пощаде, – точно в рот молящий и вошла пуля немецкая. Вернулся Черепан на полянку, на ближнем трупе рванул пятернёй рубаху, вырванным ситцем протёр вальтер – и вложил ещё тёплую сталь в руку вожака: «Хороший следак на уловку эту простенькую не клюнет, а заурядный может и заглотнуть, часы спасительные мне подарить!»

«Отличная работа, товарищ полковник!» – оглядев полянку, похвалил себя Черепан, клок ситцевый опустил в карман плаща («На окраине Дорохово выброшу в канавку») и, аккуратно обходя трупы («Ступить на землю, кровью политую – не профессионально»), двинулся к грунтовке, ведущей на станцию.

Шёл Черепан по лесу легко, пружинисто, о расстрелянных урках да малолетках глупых думал без жалости («Людишки никчёмные, вредные, как только таких уродов земля носит!»), деловито прикидывая, кто и когда найдёт облепленные лесными муравьями трупы. «Даже если сегодня вечером – это приемлемый, рабочий вариант», – не без удовольствия думал Черепан, выходя из леса на грунтовку.

И тут его окликнули:

– Васильич!

Вздрогнул, коленями ослаб Черепан, дёрнул головой на голос, вгляделся – брёл к нему от поворота побитый, истерзанный (правая рука висела вдоль тела как неживая) Петрович.

– Васильич, я им не сказал, не сказал я им, Васильич, что в Дорохово ты, на вокзал подался! – хрипел-стонал Петрович, сильнее прежнего припадая на правую, осколком искалеченную ногу. Дошкандылял, припал к груди черепановской, захрипел радостно:

– Живой, Васильич, живой! И слава Богу, и слава Богу, значит, разминулись они с тобой!

Заохал, заахал Черепан, с дрожью в голосе спросил о главном:

– Милицию-то успел вызвать, Петрович?

– Да где там, разбили они телефон-то в сторожке! А к начальнику лагерному не пошёл, время сберёг, тебя – подсобить там, предупредить али что – искать кинулся, – виновато зашамкал Петрович.

«Это хорошо, что не было звонка в милицию», – подумал Черепан, положил руку цепкую на плечо Петровича, вспомнил, как вчера на прощальном ужине, обнявшись, словно братья родные, выводили они в сторожке пионерлагерной: «Бьётся в тесной печурке огонь…», ужаснулся предстоящему, словами пророческими намедни пропетому: «А до смерти четыре шага…», мгновение роковое, черту страшную отдалил мыслями профессиональными, но пустыми, лишними – потому что всё уже решено: «Петрович урками избит – врачи, милиция, показания – это неизбежно. День-два – в лесу найдут трупы. Допросят Петровича, сопоставят, вывод несложный сделают. Спросят о главном – и назовёт Петрович операм поезд, вагон, дату – билет сам покупал, вспомнит. И возьмут меня чекисты – или уголовка, значения не имеет – в поезде или в Баку на платформе. Извини, друг, извини, Петрович, при таком раскладе нет у меня выбора, нет!»

– Спасибо, Петрович! Спасибо, браток, спас ты меня, воистину спас! – захватив в ладони седую головёнку Петровича, зашептал Черепан, увлекая «брата-фронтовика» в лес. Губами ледяными коснулся лба горячего – Петрович на поцелуй тот иудин улыбнулся тепло, благодарно, смущённо бормотнул:

– Ну что ты, Васильич, ну какой из меня спаситель!

Вдохнул Черепан глубоко, жадно и, стараясь не смотреть жертве в глаза («Добрые, доверчивые – ох, и гад же ты, Борька, ох и гад!»), со знанием дела, как учили, свернул руками сильными «брату-фронтовику» шею. Бережно опустил Черепан оказавшееся неожиданно лёгким тело Петровича на землю. Зачем-то отёр руки о плащик, колени вновь стали непослушными, в горле спазм, дышать трудно, сердце колотится, рвётся из грудной клетки. Упёрся Черепан лбом в берёзовый ствол и тихо завыл – страшно, без слёз, как никогда прежде в жизни.

На заранее выбранную по расписанию электричку до Москвы Черепан успел вовремя.

Глава 6. В «гости» к персам

На вокзал Курский шёл Черепан 12 июня с опасениями великими, весь на нервах, ясно понимая: после его отрыва в Брюсовом от наружки комитетской на всех границах СССР введён особый режим охраны рубежей, при попытках незаконного перехода на сопредельную сторону пограничникам дан приказ открывать по перебежчикам огонь на поражение. Дана ориентировка на Черепана и в КГБ Азербайджана, хотя на Лубянке не ведают, что будет уходить он на юг, в Иран, где беглого полковника вместе с информацией государственной важности («Всё на микроплёнке: чертежи, схемы, расчёты на оборудование новейшее, сверхсекретное – цены ему нет!») уже, должно быть, поджидают коллеги из ЦРУ. Ушёл Черепан из столицы СССР, хозяев не предупредив – не до того было. Но, раз источник ценнейший на связь не выходит, ни на работе, на бульваре Гоголевском, ни дома, в Брюсовом, не появляется («Прислужники цэрэушные московские по команде хозяев должны были эти факты отследить!»), в Лэнгли рано или поздно сообразят: либо их агент уже в Лефортово в содеянном кается, либо всё ещё пробирается южным коридором к «шаху в гости» или северным в страну Суоми33. Оба маршрута спасительные заранее с хозяевами обговорены, адреса явок и пароли для агентов цэрэушных, беглецам приют дающим и за кордон уйти помогающим, вызубрены. А куда направит свои стопы в случае провала Черепан – вопрос, решаемый по обстановке, поэтому ответ на него не знают даже в ЦРУ, не говоря уже о КГБ. Хотя наверняка направление на Иран гэбисты держат крепко – уж очень большой друг дядюшки Сэма34 иранский шах Реза Пехлеви35. Ну и пусть держат, пусть стараются, у Черепана в рукаве козырей, бьющих заслоны КГБ на пути в городок Сальяны, на берегу реки Куры лежащий, предостаточно. Не заломите, гэбисты хреновы, руки отчаянно смелому беглецу!

В Москве не заломили – в плацкартный вагон поезда до Баку беглый полковник сел без приключений, на удивление легко проскользнув мимо наружки КГБ, по инструкции обложившей – «даже мышь не проскочит!» – Курский вокзал. На мужичке убогоньком, ножку приволакивающем, в одежонке ветхой, с чемоданчиком дерматиновым, в котором смена бельишка, рубашонка старенькая, хлеб чёрный, селёдка ржавая, кулёчек рафинаду, полпачки чая да два пакетика с махоркой, топтуны комитетские (сбился беглец со счёта, отмечая глазом намётанным в толпе вокзальной чекистов) взгляды свои пристальные, как и рассчитывал Черепан, не задерживали.

Когда тронулись, ускоряя бег, вагоны, когда замелькали за окном пригороды столичные, успокоился Черепан, кипятком разжился, стал думать, как ловчее ему дальше ловушки гэбистские, на тропе южной расставленные, обходить.

Уверен был Черепан, что в Азербайджане всех местных чекистов мобилизовали на его поиски и поимку. Дежурить – круглосуточно! – будут гэбисты на всех железнодорожных станциях и автовокзалах, будут проверять каждый вагон, каждый автобус, каждое такси. В помощники им отрядят сотрудников милиции, окружного ГРУ и курсантов пехотного и морского военных училищ Баку. Много сетей на пути Черепана поставят хитроумные чекисты, трудно через их ячейки – одна другой мельче – проскользнуть такой крупной рыбе, как беглый полковник ГРУ. «Но и у меня есть козыри, – думал, „трясясь в прокуренном вагоне“, Черепан. – Во-первых, на месяц залёг на дно. За это время чекисты подустали, глаза у них замылились, нюх притупился, хватка ослабла – не та уже, что по горячим следам. Во-вторых, искать меня будут по фотографиям, где я ладный, гладкий, щекастый, победный – интеллектуал при погонах, мыслью великой марксистско-ленинской одухотворённый. Чтобы сейчас признать во мне того Черепана, что на парадном глянце запечатлён, надо быть очень внимательным, очень умным. В-третьих, о пяте ахиллесовой – о пальчиках своих – заранее побеспокоился: с год уже отпечатками не разбрасывался, а там, где оставлял (даже в Брюсовом!), аккуратно так их потом салфеточкой, платочком! В-четвёртых, паспорт у меня надёжный, затёртый-затасканный, по имени-фамилии, серии да прописке – никакой я не Черепан, а провинциальная „серая мышка“. А фотография вклеенная – шедевр конспиративный! На ней я мрачный, хмурый, низколобый, в глазах мутных сплошь инстинкты звериные. Пришлось ради фотки той год назад на пару отпускных недель в тайгу на охоту отправиться, на заимке охотничьей с гримом поработать да две кассеты автоспуском отщёлкать, но результат получился отменный! В-пятых, хозяева снабдили чудом заморским – линзами контактными. Не шапка-невидимка, но цвет глаз иной! Ничего, авось, с такими козырями к персам да прорвёмся! На Курском вокзале проскользнул же через московскую сеть КГБ! А она – наикрепчайшая, в Баку опера послабее будут!»

***

Уверенности Черепану в удачном исходе побега прибавили три дня тряски в вагоне, забитом людом простым, «гегемонистым»: рабочими да крестьянами. За это время чекисты раз десять обошли поезд, всматриваясь в лица пассажиров и сверяя их с фотографией беглого полковника. А Черепана – заросшего щетинкой, с тёмными болезненными кругами под глазами (немного растёртого грифеля – вот и весь походно-полевой грим), с дурно пахнущим ртом (раскрывал, когда надо, со счастливой улыбкой булькающего пузырями идиота, и дышал на ближних щедро, не скупясь), припухшими кровоточащими дёснами («Повезло – подхватил в лагере стоматит!») и жалостливой улыбкой маленького человечка – этакого советского Акакия Акакиевича, – лишь мельком окидывали взглядами. Косили на столик, на котором Черепан разделывал на обрывке мятой газеты селёдочный хвост, суетливо подбирал с листа крошки чёрного хлеба, аккуратно, в меру, насыпал в жестяную солдатскую кружку с крутым кипятком дешёвенький чаёк – и равнодушно проходили мимо.

«Да-а, а раньше я КГБ высоко ценил! Выходит, напрасно. Жалостливые да убогонькие, граждане чекисты, заслуживают внимания куда более пристального!» – мстительно, не без самодовольства, думал Черепан, провожая взглядом улыбчивым брошенных на его поиски гэбистов, и уходил в тамбур дымить махоркой. Пока в зоне дачной бичевал, научился «козьи ножки» из махры крутить да к ним, грудь рвущим, глотку нежную, о насилии махорочном после заградотрядов забывшую, приучать. Опять же попутчики у Черепана были почёсывающиеся да попахивающие – не приведи Бог от таких педикулёз подцепить! Так что махра не только для того, чтобы цигарки вертеть, дым в глаза пускать, а ещё вшей и прочую мелкую сволочь отпугивать. Потому и расстарался, рассовал щепоти махорочные по всем карманам – к иной ведь жизни привык Черепан: чистой, сытой, обеспеченной, благоуханной.

Ближе к Баку Черепан совсем успокоился. «Нет, измельчал, измельчал КГБ! Сотни, тысячи гэбистов ищут меня по всей стране! Эти вот, озабоченные, шепчутся с проводником вагона: все проводники – доверенные лица36 Комитета, стукачи! А я, гонимый, преследуемый, вот, перед вами, весь на виду, ваньку валяю, а вы верите! В Москве думал, что сойду с поезда не в Баку, где на вокзале капканам гэбистским несть числа, а пораньше, в Яламе или Хачмасе, а оттуда на юг на автобусе покачу. А теперь, глядя на фарс комитетский, решаю – еду до Баку!»

После проверки очередной – в Дербенте – вспомнил Черепан важное, переживаниями «дней минувших» из памяти вытесненное, укрепившее его «решение генеральское» не покидать поезд до Баку. Гэбисты азербайджанские стоят сейчас на всех станциях от административно-пограничной Яламы до столицы каспийской. Стоят по инструкции, допускающей, что беглый полковник ГРУ может сойти с поезда не в конце пути, а на две-три остановки раньше, нанять машину и двинуть на юг, к границе. Этот приём ухода от проверки милицейской использовали бакинские спекулянты, имевшие обыкновение выходить с московским товаром в Баладжарах – последней перед Баку станцией. Черепан был птицей высокого полёта, ему по канонам специальных служб тем более положено вылететь из вагонной клетки в провинции, где у чекистов силёнок маловато. А он, мудрый и прозорливый, презрев каноны, не станет! Потому что на провинциальных станциях с поезда сходят единицы – все местные, все свои, всех – даже спекулянтов – милиция в лицо знает! А чужак – каждый! – на виду. Каждый – подозрителен! Каждого – остановить и проверить! Каждого, рвением пылая да на Лубянку ссылаясь, повязать – и в отделение к начальству «на разборку».

«Да-а, покинь я сейчас вагон, для меня этот – никаких оперативных тонкостей и политеса! – милицейский провинциализм (вовремя о нём вспомнил!) вполне мог обернуться провалом, – провожая взглядом проплывающие за окном Баладжары, зябко повёл плечами беглый полковник. – На платформе – сошедший с поезда абориген, двое милицейских и с ними тип в гражданском – наверняка гэбист! Знать уберегла, уберегла фортуна от роковой ошибки!»

Так и доехал 15 июня Черепан до Баку, скромненько сошёл с поезда и по платформе к зданию вокзала заковылял, в мыслях потаённых над гэбистами потешаясь и в успехе «ухода на юг» не сомневаясь.

Глава 7. Роковая ошибка

Пятую неделю дежурили азербайджанские гэбисты в бакинском аэропорту Бина, на морском и автобусном вокзалах столицы республики, на всех железнодорожных станциях от Яламы до Баку. На столичном желдорвокзале опера выискивали беглеца на платформах, в зале ожидания, на привокзальной площади. У трёх вокзальных выходов в город стояли чекистские «Волги», утыканные антеннами спецсвязи (для профи антенны те, что «красные флажки загонщиков»). Отчётные радиоволны на центральный пульт наружки азербайджанского КГБ шли в июне вялые, затухающие – все брошенные на поимку предателя опера и топтуны заметно подустали от слепых, на авось, поисков словно надевшего шапку-невидимку изменника и мечтали лишь об одном – поскорей бы вся эта чрезвычайка закончилась! Как – уже неважно.

Пульт комитетской наружки расположился – под вывеской геофизической лаборатории – на улице Коммунистической, в сотне метров от Бакинского совета, в семиэтажном, дореволюционной постройки, здании. Информация о поисках Черепана шла сюда неутешительная – сотни сотрудников КГБ, ГРУ, МВД за месяц поисков так и не смогли выйти на след беглеца. Но эхо грозового лубянского приказа: «Любой ценой взять предателя!» – в который раз погнало оперов к прибывающему из Москвы поезду. Стояли чекисты на платформе, смотрели на выходивших из вагонов пассажиров, зевали, скучали. А мимо гэбистов бочком-бочком – тип небритый, помятый, в рубашонке латаной, с чемоданчиком дерматиновым, с глазками хмельными, виноватыми, как у побитой дворняги, махрой за версту несёт – ничего общего с настоящим полковником ГРУ! Опера подходили к проводникам, вопрошали «добровольных помощников КГБ» от желдора: «Ну что, есть подозрительные в вагоне?» – и, получив неутешительные ответы, вяло брели по платформе, по инерции скользя взглядами по лицам прибывших из столицы СССР сограждан и не находя среди них хоть чем-то похожее на то, единственное, фототелеграфом из Москвы «особо отмеченное».

Черепан, прошмыгни он «мышкой серой» по платформе, да растворись в привокзальных толпах, да протопай от вокзала пару кварталов, да возьми такси до пригородного посёлка Баилов (от него шоссе на Иран устремляется), а там тормозни рукой щедрой грузовик, на юг пылящий – и всё, гладкая дорожка до явочного домика в городишке Сальяны беглецу обеспечена! Такси, несущиеся из Баку на юг по автостраде прибрежной – те да, те проверялись на всех постах милицейских от столицы до зоны пограничной, начинавшейся как раз за Сальянами, а на грузовики с людом рабочим правоохранители лишь позёвывали равнодушно – каждый останавливать да документы у всех проверять – это ж с ума сойти можно!

Но, видно, счастливую черепановскую звезду закрыло в тот день тёмное облако. И беглый полковник ГРУ, словно наивный школяр, свернул с пути истинного, знаниями и опытом военного разведчика предписанного, и подошёл к справочному киоску, стоявшему близ выхода с платформы, чтобы узнать об автобусах, идущих в Сальяны. Узнал, поблагодарил симпатичную женщину, подробно рассказавшую ему, как, на чём и откуда он мог бы доехать до «сальянских родственников», и, довольный, зашагал к выходу.

И ведь ушёл бы, растворился в миллионном Баку Черепан, если бы на вокзалах СССР во всех кассах и киосках билеты, информацию, пиво, соки, воды, пирожки и конфеты не продавали гражданам доверенные лица КГБ. Даже носильщики, даже привокзальные гетеры и те были доверенными, в меру наблюдательности и сообразительности помогавшими чекистам (а куда денешься, если обязательство взято стучать-сообщать?!) отлавливать наркокурьеров и контрабандистов. И, конечно, всех разыскиваемых на территории СССР «компетентными органами» лиц, будь то матёрые уголовники или беглые полковники ГРУ. Многого от этих «стучал» и не требовалось: лишь заметить персону – подозрительную или похожую на разыскиваемую личность – и сообщить, кому следует.

Сотрудница справочной так и поступила. Приказали ей «обращать внимание» на всех подозрительных, спрашивавших о путях-дорожках на юг – она и обратила его на потрёпанного мужичонку с жалостливыми глазками. А как не обратить, если никто у доверенной после «постановки задачи» (уж пятая неделя тому началась!) южным направлением не интересовался, а получить благодарность от компетентных органов, особость свою доказать, ой как хотелось! Поэтому, как спросил её мужичонка потёртый о Сальянах – обрадовалась и дала сигнал «органам» – выставила в окне справочной мало кому интересный журнал «Советские профсоюзы».

А рядом скучал майор Караев из 2-го – контрразведывательного – отдела КГБ Азербайджана. Подустал майор за недели вокзальных дежурств, опостылели ему эти бдения пустые, покоя хотел дачного, чаю, долмы, бриза вечернего, глади морской, ан нет, вновь сличай парадный глянец предателя с сотнями приезжих лиц. «Других фотографий Черепана на Лубянке не нашлось, вот и разослали эту, никчёмную! Предатель – не дурак, наверняка образ сменил. А какой у него ныне камуфляж, один Аллах знает!» – раздражённо думал майор, злясь на ленивые стрелки часов, на безжалостное солнце, на резкий, идущий от шпал, запах креозота, на мозоли, за дни тревоги на ступнях натёртые, на прилипшую к взмокшей спине рубашку. От сигнала, выставленного – впервые за месяц! – доверенным лицом, вздрогнул чекист Караев, затылком отяжелел – и, хватая ртом воздух горячий, рванулся к киоску.

– Вон он, вон, заика ваш хромой, с чемоданчиком, в зал ожидания идёт! – горячо зашептало майору доверенное, слегка испуганное, но не лишённое приятных мыслей о возможном поощрении, лицо.

После долгого ожидания сходящего с поезда Москва-Баку беглого полковника плохо выбритый, по всему видно, затюканный жизнью мужичонка для уставшего от оперативных бдений майора Караева был, скорее, некой учебной игрушкой, помогающей скрасить серую затёртость «боевых дежурств», чем реальным противником, которого, в соответствии с циркуляром Центра, надо было «взять живым или мёртвым». Поэтому первая реакция майора была очевидной, инструкциями предписанной: раз гражданин интересуется направлением, ведущим к советско-иранской границе, он подозрителен. А раз подозрителен, персону потёртую надо задержать и личность её установить. Вторая реакция майора была по-житейски мудрой: персона подозрительная, распрями она спину сгорбленную да разведи плечи поникшие, станет подобна боксёру-тяжеловесу – в одиночку к такому, не исключено, уголовнику вооружённому («На Черепана, жаль, не тянет, не тянет!»), лучше не подходить. «Осторожность – мать мудрости», – скользя взглядом по платформе и сокрушаясь, что рядом, как назло, никого из своих, вспомнил майор Бабаев веский, разрешающий все сомнения, крылатый аргумент. «И даже синие рубашки милиционеров исчезли, растворились в толпе с поезда сошедших и лиц, их встречавших. Хотя пять минут назад мелькали туда-сюда, туда-сюда! И ведь не крикнешь, руками не замашешь, на помощь не позовёшь!» – сокрушался майор, лавируя следом за подозрительной персоной сначала по платформе, потом под вокзальными сводами, цепляясь взглядом то за плащик колоритный, то выискивая в броуновском вокзальном движении пассажиров и встречавших-провожавших фигуры своих. Эх, и обидно: подозрительный уже у выхода на площадь привокзальную, а свои – где угодно, только не там, где надо!

И тут удача послала майору Караеву двух солдат, отправлявшихся в краткосрочный отпуск и ожидавших в прохладном сумраке вокзала своего поезда. Кинулся майор к бойцам-молодцам, показал удостоверение служебное и быстро, шепотком нервным, сформулировал «боевую задачу»…

Глава 8. «Инструкции выше закона!»

Эх, и хорошо было у Черепана на душе, когда хромал он неторопливо в сумраке вокзальном по лучу солнечному, пылинками, в эфире кувыркавшимися, отмеченному, навстречу свету, свободе, явке сальянской да счёту банковскому, закордонному, от гонораров цэрэушных распухшему. И вдруг на пути черепановском к Эдему заокеанскому из ниоткуда возникли два солдатика. Лихо заломили мальчонки безусые полковнику руки за спину, а усатый тип в цивильном пиджаке, рядом со служивыми оказавшийся, радостно начал потирать ручки – ещё немного, и дым от тех ладошек пойдёт. Потом подхватил тип с вокзальных плит отлетевший «в ходе операции» черепановский чемоданишко, солдатикам приказал «вести задержанного в опорный пункт», а народу любопытному, мигом собравшемуся на ристалище поглазеть, строго внушил:

– Расходимся, товарищи, расходимся!

Привели-притащили служивые Черепана, словно взрывом контуженного, волю к сопротивлению утратившего, в какой-то угол привокзальный, на стул скрипучий усадили. «Отделение наружки гэбистской – всё, взяли меня чекисты…» – обречённо мелькнуло у беглеца, в левом боку зачастило, жутко прерывая бег в пустоте аритмических ям, а в голове, вмиг обручем стальным сдавленной, мыслишки жалкие: «Как же так, как, как такое могло случиться?! Не должно было этого быть, не должно!»

Тип усатый Черепана обыскал («Быстро, ловко – профессионал…» – механически отметил полковник), открыл чемоданишко, вещички перебрал, поморщился на убогость содержимого. Понюхал пузырёк стеклянный, из-под таблеток (прежде не лекарства в нём, стерильном, были, а линзы контактные в растворе специальном плескались – Черепан их на подъезде к Баку по назначению использовал), хлопнул крышкой дерматиновой и в кресло руководящее уселся. Повертел в руках паспорт, пролистал, кинул взгляд на Черепана – растерянного, дрожащего, лицо гримаской перекошено: конечно, не Ильич после третьего инсульта, но очень похоже. Поморщился, вопросы стандартные задавать стал: кто, да откуда, куда, да зачем?

Пока обыскивали, чемодан изучали да паспорт вертели, смог Черепан чувства ненужные, вредные, сводящиеся к фразе пустой: «Дурак, подставился – глупо, бездарно!», придавить. Смог волю, мгновение назад, казалось, навсегда утраченную, мобилизовать («Выбора нет, у последней черты я… кролик, в угол загнанный, и тот страшнее волка… а я не кролик, нет, не кролик!»), ум изощрённый остудить да поразмыслить, как правильно дальше себя вести. «Паспорт у меня чистый… деньжат немного… легенда правдоподобная… на беглого полковника ГРУ не очень-то и похож… дактилоскопия – так нет у них ни в Москве, ни здесь пальчиков гражданина Черепана – сличать не с чем… для опознания борт из Москвы с коллегами из 6-го присылать – основания нужны веские, факты бесспорные… а бесспорный только один – микроплёнка, в ремне схороненная… чтоб найти её – поиск нужен целевой… если повезёт – сделай, Боже, чтобы повезло! – могут ошибиться гэбисты бакинские – и отпустить…» – мысль эта силы душевные Черепану вернула и надежду дала. Робкую, слабую – но надежду.